Снег и тепло

[ продолжение предыдущей части ] - Мы начали встречаться в четырнадцать... *** ...и это было странно. Нам казалось, что это естественно, ведь мы выросли рядом, бок о бок - три усыновлённых ребёнка, не разлей вода. Но, когда мы попытались говорить об этом, нас ругали и унижали, водили в церковь и грозились поколотить. Это не остановило нас, вовсе нет. Но мы затаились в ожидании - и оно длилось два года. Невыносимо было, когда нас развели по разным комнатам - приходилось пробираться друг к другу по утрам, когда все ещё спали, делать всё быстро, уходить, едва заслышав шаги. Но, пока мы были друг у друга, нам было не так страшно. В шестнадцать мы поняли, что что-то не так. Возможно, когда Коцит обернулся назад и обнаружил пустоту, или когда Ахерон случайно приготовил на один завтрак больше. Тогда мы поняли, что нас должно быть четверо, и мы начали свои поиски. Уже через месяц мы встретили своего первого любовника, и он развлекался с нами почти полгода. Потом он передал нас какому-то блеклому мужичку без харизмы, но его мы сами бросили едва ли не сразу. Тогда же мы решили сбежать из дома, чтобы никто не мог нас сдерживать или останавливать, и нашим приёмным родителям неожиданно оказалось абсолютно плевать. Они сказали, что такие больные, как мы, могут катиться на все четыре стороны. Мы сняли небольшую квартирку на окраине, устроились на подработку, поступили в колледж. Мы были романтичными и глупыми, и верили в родственные души, представляешь? Думали, что есть «тот самый», и мы обязательно его встретим, а как иначе? Но мы встретили Игоря. Поначалу он казался нам крутым и интересным - работа в полиции, пушка, низкий голос... Наверное, нам не стоит винить себя за отношения с ним, ведь мы были подростками, но то, какие раны он нам оставил, не прощается, и забыть такое сложно. Всё началось с малого - он начал подрывать наши отношения исподтишка, и мы сами не заметили, как начали ссориться по пустякам. Игорь разделял нас, как мог - то трахался по очереди, пока остальных нет дома, то принижал одного за спиной у других, то ставил ультиматумы. В конце концов, мы этого не выдержали и решили с ним порвать... И тогда он сказал: вы двое можете валить на все четыре стороны, а ты, Флегетон, останься. Стало ясно, что он хотел только меня, а на Коцита и Ахерона ему было плевать. Мы этим не гордимся, но тогда мы отпиздили его до кровавых соплей, и с удовольствием повторили бы это ещё раз, если выдалась бы возможность. Мы были разбиты, сломлены и совсем забыли о том, что хотели найти «того самого». Стало почти всё равно, знаешь... *** - ...а потом мы перешли на второй курс, встретили тебя, - Стикс кожей ощущает лёгкую улыбку Флегетона. - И поняли, что нашли. Когда мы увидели тебя впервые, ты был таким... не знаю, несчастным, одиноким. Мы подумали - хуже не будет, если мы его поддержим. Но прошло всего пару месяцев, и мы уже не представляли жизни без тебя. Ты, как маленькая змейка, забрался под кожу и там остался, и нам тебя уже не вытравить, да и не хочется совсем. Что-то нужно сказать, думает Стикс отчаянно, но не получается выдавить из себя ни слова. Поблагодарить хочется, посочувствовать, утешить, но в голове вместо этого крутится дурацкое чувство вины, пронзающее все мысли насквозь. - Мне жаль... - голос едва слышный, хрипит неприятно, но Стикс прокашливается и говорит чётче: - Жаль, что с вами это случилось. Я не умею выражать словами то, что чувствую, но... мне больно за вас. И, будь у меня возможность, я бы убил этого мудака. Ему так хочется их всех обнять своей нежностью, заласкать их мысли, загладить чужую вину. Но ему и своей хватает - сам не понимает, за что, но в голове пульсирует невысказанное, отдаваясь тянущей болью в виски. Находит выход, когда последние дни раздумий сменяются потоком слов - его немощный голос и самого пугает. - И ещё мне жаль, что я не заслуживаю этого всего... Нет, не перебивай, - длинные пальцы чуть сжимаются на плече Коцита. - Я истерик, у меня мало знаний и навыков, и мне бы хотелось быть такими же как вы. Таким же замечательным, идеальным, красивым. Мне жаль, что я... не дотягиваю. И вам досталась такая вот родственная душа. Вот и всё. Он сказал. В голове звенит пустота, слёзы закончились, и осталась только тупая покорность. Он не может носить это в себе - если они называют его своей любовью, то пусть делят с ним эту ношу. - Ты неправ, - тихо говорит Ахерон. Его сильное тело греет бок, а слабый хриплый голос режет слух: потрясающий коктейль. - Ты даже не представляешь, сколько делаешь для нас, одним своим существованием. Ты нас связываешь, ты уважаешь, ты любишь, и этого, поверь, достаточно. Никто не может сделать больше. - Мы перестали ссориться, - почти шёпотом продолжает за него Коцит. Его голова приятной тяжестью лежит на груди, и Стикс отвлекается на секунду, вдыхая знакомый запах хвойного шампуня. - Мы снова стали чем-то единым, но теперь полноценным и по-настоящему близким. Нет ничего лучше, чем понимать, что всё на своих местах, что не нужно искать и не находить, не нужно бросаться из стороны в сторону. Хорошо знать, что ты будешь возвращаться к нам, что бы ни случилось. Мы не смеем просить большего - нам достаточно. Стикс отчаянно жмурится, тонко всхлипывает, мотает головой, чтобы не разреветься от облегчения и боли. Флегетон тяжело вздыхает, его выдох мажет по шее приятным теплом. - И ты зря наговариваешь на себя, - добивает он. - Ты интересный, очень красивый, и каждый из нас достоин друг друга, поверь. После Игоря мы знаем себе цену, и не стали бы рисковать, если бы не были уверены, что всё будет хорошо. Стикс всё-таки плачет. Тихо, вымученно, бесполезно давя в себе слёзы. Наконец находит ладонью большую руку Ахерона, сжимает с силой, чувствуя ответное пожатие, чужую едва ощутимую дрожь. Обнимает прижавшегося к другому боку Флегетона, успокаивающе поглаживая плечи, успокаивая сбитое дыхание. Целует макушку Коцита, сжавшегося в комочек и притиснувшегося к нему ближе. - Озябнете, - тихо говорит Стикс, чувствуя, как слёзы уходят сами собой. Дома не холодно, дома хорошо, уютно и тепло. Далёкий гул поезда больше не морозит изнутри, и тихий ход часов на стене не бьёт по сознанию. - Пойдёмте в постель. Они медленно разлепляются, стаскивают одежду прямо по пути в спальню, и сворачиваются ещё более плотным клубком под большим тёплым одеялом. Стикс чуть улыбается о того, как привычно по бокам льнут Ахерон и Коцит, как Флегетон валится сверху, придавливая к постели приятной тяжестью тела. В голове с бешеной скоростью носятся обрывки и мысли, впечатления этого долгого дня наваливаются неподъёмной грудой, и только чужое дыхание - в шею, в плечо, в грудь - позволяет не окунуться в эту чушь с головой. - Мне будет стыдно завтра, - шепчет Стикс на грани слышимости. Они слышат, всегда слышали. - Не будет, - также тихо говорит Ахерон. Его мягкие волосы приятно щекочут шею, и Стикс трётся щекой о его макушку. - Хорошо, - покорно соглашается он, закрывая глаза. Они ещё долго лежат, греясь в общем спокойствии, умиротворённо дышат в унисон, и, прислушавшись, Стикс не может отличить ритм своего сердцебиения от их. Они засыпают на рассвете, когда чайки кричат где-то высоко под облаками, и туманная дымка висит над заснеженной землёй. Наутро Стиксу не стыдно, и отчуждение уходит так быстро, что он не успевает даже попрощаться.