Реальность в случайности

Дорогие мои читатели. Я вижу, что вас все больше и больше и это очень приятно, что мой рассказ не кажется уж таким и бредом. Приношу извинения, что части не было так долго, просто у меня как по стандарту - сессия. Но я ни на минуту не переставала думать о вас, поэтому вот оно, продолжение. Кажется даже большим)) Приятного чтения, ваша U.F. Стеклоочистители монотонно маячат туда-сюда, безжалостно смахивая крупные капли хрустального дождя, орошающего лобовое стекло автомобиля. Мокрый шепот, разбавленный негромким дыханием Софии и Билла. Бейкер понимает, что нужно покинуть салон и войти в дом. Не только потому, что этого слегка нетерпеливо ждет Каулитц. Это стоило сделать уже давно. Бояться чего-то нематериального иррационально, не логично, глупо. Но насколько такой страх может быть оцепеняющим, леденящим, пугающим. Даже для самых смелых, бесчувственных и душевно окаменевших людей существует свой собственный кошмар. И вот он, перед ней, в каких-то несчастных 10 шагах. От этой близости холодно даже в нагретом салоне. Глубокий вдох. Она не зовет парня за собой, она понимает, что он пойдет за ней в любом случае. Может ему просто любопытно до конца разобраться в ее истории, а может его притягивает нечто трагичное в ней - для нее неважна цель его присутствия. В ее приоритете впустить его в самый потаенный уголок собственной души, даже если они прекратят все их и так непродолжительное общение. Это не доверие, не желание открыться, не быть кем-то утешенной. Это мизерная гарантия того, что после ей не придется страшиться своего кошмара в одиночестве. Софи соображала, что легче ей не станет и боль никуда не исчезнет, но просыпаться будет проще, будет проще смириться со смертью, если она наступит. Что в чьем-то сознании останется след воспоминания о настоящей ней. - Такой тихий район, - бархатный голос, когда-то услышанный в кафе, заставляет уголки губ Бейкер приподняться в робкой улыбке. Он ей кажется таким настоящим, таким неземным, успокаивающим, теплым и мелодичным, что Софи вжимает шею, приподнимая плечи, словно ее только что крепко-крепко сжали в объятиях. - Все в порядке? – заботливо спрашивает Билл, принимая ее жест за проявление испуганности или некой оплеухи, вызванной его фразой. Насколько же они разно мыслят, как все воспринимают. Они совершенно из параллельных миров. И все же они здесь, вместе. «Понимает ли он всю значимость своего присутствия сейчас? Не думаю. Очевиднее, что он решил, что я просто решилась пооткровенничать…» - София молча поднимается по ступенькам перед домом, останавливаясь перед дверью и нервно сглатывая, переключая все мысли на следующий этап. Девушка откладывает в сторону стопку открыток, привезенных из квартиры, и присаживается на корточки, доставая из волос пару невидимок и принимаясь ковыряться в замке. - Тут никто не живет, - внезапно говорит Бейкер, боковым зрением видя, что Билл вот-вот начнет расспрашивать «законно ли это, разве это не твой дом, почему у тебя нет ключей», - это дом моих родителей. Вернее был им когда-то…Теперь это моя собственность в общем, - хмурится она от столь нелепого объяснения. - И почему ты тогда копошишься в замке, если это твой дом. Разве для этого люди не придумали ключи? – парень оборачивается, не наблюдает ли за ними кто-нибудь, но на улице кромешная темнота и никого кругом. Как-то ему не очень хочется попадаться на глаза хоть какой-то общественности, но еще больше в тюрьму. - Потому что ключ, - в этот момент в замке что-то щелкает и дверь протестующе скрипит, медленно отворяясь, - плавает где-то в океане, - заканчивает фразу полушепотом она и выкидывает покарябанные заколки. Беглый и цепкий взгляд окидывает содержимое просторного холла, и девушка не замечает, как перестает дышать. Вот и открылась крышка ее личного ящика Пандоры. - Ты идешь? – Билл уже по-хозяйски переступил порог и зашел внутрь, не желая стоять на улице под дождем. - Да, - словно очнувшись от раздумий, неуверенно отвечает София и заходит в дом, наваливаясь на дверь и упираясь в холодное дерево лбом, закрывая ее и одновременно отделяя себя от последнего шанса уйти. Сейчас или никогда. Душа отчаянно скребется наружу, то ли с целью воссоединиться одним целым с произошедшим здесь, то ли для того, чтобы убежать как можно дальше от этого места. Бейкер тысячу раз представляла, как должно произойти возвращение сюда, но это ощущение, которое заполняет ее, становится непредусмотренным тысячу первым. - Света нет, - заключает недовольно Каулитц, прекращая щелкать выключателем. – Да и отопления по ходу тоже, - и правда, внутри дома ничуть не теплее, нежели чем на улице. - Я знаю, - выдыхает девушка, отталкиваясь от двери и разворачиваясь кругом. – Я же плачу по счетам, - как будто это очевиднее некуда и Билл озвучивает какое-то чересчур нелепое утверждение. – Можно развести огонь в камине, - пытается ретироваться она, отвлекая его от своего замечания. Он внимательно осматривает дом, выискивая комнату с камином, не замечая некоторого оцепенения девушки. Вновь достав спасительный фонарик на телефоне, под его светом он направляется в гостиную, предполагая, что будущий источник тепла именно там. «Надеюсь хуже не станет…Господи, пожалуйста, надеюсь я не сглупила», - София делает неуверенные шаги в сторону кухни, прижимаясь плечом к стене, чтобы не упасть ненароком, как от темноты, так и от обволакивающего панического страха. Минуту за минутой ей становится все более жутко, она пересиливает желание подорваться с места и бежать, бежать, бежать от этого дома, этой улицы, этого города. «Тихо, тихо глупая. Ты же не трусиха. Ты большая и сильная девочка», - говорит она сама себе, а сердце неприятно заходит, спотыкаясь от собственного ритма. Перед входом на кухню стоит старый обветшалый комод, в котором ее мама всегда хранила свечи на случай выключения света при сильной грозе, например. Бейкер хватается за ручку шкафчика так, словно она тонет в болоте и эта ржавая ручка ее спасительная соломинка. Ящик с трудом открывается под напором девушки, поднимая в воздух облачко пыли, заставляя Софи кашлянуть и отвернуться в сторону, жмурясь. Она на ощупь достает продолговатую свечу, когда-то уже использованную, потому что рядом лежит точно такая же, но длиннее. Зажигает фитиль влажной зажигалкой, извлеченной из бокового кармана промокших и грязных джинс. Мрак в радиусе полуметра рассеивается, становится виден слева кухонный сервиз, справа вход в гостиную, где около когда-то уютного семейного очага копается Билл, пытаясь развести огонь, а чуть позади Бейкер лестница, ведущая наверх к спальням. Девушка пытается закрыть ящик, подталкивая его бедром, но шарниры, по которым он раньше легко закатывался, не принимают его обратно. София делает резкий толчок, но шкафчик замер как вкопанный. В итоге на бедре будет небольшой синяк, а из глубины ненавистного ящика выкатывается семейная фотография. С верхнего этажа доносится мерзопакостный скрип, заставляя девушку обернуться от испуга. От резкого поворота тела накопившийся воск капает на пальцы Софи, обжигая их и отвлекая внимание от шума со второго этажа. - Черт тебя дери, - шепчет она себе под нос, убирая моментально засохшие капли воска с указательного пальца, на который пришелся основной удар. Досталось и фотографии: крупное восковое пятно застыло на лице 6-летней белокурой девочки, искажая его и превращая в нечто ужасно некрасивое. Мальчуган постарше, сидящий рядом с ней, коварно улыбается и косится на младшую сестренку с такими же прозрачно-голубыми глазами, как и у него, готовясь сделать ей «рожки». Позади детей стоят молодые и красивые родители, смотрящие прямо в объектив фотокамеры, от чего создается ощущение, что взгляд устремлен сейчас прямо на взрослую Бейкер. Мать, тепло улыбаясь, держит ладонь на плече дочери. София достает фото, проводя пальцем по слегка пожелтевшей от времени и сырости картинке, и вновь слышит сверху неопознанный шум. - Да что там такое… - мысли от воспоминаний о том дне, который запечатлен и находится в ее руке, переключаются на более реальное, побуждая девушку двинуться в сторону лестницы. Со стороны все происходящее походит на низкобюджетный фильм ужасов. - Кто здесь? – негромко вопрошает Бейкер у темной детской комнаты, тлея надежду, что в ответ последует тишина. Так и есть – в густой темноте никого нет, лишь блики луны играют на полу образами ветвей дерева, разросшегося на заднем дворе. София не понимает, что напугало ее больше – внезапный оклик Билла снизу или непредугаданный скрежет ветки о мутное оконное стекло. Мурашки пробегают по спине независимо от источника испуга, а фото падает из рук, лицевой стороной вниз. «Семейство Вернон: Николас, Кассандра и их дети – Алан и София. 1994 год». - Куда ты запропастилась? – отчетливый голос из-за спины несет с собой некое чувство безопасности. – Я уж решил, что ты ушла, - Билл подходит ближе, опережая девушку и поднимая упавшее фото с пола. – Это твоя семья? – он убирает воск с лица девочки и под светом телефона разглядывает счастливых четырех людей. - Пойдем вниз, - девушка вытягивает из его руки фотографию, стараясь не подать виду, что ей страшно и ужасно дискомфортно здесь находиться. *** Пламя в камине делится своим теплом с молодыми людьми, сидящими перед ним. И если Билл, как логично мыслящий человек, сидит ближе к огню, вытягивая ладони и согревая их, то Софии это не нужно. Она знает, что пока она находится в этом доме, ей никогда не будет тепло, даже если она целиком ляжет в камин. Девушка чувствует, как щеки периодически вспыхивают, обдаваемые теплом, но тут же остывают. Она косится на семейную фотографию, прикидывая начало своего рассказа, который ну все никак не хочет начаться. Или это она все тянет с этим, черт его знает. - Жили-были муж с женой, - выдыхает она, приступая к исповеди перед совсем чужим ей человеком, - жили они не богато и не бедно. И было у них двое детей, мальчик Алан и девочка София, - может так будет легче рассказать, словно это не с ней все приключилось, а с другой несчастной Софией, которую ей тоже безмерно жаль. – Алан был первенцем, и по стандарту любви родителей ему доставалось больше. Но на свет появилась его сестра, которая разделила внимание мамы с папой неравномерно. Папа был ближе к сыну, больше хвалил его, а мама заполняла недостающую заботу отца для дочери. Никто в их семье не был ущемлен, обычные отношения. Папа, правда, старался привить дочке больше мальчишеских увлечений, тянул ее к спорту, а девочка мечтала быть танцовщицей, выступающей перед большой публикой. Мама же всячески подбадривала свою девочку, даже записала ее летом на танцевальный конкурс в Нью-Йорке. Как же София была счастлива. Все эти приготовления, покупка платья, совместно перешитого с мамой под ее образ принцессы, репетиции в гостиной, где она порхала как бабочка и неугомонно трещала о предстоящей поездке, - Бейкер перевела взгляд в сторону холла, где когда-то бегала туда-сюда, как заводная кукла с белокурыми кудрями, и грустно улыбнулась. – Ее брата, как и каждый год до этого, должны были отправить в спортивный лагерь, через неделю после поездки Софии. Мама не могла поехать с дочкой на конкурс, так как работа не позволяла ей надолго покидать город, поэтому жребий пал на ее отца, который нехотя, но согласился. Он никогда не мог отказать своей жене, как он ее любил, как любил. Для дочери это были самые идеальные отношения, не описанные ни в одной сказке. И все казалось не так плохо. «Ты у меня самая красивая. И даже если ты не победишь, для меня ты будешь всегда чудесной феей», - с этими словами девочка уехала, крепко обняв родительницу и взволнованно поцеловав ее в щеку, - нерушимая стена монолога приостановилась, Бейкер сглотнула ком подкатившейся грусти и легла на спину. - Плакать это нормально, - говорит ей Билл, ложась рядом на бок, лицом к ней, и пытаясь заглянуть в ее глаза, но она отворачивается. – Слышишь? – он теплой ладонью поворачивает ее лицо обратно к себе. Каулитц кажется ей таким идеальным сейчас, прекрасным и чистым, что девушка с трудом сдерживается, чтобы не прекратить всю эту псевдо-сказку и не уйти отсюда, так и не закончив начатое. - Конкурс провалился, - выдавливает продолжение она, прикрывая глаза. – Принцесса едет обратно раскрасневшаяся от слез. Папа утешает ее, она заняла все же третье место, попутно намекая, что лучше бы она подалась в футбол или хоккей, но девочке было этого мало. Она думала прекраснее нее никого не будет. Ей нужны были ободряющие слова мамы, что она все равно была самая лучшая и самая неповторимая, чтобы убедиться, что ее мечта не свержена в черную пропасть. Но мама ей уже ничего не могла сказать. Никогда. Потому что ее уже не стало, - слеза все же вытекает из закрытых глаз и огибает ухо, впитываясь в волосы. – Папа нервничает, потому что мама не отвечает на телефон, на улице давно темная ночь. Он отпускает руку дочери у входной двери, которая раскрыта настежь, и несется внутрь, выкрикивая имена жены и сына. Он уже все понимает, но не малышка Софи. Она по обыкновению скидывает сандалики и ставит их в обувной шкаф, как ее приучила мама, и направляется на кухню за шоколадом в качестве утешения. С мыслями, что мама уже давно спит, девочка достает из вазы конфету и поднимается наверх, в спальню родителей. Глупая все никак не сообразит, почему мама лежит на полу, а папа причитает что-то над ее телом, прижимая неподвижное тело сына к груди. Она дожевывает конфету и осторожно спрашивает папу, что происходит. Но папа уже не с ней. Папа убит горем. София недовольно фыркает на его молчание и обходит его, направляясь к маме… Этот взгляд. Застывший печальный серый взгляд некогда жизнерадостных и теплых голубых глаз, устремленный теперь прямо на девчушку, заставляет встать и оцепенеть. Что такое смерть для ребенка 6 лет? Что?.. Ровным счетом ничего. Мама, мама, мама…Она повторяет это все громче и громче, начиная всхлипывать, начиная понимать, почему мама не отвечает ей. Мама… - Бейкер шепчет это ломаным голосом, ей нужна эмоциональная передышка, она больше не может вспоминать тот незабытый ни на секунду день. Она сжимается изнутри как растянутая резина, подтягивая к груди руки и вжимая их в себя. «Только бы не зарыдать, только бы…» - Бейкер чувствует солоноватые теплые губы Билла на своих губах. Солоноватые от ее слез, которые она совсем не чувствует, которые беспрестанно льются уже давно. - Что ты делаешь? – выдыхает девушка и открывает глаза, встречаясь с прикрытыми глазами Каулитца. - Не знаю, - шепчет он в ответ, отрываясь от ее губ и прикладываясь своим лбом к ее. – Это все ты… Теперь закрыты его глаза, и она не понимает, что это вообще за реакция. Он нависает над ней, такой напряженный и хмурый, что выдает его. Он и сам не может вникнуть, к чему был этот поцелуй. Он не убирает ладони с ее щеки, большим пальцем нежно вытирая слезы. И Бейкер легче. Она отвлечена от эмоций того дня. Билл неосознанно заглушил все, что так пугало ее тогда. И она целует его в ответ, притягивая его за шею к себе. Ближе, ближе, еще ближе. Впитывая спокойствие и безопасность. Вжимаясь в теплоту и надежность. - Софи… - жаждая, чтобы она сейчас была его и только его, Билл поджимает ее под себя. - Это еще не конец, - она упирается ладонью в его грудь, понимая, что потом вновь не сможет собраться с силами продолжить рассказ. – Это не конец истории… - Неважно… - разум мутит желание, он вновь тянется к ее губам, но София протестующе отворачивает голову. - Важно. Мне важно, - вторит она сама себе, ощущая, как рука Билла останавливается на ее талии и прижимает тело девушки к себе. Парень замирает на секунду, притормаживая растревоженное возбуждение, и переворачивается на спину, заставляя Бейкер оказаться на нем сверху. - Хорошо, - говорит он, не позволяя ей слезть. – Рассказывай дальше. Поза для откровения не совсем удобная, скорее не удобная вовсе. Ей не отвернуться, не спрятать лицо и эмоций. Это так коварно с его стороны. - Смерть была случайной. Мамы, Алана. Этого не должно было быть. Убийца просто был настолько туп, что умудрился перепутать дома…А когда женщина попыталась защитить сына, тот убил их обоих. Скорее всего от банального испуга возможных свидетелей. А отец малышки Софи все никак не мог принять этого факта, что больше нет его возлюбленной, что больше нет его любимого сына. Но кто подумал о маленькой девочке, которая осталась одна? Она тоже потеряла мать и брата, а отец, вместо того, чтобы помогать пережить это, отвернулся даже от своей дочери. Он не заботился о ней, как полагается, и девочка выросла раньше срока. Ей пришлось стать взрослой в сложившихся условиях. Возможно, даже слишком взрослой. Она принялась опекать последнюю родную кровь на земле, отца. Она его любила, и пыталась приучить себя любить его еще сильнее, как когда-то любила маму. У нее не хватало времени на скорбь, только по ночам, когда становилось тихо-тихо, она плакала. Отец же, казалось, угасал с каждым днем. От недоедания и недосыпа ему стали мерещиться голоса, утверждавшие, что во всем виновата его глупая дочь. Ведь если бы она не поехала на конкурс, отцу бы не пришлось везти ее в другой город, он мог бы остаться и предотвратить случившееся, защитить свою семью. И он убедил себя, что это именно так. Во всем виновата маленькая мерзкая София. Первое время он сдерживался, боролся с этими голосами, но потом совершенно отстранился и перестал общаться. Ребенок! Ребенок 6 лет остался совершенно брошен, - Бейкер печально вздохнула и сделала передышку, предвкушая конец всего этого. – Отец в конец обезумел и стал откровенно агрессивен. Он поливал дочь грязью и обвинял ее во всем. Она стала его бояться, что дойдет до того, что когда-нибудь он ее ударит. Депрессия, слезы днями напролет давили на нее безжалостной глыбой, подавляли в ней чистого и наивного ребенка, убеждали, что может папа и прав. Однажды, она поднималась по лестнице, и на самом верху встретилась с как всегда мрачным отцом. Мужчина вновь разразился проклятиями на «никому не нужную в этом мире сучку», и оттолкнул, чтобы пройти. Но не рассчитал сил. И малышка полетела кубарем со второго этажа. Внизу лестницы стояла давно никем не используемая вешалка с торчащими крючками для одежды и головных уборов. Низ этого шеста был украшен также чем-то наподобие штыков, как элемент декора, нежели чем что-то необходимое в использовании. И спиной София налетела прямо на такой крючок, - девушка глянула на Билла, понял он или нет, что за шрам у нее теперь под лопаткой. – В больнице девочка все-все рассказала врачу. Отца поместили в психиатрическую лечебницу с диагнозом параноидальная шизофрения, малышку отдали в приют. И она выросла, выдержала натиск. Но она так и не успела вдоволь насладиться детством… - Бейкер опустила голову на грудь Каулитца, отчасти облегченно выдыхая. Билл принялся поглаживать ее по волосам, чувствуя себя теперь донельзя глупо со своими прямыми намеками на секс. Столько мыслей, как ее утешить, но ни одной подходящей, чтобы озвучить. Это даже мерзко, что он теперь не знает, как ему поступить. - И с тех пор я пытаюсь заполнить одиночество, - уже не было смысла рассказывать о себе в третьем лице. – И в моем одиночестве не было ни взлетов, ни падений. И земля больше не ускользала у меня из-под ног. Никто не брал меня за руку и не вел, куда ему вздумается. Я больше никуда не спешу. Это стало моей реальностью, моей ношей и моей болью. Я такая. Изуродованная. Я тень прошлого. Со всеми и ни с кем. Никому не нужна и нужна всем. Сброшенная с несуществующих небес, - все. Это все. Самое противное позади. Она пережила все заново вместе с ним, проведя Билла по своей памяти. - Ты же понимаешь, что все не будет между нами как прежде? – спрашивает Каулитц, одной рукой продолжая держать Софи за талию, а другой принуждая ее посмотреть на него. - Я пойму, даже если ты ко мне больше не подойдешь, - как-то грустно заключает она. – Я в твоих глазах уже не та София, с которой ты познакомился тогда. Я все понимаю. Я уже привыкла, - девушка даже пытается улыбнуться. Ей не плохо, не страшно и не стыдно. Ей спокойно. Может, в ее подсознании только сейчас все встало на свои места, стало так, как и должно было быть. - Можно с тобой познакомиться? – вдруг серьезно спрашивает ее Билл, без намека на издевку или шутку. Девушка смотрит в ответ на него, как на сумасшедшего. Такого же сумасшедшего, как и она сама. Неужели ему все равно, что она такая? Убогая, истерзанная и ущемленная. Неужели он готов подписаться на все это? Продолжить общение? - Меня зовут Билл, - продолжает парень без улыбки, хоть это и кажется абсурдно смешным. - София, - хихикает все же она и вновь роняет голову на его грудь, вдыхая его аромат, и мысленно благодарит его, что даже из столь жуткого и грустного рассказа он сделал что-то приятное. – София Бейкер…