Сказочник из Булонского леса

      Сентябрь 1697-го года выдался на редкость унылым и безрадостным, даже по меркам увязшего в финансовом кризисе Парижа. Чахло моросящий с утра до вечера дождь упорно не желал ни прекратиться вовсе, как увещевали его святые отцы с кафедры в Нотр-Дам, ни из духа противоречия разойтись в полномасштабный библейский потоп, вырывающий старушку Сену из скованных камнем берегов. Так, ни то, ни сё, а только стены домов пропитались сыростью, набухла и пластами отваливалась штукатурка, а город содрогался от приступов сухотного кашля, который уж слышался как из лачуг в Сент-Антуан, так и из респектабельных домов в Сен-Жермен.       Щедро окропляемый сверху чьей-то невидимой дланью, Париж задыхался в гнилой вони сточных вод и рыбных рынков, изнемогал под гнётом чахотки и налогов, стремясь вперёд, к завершающей эпоху Просвещения кровавой точке – Революции. Хотя, и до неё ещё было далеко, и не отзвенел пока смех в парках Версаля, не потускнели золотые лилии на вензелях дворцов и экипажей.       Но в тот сентябрь даже сам воздух Парижа казался тяжёлым и серым от избытка влаги и аккомпанирующих ей ароматов. Сама идея пешей прогулки казалась насмешкой над всем: приличиями, модой, наконец, здравым смыслом. Поэтому укутанного в плащ господина, решительно устремляющегося по мостовой под сень Булонского леса, провожали любопытными взглядами, пытаясь рассмотреть ответы на незаданные вопросы там, под фалдой лихо надвинутого на глаза алого капюшона.       Впрочем, о том, что капюшон, как и сам плащ – алый, можно было лишь догадываться. Дождь и наползающий с близкой Сены клокастый туман пропитали влагой щегольскую ткань, временно перекрасив её в винно-бордовый, почти чёрный – под цвет неумолимо и преждевременно кутающих Париж сумерек.       Трость господина с тяжёлым набалдашником в виде ощерившейся волчьей морды лихо отстукивала по мостовой модный мотивчик.       Двое молодчиков, подпирающих колонны на площади дю Марешаль, было, двинулись следом – но поотстали, то ли расслышав что-то, неслышимое уху добропорядочных горожан, в музыке этого дробного постукивания тяжёлой трости, то ли признав скрывавшегося под плащом всемогущего господина бывшего Секретаря.       Губы под капюшоном растянулись в понимающую улыбку, оживившую некогда красивое классической красотой, а ныне морщинистое лицо старика.       Прогулка по привычному, ставшему за долгие годы родным маршруту, всегда навевала воспоминания.