День Святого Патрика

      — Ты хоть примерно представляешь как этим пользоваться?       Я смотрел на Олли с гордостью и удивлением одновременно, ведь он, ни слова не говоря, внезапно схватил тени и кисточку, чтобы нарисовать зелёный листочек у меня на груди. День Святого Патрика все-таки. Понятно, что алкоголь в крови из любого сделает хоть танцора, хоть певца, но тут же совсем другое. Да, у Матела прекрасный художественный вкус и неуемная жажда к эстетике, однако я не ждал ничего хорошего от этой затеи.       — Йоонас, здесь для идиотов есть инструкция — намочить кисть в воде, набрать тени из нижнего ряда и рисовать что вздумается. С этим любой справится!       Конечно, не сомневаюсь. Вот только Олли не любой и не идиот. Олли любимый, единственный, невероятный, самый лучший. Никогда и никого в жизни я не любил так сильно, никому не отдавал себя всего целиком, полностью, без остатка. Последний год мы живём в какой-то невероятной сказке, даже если просыпаемся не вместе, то я буквально нутром ощущаю его заботу, его любовь, его нежность, они сквозят в каждом звонке, в каждом сообщении. Так долго бояться сказать друг другу о своих чувствах, а теперь словно наверстывать, догонять упущенное время, жадно хватаясь за любую возможность побыть рядом. Каждую секунду, минуту, час, день. Да, в тур-автобусе для этого совершенно никаких условий — приходится украдкой дарить друг другу невинные поцелуи, пока никто не видит. Каждое прикосновение за радость, каждая возможность обнять — мимолетный взрыв счастья. Парни не знают о наших отношениях и это единственный вопрос, который все ещё висит в воздухе нерешенным... Дело не в Олли, дело во мне. Как-то неожиданно я оказался не готов раскрыть свою душу перед самыми близкими людьми. Хотя, положа руку на сердце, кого стесняться? Йоэля? Да он умрет от радости за нас, может отпустит пару тупых пошлых шуточек, но все же одобрит. Нико? Человек, видевший меня в самые тяжёлые моменты жизни, когда я хотел умереть, когда жизнь казалась невыносимым испытанием... Он догадывается, иначе бы не заселялся в отели с Олли. Хитрая схема заключалась в том, что живут они вместе, но днем Нико уходит к Алекси работать над новым материалом, давая нам с Матела возможность побыть вдвоём. Ни одного вопроса, ни одного комментария, как будто так и надо, что приводит меня к простейшему выводу — диджей тоже в курсе. То есть по факту вся конспирация выглядит каким-то детским садиком, но я никак не мог переступить через себя. Олли не подгонял, наоборот, относился с пониманием. Мы слишком долго шли к своему счастью и теперь хотелось оберегать этот огонёк в душе, не делиться ни с кем, не показывать, а просто жить.       Тем временем самый желанный человек на свете обустроил себе импровизированное рабочее место на столе слева от меня. Он был так сосредоточен на происходящем, даже слегка лоб нахмурил. Очаровательно. — Расстегивай. — Что? — Я говорю, расстегивай свое подобие рубашки, ткань мешает. Ещё и цепочки твои, почему вечно как сорока, Порко?       Ответа не последовало. Я уставился на Олли в упор, не в силах оторвать взгляд хотя бы на тысячную долю секунды. Он склонился надо мной, одной рукой придерживая цепь с кулоном, а другой рисуя кисточкой тот самый злосчастный листочек на груди. Дыхание перехватило, а в глазах потемнело и от нежности, и от желания. Какой к черту концерт, сейчас вообще мир вокруг остановился, перестал существовать. Я слышу лишь его тяжёлые вздохи, вижу лишь его серьёзное лицо. Мой взгляд, наверное, сейчас выдаст с головой всё, что так упорно скрывалось, от нетерпения я даже облизнулся, разглядывая идеальные губы напротив, они так и манили, так и призывали. Матела, ты хоть на секунду догадываешься что творишь со мной? Каждое прикосновение кисточки делает щекотно и в то же время обжигает, ведь она в его руках, в его пальцах. В тех самых пальцах, которые способны довести меня до оргазма за считанные секунды. А уж этот рот, эти подкачанные руки, стройные ноги, которые я обожал гладить снизу вверх, от татуированных щиколоток до бёдер, кусать эту спину, целовать грудь... Возбуждение накатило с такой силой, что я не сдержал тихий стон от усилившегося давления в штанах. Господи, как теперь успокоиться-то?! — Йоонас, не дергайся!       Как прикажешь, мой Бог, мой Дьявол. Всё, лишь бы ты улыбался. Любой каприз, любое пожелание, любая просьба. Олли явно заметил мои физиологические реакции, ведь находился неприлично близко. Он поднял глаза и слегка ухмыльнулся, видя расширенные от желания зрачки и натянутую, но до одури пошлую улыбку. Пальцы, держащие цепочку, почти полностью легли на ключицу, с силой вжимая меня в спинку диванчика. Матела всё понял. Без слов, как всегда. Ему достаточно одного взгляда, чтобы прочитать мысли в моей голове. И так уже хрен знает сколько лет, которые мы бездарно потеряли... — Долго ещё? — черт, а почему я так хриплю?! Нужно срочно что-то выпить. — Почти закончил. Поможешь всё убрать? — Конечно, спасибо тебе. Это же хитрый маневр, правда? Чтобы лишний раз прикоснуться, прижаться, прильнуть друг к другу. Голова закружилась ещё сильнее, алкогольное опьянение усилилось под действием гормонов. Через полчаса я должен стоять на сцене, только вот как — ума не приложу, даже с дивана себя собрать не могу. Олли убрал руку от груди и я разочарованно выдохнул, нет, верни сейчас же! — Заканчивайте тут и подтягивайтесь за кулисы, время идёт! — Нико покинул автобус последним вслед за остальными. Ребята уже были готовы к шоу, этот дурацкий листочек задержал лишь нас. Олли убирал стаканчики, мыл кисть и руки. У нас есть несколько минут, которые сейчас окончательно выбьют меня из колеи. Сам того не ожидая, я резко подорвался и подскочил к своему парню со спины, со всей силы вжав его бедра в край стола. — Спасибо, Боже, за эти мгновения, — запустив руки под застегнутую на все пуговицы рубашку, я медленно покрывал шею Матела поцелуями. Мой ласковый мальчик, квинтэссенция нежности и ураган страсти одновременно. — Ты хотел сказать "спасибо, Нико", — он откинул свою кудрявую голову мне на плечо, подставляя самые чувствительные места, и слегка простонал, когда я чуть прикусил за подбородок. — Терпи, у нас выходной только послезавтра. — На этот раз мы же заселимся вместе, правда? — Олли развернулся ко мне лицом и умоляюще заглянул в глаза, опуская руки на бедра. Это запрещённый приём. — Как скажешь, любовь моя, только не надейся, что я дам тебе выспаться.       Прижимаясь к нему всем телом, проникая пальцами под брюки и, наконец-то, целуя в губы, я понимал, что пропал. Меня нет. Матела отвечал так, что если бы не гребаное выступление, то можно было бы прямо сейчас закрыть дверь в автобус и заняться сексом. Потом как-нибудь объяснили бы остальным что произошло, но в моменте я чувствовал себя наркоманом под кайфом. Неважно что дальше, неважно что завтра, существует лишь этот миг, наполненный страстью. — Я бы не хотел такие же мешки и синяки под глазами как у тебя, — Олли отстранился, пытаясь отдышаться. Воздуха не хватало, мало того, что в автобусе жарко и не очень приятно пахнет, ещё и между нами полыхало так, что можно телефоны заряжать. — Это тебя совершенно не испортит.       Оставив прощальный, весьма скромный поцелуй на припухших губах, я с сожалением оторвался от этого восхитительного тела. Мы оба перевозбуждены, надо как-то остыть. У Матела хотя бы рубашка длинная... — Водички? — Да, спасибо, и пошли на воздух, пока я в обморок не грохнулся. — Я даже разрешу тебе покурить в качестве исключения, — глаза хитрющие, он играет со мной, а я сдаюсь сразу же, без боя. — Как будто мне нужно твоё разрешение, ага, — собрав по частям остатки своего разума я спускаюсь по ступенькам из автобуса, но на последней спотыкаюсь и падаю на колени. Олли сзади качает головой, Йоэль бросается на помощь. В целом, всё со мной понятно. Как пережить этот концерт, следующий и вообще ближайшие сутки? Ответов нет, они утонули в бездонных серо-голубых глазах, беспокойно заглядывающих в моё лицо. Растворились, испарились. Там, где есть место крышесносной любви и страсти, разум отсутствует. И это хорошо, это позволяет себя чувствовать как никогда живым.