Сказочник из Булонского леса

      — Ах, любопытную историю Вы, mon cher, рассказали! – всплеснул руками месье Шарль, поглощённый услышанным и даже забывший на минуту, что историю-то рассказал вполне себе настоящий тролль, очень вероятно, главным героем истории и выступавший.       Как можно забыть о таком, спросит пытливый Читатель?       Просто Идея начинала складываться в голове нашего героя, и идея эта, показавшаяся бы пустой, эдакой bagatelle, plaisanterie милому месье ещё пару часов назад, обретала форму, из крошечного мыльного пузыря раздуваясь до размеров воздушного шара. Идея  intéressant, идея curieuse…       Сказки. Сказки для детей, а больше – для их маман и папа, поучающие, научающие, распускающиеся кровавым цветком и трогающие пальчиками феи сердца рассказчиков, равно как и слушающих. Возможно, есть в этом милом «багатель» что-то. Хм-м, да и название неплохо для чего-то… эдакого.       Но мысль плеснула рыбкой на поверхности сознания, и вновь скрылась в зыбких глубинах. На стол опустились новые бутыли сидра, а изящные белые ручки, тонкости которых позавидовала б самая капризная парижская модница, ловко подобрали опустевшие тарелки. Давешняя la serveuse, загадочная и прекрасная мадемуазель Белоснежка, черноокая-чернобровая прелестница, вся – контраст чёрного и белого, вся – живое противопоставление дня и ночи, аристократичная беглая принцесса прислуживала за столом, выглядя при этом так, словно бы это они, собравшиеся под кровом «Весёлой старушки», служили царственной ей.       — Любопытные истории, господин гость, так похожи на запутанные коридоры в замках наших отцов, – неожиданно глубоким грудным голосом произнесла красавица, рассеянно глядя на огонь в очаге. – Никогда не знаешь, в какие залы могут привести.       Все присутствующие вмиг замолчали, вслушиваясь, жадно ловя тихие слова и самое вибрации воздуха, накалённого теплом и жаждой – вина и развлечений, красоты и жути, сокрытых в глубинах историй. Старший из семи достопочтимых гномов, разместившихся за общим столом поодаль, чинно поднялся и, скрывшись в недрах комнатки в глубине залы, вернулся оттуда, неся изящный стул с резной спинкой, который торжественно опустил у самого очага.       Изящным движением гибких белых рук расправив юбки, Белоснежка опустилась на предложенный стул спиной к пламени, и если раньше о происхождении дивной мадемуазель у насмотревшегося на разыгрывающих принцесс парижских кокоток Шарля и могли возникнуть сомнения, то сейчас они рассеялись в прах.       Принцесса, вздохнув, заговорила, и голос её, мягкий и грудной, глубокий и певучий, был таким же контрастом чёрного и белого, как и вся она – чужеродная даже для этого сказочного окружения, дивная, манящая и смертельно опасная, как и сидр, сваренный ею, по словам месье Волка, из отравленных яблок.       — Единственная дочь короля Филиппа была самой прекрасной жемчужиной в его короне, что безоговорочно признавали все подданные королевства. Была она мила лицом, смела и весела. И так её любили в королевском дворце, так холили и лелеяли, что о жизни более счастливой трудно было мечтать юной принцессе.       Матушка принцессы Жанны отдала Богу душу родами, так что молодая принцесса здраво рассудила, что нельзя скучать о той, кого ни разу в жизни не видела.       Король недолго горевал о потере своей Королевы, и вот уже в роскошных дворцовых палатах царила новая госпожа: Его Величество выбрал в мачехи для своей жемчужины-Жанны ту, что была её крёстной – миловидную фею Мабину.       Крёстная баловала принцессу даже больше, чем сам король. Юной проказнице разрешалось играть в сокровищнице замка с бесценными каменьями и старинными золотыми кубками, кормить холёных гнедых жеребцов плодами с любимой яблони покойной королевы, опаздывать на уроки хороших манер и даже дерзить старому мудрому учителю.       И только одна дверь на самом верху восточной башни замка оставалась для неё всегда закрытой.       Как ни молила Жанна старого короля, как ни плакала, как ни заискивала и ни хитрила – дверь оставалась закрытой.       Король Филипп, зная, что непокорность характера его юная дочь унаследовала от бывшей жены, согласился с доводами Мабины. Разве могло сердце любящего родителя долго противиться воле единственного чада? Разве не желал он в тайне уступить воле Жанны? Серебряный ключик от заветной дверцы должен быть у его верной Мабины. А уж она убережёт капризную принцессу от неразумности, а ключик – от проникновения в замочную скважину.       Каждый день принцесса Жанна выкраивала пару минуток, чтобы проверить тяжёлую дверь. И каждый день она оказывалась всё так же безнадёжно запертой.       Но однажды, когда зимний ветер за крепкими стенами замка особенно печально завывал, противная дверь сначала словно бы с неохотой чуть сдвинулась, а потом, скрипнув на несмазанных петлях, и вовсе распахнулась, открывая свои неизведанные глубины любопытной принцессе.       Каково же было её разочарование, когда внутри Жанна обнаружила лишь десяток пыльных старых портретов, развешанных по каменным стенам. Право, что за глупость – прятать от неё такое уродство!       Что это здесь нарисовано? Кажется, её предок, старый король Карл, построивший замок на священных землях покорённых язычников-франков. Но это вовсе не похоже на торжественный портрет, висящий в большой зале, над троном её отца. Король здесь изображён поверженным, у ног мерзкой старухи с острым ножом, на лезвии которого, словно живая, алеет яркая кровь.       А это? Герцог Гилмор, её двоюродный дядя, прославившийся скорее безумными оргиями, чем героическими походами. Богатый стол, во главе которого он сидит, покрыт паутиной, а изысканные кушанья превратились в прах и тлен. Герцог поднимает свой кубок, а та же старая карга, скалясь беззубым ртом, добавляет в него чёрные капли смертельного яда.       Барон Иден, отважный покоритель южных народов, с пронзённым стрелою сердцем, с чёрной старухой по правую руку.       Её двоюродный брат принц Луи, скончавшийся в отрочестве от постыдной болезни – не та же ли это старуха улыбается ему из толпы соблазнительных фрейлин?       Белокожая красавица леди Агнесса, любившая принимать ванны из крови своих юных чернокожих служанок, горло которой кривой саблей неверных перерезает старческая рука.       Её мать, королева Маргарита – в объятиях сразу двух пажей на широком королевском ложе. Тонкие пальцы молодых купидонов ласкают её бесстыдное нагое тело, а на шею накинута шёлковая удавка – жуткая ведьма с ухмылкой выполняет свою работу.       Принцесса Жанна вскрикнула и в ужасе прикрыла свои прекрасные глаза ладошками...       Королева Мабина нашла свою падчерицу там же, на холодном каменном полу.       Вдох ароматического масла из хрустального фиала феи – и вот уже пушистые ресницы дрогнули, а на бледные щёки вернулся лёгкий румянец.       «Крёстная, что всё это значит? Что это за страшная ведьма на всех картинах?»       Ласковая улыбка тронула полные бордовые губы феи.       «Дитя, то лишь воздаяние за грехи правящего рода! К праведникам оно приходит в виде светлого ангела, отмеряя им благодати. А к грешникам – но лишь к тем, кто попался, – в виде согбенной старухи».         Мачеха ласково подвела принцессу к последнему портрету, висевшему в самом дальнем углу страшной комнаты.       С небольшого полотна на бледную Жанну смотрела её точная копия. Изящная корона поблёскивала жемчугом, густые волосы ниспадали на белое платье чёрными волнами, лёгкая полуулыбка застыла на испуганном лице. Жуткая тёмная тень замерла в предвкушении и ожидании на заднем плане.       А королева Мабина всё так же холодно улыбалась, обращаясь к своей любимой падчерице:       «Обещай же, дочь моя названная, что никогда более не заглянешь в эту комнату! Наслаждайся жизнью, вкушай радости своего высокого происхождения. Только жизнь, не отравленная страхом, имеет смысл».       «Обещаю», – сказала юная принцесса, решившая упрямо не верить в страшную сказку мачехи. А удовольствия – о, портреты подсказали ей, как многого она ещё не пробовала-не вкушала.       Конечно, принцессе всего лишь показалось, да и то лишь на краткое мгновение: тёмная фигурка старухи далеко, на рисованном горизонте, не могла на самом деле сделать шаг вперёд...