"Ты слишком смело преступаешь скромность,
Покинув город и себя предав
Рукам того, кому ты не мила;
Вверяя неожиданностям ночи
И злому наущению пустыни
Сокровище невинности своей"
– Спасибо, что пришел, – Сеня так по-доброму смотрел на Эдика, пока тот был напряжен сильнее некуда. Наверное, он погорячился после вчерашнего блаженного забвения и зря сюда пришел. Но у друга дома всегда так приятно пахло: в основном чем-то цветочным, например, лилией, но иногда запахи были необъяснимые. Что ж, за это можно поблагодарить создателей аромамасел. – Мне... Стоит спрашивать, что произошло? Или ты не хочешь об этом говорить? Что-то страшное, да? В горле встал плотный ком. Он за эту неделю как-то отвык от расспросов, ведь Федя в чужие дела особо не лез или же предпочитал строить догадки. – Ну, если говорить коротко, то дома я больше не живу, – грустно усмехнулся подросток. – Причем, кстати, из-за этой темы, по которой ты мне собрался вести лекцию. – Не понял?... – Сеня растерянно заглянул в глаза другу, что сидел напротив него на кровати, устроившись как можно на большей дистанции от хиппи. Воспоминания о произошедшем в памяти были свежи, но Эдгар не хотел говорить об этом всерьез с тем, кого сам теперь всерьез воспринимать не может. Проще перевести в шутку, не показывая того, как его на самом деле сломали те ужас и боль, что он испытал в один вечер. Да и парень был благодарен мозгу за то, что тот все ещё держит его абстрагированным от ситуации. Наверное, если Эдик осознает себя, как непосредственного участника, то сойдет с ума. А так – память уже потихоньку начинает браться за это дело, благополучно подтирая то одну деталь, то другую. Гляди и вообще почти ничего помнить подросток не будет через годик и относиться к этому станет как к чему-то глупому и несерьезному. Но сейчас переживать это снова воспоминаниями ему было просто отвратительно. – Угашенный отец, после того, как я переночевал у друга, решил наставить меня таким образом на путь натурала, – отшучивался Эдгар, избегая зрительного контакта. Его голубые глаза скакали, словно зайцы, из одного угла комнаты в другой. – Хотя я и так им являюсь, но ему так кристаллически похуй. Целый анекдот, в общем. Там ничего интересного, на самом деле. И снова он бегло уловил в глазах собеседника жалость. Как же он ненавидит это. Эдик сам к себе жалость испытывать терпеть до тошноты не может, какое право остальные имеют чувствовать это по отношению к нему? Он им что, щенок новорожденный в мусорном пакете на помойке? Или сбитый машиной котенок? Как же отвратительно понимать, что ты сейчас в глазах других жалкий и слабый. – Если захочешь поговорить об этом, то я рядом, – ох уж этот снисходительный тон. Или он обычный? У Сени всегда был такой тон при разговоре? – Но насчёт того, из-за чего ты в прошлый раз сбежал. Это... сильно меня беспокоит. Я не хочу тебя ни в чем переубеждать, я просто хочу показать, что все не так плохо, как ты думаешь, – парень пододвинулся ближе, но вот Эдику отодвигаться было уже некуда. Он ощущал себя загнанным в угол зверем. Одно лишь касание разделяло его от нового побега. Почему нельзя вести этот странный разговор на предпочтительном расстоянии?.. Итак, Эдгар сейчас на полном серьезе опасается физического контакта с Сеней – самым безобидным человеком во Вселенной? – С чего бы начать... Начну с того, что мне и парни нравятся тоже, хотя больше я и склонен к женщинам. То есть, я – би, и моя мать – би, и твоя – тоже. И, как видишь, мы обычные люди, из крови и плоти. Не какие-то извращенцы, у которых на уме только совратить кого-нибудь. Было видно, как эмо был растерян. Конечно, ведь так нагло сейчас врываются его манямирок, круша и ломая пряничные стены, разбрасывая такую же пряничную мебель. – Я не знаю, что тебе твой отец или кто-то другой заложил в голову, но я почти уверен, что это можно выбросить в мусорку, – продолжал хиппи, вообще не отводя взгляд от чужих глаз. У него они тоже карие... прямо как у Феди. Просто первое, что пришло в голову. У него ведь тоже проницательный, чарующий, томный взгляд. Неужели все из-за цвета радужек? – Пора мыслить немного прогрессивнее, сейчас же не девяностые, две тыщи восьмой на дворе! – парень экспрессивно указал на окно, будто на улице, где-то в небе, есть указатель того, какой сейчас год. – В конце концов, какая разница, какую оболочку любить: мужскую или женскую? Ты же любишь человека за весь этот многогранный мир внутри него, за душу, а не за то, что у него между ног. Я всегда думал, что эта истина для всех ясна, если честно. На последней фразе Сеня все же неловко отвел взгляд, но буквально на долю секунды – сейчас он снова с надеждой пытался заглянуть в глаза Эдгара, что теперь не бегали по комнате, а были опущены вниз, остановившись на рассматривании собственных бледных рук с погрызанным черным лаком на ногтях. Подросток ощущал себя так, будто ему мама устроила психологический сеанс, где своими приторными речами усердно пыталась разузнать все тайны ребенка и наставить на правильный путь. К счастью или сожалению, его мама не такая. Но теперь он понимал, что ощущают дети с такими родителями. – Ты когда-нибудь что-нибудь чувствовал к парням? – пошел на хитрость и спросил друг. – Нет! – тут же воскликнул Эдик, наконец поднимая глаза и видя перед собой ухмыляющееся лицо Сени. – Так ты не немой! – изображая искреннее удивление, с такой же громкостью воскликнул и хиппи. – Мне просто важно знать, что ты думаешь по этому поводу. Ты мне очень дорог, и неужели какая-то такая глупость заставит тебя от меня отвернуться? – Я не знаю. Я просто обдумываю, – Эдик же ещё молодой, мышление должно быть гибким, так почему тогда он снова и снова возводит эти приторные и мягкие пряничные стены вокруг себя? В голове просто не укладывается, он тупо не может представить парня, который целуется с другим парнем. Ну, с девушками проще, они постоянно чмокаются то в губы, то в щеки, да и "Тату" эти... И снова в голове всплывает сон. Он так и не спросил у Кати сонник, но теперь в этом и нужды не было. Какая-то книжка с трактованием сновидений не сможет смыть с юноши этот деготь, который теперь периодически вытекает из бочки подсознания. Да и вчерашнее... отзывалось в сердце каким-то неприятным стыдом, смешанным с вполне себе приятным трепетом от переполняющего желания прикоснуться ещё хотя бы раз и от увиденного в целом. И какое у него к этому должно быть отношение? С одной стороны – неизведанные доселе чувства, которые хотелось рассмотреть "от" и "до" под лупой, чтобы понять, несут ли они какую-то угрозу, а с другой стороны – страх перед правотой отца и отвращение к себе. Да почему он вообще думает об этом? Эдгар ведь – убежденный натурал. А Федя... просто очень близкий по духу друг. В том, что он чувствует, нет ничего особенного. Просто ощущение близкой дружбы, которой сам Федя, видимо, таковой и не считает, раз Эдика другом язык даже не повернулся назвать. Не самый приятный инцидент, но поступки говорят намного больше, ведь если бы подросток был этому парню никем, то и делать он ради него ничего и не стал бы. – Ты когда-нибудь влюблялся? Ну, типа, реально, а не в прикол, – все же выдал Эдгар, ковыряя пальцами лак на ногтях. Он все равно уже почти слез. – Просто интересно, каково это, раз уж заговорили. – Ну... Я ценитель разного опыта, и сложно сказать, что из этого было влюбленностью, а что увлечением, – спокойно пожал плечами Сеня, словно для него в близости с людьми не было ничего особенного. Он ведь не Эдгар, закрывшийся от мира в четырех пряничных стенах и выборочно пуская туда людей. Пока что он в этом не ошибался и люди его окружают вполне хорошие. Тем, с кем он знакомится впервые, как правило, даётся две ошибки. Как только наступил на те же грабли второй раз – до свидания. По крайней мере, Эдик считал это отличной позицией, гарантирующей безопасность нервной системы. – Да и мне не так уж много лет, встречу ещё своего человека. Но влюбленность очень... неоднозначное чувство. Как будто розовые очки надеваешь, которые имеют шанс пятьдесят на пятьдесят отравить твою жизнь, но снимать ты их не хочешь. Ну, по крайней мере, у меня в первый раз было так. Странно вообще, что ты меня об этом спрашиваешь, у тебя же были девушки. – Там все сложно, не хочу об этом говорить,– тут же отрезал Эдгар, понимая, что излагать свои истинные чувства и намерения совсем не желал. Пусть Сеня в его глазах и приобрел серо-буро-малиновые оттенки, но сам эмо опускаться перед ним не хотел. А это непонятное разочарование в людях, которых он безмерно уважал... Наверное, нужно просто пережить. – Мне нужно идти. – Ты снова хочешь просто уйти? – спросил друг с таким тоном, будто ему только что разбили сердце, хватая вставшего с кровати Эдика за запястье. Ему так хотелось наладить контакт, может, даже стать ближе, раз подобное всплыло и больше не является пропастью между ними. – А что ты хотел? – тут же резко спрашивает подросток и грубо вырывает свою руку из чужой хватки. – Я честно пытался понять, но я не могу. Это все такая чушь! И про мать ты мне мою брехни наплел, ты со своей мамой просто решили устроить жестокий розыгрыш надо мной! Может, твоя семейка и с отклонениями, но моя мать нормальная, все, что ты говорил, клевета, причем необоснованная! Почему ты не можешь понять, что это ненормально? Почему меня в это втягиваешь? Я не такой, ты не можешь просто взять и промыть мне мозги за посиделками в твоей комнате под ароматы лилии... или что там у тебя сейчас дымится! Парень взорвался слишком внезапно даже для себя. Он просто говорил, все, что прилипнет к языку, не обдумывая последствий. Его голос дрожал, но тон все равно сохранялся злобный, с нотками отвращения. Отрицание. Можно ли винить в этом подростка, который просто уже не в силах выдерживать весь тот груз, что свалился на него так внезапно, заставляя таскать его за собой каждый божий день? Может Сеня и не заслужил такого обращения, но пути назад все равно не было. Слово – не воробей. Хиппи никогда не отличался особой обидчивостью, но казалось, что вся эта желчь изо рта его "дорогого человека" и впрямь смогла задеть его. И все же он обладал бо́льшим самоконтролем, так что раздувать конфликт парень не собирался. – Эдик, я не пытаюсь промыть тебе мозги... – Сеня все же предпринял вторую попытку дотронуться до руки друга, уже не так внезапно. Но брюнет, словно дикий неприрученный зверек, не давал и шанса на прикосновения. – Ты мне правда важен, и я надеюсь, что я важен для тебя в той же степени. Пусть мы сейчас и не общаемся очень часто, но мы же всегда могли рассчитывать друг на друга? Что тебя так гложет? Почему этот пустяк, который прямого отношения к тебе не имеет, стал причиной, по которой ты готов отгородиться от меня? Я тебя так сильно разочаровал? Эдгар абсолютно не понимал что чувствует: в груди смешивалось так много эмоций, что от безысходности на глазах снова проступила влага. Но быстро сморгнув ее, он все так же молча смотрел на Сеню, а уверенность в том, что если он начнет говорить, то обязательно не сможет сдержать искаженного противоречивыми чувствами голоса, росла с каждой секундой. Начинало потихоньку трясти от того, что подросток просто не понимал, куда ему сейчас деться и куда выплеснуть взрыв эмоций. – Да, – собравшись с духом, сквозь зубы выдавил подросток. – Разочаровал. Но сил на то, чтобы объяснить, почему именно друг его разочаровал, просто не было. Ему стоило огромных усилий держать свору эмоций на поводке, дабы не сорваться с места, чтобы скрыться подальше от чужих глаз. Он ведь не может дать себе выплеснуть их прямо здесь и сейчас. И Сеня даже не подумал, что разочаровал он "дорогого человека" не своими предпочтениями, а тем, что он был непосредственным участником этой тайны... И даже если это несмешной розыгрыш, то участие даже в нем может послужить причиной для разочарования. Ведь такие громкие заявления насчёт матери Эдгара ещё нужно осмелиться озвучить. Почему нельзя было рассказать раньше? Он оказался на отшибе даже у, по факту, самых близких людей, его не посчитали обязательным оповестить о таком, как ему казалось, важном пункте в прошлом родителя. Это просто... Почему? Эдик думал, что подобное можно приравнять к предательству. – Послушай, – Сеня заново закрыл глаза на ножи в сердце, что летели прямиком из уст друга. – Я понимаю, тебе тяжело, на тебя ведь навалилось так много... – парень встал с постели и теперь его глаза были наравне с глазами Эдгара. – Наверное, мне стоит принять, что ты со мной не захочешь общаться после этого? Захочет. Конечно он, черт его дери, захочет. Ведь обида со временем потухнет, не будет больше желания резать по живому. И эмо это понимает, хотя в данный момент почти готов навсегда распрощаться с одним из лучших людей в его жизни. – Не могу же я удержать тебя рядом, если ты этого не хочешь, – продолжил Сеня. – Можно тебя обнять на случай, если больше не встретимся? Подросток опустил взгляд и, со всей силы закусив внутреннюю часть губы, кивнул. Ну почему в горле застрял этот тупой ком, не дающий рассказать, почему же он разочарован, и что на самом деле он не готов к своеобразному прощанию? Вот – к нему приблизились и крепко обняли, пока сам Эдгар стоял неподвижно не в силах пошевелиться. От Сени шел такой приятный аромат, а его объятия – будто самое теплое и мягкое в мире одеяло. Если это их последняя встреча по вине глупого подростка, хотелось наполнить все свои легкие до краев этим запахом, а в тепле чужого тела напрочь раствориться. – Не хочу, – тихо промямлил парень практически на ухо другу. Тот тут же отпрянул. – Обниматься не хочешь? – растерянно спросил он. – Или чего не хочешь? Я не понимаю. – Ты тоже... дорог, – слова выходили с трудом, словно вода, пытающаяся пробраться через лежачий на земле булыжник. Повисла тишина, пока Эдгар старался собраться с духом продолжить говорить. – Разочаровало, что ты все знал. И скрывал от меня. Едва ли что-то можно было нормально разобрать в таком бубнеже. Эдик понимал, что Сеня – человек неплохой, можно сказать, хороший. И хотя такое признание и вытаскивание всех тузов из рукава в некоторой степени замылило обычно непоколебимо светлый образ друга, он все хотел бы оставить так, как есть. Может, даже сделать вид, что ничего не было, лишь бы не терять такую опору, на которую можно было бы рассчитывать в любой момент времени. – Я все понимаю, – дабы сохранить хоть какой-то тактильный контакт, парень положил на плечо друга руку и слегка наклонился, пытаясь заглянуть в его глаза. – Мы с мамой это когда-то обсуждали, и она ведь знает, что ты мне дорог, поэтому попросила не упоминать об этом всем. Она боялась, что твой отец на тебя повлиял... И что ты просто разорвешь все связи с нами и у тебя ухудшатся отношения с матерью. Мама ведь тоже считает тебя чуть ли не своим племянником. И прошлый инцидент очень сильно ее расстроил, а я... я старался надеяться на лучшее. Ты ведь не виноват. Хотелось бы в это верить. Но верится, конечно, с трудом.***
Спустя целую невыносимую неделю гематомы на лице Эдика наконец полностью сошли на "нет". Да и к прическе он уже как-то попривык. Но дома сидеть все это время было до невозможности скучно: телевизор быстро надоел, так как был довольно ограничен в выборе, и если компьютера не было даже у него в семье, то здесь про него было бы заикаться бесполезно, а Федя либо на работе, либо у него какие-то "дела", либо он после работы идет тратить непонятно откуда взявшиеся деньги в казино, а думать о том, откуда у него они брались, желания совсем не было. Настолько ему не хотелось образ ещё одного человека в его жизни очернять чем-то похуже неправильной ориентации. Да, тот звал его играть с собой, но Эдгар упрямо отказывался, ссылаясь на синяки и что выглядеть они будут в таком заведении странно(в таком виде только по подвальным конторкам и шастать). На этот раз подобные отговорки не пройдут. Всё-таки, он обещал помогать. Катя каждый раз после работы навещала Эдика и в целом держала того в курсе всего, что у нее происходит, как обычно. Рассказывала о том, как устает на работе, как начальник отказывается нанимать кого-то ещё, как дома повисло ещё большее напряжение, чем обычно. У матери, и без того устающей на работе, начали сдавать нервы из-за Бориса. Она никогда не была из тех, кто добивается чего-то криками и всегда давила исключительно авторитетом, но сейчас, когда все выходило из-под контроля и разваливалось на глазах, Белка на мгновение могла дать слабину и и повысить голос. Катя подозревала, что у той ещё и с работой проблемы начались. В общем, то ещё сказочное королевство. Девушка пыталась поговорить с матерью о том, что Бориса необходимо отправить на принудительное лечение, та же в свою очередь это прекрасно понимала, но лишь усталым прокуренным голосом могла ответить, что ей некогда с этим возиться. Естественно, причина была не только в этом. После того, как стало понятно, что отец уже больше месяца не работает и висит мертвым грузом, который только и делает что тратит деньги(в том числе свои или чужие заначки), ей приходится работать вдвое больше, вдвое больше пытаться заработать и менее легальным способом, что явно заметит начальство и назначит проверку. Когда тянешь и пытаешься удержать семью на том же социальном уровне, что и обычно, то времени на разборки уже внутри самой семьи не остается. Можно сказать, тупиковое положение. И абсолютно все всё понимали и каждый из членов страдал от такой безысходности. Но в целом... не считая общего сильного напряжения, то ничего и не изменилось. Просто исчез лишний рот, а конкретно для отца – ушел мозолящий глаза раздражитель. Даже было обидно от этого, но больше грызло чувство вины, давящее все сильнее с каждым днем. Эдгару казалось, что раз он ушел из семьи первым, то на нем лежит груз ответственности за то, что происходит, хотя более рациональная его часть кричала о том, что виноват отец. Но шепот внутренних демонов для парня был гораздо громче любых криков. Ведь именно они шептали, что он слабак, который просто ушел от проблемы, ведь только на это он и способен. – Я где-то слышала, – начала девушка, слегка понижая тон. – что наркомана нужно где-то запереть на сорок дней, что ли, чтобы его там поломало и отпустило... Водку да немного еды давать, все равно они особо есть не могут в таком состоянии, а водка ломку облегчает. Хотя я не знаю, если честно, сработает ли это, если сам наркоман бросать не хочет. – Катя вздохнула так тяжко, словно хотела вдохнуть и выдохнуть в последний раз, полностью испустив воздух из легких и сдувшись, как шарик. – Мне так больно и противно смотреть на него, хотя он возвращается редко и ненадолго, да и толком на виду не появляется... Он так изменился... – тут она едва заметно всхлипнула, пытаясь сдержать слезы и смотря в пол. Эдгар же, сразу это заметив, обвил руками сестру так, чтобы она могла на него склониться. Ему было жаль... Нет, он сочувствовал ей. Он понимал ее. И так не хотел, чтобы она страдала. Но ведь с другой стороны – ей куда податься есть. Просто она боится идти на такой решительный шаг. Неужели она ждет чего-то такого же радикального,в духе того, что случилось с ее братом, чтобы покинуть горевший сарай(или, если быть точнее, то уже горевшую хату). Катя начала выпутываться из родных успокаивающих рук. – Извини, все хорошо, просто немного трудно с этим справляться, не беспокойся. Противоречить было бесполезно. Она ведь все равно будет настаивать на своем. – Я был бы рад попросить Федю ещё и тебя приютить, но сама понимаешь, – Эдик оглянулся на двуспальный диван. Влезти-то Катька влезет, да только они там втроем будут, как килька в банке. Да и длинноволосый наверняка будет не в восторге от того, что еды будет уходить ещё больше. И коммуналка, наверное, подрастет... – Но ты приходи, когда хочешь, он не против. Своей красотой тут озаряешь весь этот мужской бедлам. Он почувствовал легкий несуразный толчок локтем в руку и хихиканье сестры. – Да ну тебя с твоими шутейками, – с "перевернутой" улыбкой произнесла девушка, поправляя выпавшие из-за ушей пряди белокурых волос. А сам Эдик лишь был рад видеть хоть какую-то эмоцию на лице Кати кроме усталости. Упомянутый, словно бы услышав свое имя, тут же появился в поле зрения и спешно начал обуваться. – Ты куда? – в который раз за неделю спросил подросток, уже зная, какой ответ услышит. – Надо мне, – Федя встал, и перед тем, как выйти за входную дверь, оглянулся, вопросительно взглянув прямо в глаза Эдика. – Сегодня идем? Сам же черноволосый замялся. Ну не при Кате ведь... Но и отказать другу веских причин больше не было. Поэтому он лишь кивнул, а в ответ получил очередную дежурную улыбку и шутливую просьбу не разгромить ему квартиру, пока его не будет. И вот дверь захлопнулась, и парень встретился с вопросительным взглядом сестры. – Да я там... помогаю просто кое с чем, – размыто и неуверенно объяснился Эдик. Но, благо, Катя поняла, что говорить он об этом не хочет и с расспросами приставать не стала. У нее наверняка и сил на это не было, так что она просто плашмя развалилась на диване. – Я понимаю, что говорить так, наверное, неправильно, но мутный он какой-то, – выдала девушка, пялясь своими светло-зелеными глазами в потолок. – Я не говорю, что он плохой и не нравится мне. Я наоборот рада, что он помогает тебе. Просто настораживает меня это. Кто знает, что у него в голове может быть? Только для Эдика не прозвучало ничего нового. Просто он такие мысли к себе не подпускал, сдувая пылинки с такого альтруистического образа Феди. Ну или, может, он всем так помогает? Тогда где эти "все"? В чем подвох? И снова он одернул себя. Он просто не может себе позволить думать так. Ему столько всего дали за красивые глазки, грубо говоря. Нужно просто это принять и помогать чем получится, чтобы не быть бесполезным. – Ой, кстати, – Катя неожиданно вскочила и направилась к своей сумочке, материал которой издалека напоминал замшу. Новая, что ли?.. Эдик такой у нее ещё не видел. – Смотри, что я тебе купила. Девушка вытащила из сумки быстро узнаваемую желтую пластиковую коробочку с зайцем на ней. – Заметила, что ты до всего этого прям пристрастился к клубничному какао, – она заметно взбодрилась, когда брат еле сдерживал улыбку. Вроде такая незначительная и глупая мелочь, а все равно приятно. А после Катя достала аккуратно свернутую полосатую ткань и кинула в руки Эдгару. – А ещё шарф. Сейчас, конечно, не сезон, но я подумала, что тебе захочется его хотя бы под рукой иметь. Просто как напоминание. Подросток ожидал окончания фразы, но его не последовало – сестра просто замолчала, застегивая сумку. – О чем? – все же решил спросить он, переводя взгляд с шарфа на девушку. – Что ты не один, – ответила она, снова усаживаясь рядом с Эдиком, а потом указывая пальцем на прикрытое рукавом черной футболки плечо. – И что это того не стоит. Парень молча отвернулся, чувствуя себя так, будто его маленького, где-то нашкодившего, отчитывает мама. Тему хотелось поскорее замять, ведь она была уж чересчур неудобной. Как будто он гордился тем, что имеет, будь оно неладно. Он бы хотел больше никогда не браться за любой острый предмет под рукой в стрессовой ситуации. И ведь у него были завязки, но все они заканчивались срывами и новыми рубцами на теле. – Молоко у вас есть хоть? – словно прочитав мысли Эдика, девушка почти сразу перевела тему на что-то более приятное. У Кати сердце кровью обливалось за брата. И в кого она такая мягкосердечная? Откуда в ней сидит эта сильнейшая эмпатия ко всему окружающему? Ей иногда так хотелось не ощущать чувства людей так сильно, как это происходило всю жизнь. И хотелось того, кто о ней позаботится точно с таким же вниманием, как она это делала по отношению к другим. Она даже злиться не могла на того же Эдика, ведь досталось ему больше и требовать от него заботы было бы уж слишком жестоко. Ему бы о себе позаботиться для начала. Да и Катя уже попривыкла, что он, как правило, не интересовался ей и ее жизнью. – Знаешь, я тут пока дома сидел... – парень, перед тем как уйти на кухню, взял пару листов, лежащих на столе, выдавая сестре один из них. На нем стилизованно, но узнаваемо была изображена сама блондинка. – Все равно делать нечего было, вот, черкал че попало, подумал, может, захочешь сохранить. Можешь считать это за маленький подарок в благодарность. – Ох... – девушка в недоумении разглядывала нарисованную себя. Немного странно получать такой подарок от брата, ведь ранее он ее не рисовал. В основном на его набросках Катя видела каких-то существ, персонажей, иногда людей... Но тему рисования она затрагивать совсем не любит, поэтому никогда они с Эдгаром о его творчестве не разговаривали. – Спасибо, красиво. Мне приятно. – Что-то не так? Тебе не нравится? – с волнением спросил парень, боясь того, что своим рисунком он наоборот обидел, а не сделал что-то хорошее. – Нет, все хорошо, иди давай, намешивай Несквик пока, – отмахнулась девушка беззлобно. – Я скоро подойду. Эдик лишь недоверчиво посмотрел на сестру, но все же удалился. "Прекрасный вечер ноября" не сулил ничего хорошего в буквальном смысле, но маленькая Катя об этом и не подозревала. Когда ты совсем ещё шкет, то и не думаешь о том, что можешь выбрать неправильный путь и тебя там поджидать может нечто неприятное. В это время уже было заметно холодно и в самый раз было бы уже носить зимние куртки, но Лиза с Катей пока перебивались демисезонными. Занятия в художке наконец подошли к концу, и девочки второпях накидывали на себя курточки и рюкзаки, что были не намного меньше их самих. Нужно было идти домой, ведь все, что успела Катя сделать дома - поесть, выложить школьные учебники и тетради и заменить их на принадлежности для художественной школы. А ее ещё ждали не сделанные уроки. И, тем не менее, хотелось ещё и провести время с подружкой, так что они решили сделать путь до дома длиннее – через совсем небольшой гаражный комплекс. – Нина Павловна сегодня какая-то грустная... – неожиданно посреди разговора вставила свое беспокойство Катя. – Что у нее случилось, интересно? – Не знаю, я не заметила, вроде все как обычно, – лишь пожимала плечами Лиза. – Думаю, тебе показалось, либо она не выспалась просто. Я тоже, когда не высыпаюсь... Ну, плохо мне, короче. Первая промолчала, нервно поджав губы. – Девчушки! – позади послышался хриплый мужской голос, и подруги рефлекторно обернулись, надеясь, что обратились не к ним. Перед глазами предстал не самый приятный образ: мужчина в фуфайке с отросшей мерзкой щетиной, недобрым прищуром и отвратной улыбкой, которая открывала обзор на зубы – а точнее, их практическое отсутствие, не считая жалких черных остатков и пары золотых коронок. И тут, откуда ни возьмись, появились, видимо, ещё и его дружки: первый – низкий и толстый бородач с красным носом и отекшим лицом, с залысиной, в грязной, заляпанной не пойми чем одежде, а второй был выше их обоих, худощавый, а гримаса была больше похожа на рептилоидную, нежели человеческую. – Вы почему здесь одни в такой час? Не поздновато ли гулять для вас? – жуткий незнакомец, все также похрипывая, продолжал свою речь, медленно приближаясь к вот-вот готовым "делать ноги" девочкам. Только Катя не могла и пальцем пошевелить, от всей ситуации ее настигли такие паника и ужас, что она просто замерла, не в силах вымолвить и слова. Даже дышать удавалось с трудом. Они с Лизой между гаражей, где живая душа редко бывает, где дорога усыпана колотым шифером и своеобразными кусками битых кирпичей, осколками каких-то стекол и окурками на каждом шагу. И на них надвигаются трое хромоватых дикарей, явно превосходящих по силе двоих десятилеток. – Проводить вас до дома? А то опасно тут, – "худой" произнес это с неприятной ухмылкой. Катя нервно сглотнула, чувствуя, как по онемевшему телу прошелся холодок. – Нет... – боязливо пискнула Лиза, делая шаг назад и беря подругу за руку. – Нам не нужна помощь. Пошли. Светловолосая почувствовала, что у той тоже вспотели ладошки и точно также были напряжены до предела. Отказ мужчин явно не устроил, из-за чего с осторожного, можно сказать подкрадывающегося шага, они перешли на более уверенный, а улыбки исчезли с отекших лиц. В отличие от Кати, Лиза среагировала на это мгновенно, буквально рванув с места, не отпуская кисть подруги, от чего та едва ли не упала, но все же тело наконец избавилось от невидимых оков. Буквально через пару мгновений она почувствовала, как ее схватили за рюкзак, и все же не смогла удержать равновесие, упав на сторону тормозящего, ободрав ладони о кусочки шифера на земле. Теперь же ужас не сковывал тело, а кричал о том, чтобы бежать и брыкаться, лишь бы спастись от, казалось бы, неизбежной опасности, особенно когда большие и тяжелые руки схватили девочку за плечи, разворачивая лицом к себе и не давая подняться. Мир вокруг потерял четкость, Катя не знала, где ее подруга, перед собой она видела только мерзкую хмельную морду и ещё две точно таких же по бокам от нее. Девочка не унималась: кричала, чтобы ее отпустили, а так как руки были скованы, то дергала ногами. А нападавших с каждой секундой это все больше раздражало, ведь девчонку унять не получалось – попытка закрыть рот закончилась болезненным укусом. Все произошло слишком быстро: она даже не заметила, как ногой попала между ног державшего ее мужчины, от чего хватка ослабла и она смогла выскользнуть, неосознанно воспользовавшись секундным отвлечение. Ноги и руки действовали сами, а в голове не было ни единой мысли, кроме как бежать. Бежать и не оглядываться. Бежать и больше никогда не возвращаться в это место. И, чтобы не повторять предыдущих ошибок, Катя сбросила с плеч портфель, к которому было уже тянулись грязные морщинистые лапы. Пусть дома ее будут ругать, пусть накажут, но это сделают с ней живой. Катя замедлила шаг и оглянулась назад только лишь у родной хрущевки. От бега во рту чувствовался привкус крови, легкие жгло, а сердце никак не унималось, яростно бухая о ребра. И только сейчас, когда адреналин, наконец, отступил, на замену ему пришло странное и непонятное для девочки отвращение вместе с обидой. Словно то, что произошло – самое постыдное событие, которое она когда-либо переживала. Словно нельзя никому знать, насколько ей было страшно и насколько она чувствует прямо сейчас себя униженной. И, как будто подтверждая все эти мысли, где-то на дереве насмешливо закаркала ворона, заставляя Катю на миг отвлечься на окружающий мир. Пустой и освещенный редкими фонарями двор больше не внушал доверия. Свежий осенний воздух казался затхлым и вызывал лишь тошноту. Больше находиться здесь не было сил – девочка поспешила зайти в подъезд, в неком тумане подняться на нужный этаж и наконец переступить порог родной квартиры. Дома ее никто не встретил. Все свои заняты своими делами. Отец – у телевизора, мать– на работе, а брат... наверное, в комнате. Обида жгучей солью подступила к горлу, а слезы произвольно замылили взгляд, поэтому Катя поспешила скрыться за дверью своей спальни как можно скорее. Время близилось к вечеру. Даже Катя уже успела уйти восвояси, а Федя все никак не объявлялся. А Эдик же, в свою очередь, от беспокойства на месте сидеть не мог от слова совсем. Неясная тревога буквально заполняла каждую молекулу его тела, копошась где-то внутри и напоминая червей-паразитов, поселившихся в самой глубине мозга. Но после того, как провернулись ключи в замочной скважине и перед глазами наконец предстала знакомая фигура в дверном проеме, эти ощущения не улетучились. Будто что-то невесомо плохое витало в воздухе, как предвестник сильной грозы. И это предчувствие донельзя пугало. Только Федя этого, кажется, не чувствовал, а наоборот – находился в каком-то чересчур приподнятом духе. Словно в предвкушении лучшего из вечеров весело сказал Эдику собираться, а тот просто молча повиновался. Все как в прошлый раз: пиджак, брюки, рубашка, и теперь не нужно было тратить время на укладку волос. Хотя это больше расстраивало подростка, но он усердно старался об этом не думать и надеяться на то, что волосы отрастут как можно скорее. И все же этот вечер был иным. Совпадали только тревога и колотящееся сердце. По большей части было ощущение, что Федя так духарится и пытается выглядеть раза в два лучше, чем обычно(а обычно он над внешним видом не особо-то и запаривается) не для удачной игры. Тут пахло чем-то другим, и по непонятным для Эдика причинам ему это не нравилось. Повод такого воодушевления друга стала ясна буквально через пару мгновений после того, как парни переступили порог казино. Федя, пробежав взглядом по залу и выловив оттуда рыжую макушку, направился к ней, попросив, чтобы Эдик подождал его у бара. Даже мимолетным взглядом, что ненароком пробежался по той девушке, подросток сразу же узнал ее. Та самая Алина... как там у нее отчество? Та самая, что так настойчиво познакомилась с Эдгаром, а тот ей дал отворот-поворот. Видимо, точно такую же тактику знакомства девушка применила и к его приятелю. Или?.. Может, он сам? Самым странным для него было то, что он всячески эти мысли от себя отгонял, будто знакомиться с, объективно говоря, привлекательными дамами – самое что ни на есть непристойное занятие. Но, несмотря на не отступающие и гнетущие чувства от непонимания, что же конкретно здесь не так, вечер проходил весьма спокойно, как и в прошлый раз. Почти. Судя по всему, Федя даже за игрой был поглощен не теми мыслями и периодически терял концентрацию, что явно не играло им обоим на руку. И все, что оставалось Эдгару – кидать на рассеянного друга пронзающие недовольные взгляды. После очередного незапланированного проигрыша брюнет просто отказался продолжать игру. Как он может помогать, если самому Феде плевать на то, что он из-за отсутствия фокуса просто просирает все фишки? И тот, увидев это, следует примеру подростка, но только для того, чтобы разобраться, что случилось. – Что случилось? Ты серьезно? – парень не рассчитал громкость голоса, из-за чего звучание превысило норму, привлекая к себе заинтересованные взгляды. Стыдливо оглянувшись, он продолжил на более пониженных тонах. – Я очень хочу тебе помочь, правда. Но я не могу этого сделать, пока ты мыслями не в игре, а я не готов брать на себя ответственность за двоих. Мы всрали все наши фишки, а тебе будто все равно! Вместо "мы" так сильно хотелось сказать "ты", но обвинять друга он просто не мог себе позволить. Все-таки Эдгар причастен тоже. И все же чувство обиды, волнения и чего-то ещё, колючей проволокой сжимающей грудь, брали верх. – Знаешь, да, – даже не стал спорить Федя с наездами подростка. Без какой-либо злобы или обиды, просто максимально... безучастно? – Давай я тебе такси закажу, поедешь домой, а я тут... задержусь немного. Проволока сдавила сильнее, впиваясь остриями в нежную плоть. Эдик не спорил, Алина выглядела на все сто, и заинтересованность друга в ней он не осуждал, просто... Она действительно этого стоит? Парень отошел от слегка оторопевшего подростка и вернулся уже с девушкой, что, в отличие от него, не была удивлена этой встрече. – Привет, – смуглое личико осветилось улыбкой. Такой же поверхностной, как у Феди. Теперь понятно, в чем они спелись. – Я тебя сперва и не узнала даже... Решил кардинально имидж поменять? Мне больше нравился прошлый образ. Невольно Эдгар обратил внимание, как рука Феди приобнимает Алину за талию. Идеальную талию, которую идеально подчеркивает идеальное бордовое облегающее платье. Она даже чересчур идеально выглядит. И если его при первой встрече это поразило, то теперь неимоверно раздражает. – Спасибо, я не спрашивал, – огрызнулся он, переводя взгляд на друга, что так и не мог вызвать машину. – Федь, может, домой? Все равно фишек нет, тебе тут ловить сегодня нечего. Если, конечно, жить... Федя кинул на подростка такой взгляд, что тот оборвал нотацию на полуслове. Неужели шутка про то, что если он сегодня так бездумно сольет все деньги, то завтра им, вероятно, спать придется на вокзале, тому показалась настолько неуместной? Просто не хотел выглядеть глупо перед девушкой или... он ей что-то недоговаривал? – Пойдем на улицу, там вызову, тут связь вообще не фурычит, – раздраженно пробормотал Федя, засовывая гаджет в карман. – Заодно и нам с Алиной вызову тоже. Эдик уже было открыт рот, чтобы спросить, зачем им такси и куда они вдвоем собрались, но вовремя остановил себя – в этом плане лезть не в свое дело было уже слишком. Мало ли, где и за каким занятием они решили провести остаток вечера. Эти мысли ощущались, словно та колючая проволока на груди медленно, но верно расползлась ещё и по шее. Сначала друг посадил подростка в машину, назвав адрес и дав водителю наличку. А после... Что было после – известно лишь этой парочке. Находясь в авто и смотря на пролетающие за окном в темноте здания на пару с уличными фонарями, Эдгара душило бессилие от полного непонимания своих чувств. Он никогда не был ревнив, особенно к друзьям. Наверное, никакая ситуация до этого таких ощущений не вызывала. И это до чертиков пугало и нервировало одновременно. Парень даже не замечал, как неосознанно обкусывает и без того израненные губы, как ногти впиваются в мягкие ладони. Ему совсем не нравились выводы, которых он так сторонился и к которым в любом случае вели все дорожки размышлений. – Приехали, – хриплый мужской голос вывел юношу из некого транса. – Ой, да, спасибо, до свидания, – торопливо пробормотал Эдгар и поспешил выйти из машины, дабы больше не задерживать водителя. Пустая однушка встретила его практически полной темнотой, если не считать попадающий в окна желтый свет фонарей с улицы. И такой же теплый свет включенной люстры едва ли не ослепил подростка. С каждым прорезающим тишину тиком настенных часов Эдгар понимал, что не в силах оставаться наедине со своими мыслями, да ещё и на всю ночь. Почему на всю ночь? Всего лишь потому, что глупое и болезненное осознание пришло внезапно, просто прилетело стрелой в висок и застряло там, отбивая все желание спать. Что там Сеня говорил про розовые очки? Кажется, линза на них внезапно пошла трещинами и вылетела из оправы, наконец в какой-то мере освещая ситуацию вокруг подростка. Но делать поспешные выводы только из-за резко выстроившейся цепочки было бы глупо... ведь так? Он больше ни в чем не был уверен. Не был уверен в себе, в том, что он может доверять себе и своим убеждениям, не был уверен, что его взгляды – действительно его, а не навязанные окружающей средой. Мысли пролетали в мозгу быстрее пуль, даже голова закружилась. Паника нарастала по мере того, как все пазлы складывались воедино. Вдруг именно так и ощущалась настоящая симпатия к человеку? Но он не может ее испытывать к Феде! Он, во-первых, парень, а во-вторых, его друг. Теперь дело было не только во внутреннем отторжении чувств, но и в принципах – было просто невыносимо тошно от понимания, что отец был прав. И даже если Эдик его видеть не хочет, то доказать неправоту родителя все равно хотелось. Как же так: жить с мыслью что тебя оклеймили и избили заслуженно, хотя ты даже сам об этом не подозревал? Глубокий вздох. Подросток устало протер лицо руками в попытках освежиться и дать себе немного передохнуть от потока мыслей и вопросов. Взгляд серо-голубых глаз упал на мобильник, что лежал на тумбочке у входной двери. Ему срочно нужен совет, и, возможно, не один.***
Автомобиль, что к ним приехал, оказался навороченной и хорошей иномаркой. Видя такие, действительно можно поверить словам этих водителей, что таксуют они "чисто для души". Салон чистый, сидения удобные, а звукоизоляция – вообще тема отдельная. – Твой приятель – само дружелюбие, я смотрю, – подала голос Алина, хихикнув. – Да не забивай этим голову, встал не с той ноги, походу, – Феде, конечно, было слегка неловко за странное поведение Эдгара, но особого значения он этому не придал. Нестабильный подросток, которого он под крыло взял по непонятным даже для себя причинам. Наверное, ему просто хотелось в чьих-то глазах хотя бы один раз в жизни выглядеть хорошим другом и опорой, а не разочарованием и обузой. Наверное. Или это просто жалость?.. Больше внимание сосредотачивала на себе девушка рядом. Экстравагантная, открытая, но при этом полная тайн, притягивающая и одурманивающая с головы до пят. Но парень не назвал бы это даже чем-то похожим на симпатию. Больше похоже на влечение, причем настолько сильное, что легко спутать с тем, что чувства и вправду к ней есть. Но в этом плане Федя знал себя слишком хорошо, и именно поэтому не строил долгосрочных планов ни в отношениях, ни в жизни в целом. Никто ведь не знает, как повернет жизнь завтра? Это чувство непостоянства и отсутствия уверенности в завтрашнем дне раньше его очень пугала, но сейчас он его даже не замечает. Это просто присутствует, и парень научился превращать свои страхи в свои преимущества... ну, как ему казалось. Азиат ладонью накрыл бедро девушки, поглаживая его большим пальцем через мягкую ткань платья. Он совершенно не разбирался в этой теме, но по ощущениям она была действительно приятной и уж точно не являлась дешевой синтетикой. Парень знал Арину от силы несколько дней, но о ее жизни, интересах и увлечениях помимо казино она не рассказывала ничего от слова совсем. Но он понимал девушку – сам трепать лишний раз языком не любит. И при всем при этом она невероятно манила к себе своей этой... таинственностью? Да уж, ирония на иронии, да иронией покрывает. Перед глазами пролетели совсем незаметно моменты, что были до того, как они оказались в приличном, на удивление, номере какой-то недорогой гостиницы. Впрочем, ничего из этого, включая ценовую категорию, больше не являлось значимым, когда они наконец остались наедине и чужие губы накрыли его с завидной требовательностью, а руки Феди чисто инстинктивно изучали формы, что пока были "защищены" тканью. Ему, пожалуй, впервые за долгое время настолько кружило голову от настолько сильного влечения к человеку, что... – Внутри все скручивало аж, понимаешь? – Эдик зажал телефон между плечом и ухом, нервно рыская по шкафчикам чужой квартиры. – Я не понимаю, что со мной, и мне это не нравится. Удивительно, что Сеня взял трубку в такой час. Да, он звучал до жути сонно и поначалу лишь что-то невнятно бормотал, но сейчас, смирившись с тем, что поспать ему не дадут, все же оклемался. Более-менее. – Обожди, мне нужно переварить то, что ты говоришь, – судя по звуку, друг широко зевнул. – Ты приревновал друга, с которым вы живёте вместе и с которым ходите в казино, к девушке, которая сначала попыталась познакомитсянс тобой, а потом перешла на него, и у них все сложилось удачно? Я не понимаю, в чем проблема, честно. Ты меня разбудил просто из-за вспышки ревности? – Сень, это не просто "вспышка ревности", я вообще такое впервые испытываю, – поиски все же обвенчались успехом, хотя и найденная вещь находилась в максимально очевидном месте – в тумбочке возле входной двери. Ну да, было бы странно хранить блок сигарет, которыми Федя обычно закупается, где-нибудь в кухонном гарнитуре. – У меня пиздец, как руки трясутся. И я помню, что я тебе наговорил тогда... Но меня пугает даже единая мысль о каких-то чувствах, особенно к парням, а ещё особеннее – к друзьям. Я не знаю, как выразиться. Мне нужен совет. Мысли не переставали проноситься с бешеной скоростью в голове, и шли они теперь по кругу, повторяясь снова и снова. И многие из них Эдик не озвучивал. Например мысли, касающиеся отца. От сильного внутреннего напряжения к горлу подступала тошнота. Он помнил, что каждый раз, когда Федя давал ему сигарету, тело немного, но расслаблялось, а тревожные мысли потихоньку меркли, пусть и ненадолго. И сейчас ему как никогда этого не хватало. И это ещё одна причина отвращения к себе – понимание, что медленно, но верно подсаживаешься на никотин. И даже это крутилось вокруг одного единственного человека, что так спонтанно появился в его жизни. Хотя, нет, не так. Человека, в чьей жизни спонтанно появился он сам. Хотел приключений на пятую точку? Скучно жить было? Дома находиться не хотелось? Пожалуйста, на те. Бойся своих желаний, называется. Подросток не знал – плакать ему или смеяться. Может, это очередной сон? Да нет, не похоже. Чувства настолько сильно перемешивались друг с другом, что ревность смешалась со страхом, восхищение – с омерзением, печаль – с ненавистью, и все это образовывало серо-буро-малиновое пятно где-то внутри. – Слушай, – друг сделал довольно яркую паузу, видимо, обдумывая то, как ответить так, чтобы это не прозвучало двусмысленно или обидно. Всё-таки, даже будучи миролюбивым человеком, Сеня не слишком приветствовал прерывание его сна. – Я понимаю, что с твоими взглядами на мир очень сложно осознать какие-то вещи, учитывая то, как ты отреагировал буквально неделю назад. Но все нормально, твои чувства нормальны, и я повторюсь ещё раз: мнение твоего отца – мусор, и пора от его влияния избавиться. Даже если всё-таки сложилось так, что, возможно, тебе нравятся не только девушки, то мы с моей мамой, твоей мамой, сестрой, и этой... как же ее? – снова вдумчивая пауза. – Я не помню, как зовут твою подругу с синими волосами, но я думаю, она тоже тебя примет и поймет. Но в первую очередь тебе нужно понять и принять себя. Тебе повезло с окружением, но не повезло с мировоззрением, что в тебя вложили. За речью последовало довольно долгое молчание. Пока Сеня говорил, Эдгар успел подкурить сигарету спичками – зажигалки у него не было. На вкус все ещё отвратительно, но ему нравилось думать, что от этого ему снова станет полегче и то, что это одна из тех вещей... что теперь связывали его с Федей. Иронично, грустно, невкусно. Было так неудобно то, что у друга не было балкона, и приходилось довольствоваться форточкой и пепельницей на деревянном подоконнике. Выветрится ли этот порыв к бунту против себя же за ночь? – Ты там живой? – судя по шороху, Сеня снова улегся на боковую и уже был готов вот-вот отключиться. – Живой, – на удивление для себя, спокойно ответил Эдик, делая тягу. – Спасибо за разговор, Сень. Доброй ночи, и извини за беспокойство. – Доброй, – коротко кинул друг перед тем, как в трубке прозвучали короткий гудок, свидетельствующий о сбросе вызова. ...Парень сделал последнюю затяжку любимого "Кэмела" и щелчком выкинул чинарик с балкончика – удивительно, что он вообще был, и оглянулся на спящую в постели девушку. Снова тоже самое, только на этот раз он никаких надежд не тешил. Равнодушным взглядом проходится по ее толком не прикрытой одеялом оголенной спине и понимает, что не чувствует даже этого глупого влечения. Пустота, смешивающаяся с легким послевкусием чего-то приторного. Федя должен был признать – она смогла, хоть и всего лишь на какой-то миг, но вызвать у него определенные эмоции, да и в постели... А толку от этом думать? Он больше все равно с ней не свяжется, как и она – с ним. Наверное. Честно говоря, ему даже ложиться рядом-то не хотелось, не то, чтобы всю ночь проводить в обнимку и посапывая в унисон. Очередной приятный вечер с очередной приятной девушкой и не было никаких причин выделять его из всех остальных... Да? Если так задуматься, то в действительности Федя испытывал какие-то чувства и привязанность в свое время лишь к одной особе – такой же напарнице в картах, Лилии Только вот он сам оборвал с ней все связи, посчитав, что ничего хорошего не выйдет из того, что он ощущал. Но она была удивительна: грациозная, помпезная, изящная, невероятно интересная, да только с языком без костей, обладала абсолютным нарциссизмом и громадным эгоцентризмом. Азиат и вправду много думал об этом, а подобные воспоминания переросли в рутину, но он не жалел. Люди приходят и уходят, просто... Наверное, хотелось бы испытать тоже самое к кому-то хотя бы наполовину, о полной мере всех тех чувств он даже не мечтал. Федя выдохнул, слегка ежась от ночной прохлады. Нужно ехать домой. Максимально тихо и быстро накинув на себя одежду, парень выскользнул из номера, предварительно начеркав лживую записку о том, что мол, нужно было срочно бежать по делам, бла-бла, ещё свидимся. Чтобы не подумала о нем, как о каком-то козле, который удрапал просто так. Хотя по факту, конечно, так и было, но все же хорошее впечатление о себе хотелось бы оставить. Насколько это было возможно. Федю же квартира встретила включенным на кухне светом, где за столом сидел Эдгар и... запахом сигарет? Не было похоже, что дым был от соседей и проник через открытую форточку. – Чего не спишь? – поинтересовался длинноволосый, снимая слегка пыльные черные туфли и распуская растрепанный и завязанный наспех хвостик. Подросток же решил сменить свое местоположение, уходя с кухни и выключая там свет. Теперь однушка погрузилась в полумрак, разрезаемый желтыми полосами света из окон, расползавшихся от подоконника до самой входной двери. – Не знаю, не спится, – бросил Эдик, усаживаясь на диван. – Сейчас, наверное, лягу. Как прошло? – Огонь, – дал короткую, но вполне красноречивую оценку сегодняшнему вечеру Федя. – Зря ты ее отшил, тебе бы стопроц понравилось. Брюнет решил ничего не отвечать. Он и вправду в какой-то степени успокоился и утихомирил свои мысли за то время, пока друг отсутствовал. И стоило ему появиться на пороге – все тут же пошло насмарку, а колючая проволока голодной шипящей змеей вернулась на шею. Сейчас азиат, скорее всего, увалится спать, так что Эдик решил передвинуться к своему месту, к тому же, он уже был в домашней одежде, так что время на переодевание тратить не придется. В отличие от Феди, который, освободившись от брюк, так же быстро начал избавляться и от пиджака с рубашкой. И тут подросток при взгляде на спину друга в сумраке увидел то, что заставило железку с шипами затянуться настолько, что она на какое-то время лишила возможности дышать, создав плотный ком в горле. Все ещё не сошедшие красные следы от ногтей, возможно даже полноценные царапины. Эдик в срочном порядке улегся, отвернувшись лицом к стене. Нет, это точно глупости. Либо он избавляется от этих навязчивых чувств, что вызывали в нем лишь тошноту, либо сойдёт с ума. Какая речь может идти о "бабочках в животе", если он так и чувствует, что вместо них там копошатся опарыши? Это все настолько неправильно, насколько вообще может быть. Вот только как с этим бороться, инструкции не было. Да, он ощущал до всего этого восхищение и некий трепет с волнением перед Федей, но после осознания... весь мир перевернулся с ног на голову.