Семейные будни

Кошке Поэт не понравился. Взаимно. Когда-то маленький облезлый трехцветный комок шерсти, сейчас — довольно упитанная и довольная жизнью Муся, дыбила шерсть и всем своим видом показывала, что не пропустит чужака в квартиру. Они зашипели друг на друга одновременно. Удивленная такому повороту событий, кошка начала еще и подвывать, да так, что даже у Володи кровь застыла в жилах. — Ну ты чего, чего… — он закрыл Поэта собой, а перед кошкой поставил пакет с вкусностями, желая таким образом ее отвлечь. — Ты посмотри, что он тебе купил… Все, что ты любишь! Поэт закатил злобно светящиеся зеленым глаза — ничего он этой кошке драной не покупал, откуда у него деньги? Это Володя перебивается подработками, чтобы хватило денег на прокорм этому блохастому чудовищу. Кошка Володе тоже не поверила. Может, умела различать эмоции по выражению лица, а может, чуйка у нее была хорошая, вот только пакет ее никак не задобрил. Она на него даже не смотрела. — Так… — Володя, как всегда, попытался взять ситуацию под контроль. — Сейчас я тебе дам эти ее кошачьи подушечки, а ты дашь ей… — Ты хочешь, чтобы она расцарапала мне всю руку? Или, еще лучше, вцепилась мне в лицо? — Да не вцепится она, она же добрая! — стушевался Володя. И обратился к младшему кошачьему с нескрываемой мольбой: — Не вцепишься же? Поэт смотрел на его попытки с презрением. Договариваться с какой-то там кошкой, надо же! Да проще выкинуть ее туда же, где взял — на улицу. Но если он так скажет, Кризалиса это только обидит. Проблема с кошкой так не решится. — Дай сюда! — Поэт вырвал у Кризалиса из рук упаковку с подушечками и, открыв ее, высыпал несколько на ладонь. Он никогда не любил затягивать неприятные процедуры, так что на все терапии у Рубинштейна рвался первым. С крыши он тоже прыгал, не особо задумываясь, потому что если задумается — испугается. Бояться он не любил. — Куда ты столько… — Володя выхватил несколько подушечек и убрал их обратно в упаковку, наблюдая за тем, как Поэт присел на корточки и с бесстрашным видом протянул кошке руку. Зрачки полностью закрыли радужку — Муся смотрела на Поэта так, будто и правда в него вот-вот нападет. Хвост с громким стуком бил по полу, выдавая ее недовольство. Поэт только упрямо сжимал губы и не двигался, прожигая таким же недоверчивым и озлобленным взглядом. — Это мой друг, Мусь, — шепнул ей Володя доверительно. — Ты уж будь гостеприимной, а то неловко как-то. «Тебе? Неловко?» — хотел саркастично поинтересоваться Поэт, но не стал. Он и так на взводе, еще не хватало отыгрываться на злосчастной кошке. То ли послушавшись своего хозяина, то ли решив, что Поэт действительно не опасен, Муся первая сделала шаг к сближению, подойдя поближе и начав обнюхивать протянутую руку. Причем делала это с таким усердием, что широко раскрыла пасть, и выражение мордочки у нее при этом было такое, будто нюхала она что-то чрезвычайно для себя неприятное. В итоге, чихнув, она отвернулась и направилась шуршать пакетом из зоомагазина. Еду она так и не тронула. — Ты посмотри, — Поэт все-таки не сдержал оскала, — запах ей мой не нравится. Они оба догадывались, почему — Поэт принадлежал больше к миру мертвых, чем миру живых, и все животные это прекрасно чувствовали. От Поэта они, как правило, сбегали, а вот вокруг Володи вились вовсю. Будь его воля, он бы весь дом превратил в зверинец, но стесненность в средствах позволила взять к себе только одну оборванку — всех остальных он просто подкармливал. Видел Поэт уже, как все подъездные кошки, едва завидев Володю, бросились к нему в ноги с громким мяуканьем. Поэта это раздражало. Впрочем, в том состоянии, в котором он пребывал, его раздражало все. — Кошки не болтают чепухи, не играют в домино и в шашки, не обязаны писать стихи, — им плевать на разные бумажки…, — пробормотал Поэт про себя, чтобы успокоиться. На самом деле, он не испытывал такой уж ненависти к этим созданиям. Просто раньше они не обращали на него никакого внимания, а теперь воспринимали его посмертие как личное оскорбление. Ладно, люди его не принимали, но это!.. — Будешь что-нибудь? — Володя уже переместился в ту часть квартиры, которую мог бы назвать кухней, и вопросительно выглядывал из-за дверцы холодильника. Поэт опомнился, осознав, что так и стоял в дверях — Муся косила на него одним глазом и явно не собиралась пропускать дальше. Сняв обувь и (ну конечно…) не найдя тапочки, Поэт решил остаться в одних носках. Полы не создавали впечатление чистых, все-таки, в квартире шел ремонт, но Володя вообще без носков пошел, почему бы не последовать его примеру. Не развозить же еще больше грязи. Кошку пришлось обходить по большой дуге. Она все время перемещалась так, чтобы могла его видеть, не отрываясь при этом от миски, куда Володя уже вывалил пакетик корма. Муся явно не могла решить — продолжать ей держать оборону или сначала поесть. Из рук Володи она, вот, брать еду не брезговала. Поэт заглянул в содержимое холодильника, который Володя пополнил новыми продуктами. Куча мяса и шоколада, больше ничего. — У меня есть выбор? Володя посмотрел на него страдальчески. В магазин пойти с ним Поэт не мог — слишком приметный. О предпочтениях Володя спросить его как-то забыл, взял то же, что и обычно. А теперь смущался, стараясь не отводить глаза. — Я знаешь, как мясо готовить наловчился? И пожарить могу, и потушить, и по-французски сделать могу, и гриль, я… — Я, пожалуй, просто попью чай. Спасибо. От суетливости Кризалиса разболелась голова. С самого начала Поэту казалось плохой идеей к нему идти, но тот заладил, мол, вместе веселее, вместе веселее, и вообще, много места свободного, почему бы не пожить вдвоем. Много места — это еще мягко сказано. Пустые пространства, забитые только раскладным диваном и строительными инструментами. Ну, конечно, еще и книжный шкаф, который Кризалис заказал специально для Поэта, но пока так и не собрал — времени не было. И чем он, интересно, занимался? Пока что его квартира выглядела хуже захламленного чердака или даже общей детской комнаты, в которой Поэт обитал в интернате. Но Поэт никогда и не утверждал, что останется здесь. Он просто вышел на разведку. Володя, почему-то чувствуя себя виноватым, засуетился еще больше, и вскоре перед Поэтом стояла сколотая кружка с непонятной жижей на дне и открытая шоколадка — самая дешевая и такая дубовая, что раскусить ее было невозможно. Предполагалось, что Поэт либо будет поглощать все это стоя, либо сядет на диван — ни стола нормального, ни стульев у Кризалиса пока не было. Поэт выпросил блюдце, чтобы аристократично держать на нем чашку, и теперь сидел на самом краешке дивана, изредка поднося чай к губам, но не отпивая его. Шоколадку он просто положил рядом с собой — кошка, тут же почуяв сладкое, прыгнула рядом и начала принюхиваться. Подходить к Поэту она побаивалась, но он был неподвижен, а шоколадка так и манила… Вновь проиграв своим принципам, Муся схватила шоколадку за край упаковки и оттянула ее к противоположному концу дивана. Только тогда, поняв, что опасности нет, она начала с довольным урчанием облизывать открытую часть. Именно это урчание ее и сдало. — Муся, нет! — Володя подскочил и вырвал шоколад у кошки. Его испуганное выражение тут же перешло в обвинительное. — Ты почему это допустил? Кошкам нельзя сладкое! О, Поэт прекрасно знал, что нельзя. Именно поэтому он и смотрел на все происходящие с таким наслаждением. Хотя, конечно, если кошка умрет, это ничего не изменит — Кризалис притащит новую. Но помечтать-то немного можно? — Много она все равно не съела, — Поэт пожал плечами. — У тебя ничего не подгорит? — Да нет, я только поставил… Володя не умел долго злиться. Зато кошка умела — теперь она жутко на него обиделась за то, что лишил главной радости в жизни. Поэт был уверен, что в отместку она нассыт Кризалису в обувь, и почти угадал. Дела свои она сделала почему-то в его, Поэта, ботинки. А Кризалис потом извинялся, как будто лично в этом участвовал. Дурдом, похуже Снежневского.