Другая сторона

***

      — Пожалуйста, дайте пройти!       Молодая девушка неслась по коридорам госпиталя, едва не расталкивая всех тех, кто попадался ей на пути. Тревога, мрачной вуалью затронувшая ее еще совсем юное лицо, ясно говорила, что случилось что-то поистине жуткое.       — Пропустите, умоляю!       Чуждый для здешних мест американский акцент в любой другой раз мог бы вызвать интерес окружающих. Но только не в такое тяжелое для всех время — среди поля боя он перестал иметь какое-либо значение.       Длинное платье, никак не предназначенное для подобного марафона, путалось в ногах, замедляя. Модная широкополая шляпка давно сползла с головы и теперь лишь безвольно болталась на ленте за спиной. Но Теодора Эйвери не обращала на это никакого внимания.       Она достигла искомого крыла. Озираясь по сторонам, пыталась определить, какая из палат ей нужна. А действовать необходимо было быстро — существовал риск наткнуться на недружелюбно настроенного к ней доктора Джона Робертса, который не очень-то жаловал посторонних в своем госпитале.       Но и без того паршивый день решил подкинуть ей неприятный сюрприз.       — Разве вам полагается быть здесь? — послышалось суровое за ее спиной.       Теодора вздрогнула и резко развернулась к источнику звука. Плотно сжатые губы, насупленные брови и пробирающий до мурашек взгляд незамедлительно приковали к месту. Мешки под его черными, почти угольными глазами выдавали такую же бессонную ночь, как была и у нее. Только свою она провела в слезах, а он — в работе.       — Я…       — Если вы хотите видеть вашего немца, то он в следующей палате, — сухо, словно речь шла вовсе не о человеке, сообщил Джон.       В светлых глазах Теодоры пробежала надежда, быстро сменившаяся страхом.       — Как он? — пересохшим от волнения голосом спросила она.       — Жить будет. А как долго — зависит уже не от меня.       Последнее уже потонуло в пустоте, потому что самое главное Джон уже сказал. Он будет жить.       — Я готов закрыть глаза на то, что вам нельзя здесь находиться, — продолжил тот свою нотацию. — Но даю вам не более пяти минут. И то потому, что считаю, что пациенту пойдет на пользу общение с посетителем. Но не переутомите его.       Будто выписал рецепт.       — Благодарю, — не стала вступать в перепалки с ним она. Он уже дал ей больше, чем она могла желать.       Он развернулся, чтобы скрыться от всех посторонних в своей каморке, которую предпочитал называть кабинетом. Взгляд Теодоры непроизвольно скользнул по его жесткому профилю.       — Что это с вами? — вырвалось у нее, стоило ей увидеть рассеченный висок, на который по рассеянности сперва не обратила внимания.       Ей показалось, что он едва не оскалился. Но эта эмоция быстро сменилась привычным враждебным безразличием.       — Кругом война, мисс Эйвери. А вчера город находился под обстрелом. Можете спросить у вашего журналиста — полагаю, он расскажет об этом значительно лучше, чем я.       Теодора поежилась, словно от холода. Она готова была выслушивать любые обвинения, связанные с ее решением навестить друга, но слышать такой упрек в сторону ее общения с Лоуренсом… С ним все было… сложно. Особенно после того, что случилось накануне.       Не вдаваясь ни в какие иные подробности, доктор Робертс скрылся за дверью, а Теодора, отдышавшись и придя в себя, тут же выкинула весь этот разговор из головы. Все же ее цель была иной. И она ровной походкой направилась туда, куда ранее указал Джон.       Едва оказавшись в палате, Теодора почувствовала, как глаза защипало. Он действительно жив. Предплечье и грудная клетка перебинтованы, рядом на стуле лежит подпаленная болотная форма. Но он жив.       — М-мисс Эйвери.       Молодой человек, такой чистый, невинный и несправедливо чужой для сложившейся реальности, поморщившись от боли, приподнялся на подушках.       — Фридрих! — Сдержав всхлип, но не сдерживав себя, Теодора подбежала прямо к нему. Вопреки приличиям, села прямо на его кушетку и осыпала бледное лицо легкими, как лебединое перышко, поцелуями. — Как же я рада, что ты жив.       Фридрих смутился, но светлая улыбка в мгновение озарила его и без того открытое лицо.       — Я… я думала… — Ее голос дрогнул, почти сорвался.       Воспоминания о прошедшем дне вспыхнули с новой силой. Снаряд, попавший в паб. Лоуренс, который с силой оттаскивал ее от пылающего здания, говоря чересчур правильные, рвущие души истины. Что они журналисты и не должны вмешиваться. Что она ничем не сможет помочь, а сделает только хуже. И что ей остается только верить.       — Доктору Робертсу не впервой т-творить чудеса, — заметил приободрившийся Фридрих. — А в этот раз я и вовсе родился заново. Исключ-чительно благодаря ему.       — Он действительно лучший, — признала Теодора, перебирая тонкими пальцами пшеничные пряди Фридриха.       Какое же это счастье. Она просто сидела в тишине, обнимая его, не в силах отпустить.       — С-спасибо, мисс Эйв-вери, что навестили меня, — спустя время тихо заговорил он. — Но, д-думаю, вам не стоит находиться здесь.       — Глупости, — отрезала она, вновь обнимая, теперь еще крепче. Живого. Теплого. Способного дышать.       Он бережно снял ее руки со своей шеи.       — В-вас не поймут, мисс Эйвери. Здесь я — враг. П-помните об этом. Я привык, что на меня смотрят с осуждением. Но я н-не хочу, чтобы так же смотрели на вас.       Теодора погладила большим пальцем его ладони. Кто бы мог подумать, что какой-то немец заменит ей брата, по которому она так сильно скучала. Вероятно, именно этим и объяснялось, почему ей так сильно хотелось стать для Фридриха другом. Соратницей. Сестрой. И ведь если бы его не стало… Как бы она жила дальше?       — Мы обязательно увидимся, — пообещал он. И она поверила.       — Обязательно.       — Auf Wiedersehen, мисс Эйвери.       Немецкий звучал так плавно из его уст, словно мелодия, льющаяся благодаря струнам его скрипки. Хотелось слушать и слушать. Хотелось, чтобы он рассказывал ей любимую сказку, а не прогонял прочь. Но, к сожалению, это было невозможно.       — До встречи, Фридрих. Выздоравливай поскорее.       — Н-непременно, мисс Эйвери. Берегите себя.       Смахнув новую слезу, Теодора поднялась и, оставив невесомый поцелуй на его затылке на прощание, направилась к выходу.       Теперь она чувствовала себя значительно лучше. Ее подбадривало знание о том, что Фридрих выжил вчера. Учитывая те чудовищные языки пламени, что лизали здание, его спасение нельзя было назвать иначе, как чудом. А значит, жизнь снова обрела смысл.       Не успев выйти, она столкнулась в дверях с совершающей дежурный обход Йоке.       — Тео! — воскликнула она. — Как ты здесь оказалась?       — Навещала Фридриха.       — Но тебе же…       — Джон лично дал мне разрешение, — успокоила она. — Не волнуйся на этот счет.       — Какой же он все-таки молодец! — просияла Йоке при упоминании имени начальника. — И настоящий герой! Если бы не он, не знаю, где бы оказался этот бедный юноша. Не представляю, как он его вытащил.       — Вытащил?..       Слово пронзило, словно плетью. Но затем странное предчувствие испарилось так же быстро, как и появилось.       — Ты про операцию? — догадалась Теодора.       — Нет! Из паба. Во время пожара.       Что?       — Доктор Робертс был там?       — Да! — подтвердила восхищенная Йоке. — Как я поняла, появился почти сразу, как Лоуренс увел тебя оттуда.       Сердце Теодоры забилось чаще. То есть?..       Она развернулась к Фридриху:       — Это правда?       — Д-да… Я ведь сказал об этом.       Теодора рванула с места, оставив недоумевающих Фридриха и Йоке за своей спиной. Достигла нужного кабинета. Быстро-быстро постучала и, не дожидаясь подтверждения, вошла. Даже не вошла — влетела, словно в своем праве.       — Вы спасли его, — заявила она с порога.       — А вы вторглись в мой кабинет без разрешения, — сведя брови на переносице, сделал замечание сидящий за письменным столом Джон.       — Вы спасли его. Вы спасли Фридриха.       Джон сделался еще мрачней, чем прежде.       — Этим я занимаюсь каждый день. Такова моя работа.       — Вы спасли его, — в третий раз повторила она упрямо. — Вытащили из огня. Видимо, там и ранили голову, так? Но зачем вам все это?       Она испытующе смотрела на него. Кабинет наполнился тягостным молчанием. Слишком тяжелым, чтобы выносить его, но слишком важным, чтобы отступить.       — Кто вам рассказал? — вместо ответа спросил Джон, вставая.       — Не имеет значения.       — Йоке?       — Просто ответьте на вопрос. Почему?       Джон молчал непозволительно долго, но затем произнес:       — Потому что я считаю это правильным.       Ее сердце отозвалось, услышав слова, которые казались верными. Они так удивительно правильно контрастировали с тем, что накануне твердил ей Лоуренс. Пусть у каждого из них была своя правда, но правда Джона просто оказалась ей ближе.       Теодора ожидала какого-то продолжения, но его не последовало. Не видя смысла терять время, она развернулась, чтобы уйти. Но тут новые слова Джона остановили её на пороге.       — И потому что этот немец очень много значит для вас, мисс Эйвери.       У нее будто выбили почву из-под ног.       — Для меня? — эхом повторила она, обернувшись.       Джон предпочел ничего не ответить, но она была не намерена это терпеть. Он уже сказал достаточно, чтобы она могла прийти к определенным выводам. А, может быть, она услышала больше, потому что всегда хотела услышать именно это. И именно от него.       — Почему же вы не признались, что он жив благодаря вам?       — Разве это имеет значение?       — А как вы думаете?       — Вы сейчас здесь ради него, мисс Эйвери, — напомнил он.       — В данную секунду я здесь уже ради вас, — оспорила она.       Джон вновь молчал. Так показательно, что хотелось взвыть от безысходности.       — Он мой друг, — посчитала важным разъяснить она, сама не до конца понимая, зачем. — Я не могла не прийти.       — Разумеется. Только ваш журналист…       — С Лоуренсом мы лишь коллеги, — перебила она, не желая выслушивать новую волну упреков.       Джон с шумом выдохнул, прикрыв веки.       — Простите, мисс Эйвери. Это вообще не моё дело.       — А что тогда ваше? — справедливо возмутилась она. — Вы все время только и делаете, что молчите. А потом внезапно рискуете жизнью, спасая небезразличного для меня человека. И при этом то и дело имеете наглость отказывать мне в интервью.       Она воззрилась на него, силясь понять, что же на самом деле таил в себе загадочный доктор Джон Робертс. Тот, кто всегда держит свои мысли при себе. Тот, кто замечает даже то, что не должен замечать. Тот, чей бестактный цинизм так не соответствует реальным поступкам.       Она не отводила взгляд. Бросала вызов. Либо сейчас, либо уже никогда.       Внезапно, морщинка, залегшая меж его густых темных бровей, разгладилась, отчего омраченное усталостью лицо словно помолодело на несколько лет. Медленно, выбирая каждое слово, Джон, не без усилия, произнес:       — Просто каждый раз вы чересчур хорошо о нем просите.       Теодора приоткрыла рот в изумлении. Неужели…       — И каждый раз, когда я вам отказываю, — продолжил он аккуратно, — я знаю, что вскоре вы придете и попросите о нем вновь.       И тогда, в ту самую судьбоносную секунду, мир для Теодоры изменился навсегда.       Не веря самой себе, она на выдохе произнесла:       — Возможно, вы удивитесь, но есть еще много чего, о чем я могла бы вас попросить, доктор Робертс. — Она прекрасно понимала, что именно вкладывала в свои слова. Как прекрасно понимала и то, что он поймет. — Но только при одном условии.       Джон недоверчиво поднял бровь, а Теодора, смелея, распрямила плечи и произнесла:       — Вы все же дадите мне это многострадальное интервью.       И Джон, впервые за непозволительно долгое время, улыбнулся.