***
Ло Бинхэ и Нин Инъин за последние месяцы стали не только парой возлюбленных, но и хорошей командой. Всерьез взявшись за идею позаботиться об учителе, они решили начать с его питания. Нин Инъин заметила, что Шэнь Цинцю очень худ и бледен, несмотря на силу его развитых мышц. Она рассказала Ло Бинхэ, что учитель, скорее всего, любил сладости. Ло Бинхэ и сам это знал: видел в воспоминаниях учителя – потому согласно кивал на слова девушки. Шэнь Цинцю всегда хранил где-то в доме тайник со сладким, делясь им с Нин Инъин. Глава школы Юэ порой делал ему подарки, которые тот со скрипом принимал, чтобы «не переводить продукты», выкидывая их. Это были пирожные и конфеты, конечно же. Юэ Цинъюань знал, чем подкупить своего шиди. От виноватого выражения на лице такие презенты его, однако, не спасали. Казалось, стоило Шэнь Цинцю чуть сильнее сузить глаза, и груз вины на лице главы школы проступал еще отчетливее, а на рот накладывался дополнительный шов, не пропускающий наружу ни звука. Ни одного нужного звука, кроме гребаного «прости». Шэнь Цинцю после таких визитов долго ходил раздраженным, поедая подаренные сладости с такой агрессией, будто раз за разом откусывал Юэ Цинъюаню голову, а не кусочек вкусного десерта. Таких подробностей, Нин Инъин, конечно, не знала, да и сам Шэнь Цинцю ни в жизнь бы не стал рассказывать. Да и Ло Бинхэ не шибко-то лез в отношения учителя с главой Юэ, просматривая его память. Сейчас им важно было понять, от чего Шэнь Цинцю брезгливо отвернется, а что станет есть с удовольствием. Человеку нужно есть что-то кроме сладостей, так что молодые люди обсудили возможные блюда, которые пришлись бы по вкусу учителю. О продуктах, которые горный лорд не стал бы есть ни под каким предлогом, Нин Инъин обещала спросить у Шэнь Цинцю лично. Итак, блюда от «неизвестного повара с Цинцзин» попадали к горному лорду уже несколько месяцев. А Ло Бинхэ порой ловил на себе острый взгляд зеленых глаз, который, казалось, продырявливал его насквозь подобно арбалету. Порой Ло Бинхэ меланхолично раздумывал, а не пронзят ли его так в прямом смысле, если учитель узнает о его демонической природе? Печать еще была на месте, но, как говорил старый Мэнмо, ничто не вечно: стоит силам полудемона возрасти, и печать сорвет. Учитель, этот поборник справедливости, не терпящий демонов… Как поменяется его отношение к Ло Бинхэ? Способно ли оно стать еще хуже? Много об этом думать Ло Бинхэ не любил, чтобы не опускать руки. Задача по изменению отношения учителя к нему в лучшую сторону и так виделась все более невыполнимой с каждым днем, с каждой допущенной мыслью.***
Нин Инъин была счастлива в объятьях своего А-Ло. Одного из мужчин, которых выбрало ее неспокойное сердце. Учитель тем временем радовал взор Ин-эр становящимся здоровым цветом лица, исчезающей темнотой под прекрасными лисьими глазами. Нин Инъин сама стеснялась своих мыслей, но, наблюдая за тем, как вкушает учитель блюда А-Ло, она не могла прекратить видеть в своей голове милую птичку, клюющую зернышки. Учитель был мужчиной намного старше нее, что же это за ассоциации?! Однако никакие убеждения не могли сдержать покрывающий ее щеки румянец, когда она завороженно следила за его аккуратным ртом, который тот прикрывал широким рукавом или веером, наслаждаясь вкусом еды. Учитель при этом, слава небожителям, на нее не смотрел! Иначе бы увидал во всей красе расцветший на лице красный пожар, от которого пекло даже уши. А-Ло посмеивался над ней, слушая рассказы шицзе о времени с учителем, но делал это по-доброму понимающе. Он сам застывал перед Шэнь Цинцю подобно ослепленному оленю, полностью обвороженный его ореолом бессмертного мастера. Теперь, когда он получил возможность променять ненависть к учителю на любовь – путем решения огромного внутреннего конфликта – Ло Бинхэ вновь, словно маленький несмышлёныш с улиц, не мог оторвать глаз от стройной фигуры взрослого заклинателя. Впору было смеяться именно над ним, совершающим совершенно глупые ошибки во время занятий просто потому, что край одежд цвета цин мелькнул меж стволов бамбука на краю тренировочной площадки. На самом деле, пора было бы уже прекращать так тупить, ведь расположения учителя совершением однотипных ошибок никак не добиться. Скорее, так можно вызвать презрение и… никак не признание. Может, он наоборот обрадуется, что негодный мальчишка сломался и застопорился в развитии. Но это будет не радость, а злорадство! Ло Бинхэ явно не эти чувства хотел пробудить в учителе своей персоной! Для начала, он хотел… уважения. Он хотел, чтобы учитель искренне признал его! Признал, что он стал сильным! Что эту силу… он может использовать во благо учителя. Четкого плана, как такое провернуть, у Ло Бинхэ еще не было. Но был Мэнмо, который создавал ему нудящий информационный фон на эту тему, потому что старика-демона достала каша в голове ученика, который только и делает, что думает о своем «прекрасном» учителе-человеке! В каких только позах не был показан старику Мэнмо этот «прекрасный» учитель! Конечно, Ло Бинхэ старался не пускаться в развратные фантазии, крайне непочтительные по отношению к уважаемому горному лорду… да и, зная о деликатной… проблеме учителя, думать в такого рода ключе было просто аморально… Однако разум Ло Бинхэ атаковали не только ворчащий Мэнмо и пробудившиеся вновь светлые чувства, но и подростковые гормоны, от которых любая мысль о полете длинных волос и наклоне головы импульсами отдавалась нефритовом столпе. С Нин Инъин они, однако, до сих пор не переступили тот порог в отношениях, затрагивающий плотские удовольствия. Они были очень близки, много обнимались и целовались, скользя руками по прикрытым одеждами телам, но не больше. И Ло Бинхэ, постоянно находящийся под атакой всесторонне в него проникающего возбуждения, стал порой вести себя странно, по собственной инициативе наматывая круги вокруг пика и ныряя в холодное озеро, что находилось на Цинцзин. Стоило мысли о длинных бледных пальцах учителя, держащих веер, или о соблазнительной ямке над ключицей Инъин проскользнуть в сознании, и Ло Бинхэ со всех ног несся куда угодно как можно быстрее, чтобы его не успело накрыть зудящим возбуждением. Самостоятельно решить проблему, как он когда-то пытался, Ло Бинхэ не мог: понял, что его усилий или знаний в этом смущающем деле явно не хватает. Его поистине… огромная колонна не падала, как он ни пытался на нее воздействовать. По итогу, решение и вовсе избегать такого состояния было милосерднее, чем развивать его до момента, когда он не сможет уснуть из-за неопадающей твердой плоти под одеждами. Говорить об этом с Инъин он пока стеснялся. Тем более, он сомневался, что ее гложет что-то подобное. Ло Бинхэ не замечал, чтобы она вела себя как-то скованно или раздраженно… как-то, как чувствовал себя сам Ло Бинхэ, не могущий справиться с реакцией тела. А Нин Инъин, тем временем, не могла бы полностью согласиться с суждением А-Ло, ибо близость к любимым людям определенно, вольно или невольно, вызывала в ней закономерные реакции. Жаркие поцелуи А-Ло заставляли ее тело гореть, низ живота сходил с ума, особенно, если он дотрагивался до него, яшмовые врата сжимались. А потом она и вовсе обнаруживала, что нижний слой одежд намок. В процессе поцелуев она этого даже не замечала! Да и наблюдения за учителем порой вызывали это… неуместное протекание! Как же Инъин было стыдно обнаруживать следы… своей несдержанности на одеждах! Как так вообще получалось? В доме учителя она была расслаблена, ей было хорошо просто находиться там, вдыхать аромат бамбука и зеленого чая, коим был пропитан весь домик. Вид Шэнь Цинцю, сидящего рядом с ней и принимающего съестные подарки, завораживал и так радовал, что улыбка сама просилась на лицо. А уж если ответная тихая улыбка трогала скупые на радость губы, сердце Ин-эр колотилось, как боевой барабан. Благо, это состояние скоро спадало, и Инъин могла дышать свободно.***
Шэнь Цинцю, не колыхаемый молодежной горячкой, смотрел на горы, размышляя о жизни. Присутствие Нин Инъин, хороший сон и еда положительно влияли на его нервы. Даже Юэ Цинъюань не так сильно бесил, как это бывало обычно. Он будто бы укутался в теплую мягкую накидку, которая не давала стрелам вины с гребаного лица главы школы впиявиться в незаживающие душевные раны остриями. Это теплое нечто защитным куполом огородило Шэнь Цинцю от окружающего мира, который каждый день стремился уколоть его побольнее. Смерть Лю Цингэ до сих пор аукалась. Несмотря на то, что прошло больше года, шепотки и не думали утихать, взгляды, направленные на горного лорда Цинцзин не становились менее презрительными. И этот самый Юэ Цинъюань все еще не верил в невиновность «его сяо Цзю». Лицемер. Предатель. Тьфу. В общем, отбрасывая в сторону эти мелкие неудобства, можно смело сказать, что спокойствие, ранее бывшее маской горного лорда, стало становиться его настоящим лицом. Плевать на Юэ Цинъюаня. Плевать на глупую смерть глупого Лю Цингэ. И на всех злопыхателей с соседних вершин тоже плевать. В пределах его горы жизнь налаживалась. Шэнь Цинцю прекратил получать такие блага как отдых и вкусная еда где-то на стороне, украдкой, не в силах надышаться за подаренные в обмен на серебро мгновенья. Теперь они окружали его каждый день, преподносимые по доброй воле окружающих. От горного лорда не требовали платы, не косили на него неприязненными взглядами и не пытались ударить побольнее, не грозили отнять кусочек небес, который, словно мясо в тарелку голодного пса, играючи бросили и продолжали докидывать изо дня в день. Шэнь Цинцю, пообещав себе когда-то давно, никогда в жизни больше не доверять никому и не полагаться на кого-то, не ждать безвозмездного добра… все же поверил. Все же снизил бдительность. Отдался в чужие руки, даруя право управлять своим сердцем. Все же, это была Нин Инъин. Это была его светлая девочка с ленточками. Шэнь Цинцю хотелось верить, что эта, пусть и маленькая, и наивная ученица не предаст своего учителя, повернувшегося к ней незащищенной спиной. Она не должна знать, как тяжело ее учителю далось это решение. Не должна знать, насколько велика ее ценность в его глазах. Сейчас он бы точно не вынес, если бы предстал в ее глазах еще более жалким существом, чем был в тот день, утаскивая напуганную Ин-эр в дом, чтобы наконец заснуть. И еда все-таки была по-настоящему вкусной.