Между мирами, или Двойная жизнь

      Эта фраза не покидала её все последующие дни.              Она постоянно вертелась в голове, и периодически Джейн уже начинало тошнить от того, с какой ясностью и громкостью стучали эти слова в мозгу, но поделать ничего не могла. Перед её глазами всё извивался вопяще-визжащий огненный ком, в который превратилась подопытная Орочимару, и нестерпимый запах палёной кожи вновь бил в нос.              Джейн казалось, что она до сих пор воняет им, особенно волосы, которые она тёрла и тёрла в ванной в тот же день после тренировки. Она вымыла их раз, два, три, и всё равно чувствовала вонь, от которой горло схватывал тошнотворный спазм.              Черноволосая судорожно вцепилась в кунай и запустила его в мишень. Орочимару на заднем фоне одобрительно хмыкнул: она попала почти что в самую цель. Джейн не обернулась на «учителя»: от его явного поощрения, горевшего в глазах с того дня, становилось лишь хуже. Если тебя хвалит Орочимару, значит, в твоём поступке определённо что-то не так. И Джейн, конечно, понимала, что именно. Дело было не в том, что она убила, — нет, многие шиноби убивают; дело было в том, что она убила играючи, как хищник, загнавший добычу. И именно это возвышало её в глазах саннина.              Джейн на автомате напрягла бицепсы и швырнула сюрикены. Гораздо легче кунаев, они с мерным стуком повтыкались близ центра деревяшки.              — Недурно, — саннин резко оказался рядом. Черноволосая чуть качнула головой, но не обернулась.              Я выживу, я выберусь отсюда. Джейн не переставала твердить это, и она хотела выжить, хотела выбраться отсюда, но... но от этого уже тошнило и щит оправдания рассыпался вместе с телом той женщины.              Джейн швырнула ещё несколько сюрикенов, и каждый из них словно полоснул ей по сердцу. Которое до дикости болело, в отличие от всего остального вылеченного тела. Когда она зашла к Кабуто в тот день, едва не цепляясь за стены, Якуши даже застыл посреди лаборатории. Джейн не хотелось улыбаться и что-то объяснять, поэтому она лишь выдохнула:              — Печень и рёбра, — и к счастью, медик не стал спрашивать.              Он вылечил за раз лишь рану на животе (которая выглядела ещё ужаснее, чем Джейн представляла), а всё остальное приходилось ходить долечивать ещё несколько дней. Хуже всего было ребру: его разломало на несколько частей, и девушка до сих пор ощущала боль при резких движениях. Рану на голове и вовсе зашивали, чтобы кожа и сосуды правильно срослись.              Всё походило на сплошной сюр. Джейн доползла до комнаты как в тумане и рухнула на кровать. В голове вертелся лишь голос Орочимару, весело шипевший: «Никто не просил тебя её убивать». Когда Джейн услышала это в зале, то подумала, что ей показалось. Но Орочимару едва не смеялся, глядя на неё, и говорил: «Кто бы мог подумать, что ты сторонница столь радикальных методов». Джейн молча смотрела на саннина, пока горло всё больше окольцовывал спазм. Её слабое: «Но я ведь должна была победить», — встретил смешок и мягкий изгиб бровей. «Но победить — значит вывести противника из строя, а не убить». После этого у Джейн отнялся язык, и она молчала всё оставшееся время.              И даже во время того, как Орочимару лечил её колени, останавливая кровь, ученица никак не реагировала — лишь сидела, оглушённая произошедшим. Саннин заставил её убить. Убить того, кого убивать она не хотела, а теперь смеялся над этим. Эта мысль была настолько неподъёмной и не вязавшейся со всем отношением к ней раньше, что голова полностью опустела. Джейн просто не могла осознать, что это случилось и случилось именно с ней. Она не отреагировала даже на вопрос саннина про энергетические ямы. Да, победа была за ней и она могла спрашивать про них. Но ей уже не хотелось ни о чём говорить или слушать.              Никто не дал ей передышки или отдыха: уже на следующий день рано утром они пошли с Орочимару в тот же зал тренироваться. Джейн, всё ещё парализованная произошедшим, никак не отзывалась на шутки и усмешки саннина — она словно находилась за стеной, за которую долетали лишь отголоски реальности. Все действия выполнялись машинально, пропущенные удары принимались смиренно, и всё это явно раздражало Орочимару. Он смотрел на ученицу с открытыми злостью и досадой, но та не реагировала, глядя всё тем же пустым лицом и глазами.              Что-то начало доходить только спустя пару дней, когда они вошли в зал и в нос ударила невыветрившаяся вонь горелого тела. Это произошло внезапно, и Джейн застыла в проходе, ошарашенная. Ей резко стало плохо, и внутренности сжались так болезненно и сильно, словно в них только что ударили. Джейн внезапно захотелось убежать отсюда как можно дальше, но под пристальным взглядом Орочимару она пересилила себя и зашла внутрь.              Ночью пересилить не получилось. Ей снилась обугленная пасть и губы, звавшие её по имени. А затем лицо обернулось, и Джейн в ужасе закричала, узнав мать. Она проснулась в слезах и с диким страхом, не понимая, где находится и что происходит. Попытки успокоиться не помогали — Джейн пошла умыться, а затем выпила остатки чая, принесённого вечером Кабуто. Но это никак не уменьшало паники, и в итоге девушка засела за свитки. Утром, к счастью, тренировки с Орочимару не должно было быть.              Но он всё равно пришёл. Джейн в панике сжалась, стараясь смотреть ровно, но общая бледность выдавала с головой. Орочимару раздражённо поджал губы, видя, как ученица едва не лезла под стол при взгляде на него. Обозлённо гаркнув, что его не будет три дня, потому что они идут куда-то с Саске, он вылетел из её комнаты, едва не хлопнув дверью. Джейн мысленно пожелала ему оттуда не вернуться, но так и не поняла, зачем тот приходил: можно же было прислать змею, как обычно.              Три дня она занималась только с Кабуто, который сказал ей отдохнуть и не ходить на одиночные тренировки. Джейн тогда растерянно на него посмотрела, а потом уклончиво заметила, что «Орочимару-сама расстроится, если я буду так обращаться с собственными возможностями». Якуши на это внезапно мягко улыбнулся и пообещал, что ничего ему не скажет.              Но отдых всё равно не помогал. Джейн не могла спать, потому что каждый раз во сне приходила та женщина, причём уже не только обгоревшая, но и с оторванными конечностями, и с распухшим, загнивавшим телом, и всё было столь реальным, что ученица теряла грань между сном и реальностью. Просыпаясь, она не могла понять, откуда её сознание находит такие страшные картины, а потом вспоминала трупы в подземельях саннина, останки тех, кто попался в его ловушки, и все вопросы отпадали.              Какой-то частью Джейн считала, что это её расплата за спокойный сон до этого. Раньше её не мучила совесть, девушка не думала о подопытных — да, она им сочувствовала, но всегда испытывала облегчение, что находится не среди них. А теперь каждую ночь она словно смотрела в глаза их изломанной, короткой жизни, не находя сил принять это.              Когда Орочимару вернулся, он был в приподнятом настроении, но при виде едва не чёрных синяков под глазами Джейн, всё как рукой сняло. Саннин вновь стал язвительным, раздражённым и жёстким.              Девушка по-прежнему едва не пятилась от него, но всё же могла сдержаться и даже иногда что-то выдавить из себя, однако невпопад, пресно и топорно. Что в итоге злило Орочимару ещё больше. Джейн понимала, что за такое поведение он в лёгкую может бросить её в камеру сгоревшей женщины, а потом отправить на бой с новой игрушкой-учеником, но отчасти чувствовала облегчение при этой мысли. Она устала постоянно цепляться за жизнь, пытаясь подгадать чужое настроение, всё время обманывая и лицемеря. Однако страха от возможной участи это не убирало.              И сейчас, стоя посреди зала и тренируясь против Орочимару, Джейн лениво, неохотно думала, что умереть было бы гораздо проще, чем продолжать эти бесконечные игры разума. Как же ей хотелось домой.              Это не была тоска — это было чёткое, почти осязаемое воспоминание безопасности и безмятежности, когда мама приходит вечером с работы и приносит с собой что-то вкусное. Когда ты можешь попросить папу объяснить что-то непонятное, и он раздражённо вздохнёт, но выключит звук на телевизоре и терпеливо выслушает. Ощущение тёплого солнца, когда выглядываешь с балкона по утрам. Радостная улыбка друга Кевина, когда пересекаетесь по пути школу.              Джейн вернулась к реальности, и мимолётное ощущение тепла исчезло — вернулся холод подземелий, онемение замёрзших пальцев и обозлённый Орочимару, прятавшийся в тени поодаль. Ладно.              Джейн сделала шаг, и вдруг в сердце что-то ёкнуло. Она замерла, прислушавшись, и поняла, что это тихое, разгоравшееся медленно в груди, не что иное, как ужас. Ученица снова взглянула на саннина, но того уже не было. Значит, предчувствие?              Нет. Интуиция звучала совсем иначе. Она не была настолько чёрной, беспросветной и вытеснявшей.              Джейн застыла прямо в середине спарринга, и поняла, что не может дышать. Её сознание стала волнами захлёстывать паника, и чувство неминуемой гибели крючьями вцепилось в голову. Джейн всю затрясло, мысли отключались — она даже забыла про Орочимару, сидевшего на колонне с кунаем наготове. За что ей тут же и прилетело этим кунаем в ногу, но девушка едва ли прореагировала. Она ничего не слышала, не видела, и всё слилось в сплошной бешеный стук сердца, который было невозможно усмирить. Джейн хотелось сбежать, но ноги стали настолько ватными, что она не могла ими пошевелить, ровно как и руками. Джейн стояла, как статуя, прибитая к полу, и всё пыталась вдохнуть. Однако, несмотря на все старания, ощущение безграничного, всепожиравшего ужаса только усиливалось.              Когда перед ней вырос Орочимару, Джейн шарахнулась настолько резко и в такой панике, словно саннин был ядом, вдохнув который, ты сразу умрёшь. И это стало единственным, на что хватило сил — дальше она просто упала, и её бесконтрольно затрясло. Грудь жгло, сердце грохотало, по телу проступил ледяной пот.              Тонкие пальцы Орочимару осторожно коснулись плеча, а потом шеи, проверяя пульс. Следом в поле зрения вошло его лицо, и янтарные глаза с внимательным прищуром изучили её. Джейн лежала и не могла пошевелиться. Ей просто было до одури плохо.              — Вдохни.              Но Джейн не могла. Когда такое происходило ночью, оно было лёгким и быстроуходившим, а сейчас она чувствовала, что вот-вот умрёт. Лицо Орочимару на миг передёрнуло, а потом его ладонь, наполненная чакрой, быстро, но жгуче ударила в грудь. Джейн потерялась от огня, прошедшего сквозь тело, а потом вздрогнула раз, два, и внезапно поняла, что чувствует конечности и может ими пошевелить. По телу помимо страха с ужасом носилось ещё что-то, тонкое и раздражавшее, как частицы красного перца. Девушка удивлённо подняла глаза на наставника, и тот холодно произнёс:              — Что, даже это признать не можешь?              И Джейн признала. Этим рвавшим и назойливым была чакра Орочимару, впущенная в её собственный поток. Да, точно... Когда-то он говорил, что при операциях нельзя нарушать чужой поток чакры, иначе человек мог проснуться. Чужая чакра всегда воспринимается как нечто инородное, поэтому передавать её можно медленно и дозированно. Саннин же, видимо, впустил ей сейчас целый сгусток, чтобы привести в себя.              Не то чтобы это помогло.              Джейн не ответила, лишь чуть раскрыв рот. Глотку по-прежнему сдавливала невидимая рука. Благодаря Орочимару теперь сквозь неё шёл воздух. Но не слова.              — Пошли, тренировка окончена.              Кое-как, сквозь грохот сердца и размытую реальность, Джейн поднялась, и, едва удерживаясь, чтобы не вцепиться в руку Орочимару от страха, двинулась вперёд.              

***

      

      — Принимай эти таблетки, а перед сном мажь это под носом, — Кабуто поднял перед лицом Джейн небольшую склянку и положил её на прикроватную тумбочку. Девушка кивнула, а потом сглотнула.              — Кабуто-сан, что со мной?              Медик дёрнул плечом и легко качнул головой.              — Просто переутомилась. Тебе нужно отдохнуть.              — Надоело отдыхать, — с остервенением бросила Джейн. — Последние недели только и делаю, что сплю и ем. И всё равно никакого эффекта.              Якуши осуждающе на неё посмотрел.              — Так тебя предупреждали не переусердствовать, но ты сама себя загоняла, — тонкие губы Джейн побелели ещё сильнее, когда она их поджала.              — Я... я не могу спать. Кошмары мучают. Поэтому я по ночам сижу над свитками, а не сплю.              На секунду в глазах Кабуто мелькнуло понимание, но затем тут же исчезло.              — Я уже это понял. Поэтому не забывай пить таблетки. И мазь тоже. Она успокаивает нервы.              Джейн потёрла глаза и тяжело вдохнула.              — Хорошо, я поняла. Спасибо большое. А что делать с тренировками? — медик вновь осуждающе взглянул.              — Твоя задача — отлёживаться, а не спрашивать о занятиях. Орочимару-сама всё и так знает.              При упоминании его имени Джейн вновь замутило.              — Мм, ясно... — вертя в дрожавших пальцах баночку, она выдавила из себя, не поднимая головы: — Передай ему мои извинения, пожалуйста. Скажи, что мне очень жаль, что так вышло.              Кабуто, забирая аптечку, кивнул.              — Хорошо, я как раз иду к нему.              — Спасибо ещё раз.              И он в самом деле пошёл. Только выйдя за дверь, Якуши сразу натолкнулся на раздражённо сгорбленного саннина. Стоя у стены поодаль, он ошпарил медика остерегавшим взглядом исподлобья и спросил:              — Что, всё настолько плохо?              Кабуто дежурно улыбнулся и произнёс, пряча глаза за бликовавшими линзами.              — Ну, она в самом деле была не готова, поэтому последствия, как вы сами видите... — он не сказал «как я вам и говорил», потому что это было очевидно и так. Ведь он говорил, что её психика и тело ещё не восстановились от истощения.              Орочимару смотрел волком, готовый вгрызться Якуши в шею. Он тоже помнил это и то, как насмешливо хмыкнул на предупреждения, слишком воодушевлённый предстоявшим зрелищем.              — Оно и к лучшему, — наконец хмыкнул саннин. — Печальный опыт запоминается лучше всего.              — Что и ожидалось от вас, Орочимару-сама, — Якуши подтрунивающе взглянул на него. — А не боитесь сломать?              Орочимару, до этого напоминавший согнувшегося над добычей стервятника, снисходительно перевёл глаза.              — Хорошие вещи так быстро не ломаются. А если ломаются, то значит, они таковыми не были, — в его взгляде мелькнула знакомая беспощадность и насмешка. — Твои лекарства сработают за пару дней, верно? — Якуши кивнул, а затем осторожно заметил.              — Но вы сами знаете, что лекарства не панацея. А она и до этого была истощена и только начала приходить в себя, — в глаза Орочимару вернулась злость, и Кабуто аккуратно, взвешивая каждое слово, закончил: — Если не дать ростку окрепнуть, из него никогда не вырастет дерево.              — Разве? — в тоне саннина лязгнула язвительность. — А кто же тогда ты? Проросший в землю куст?              Кабуто лишь мягко посмеялся, поправив очки.              — Некоторые умеют лучше приспосабливаться к условиям вокруг.              — Она тоже пытается, — пожал плечами Орочимару. — И до этого момента проблем не было.              — Не было, — согласился медик. — Но даже от скопленной пыли рождаются горы.              Орочимару неохотно согласился с Кабуто и с досадой нахмурился. В её случае не горы, а панические атаки.              — Пойдём в лабораторию. Образцы там уже должны были настояться, — Якуши кивнул.              — Джейн просила передать вам извинения за то, что так вышло, — внезапно произнёс он, и складка между бровями Орочимару лишь стала больше.              — Был бы ещё смысл, — кисло бросил он, а потом быстро сложил печати и отправил змею в комнату Джейн с заранее заготовленным свитком о разрешении на отдых.              

***

      

      Но лучше от отдыха не стало.              Атаки Джейн лишь усилились, они приходили несколько раз за день и даже ночью, но в разы слабее. Ночью, не днём. Днём был сплошной Ад.              Она всё пыталась научиться их предотвращать, использовала мази Кабуто постоянно, а не перед сном, но это не помогало — атака всё равно настигала её, и Джейн не знала, куда и как от неё деться. Как вообще следует себя вести, если несколько раз за день ты готов вот-вот умереть. Всё это вымотало её лишь сильнее, и выглядела она теперь немногим лучше подопытных.              Всё стало ещё хуже, когда она проснулась средь белого дня от очередного кошмара. Перепуганная до полусмерти, Джейн схватилась за кунай под подушкой, но реальность была столь размытой, а конечности такими тяжёлыми и ватными, что она едва сама не налетела горлом на собственное оружие. К счастью, это увидел Кабуто, пришедший тогда на обход, и вовремя вырвал кунай у неё из рук.              А вошёл он, потому что Джейн перестала ставить ловушки на входе. Она уже не боялась смерти — её пугало своё состояние, и страх перед очередным приступом был больше страха перед всем остальным. Видя, что Джейн на грани истерики и вообще схождения с ума, Якуши перевёл девушку в лазарет. Там он поставил ей капельницу и наказал лежать.              Джейн разбито смотрела на медика.              — Кабуто-сан, что со мной происходит. Почему лекарства не действуют.              Якуши оторвался от изучения баночек с таблетками в шкафу и обернулся.              — Они действуют, но в значительно меньшей степени, чем нужно. Поэтому мы тебе их и поменяем, — его голос был спокойным и неизменно мягким, но Джейн слышала в них приговор для себя. Важно ведь было не как Кабуто говорил, а что он говорил, потому что Орочимару интересовали только факты. А факты были неутешительны: его игрушка сломалась, потеряв возможность даже спать.              Джейн не стала сопротивляться этой мысли: всё вновь стало размытым, и она путалась, сколько уже прошло дней. Она провалилась в очередной короткий сон, из которого вынырнула с прежним ужасом и страхом. Ей снова приснилась мать, которую, ещё живую, поедала та женщина.              Она не помнила, сколько пролежала в лазарете: всё слилось в один сплошной поток кошмаров и яви, одинаково диких и пугавших. Джейн лишь знала, что аккуратные руки, щупавшие её горло, — это Кабуто. Знала, что если на подносе стоит еда, то нужно есть. И что жёлтые глаза, иногда мелькавшие в проходе, — это тот, кого она больше всего ненавидела.              Даже Саске уже не вызывал того отвращения, что раньше, — Джейн в принципе о нём забыла. Помнила лишь улыбку Орочимару и язвительный смешок: «Не думал, что ты такая».              Весь мир в один миг решил испытать её на прочность, и она явно проваливала эту проверку.              Когда однажды Джейн проснулась и поняла, что не видела снов, она опешила, а потом появилась надежда, что ещё не всё кончено. Девушка по привычке ответила Кабуто, кто она и где находится, а затем устало вперилась в потолок. Ей надоело лежать, но читать или делать что-либо сил не было. Существовала лишь тишина, запах медикаментов и катетер в её вене. А помимо этого огромная, как весь мир, усталость.              Впереди раздался лёгкий шум, в котором Джейн признала шаги, и затем в палату зашёл Учиха. Девушка подняла на него глаза и тут же хотела отвернуться, но что-то во взгляде Саске остановило. Он смотрел иначе. Не с той презрительностью и ненавистью, а, скорее, сдержанно и внимательно. И Джейн поняла, почему. Потому что теперь она была не просто «ничего не умевшей девчушкой» — теперь она уже убила, и Орочимару наверняка растрезвонил ему, как именно и с какими словами. Джейн резко замутило, и она закрыла глаза, снова проваливаясь в небытие.              Когда она их открыла, рядом уже был Орочимару, и от него тошнило лишь больше. Джейн скривилась, закрыла глаза и вновь уснула без снов.              Отдых в пустоте был гораздо приятнее кошмаров, поэтому в Джейн затеплилась надежда, что этому всему скоро придёт конец.              

***

      

      Однако панические атаки никуда не исчезли — теперь она просто не страдала от кошмаров в таком количестве (спасибо Кабуто и его лекарствам), тем самым оставаясь всё такой же бесполезной и неспособной даже драться. Джейн должна была волноваться, но вопреки всему таблетки Якуши подавляли абсолютно все очаги переживаний, и от них девушку хватало лишь на то, чтобы проснуться, поесть и снова уснуть.              Всё было настолько удручающе, что она даже перестала ходить в душ каждый день, как раньше — теперь это сменилось на «через день», а иногда Кабуто практически угрозами выгонял её из кровати, потому что даже для «через день» сил иногда не хватало.              Поэтому Джейн не волновалась, что её могут отправить на опыты или просто в подземелья — ей было всё равно. Волновал лишь лёгкий страх перед очередной атакой. Однако в итоге благодаря лечению и уходу Якуши её тело наконец-то стало получать нужный отдых, и по ощущениям это было прекрасно. У Джейн перестала раскалываться голова при каждом пробуждении, а глаза — болеть, точно в них насыпали песка. Её перестало тошнить после еды, и даже ощущение абсолютной тяжести в теле постепенно сменялось с «не могу пошевелиться» на «кажется, я умру, если встану, но могу попробовать».              Так дни сменялись ночами (хотя в лазарете всё равно всегда горели лампы), а потом и неделями. Джейн не хотела и не пыталась определить, сколько уже лежала: было лишь туманное «меньше месяца».              И каждый раз, когда казалось, что ей стало гораздо легче, приходил Орочимару, и к Джейн мгновенно возвращались все симптомы, вплоть до самих атак. Так саннин почти перестал заходить на какое-то время, и девушка не сдержала счастливого выдоха, когда услышала это от Кабуто. Медик тогда лишь укоряюще выгнул брови.              Всё было в какой-то степени даже хорошо: тишина, сон и разговоры с Якуши во время бодрствования. Никакого Орочимару. Никакого Саске. Никакой ненависти, лезшей изо всех щелей. Благодаря этой передышке пришёл отдых и психике.              Однажды Джейн поняла, что достаточно окрепла, и предложила Кабуто свою помощь в заполнении карточек и подготовке инструментов для осмотра. Медик эту новость воспринял с удивлением, но в то же время одобрением.              — Верно, пора бы уже приходить в себя. Но если почувствуешь себя плохо, лучше отложи работу, — девушка попыталась улыбнуться и прижмурилась, когда Кабуто отошёл и свет лампы ударил по глазам.              С уменьшением психологического давления в Джейн появились силы думать о своём будущем. Не целиком, но хотя бы отчасти. Иногда девушка думала, зачем Орочимару по-прежнему её тут держит: она же давно провалила возложенные на неё надежды. А если ещё не провалила, то что же именно они от неё ожидали? Однако думать об этом долго не получалось: мысли про саннина и — упаси боже — сгоревшую женщину мгновенно возвращали тошноту и разбитость. Это была запретная тема, Джейн старательно обходила её, как заражённый дом в деревне.              Зато это вдруг стал делать Кабуто, заводя разговоры про Орочимару то тут, то там, ожидая, что самое отвратное, реакции Джейн. То есть ученица хотела промолчать и лишь отвернуться, чтобы её не вывернуло ненароком, но медик всегда долго и пристально смотрел на неё, и уйти от ответов не получалось. Приходилось вымученно пожимать плечами и либо поддакивать на рассказы о последних достижениях саннина, либо кивать на истории о его планах. Джейн совсем не хотелось думать об этом, но приходилось.              Заполнение карточек было отдельной мукой. Если раньше они просто быстро их просматривали и переправляли, то теперь Кабуто начал спрашивать о возможных диагнозах того или иного заключённого. Джейн было тошно и больно представлять пленников, умиравших в десяти минутах ходьбы от обструкции лёгких и — невозможно поверить — обычной простуды. Как ни странно, но это были самые частые причины их смерти. Кабуто и Орочимару давали лекарства далеко не всем, а только тем, на кого, видимо, делали «особые ставки». Или ещё почему-то. Причина же была слишком банальной и абсурдной: нехватка лекарств.              Джейн никогда не интересовалась, но замечала, что периодически Якуши покидал логово на несколько дней. Как медик объяснил, уходил он за лекарствами, какие не мог создать сам — с каждым его возвращением у подопытных появлялось больше шансов на выживание. Девушка понимала, что тот имел в виду. Во время обходов они оба сталкивалась с тем, как заключённому требовался срочный укол антиконвульсанта, но лекарства уже просто не было: Кабуто израсходовал его на предыдущих пациентах.              Сложнее всего было с обычными антибиотиками: из-за плохих условий лёгкая простуда спускалась ниже, превращаясь в пневмонию, и периодически кто-то умирал просто из-за того, что на него препарата не осталось. Кабуто пытался создавать собственные лекарства из растений, которые выращивал в логове (оранжерее, как они называли ту лабораторию), но трав было мало и ценились они высоко — никто не расходовал их лишний раз.              И зная и помня всё это, Джейн не хотела думать про диагнозы заключённых, которые, скорее всего, ещё и приведут к смерти.              Но Кабуто был неумолим, заставляя её думать. И однажды, просматривая карточки и обсуждая очередной абсцесс лёгкого, Джейн с мукой осознала, что смерть для этих несчастных — в чём-то освобождение от страданий. Девушка устала от вечных болезней, инфекций и грязи, в ней пропала надежда на чьё-то выздоровление: Джейн надоело писать «умер» в делах, что раньше она и Кабуто обсуждали «как вылечить». Говоря «проколоть десять дней», ученица мысленно уже хоронила человека, потому что никто в здравом уме не будет расходовать тут столько лекарства. Хотя иногда случалось чудо, и Кабуто в самом деле выхаживал некоторых. Но смысл? Джейн понимала, что дальше тех ждали лишь новые эксперименты.              Поэтому когда в палату однажды заглянул Орочимару с привычной улыбкой-ухмылкой и словами «Пошли прогуляешься», Джейн восприняла это почти за счастье.              Однако радость была мимолётной: успев отвыкнуть от саннина, Джейн быстро вспомнила, почему избегала его. Всё тот же хищный взгляд, честолюбивая улыбка и звериная грация в каждом движении. Девушку пробивало дрожью от любого жеста наставника к ней, и мысленно была в отчаянии ещё до того, как они вышли из логова. Худшее было на самой прогулке. Пришёл сезон красного клёна — большая часть леса впереди сияла багровым, и Орочимару ударился в воспоминания при взгляде на это.              Он рассказывал про деревню, в которой культивировали клёны специально под сезон, и по осени в неё стекались толпы туристов, чтобы взглянуть. Орочимару говорил, что сам случайно оказался там во время войны и что те листья наиболее ярко подходили под всё происходившее. Каждый листок — шиноби, ало-винный, замаранный кровью и державшийся за ветвь изо всех сил. А горы опавших листьев у дорог — не сумевшие устоять, погибшие. Рассказывая это, Орочимару резко обернулся к Джейн, дёрнув рукой, и та вмиг отшатнулась, побелев. Осознание сделанного пришло позже, когда взгляд саннина остекленел, а челюсти сжались. Ученица замерла, уставившись на Орочимару, а потом с дрожью улыбнулась и сделала шаг вперёд, поравнявшись с ним. Судя по постному лицу того, оно не помогло, и саннин смог сложить два плюс два. Ну, насчёт его ума сомневаться никогда не приходилось.              Джейн понимала, что ещё больше испытывает судьбу, но ничего не могла поделать. Вся звериная сущность Орочимару давила на неё, а ненависть, дремавшая последние дни, нахлынула с новой силой. Впрочем, это быстро сменилось злостью и обидой, но сути не меняло. Гуляя с наставником, девушка ни разу ему не ответила, ни разу не заговорила, ни разу не засмеялась — лишь отстранённо улыбалась, стараясь не смотреть. Джейн не могла ни простить, ни забыть издёвки того «спарринга». Он словно отвесил этим оплеуху, ещё раз втоптав в грязь «ценность» её жизни, и теперь Джейн медленно, с жаждой мщения выбиралась оттуда. Вид же его нахальной усмешки вызывал дрожь в руках. Правда, от чего именно, было не до конца ясно: не то от ярости, не то от страха.              Орочимару давил на неё даже одним голосом, даже мимолётным взглядом и снисходительным «Джейн-чан». Когда он так говорил, девушку словно ослепляло, и она выпадала из реальности, не видя ни леса, ни неба и не слыша ни сверчков, ни птиц. Всё просто окрашивалось в белый, и хотелось лишь свернуть саннину шею. Но Джейн молчала, только глядя исподлобья. Видимо, волком, потому что Орочимару начинал задумчиво щуриться.              Из прогулки девушка ничего не запомнила, кроме душившего чувства неприязни и желания сбежать. Она была искренне рада вернуться в лазарет и, сославшись на усталость, тут же уйти в душ и ударить несколько раз в стену. Чтобы синяки не были заметны, била она ногами, а рукой скинула всё, что стояло на стульях. Джейн не знала, как справиться с этой ненавистью, ведь впереди ей, так или иначе, было нужно находиться рядом с саннином. Радовало одно — пока что она была в лазарете с Кабуто, и тренировок не предвиделось. Джейн быстро приняла душ, а потом ещё минут семь сидела в его тёплом углу, позволяя каплям барабанить по голеням и ступням. Под конец горячая вода стала заканчиваться, и девушка с обречённостью вздохнула.              Сил жаловаться на жизнь не осталось — хотелось лишь сбежать.              Кабуто вопросительно изогнул брови, когда по возвращении Джейн бросила на кровать стопку свитков.              — Не буду же я валяться вечно, — пожала плечами она, садясь в кровать. — Надо навёрстывать упущенное.              Якуши неодобрительно на неё зыркнул, и Джейн показалось, что он сейчас всё заберёт, но нет. Медик с неохотой, как бы всё ещё раздумывая, кивнул, однако добавил:              — Но только с перерывами.              Ученица хмыкнула и накрыла ноги одеялом.              — Хорошо.              Собственные записи отозвались в сердце чем-то застарелым и горьким, однако чужим. Джейн казалось, что это писала не она — столь различной теперь была для неё жизнь. Самым печальным оказалось то, что начинать приходилось всё заново: предыдущие поиски ни к чему не привели, и загвоздка была явно в чём-то базовом. В чём-то, что Джейн упорно упускала или просто не знала (с учётом секретов вокруг, это казалось естественным). Поэтому девушка стала в очередной раз перечитывать базу дзюцу, чакры и их взаимосвязей. Она не взяла из комнаты все свитки — лишь те, в которых было наибольшее количество тетрадей и книг. Джейн распечатывала и запечатывала их одну за другой, и каждый раз её бил быстрый, но острый страх.              Сперва она не могла понять, откуда это берётся. А потом, когда её едва не накрыло атакой, осознала, как глубоко была поражена. Даже мимолётное применение чакры для печати связывалось мозгом с теми лесками, огнём и техниками. Это словно впечаталось в её суть, заполонив все органы и мысли. Джейн ядовито усмехнулась, стискивая пальцы на предплечье. Интересно, сломленные люди выглядят именно так? Она зашлась в беззвучном смехе, хотя лицо её сквозило горечью и издёвкой. Какая же я жалкая! Даже за собственную жизнь бороться оказалась не готова. Жалкая. Слабая. Ничтожная.              Джейн закрыла лицо руками и звонко рассмеялась.              ...              Орочимару объявился на следующий день. Джейн встретила его оторопелым взглядом и чуть не выронила карточку, когда саннин кивнул на дверь.              — Пошли, подышишь.              Девушка покрылась мурашками от непринуждённости в его голосе. Он говорил с ней так, словно они закадычные друзья, в то время как всё существо Джейн вопило о желании убежать, как вербально, так и невербально. Тем не менее она подчинилась и быстро переоделась за ширмой.              Когда девушка вышла, Орочимару задумчиво осмотрел её.              — Уже и забыл, что твоя старая форма испортилась.              Джейн неуверенно оглядела свой новый костюм: серая туника и чёрные капри. Да, ей тоже непривычно. Тем не менее. Во время сражения от старой одежды осталась сплошная боль и дыры, поэтому её пришлось выкинуть. Джейн вдруг вспомнила пятна коричневой, ржавой засохшей крови, и на секунду закрыла глаза, успокаиваясь.              — Да. Необычно.              Её короткий ответ прозвучал рублено и почти что сухо, хотя и почтительно. Орочимару кивнул и знаком позвал её на выход. В этот раз Джейн постаралась ему улыбнуться. Саннин же лишь вздёрнул брови — кажется, не верил. И правильно сделал, не без насмешки подумала ученица, идя по коридору.              Они вновь ходили вокруг логова, Орочимару вспоминал о былом, а Джейн невпопад улыбалась и смотрела в ответ. Она даже не запоминала, что именно рассказывал саннин: все силы уходили на попытки успокоиться и не сбежать. Ей нужно приспособиться. Ей нужно вновь смотреть, как раньше, а не этой каменной маской.              Девушка передёрнула плечами от прохладного ветра и на пробу попыталась взглянуть в лицо саннину. От вида острых зубов сразу же пробило дрожью. Джейн отвернулась, уткнув взгляд в стволы клёнов сбоку. Лучи вечернего солнца дрожали на коре, блестя алым. Это был тот редкий миг, когда всё вокруг становилось одного цвета, и Джейн немного повеселела, вдохновляясь красотой леса. Здесь поздняя осень, в отличие от её мира, не была холодной — исчезала лишь духота и жар лета. И хотя Орочимару был в тунике с длинными рукавами, Джейн было комфортно даже без них и воротника. Ученица прикрыла глаза и втянула тёплый влажный воздух. Запах опавшей листвы, росы и прохлады мягко окутал её. Джейн улыбнулась и подняла глаза к всё ещё густым кронам, сквозь листья которых пробивалось пунцовое небо. В этом... было своё очарование. На какой-то миг на девушку нахлынуло ощущение единения с вечером, и она различила голос кукушки и пение сверчков.              А потом открыла глаза и обнаружила на себе внимательный взгляд Орочимару. Джейн тут же напряглась, но постаралась никак не показать это. Саннин усмехнулся, а потом снисходительно выгнул брови.              — Да, вечер хороший.              «Был бы, будь он без вас и в моём мире».              — Да, замечательный.              Насмешливая улыбка саннина стала ещё острее. Мужчина качнул головой в сторону, не отрывая взгляда от Джейн.              — Твоя мышь. Нужно нарвать ей траву.              Девушка оторопела. Точно. Её же запасы в самом деле заканчивались. Ого.              Саннин же прикрыл глаза, высокомерно улыбаясь.              — Ты же сама поставила тот мешок рядом с кроватью — там всё видно.              Чёрные глаза Джейн округлились. Орочимару что... оправдывался перед ней? Девушка неуверенно нахмурилась. В ответ Саннин неохотно фыркнул.              — Это чтобы ты не думала, что мы тебя «обкрадываем», как ты тогда сказала. Дались нам твои вещи.              Джейн не сдержалась и всё же приоткрыла рот в изумлении. Орочимару. Оправдывался. Перед ней.              ЗАЧЕМ?              Растерянно моргая, Джейн кивнула и отвернулась.              Зачем он это сказал. Зачем он держит её в лазарете. Зачем даёт восстановиться. Зачем тратит драгоценные лекарства (хотя ладно, антидепрессанты и успокоительные не были такими драгоценными, но всё же). Зачем выводит её гулять. Зачем таскается.              Джейн вдруг вспомнила, как он тогда припёрся к ней, чтобы сказать, что уходит на несколько дней.              Зачем он пришёл уже тогда. Зачем вообще всё это. Почему просто не сделать над ней операцию и не посмотреть результат эксперимента.              Джейн закрыла глаза, собирая траву в поясную сумку. Орочимару имел талант к усложнению и без того гиблых ситуаций.                     

***

             Зима даже не пришла — прорвалась сквозь неприязнь, прогулки и лазарет. И хотя на улице не было снега, а деревья стояли всё с такой же кроной, изменения ощущались. В том, как меньше стали петь птицы, как редко стали слышны сверчки, и как почти всегда было темно. Джейн понимала это, потому что изучила пейзаж вокруг во всех подробностях, гуляя с Орочимару почти каждый день.              Она вновь привыкла к его голосу, усмешкам и задорно горевшему взгляду, и, к счастью, при этом её перестала бить дрожь. Джейн не видела смысла в этих прогулках сперва и бесилась от мягких взглядов Кабуто вместо напутствий, а потом до неё дошло, что всё это тоже было частью эксперимента над ней. Осознав, что сломали вещь, они оба пытались склеить её. Девушка лишь ядовито улыбалась про себя: серьёзно? Они надеются починить её прогулками вечерами? А потом это сработало против неё же — постепенно психика успокаивалась, и реакции на саннина уже не были столь дёрганными.              Джейн не понимала, как подсознание может так её предавать, и жутко злилась. Потому что воспоминания о той женщине до сих пор вызывали панику и ужас, и про роль Орочимару в этом она прекрасно помнила, но острое ощущение неприязни всё равно притупилось. Это было и хорошо и плохо: теперь можно было даже иногда улыбнуться «наставнику» и не шарахаться непроизвольно от любого движения.              Пробыв в лазарете ещё полторы недели, Джейн снова вернулась к себе в комнату и даже стала ставить ловушки, как раньше. Она читала свитки, делала пометки и мечтала, что, однажды окрепнув, уйдёт отсюда, когда в дверь постучали. Девушка откинула одеяло, торопливо бросила: «Секунду», — и выткнула кунай из стены, обезвреживая ловушку.              — Можно!              С небольшим скрипом дверь качнулась внутрь, и на пороге появился Орочимару. Внимательные глаза окинули комнату взглядом, а потом вернулись к настороженной Джейн. Саннин издал хриплый смешок, а потом вкрадчиво произнёс:              — Собирайся.              Ученица удивлённо вытянулась.              — Так ещё же день... рано для прогулки...              — Много вопросов задаёшь, — саннин снисходительно выгнул брови. — Собирайся и не забудь сумку.              — ...ладно.              Когда Джейн вышла, Орочимару был возле двери и терпеливо склонил голову.              — Я готова, — коротко улыбнулась девушка и поскорее прижмурилась, чтобы не выдать страха. Саннин кивнул и молча пошёл вперёд, а Джейн медленно выдохнула. Сегодня ей удалось улыбнуться почти без натяжки — маленькая победа!              Она шла, привычно замерзая плечами и ногами, и всё не могла узнать дороги. Никто не говорил ей про выход на улицу через это крыло. Джейн рассматривала одинаковые двери, рядами шедшие по стенам, и с трудом давила зевок. Однотипность планировки и «бесконечность» логова усыпляли. Внезапно они завернули в проход без двери, и сонливость Джейн тут же пропала. Они пришли в зал.              Этот был другим: колонн почти не было, зато кругом высились то глыбы камней, как скалы, то деревья. Здесь, как и в том зале, было возвышение, но на этом не красовалась змея с факелами в глазах — здесь была огромная скала с пещерой, на которой тоже росли деревья и кустарники. По всему залу горели напольные чаши, а по периметру стен висели факелы, а между ними и на потолке белели огромные прямоугольники ламп. Сейчас они были выключены, но, видимо, их использовали не при тренировках и только для деревьев. Хотя Орочимару и сам мог поддерживать в них жизнь. Он же владел и дотоном тоже.              Джейн перевела нечитаемый взгляд на саннина. Её сердце оглушительно грохотало.              — Спарринг? — еле разлепила губы девушка. В лице наставника мелькнуло что-то наподобие уважения, а потом тот надменно усмехнулся.              — В твоём-то состоянии? Ты себя явно переоцениваешь.              Джейн это неприятно цепануло, и в её глазах вспыхнул злой огонёк.              — Тогда что?              Орочимару поддразнивающе склонил голову, точно заряжаясь от недовольства ученицы.              — Тренировка. Или ты думала, что до скончания времён теперь будешь валяться, вздыхая? — Джейн снова прошило неприязнью, и она, чтобы случайно не сорваться, резко отвернулась к стене. Собравшись с силами, она рвано выдохнула.              — Почему сюда, а не в тот?              — Потому что ты уже при его виде в обмороки падаешь.              — Я никогда не падала в обмороки, и вы знаете это,— рявкнула Джейн, резко обернувшись на саннина и обнаружив, что тот улыбается. Злость как рукой сняло — точно, для него же это была просто игра, и он специально бил по больному. Девушка выдавила горькую усмешку. — Вы нечестный.              Орочимару явно счёл это за комплимент, ещё игривее выгнув брови.              — Шиноби положено быть лисами.              — А я думала, что шиноби положено выживать, — горький смешок Джейн звучал совсем беззлобно.              — И это и есть их способ.              Они оба усмехнулись, и это могло показаться тем весельем, что было раньше, но Джейн ощущала лишь острую боль в глотке, иглами рвавшую её. Когда момент прошёл, Орочимару глазами показал вперёд.              — Разминайся. А затем десять кругов.              ...              Бежать было тяжелее обычного: во-первых, из-за истощённости тела, а во-вторых, сломанное ребро по-прежнему болело, а колени, как бы их ни лечили, теперь могли беспричинно начинать ныть. Сказывались травмы до этого и, естественно, последняя драка, где она стесала их чуть ли не вместе с костью.              Чтобы облегчить боль, Джейн постоянно подавала чакру к нывшим местам, но при движении сохранять это было сложно. Особенно когда в тебя бросают оружие, а из-за угла может прилететь скальпелем чакры. Спарринг был совсем лёгким, и прятаться в этом зале оказалось в разы проще: было где укрыться. Орочимару явно её щадил, не атакуя в лобовую, но даже так Джейн уже чувствовала, как подкашиваются от усталости ноги. Измученное тело вопило от слабости, и в итоге девушка еле увернулась от кунаев, пролетевших возле лба. Она использовала катон в надежде отбросить саннина подальше от себя, но лишь ещё больше подорвала свои силы. В конце концов голова начала кружиться, и Джейн стала бороться не с самими атаками, а лишь их последствиями: уворачивалась от них, и то в последний момент.              В итоге, едва не задыхаясь, она остановилась перед самым Орочимару с сенбоном в дрожавшей ладони, а тот, легко убирая её руку, клацнул зубами.              — И что ты собиралась этим сделать?              Настала очередь Джейн важничать.              — В следующий раз узнаете.              Так по-детски, но это давало болезненное ощущение хоть какой-то отомщённости. Абсолютно бессмысленной, потому что сильнейшим оставался здесь определённо Орочимару. Который внимательно посмотрел на неё, а потом нечитаемым тоном выдал:              — Пропускает чакру?              Джейн отвела глаза.              — Не скажу. Узнаете в следующий раз.              Потому что, естественно, он был прав. Эти сенбоны ей дал Кабуто, и Джейн училась пропускать сквозь них молнии, удлиняя радиус поражения. Орочимару сощурился и чуть поджал губы, отворачиваясь.              — Ты явно осмелела.              Джейн содрогнулась и круглыми глазами уставилась в лицо наставника. Она что? Осмелела? Это она-то?! Девушка оторопело моргнула и перевела взгляд на пол. Орочимару ведь это сейчас несерьёзно сказал, верно? Не могла же она выглядеть настолько невозмутимо со стороны, в то время как в груди клубились мрак и боль.              Джейн вновь накрыло ощущение безнадёжной потери: она вспомнила светлый дом и тёплую кухню, деревья за окном и голос мамы из комнаты. Джейн хотела вернуться туда. В те уютные вечера, в которых она не смотрела заискивающе и не прогибала собственную психику под чужую. Орочимару был жерновами, затягивавшими всё глубже и перемалывавшими её сущность. Он, вопреки сдержанности и спрессованности, проламывал Джейн насквозь, как арматура — дверь машины, тем временем как Саске, с вечным ядом и сарказмом, наносил жгучие, но короткие удары, которые проходили после вспышек боли. Но не с Орочимару. Саннин словно залез под её кожу, поселившись среди внутренностей и постепенно разрывая их. Он медленно, но верно разрушал Джейн, и этому не было возможности сопротивляться. Она не могла сбежать. Она не могла уйти. Она не могла даже отвернуться, когда тот ждал ответ.              И поэтому Джейн, ломая что-то в себе в очередной раз, подняла голову и выдавила чуть дрожавшими губами:              — Вам показалось.              Почему-то при этой фразе колени заныли ещё сильнее, и Джейн еле подавила шипение, послав к ним больше чакры. Очередная забавная реакция её взбунтовавшегося тела. Хотя сегодня обошлось без панических атак — не было понятно, как и почему, но Кабуто явно знал, что делал, судя по результатам.              — Кто знает. Людям свойственно ведь ошибаться, верно? — Джейн прошило внутренней дрожью от горящих глаз наставника, но внешне она не двигалась. В кубке рядом отчего-то полыхнул огонь, и вертикальные зрачки Орочимару на миг сузились, превратившись в иглы. — Ты так не думаешь, Джейн?              Джейн ни о чём не хотела думать. К ней вернулся накрывавший страх, потому что сейчас саннин как нельзя сильно напоминал себя в первый день здесь. Как в тот момент в коридоре, когда он изучал её, словно подвешенную за хвост мышь, решая, сожрать или ещё поиграться. Тогда он говорил про участь раба и спрашивал, как она хочет жить. Теперь Джейн знала, что разницы особой не было: в итоге всё равно ждало то же, что и всех остальных — бой с кем-то из учеников Орочимару или смерть в мучениях от сгнивших лёгких. Лекарств-то не хватало.              — С этим трудно поспорить, — Джейн прочистила горло.              — А ты хотела?              — ...не думаю, — и всё равно она почти потеряла голос, потому что огромные глаза саннина точно вытягивали из неё жизнь. Он стал ещё больше похож на «Орочимару из первого дня», и у Джейн бешено заколотилось сердце. Она вновь ощущала себя загипнотизированной мышью, а его — удавом, кольцами обвивавшимся вокруг. Наставник вдруг сделал шаг ближе, не отрывая глаз, и Джейн в самом деле подумала, что сейчас он раскроет пасть и заглотит её целиком. Как же хотелось сбежать. Но ноги и руки онемели, да и она всё равно бы этого не сделала: саннин бы явно такое не одобрил.              — Вот и зря. Только рабы и глупцы продолжают со всем соглашаться.              Джейн пришла в себя как от пощёчины. Наваждение пропало, и она вновь видела насмешку и высокомерие в жёлтых глазах, нависших над ней.              — Я не раб.              — Так почему же ведёшь себя именно как он? — девушка вскипела.              — С чего это вы взяли?              — Смирение с судьбой — участь рабов, Джейн.              — Смирение? И в чём же я смирилась?              Теперь закипел Орочимару.              — А ты. Как. Думаешь.              Чеканка его слов взбесила лишь сильнее, и Джейн таки отшатнулась в порыве обиды и разочарования.              — Я не виновата, что моё тело пошло против меня самой. Я же первая и пострадала от этого «смирения», как вы говорите.              Лицо Орочимару пересекла злая ухмылка. Джейн приготовилась: тот явно планировал больно ужалить.              — Так ты и отвечаешь за «настройку» этого тела. И ты и выбрала для него «смирение».              — Ничего я не выбирала! — она выплюнула это, едва не рявкая. Саннин с издёвкой рассмеялся.              — Ну конечно, не выбирала. Ведь за крестьян всегда выбирали господа.              Он знал, куда бить. Он знал, что гордость — единственное, что ещё оставалось в ней, и бил в эту точку. И Джейн со стыдом и бессилием понимала, что ведётся. Это работало против неё же.              — Вы нечестный, — дрожаще произнесла ученица, бледнея от обиды и ярости.              — Для простаков нечестное всё, что они не могут понять. Защищаясь ножом, они будут считать нечестным того, кто использует меч. Но если бы они были с мечом, а другой — с ножом, для них всё вновь было бы «честно», — Орочимару нагнулся ниже, горя глазами исподлобья. — Не согласна?              — Нет, — рыкнула ученица. Саннин прикрыл веки.              — Правда? И почему?              — Потому что, — на миг Джейн осеклась, но потом плюнула на всё и продолжила: — Потому что честность — это равенство, а не когда у кого-то в руках нож, а за спиной спрятан меч.              Наконец лицо саннина разгладилось, и ученица различила в нём одобрение и смех.              — Это и есть «быть шиноби».              На пару мгновений повисла пауза, и Джейн лишь выжидающе смотрела на наставника.              — Сэндзюцу*. Вот что делает нас теми, кто мы есть. И если ты не смог разглядеть чужого, то значит, что лишь ты дурак, а не противник нечестный.              Орочимару раскрыл протянутую ладонь, и на ней с хлопком объявилось несколько мотков свитков. Саннин поднял глаза на девушку и тихо усмехнулся.              — Это твои.              Джейн посмотрела на макимоно, потом на Орочимару и снова на свитки.              — Нет. Это не мои.              — Теперь твои, — покладисто закончил тот. — При первом открытии впустишь свою чакру, и их больше никто не сможет открыть кроме тебя, — саннин помедлил, а потом насмешливо добавил: — Чтобы больше тебя «не обкрадывали».              Джейн пару секунд ещё таращилась в лицо наставника, а потом неуверенно приняла свитки из его ладоней, случайно зацепив их пальцами. Орочимару внимательно проводил взглядом, а ученица всё не могла понять, почему его руки теплее, чем её.              Вот это было точно нечестно.                     *Сэндзюцу [戦術] — тактика. Ехидство Орочимару завязано на том, «сэндзюцу» так же, как и ниндзюцу/тайдзюцу/гендзюцу и т.д., содержит иероглиф дзюцу: [術] = является негласным, но тоже важным умением для шиноби.              

***

             «Ладно, если, предположим, не телепортироваться, а сделать лаз изнутри? С помощью молний тех же: они достаточно тихие по сравнению с огнём и взрывами. Ну, хорошо, допустим, — Джейн нервно потёрла переносицу. — Допустим! Но как я вернусь домой? Энергетическая яма? Но я даже не помню, где она! — девушка стиснула виски. — Хорошо! Плевать на яму — о ней подумаю позже, плевать! Куда я пойду в принципе? Я не знаю, в какой стороне город, да и как я вообще туда доберусь? Орочимару, конечно, спит, а для подавления проклятой печати я стащу таблетки, но всё равно. Меня тут же хватятся и в итоге найдут. Хотя можно использовать хенге, конечно... Но кем я притворюсь, камнем? — голова превратилась в печку от такого напряжённого думания, но Джейн видела какие-то проблески в плане, и это радовало. — Если вкалывать повышенную дозу первые несколько дней, то меня будет сложнее обнаружить. А потом для печати можно ограничиться лишь таблетками. Да, это уже что-то. Так и запишем», — Джейн нарисовала две гвоздики и подписала «помочь сперва Кабуто».              Гвоздики, потому что они были лекарственными, а «помочь Кабуто», потому что тот выращивал их в своей оранжерее. Это равнялось «сперва использовать двойную дозу в шприце». Если бы было нужно написать про таблетки, она бы нарисовала вьюнок: он тоже был лечебным, и его тоже выращивал Кабуто, но уже в меньших количествах.              — Ладно, на сегодня хватит, — Джейн собрала листы и закатала их в «собственные» макимоно. — Так, ну что там?.. — её взгляд остановился на деревянных часах на комоде, и тут же из горла вырвался непроизвольный вздох. Скоро было нужно идти к Орочимару.              Последнее время они продолжали лёгкие тренировки, а доза лекарств Джейн заметно уменьшилась. Подсознание вновь играло против неё, купившись на «искренние» улыбки и смешки саннина. Это было мерзко, потому что Джейн понимала, насколько оно неправда, но уже даже то, что Орочимару не был злым по отношению к ней, неосознанно смягчало углы, и какой-то частью девушке начинало казаться, что с саннином можно ужиться.              Нет.              Невозможно было с ним ужиться.              Джейн видела, как «уживались» остальные из подопытных, когда обходила их вместе с Кабуто. Всё зависело от самого саннина, и ни от кого больше. То, что ей самой удалось продержаться полгода, было лишь благодаря его любопытству.              И тем не менее тактика Якуши и Орочимару работала, и Джейн переставала видеть в саннине бессознательную угрозу. Она тренировалась вместе с ним и даже адекватно реагировала, не шарахаясь.              Джейн выпила таблетку и накинула на себя шарф. С приходом зимы в подземелье стало ещё холоднее, и Орочимару расщедрился на хоть какое-то утепление помимо пухового одеяла. Девушка не удивилась бы, окажись Кабуто инициатором: как правило, именно Якуши пёкся больше всего о её здоровье. Джейн не знала, с чем это связано, но особого значения не придавала: раз делал, значит, зачем-то надо. Причин ей всё равно не скажут, а в тепле лучше, чем в холоде, поэтому жаловаться смысла не было.              По привычке проверив ловушки, Джейн закрыла дверь и натянула нарукавники. Мягкая ткань приятно прильнула к коже, согревая, и девушка, не удержавшись, провела по ней ледяной ладонью. Приятная. «Жаль, что для ног нет ничего такого, — ученица с сожалением глянула на синюшные голени и голые пальцы, в принципе забывшие, что такое тепло. От холода больные колени ныли ещё сильнее. — Хотя сейчас грех жаловаться. Атаки почти прекратились, я не мёрзну так сильно, и меня не заставляют никого убивать — несомненные плюсы, — Джейн закашлялась, когда особенно сильный порыв ветра в коридоре ударил по носу. — Убивать... Интересно, когда Орочимару вновь отправит меня на спарринг... Он ведь обязательно отправит. Не просто так он сейчас обхаживает тут, — её затрясло при воспоминании о лоскутах сожжённой кожи в зале, отвалившихся с тела. Как же мерзко они воняли. Джейн заставила себя втянуть поглубже запах шарфа. Аромат масел отвлёк и успокоил. — Не надо об этом думать. Я уже ничего не исправлю для той женщины. Она мертва. И воспоминания о ней легче ничего не сделают, — так учил Кабуто, пока Джейн лежала в лазарете. И он был прав. Жизнь ту сожалениями Джейн вернуть не могла, и единственно верным решением было принять и смириться. — И не повторять тех же ошибок», — ученица стиснула пальцы на тонкой шерсти шарфа и подтянула его край до носа. Убивать она больше не собиралась.              Дверь в кабинет Орочимару оказалась открытой, и Джейн постучалась о косяк, заходя.              — На полчаса раньше? Тебе явно не терпится в бой, — саннин оторвал взгляд от книги и хрипло засмеялся. Джейн вежливо промолчала, потому что в бой ей хотелось в последнюю очередь.              — Думала пойти по длинному пути, но перехотела, и поэтому.              Орочимару откинулся на стуле и сощурился.              — Не захотела мёрзнуть?              Джейн неопределённо пожала плечами.              — Можно и так сказать.              — По тебе видно, — наставник хмыкнул и отложил книгу в стопку других. — Бледная, как живот лягушки. Кабуто ведь принёс тебе котацу?              — Да, и я уже сегодня за ним сидела. Удобнее, чем просто под одеялом. Спасибо.              — Молодец, что догадалась его на кровать поставить, а не пол, — девушка кисло улыбнулась. Орочимару никак не мог ей забыть, как в начале она не знала, как есть суп палочками, и в итоге просто выковыряла всё ложкой для бульона.              — На самом деле это сказал Кабуто. Я такого никогда не видела, поэтому сама я вряд ли бы догадалась, как его использовать.              Орочимару прыснул и покачал головой.              — Всё ясно.              Ученица хрустнула пальцами на ноге и окинула кабинет взглядом. Ничего нового. Всё те же горы полок с книгами, деревянный шкаф в стене, стол и софа. Удивительно, как саннин умудрялся сохранять его в такой чистоте: даже на свитках, висевших на стенах, не было видно пыли. При всей хаотичности натуры, Орочимару был удивительно аккуратным. Но только у себя в кабинете — в лабораториях вечно валялись ворохи свитков, кисти с тушью и карандаши.              Джейн непроизвольно вздохнула, подумав про каллиграфию. Орочимару по-прежнему не оставлял попыток научить её писать свитки, потому что «это прекрасно учит внутреннему балансу». Джейн это учило только ненависти ко всему живому: тушь не вымывалась с кожи, и после ей приходилось ещё несколько дней ходить с чёрными ладонями и подушечками. Отдельной болью были сами символы: стоило упасть хоть одной лишней капле туши — и вся работа шла насмарку, потому что «нарушался баланс элементов». Ученица спрятала нос в шарфе, мысленно молясь, чтобы сегодня они занимались только в зале.              — Готова? — Орочимару достал пузырёк с чернилами, и Джейн смиренно закрыла глаза, кивая. — Да что ты так морщишься, — холод комнаты завибрировал от смеха саннина. — Не будем мы сегодня свитками заниматься, не будем.              — Правда? — лицо девушки удивлённо вытянулось. — А как же тушь?              — Это не тушь, — наставник закатил глаза. — Это специальные чернила.              — Зачем? — сколько Джейн ни вглядывалась во флакон, разницы заметить так и не смогла. Длинные пальцы наставника качнули пузырьком, а потом ткнули в левое предплечье. — Рука? — девушка озадаченно смотрела в тёмно-серую ткань водолазки, не понимая.              Углы губ Орочимару кольнула снисходительная насмешка.              — Вспоминай.              Лицо Джейн заходило волнами, пока глаза то сужались, то расширялись, а брови то хмурились, то расходились обратно. Она напряжённо думала, и саннин с интересом наблюдал за этим процессом. Джейн снова взглянула на его руку, сильнее нахмурилась и поджала губы, сосредоточенно размышляя. Непроизвольно скрестив на груди руки, ученица стала мелко пощипывать чёрную ткань нарукавников. Затем взгляд её вдруг замер, и цепкие глаза медленно поднялись на лицо наставника. Она догадалась.              — Татуировка?              Орочимару подавил довольную улыбку, но одобрительно кивнул.              — Это чернила для татуировок? — саннин снова кивнул, и губы Джейн чуть приоткрылись, точно в неверии. — Вы хотите сделать мне какое-то тату?              Орочимару чиркнул ногтём по стеклу флакона, и Джейн поняла, что была права: этот жест вырывался у саннина непроизвольно, когда у того поднималось настроение.              — А ты уже забыла? — обычно янтарные глаза наставника вдруг стали по-волчьи жёлтыми.              — Что забыла?              — Забыла, значит... Вспоминай. Тренировка. Уховёртки.              Джейн вновь накрыло серьёзностью, и угол её губ напряжённо дёрнулся вниз. Бледный лоб пересекли морщины задумчивости.              — Это было ещё до лазарета? — Орочимару кивнул. Снова повисла тишина, и саннин замер, отслеживая малейшую мимику ученицы. Наконец лицо её просветлело, и брови взлетели на рекордную высоту. — Тату призыва уховёрток. Вы предлагали мне когда-то её сделать.              — Да, — согласился тот, смотря с небольшим осуждением. — Долго думаешь.              Сердце девушки полыхнуло злостью, но она сдержалась.              — Просто столько всего произошло, что невозможно сразу вспомнить.              — Тебе нет смысла оправдываться передо мной: я лишь констатирую факт, — усмехнулся наставник, и Джейн захотелось от души его пнуть. Орочимару умел быть абсолютно невыносимым. Девушка промолчала, безучастно глядя на флакон в его пальцах. — Где будем делать татуировку?              Ученица сухо поджала губы и пожала плечами.              — Она должно быть поблизости, но незаметна для противников. Может, на бедре?              Орочимару скривился.              — И куда полезут уховёртки, которых ты призовёшь под одеждой на бедре? — Джейн сперва застыла, а потом, осознав, пошла пунцовыми пятнами. Орочимару, видя это, развеселился и ехидно продолжил: — Или ты этого и хочешь?...              — Не хочу, — выпалила Джейн, мечтая провалиться сквозь землю. — Тогда, может, на запястье, как вам? — Орочимару снова скривился.              — Сама же сказала, что противник не должен видеть.              — Не должен... — смущённо согласилась та. — Но под одеждой тоже нельзя... — саннин пакостно заулыбался, и о щёки Джейн вновь стало можно зажигать свечи. — Шея? — теперь наставник с уважением приподнял брови.              — Уже ближе.              Да куда ещё ближе-то. Не о голове же он говорит?              — Ключица? — неуверенно бормотнула Джейн, и саннин вздохнул с абсолютной покорностью судьбе.              — Всё понятно, — и пока девушка боролась с острым приступом ненависти к наставнику, тот кратко бросил, не открывая глаз. — На плечо.              Теперь пробрало Джейн.              — Вы же сами сказали, что не должно быть видно, — постепенно закипая, протянула она.              — А что, вся одежда без рукавов? — огрызнулся Орочимару. — Плечо — самый оптимальный вариант, потому что призванные существа легко выберутся из-под рукавов, но противник не будет знать об этом, потому что ты всегда можешь закрыть руки. Если одежда без рукавов, можно надеть пластырь или бинт. Хотя всё равно далеко не все знают о таких татуировках в принципе, — в конце Орочимару безнадёжно вздохнул, точно разочаровавшись в умственных способностях самой Джейн.              Девушка наблюдала за его устало-раздражённым лицом, не двигаясь. Саннин, как всегда, был бесспорно прав в тактике и умении разрушать.              — Поняла хоть? — Джейн кивнула и чуть не сморщилась, когда сломанное ребро вновь прострелило. — Что, всё ещё болит? — ученица едва не зашипела.              — Как вы поняли? — брови саннина многозначительно поднялись, и он хмыкнул.              — Ты только что чуть вздрогнула, как от удара в бок.              — Вот как, — Джейн была абсолютно уверена, что шелохнулась максимум на миллиметр — Орочимару обладал потрясающей наблюдательностью. — Да, бывает. Кабуто сказал, что от переломов это нормально.              — От быстро заживлённых переломов, — поправил её наставник. — Если бы ты лечилась в обычной больнице без медицинских техник, боли бы тебя вряд ли беспокоили.              Орочимару неподатливо замолчал, видимо, осознав, что в очередной раз подчеркнул себя источником всех её бед. Саннин украдкой глянул на ученицу, но Джейн лишь равнодушно смотрела на его руки, никак не реагируя. Ей и было-то всё равно на самом деле. Какая уже разница, если ничего не исправить. Кабуто даст обезболивающее, если что.              — Так что, какая рука? — ученица столкнулась с саннином взглядом. От свечей на столе его зрачки превратились в хвоинки. Джейн озадаченно дёрнула бровью, заметив напряжение в лице того.              — Это имеет значение? Давайте на левой, как у вас.              Орочимару отчего-то разозлился ещё больше, и Джейн мысленно закатила глаза: опять что-то не так сказала.              — На правой?              Саннин бросил на неё быстрый и жгучий взгляд.              — Нет никакой разницы.              — Тогда почему вы злитесь? — девушка почти пропела это, вкладывая всю отмеренную ей миролюбивость. Морщины возле глаз Орочимару проступили явнее, когда тот сощурился.              — Потому что терпеть не могу рабов, — бросил он, отворачиваясь к чернилам. Девушка вздрогнула от внезапного выпада.              — Я не считаю себя рабом.              Лицо саннина наполнилось желчью, когда он презрительно осклабился.              — Поступки громче слов.              Джейн еле удержалась от желания плюнуть в наставника и тут же сама опешила от охватившей её ярости. Слова Орочимару мало чем отличались от перепалок с Саске, но почему-то именно они доходили до самого сердца и вскрывали раз за разом одну и ту же болячку. Впервые девушке захотелось оказаться рядом с Учихой, нежели стоять и выслушивать Орочимару.              Повисла пауза, и тишина стояла плотная, как пуховая подушка — было отчётливо слышно даже горение свеч в подставках-змеях. Джейн могла бы опять извиниться, конечно, но за что? Да и Орочимару наверняка опять взбесится. Лучше промолчать и переждать момент.              В конце концов эта тактика оказалась верной: Орочимару перестал так сильно хмуриться, а морщины злобы возле рта разгладились. Он поднял на ученицу нечитаемый взгляд и внезапно вздохнул.              — Ну что ты встала? Пошли набивать татуировку.              Джейн кивнула, хотя набить хотелось лишь его морду.              

***

             Под конец «отпуска» Джейн посетила мысль, что Орочимару решил поменяться ролями с Саске. Потому что теперь изводил её только он, а с Учихой они если и виделись, то тот ничего не говорил и смотрел почти что спокойно.              К Джейн вернулась прежняя ярость на логово и саннина, как в самом начале, когда она ещё ничего не знала даже про чакру. Орочимару постоянно язвил, иронизировал и жалил, и девушка перестала понимать, за что ей прилетало. Складывалось впечатление, что он просто решил вывести её из себя окончательно и поэтому цеплялся ко всему подряд.              Девушка смутно связывала это с тем самым «ты раб», но не могла понять, в чём это проявлялось. Она старалась вести себя как раньше, однако получалось, видимо, из рук вон плохо. С уменьшением лекарств к ней вернулись эмоции, и поэтому теперь Джейн снова попала в силки страха. Понимая, что нарушала ожидания Орочимару, она предчувствовала, что грядёт буря, в которую её могут бросить в подземелья.              Поэтому поиски выхода домой вновь пришлось отложить, заменив дополнительными тренировками. Вопреки колючим взглядам Кабуто, который из раза в раз повторял, что «крепость» её тела сейчас обманчива и она обвалится в ближайшее время, если Джейн перестанет нормально отдыхать. Девушке было стыдно перед Якуши, но поделать ничего не могла: Орочимару стал ещё ядовитее, и она сходила с ума от его бесконечных ехидств и издёвок.              Это помогало на какое-то время, но лишь до первого раскрытия рта Джейн. Как только она пыталась что-то сказать, Орочимару тут же взрывался потоком желчи и успокаивался, только когда девушку уже едва не трясло от гнева.              Вся затюканная, Джейн была искренне рада выпустить пар на тренировках, бросая огнём и молниями в Орочимару. С татуировкой призыва спарринги проводить стало проще: это в самом деле было эффективнее и быстрее. Вот только саннин всё так же её побеждал, хотя затылком об пол больше не прикладывал (может, сказывались жалобы Кабуто, которому каждый раз приходилось Джейн лечить). Убивало больше всего то, что исчез последний человек в логове, с кем можно как-то было посмеяться. Если после спарринга с заключённой в Джейн сидели тупая злоба и унижение, то теперь осталось только унижение, простить которое она не могла. Хотя, судя по режущим взглядам, Орочимару и не нужно было какое-либо прощение — мысленно он подбирал эксперимент, который поставит над ней.              Джейн надоело бояться всего подряд и поэтому она решила, что если такое произойдёт, то просто убьёт себя. Она превратила пару сенбонов с ядом в серёжки и вставила в правое ухо. Если такой день придёт, она не собиралась ждать, пока её лёгкие сгниют, а сердце откажет. С принятием этого решения жить стало легче.              «Может, просто взять и уйти? Просто взять и выйти, и пусть что будет, то будет, — Джейн проглотила последний комочек риса и отставила палочки с тарелкой. — На самом деле это кажется наиболее простым и логичным вариантом. Где выходы, я знаю. Ну, три, по крайней мере. Если кого встречу по пути, скажу, что его и искала. А там просто пойду, куда глаза глядят. Таблетки для подавления стащу у Орочимару или Кабуто (он всегда их держит в одном и том же шкафу), еды немного отложу и запечатаю в свитки. В логове оставлю клона, который будет спать — никто будить не станет. Скорее всего, — рот девушки вдруг поражённо раскрылся. — Клон... Мой клон, которого они призывали! Орочимару тогда сказал отправить его в мой мир, но неужели Кабуто в самом бы деле потащился в такую даль ради этого? — сердце предательски ёкнуло. — Кого я обманываю. Они наверняка заточили его где-то здесь и теперь ставят эксперименты, о которых я никогда и не узнаю. Значит, теперь прежде всего нужно найти свиток с призывом клона... или же его самого, — Джейн застонала и закрыла лицо руками. — Господи, как же я здесь увязла, за что мне это...» — в клетке завозился Шмыг, и Джейн с трудом перевела глаза. Серая морда мыши вопросительно смотрела на неё. Девушка невесело улыбнулась.              — Плохи наши дела, Шмыг, очень плохи, — она протянула к нему пальцы и коснулась холодных прутьев. Шмыг немного подполз и обнюхал издалека подушечки. Джейн тихо засмеялась. — Я уже столько месяцев тебя кормлю, а ты всё никак ко мне не привыкнешь? Воистину дикий зверёныш.              Она потянулась за зерном возле тумбочки, и словно в замедленной съёмке увидела, как падает миска из-под риса, задетая её коленом. Джейн дёрнулась, но было уже поздно, и по комнате прокатился звон разбитой керамики. Шмыг, испугавшись шума, мгновенно юркнул под сено, а Джейн так и осталась полусидя на кровати с протянутой рукой за зерном.              — Кабуто меня убьёт.              Она тупо смотрела на серо-розовые осколки, разлетевшиеся по всему полу, и какой-то частью надеялась, что сейчас они соберутся обратно. И в этот же момент что-то невесомо двинулось сзади, и Джейн в один миг обернулась, вырывая кунай из чехла на бедре.              Дверь была приоткрыта — свет из коридора освещал обычно тёмный угол, и Джейн вспомнила, что ещё не ставила сегодня ловушки. Она метнула взгляд на стену напротив, и от неожиданности обмерла. Заключённый. Высокий, в серой робе и с припечатывавшим взглядом.              Джейн не могла понять, как он тут оказался. Никогда ещё никому из них не удавалось забраться в эту часть логова: все пропадали ещё на выходе из своих секторов, пойманные в ловушки. Девушка оторопело сжимала кунай перед грудью и всё не могла до конца решить, реален ли юноша или это галлюцинация. Тот не стал дожидаться и просто набросился. Джейн увернулась, но шок её был настолько велик, что не атаковала в ответ — лишь неверяще смотрела на сильную руку, просвистевшую мимо горла.              Заключённый вновь не стал дожидаться и выбросил вторую руку — у Джейн зарябило в глазах от внезапных линий, проступивших над смуглым предплечьем того. Девушка зажмурилась и сделала сальто назад, к противоположной стене. Что ему надо? Зачем он нападает? Может, он один из надсмотрщиков? Джейн холодно сощурилась.              — Убирайся, пока тебя не схватили и не убили, — её ледяной тон жёг, а каменное лицо прямо говорило о возможных последствиях. Но юноша лишь осклабился и, оттолкнувшись — осколки чашки визгливо хрустнули под босой ногой — перепрыгнул через кровать к Джейн.              Девушка оторопело увернулась, но затем лицо её внезапно исказилось в свирепую маску, и она с размахом выбросила сенбоны, пропитанные ядом. Заключённый успел уклониться, но Джейн была быстрее. С силой ударив его в бок, она зашипела.              — Я предупреждала, — и тут же торжествующе всадила кунай меж рёбер. Другой рукой она нацелилась в горло, но в этом уже не было необходимости.              Заключённый молча смотрел на Джейн пару мгновений, пока та проворачивала оружие в его лёгком, а потом вдруг ехидно осклабился, взметнув брови вверх.              — Недурно, Джейн-чан.              Его лицо стало быстро меняться: сначала проступила белизна кожи, затем смоляной цвет бровей и узость губ, а потом вытянулись лоб и скулы. Последними вернулись еловые глаза и длинные волосы. Орочимару мягко держал Джейн за руку, сохраняя лезвие её куная в миллиметрах от собственной одежды. Мимолётный шок быстро сменился холодом: ученица поджала губы и отпрянула.              — Вы меня проверяли.              Она констатировала это так зло и прямо, словно хотела ударить словами. Саннин улыбнулся, и девушка разглядела в его глазах уже забытый огонь уважения.              — Проверял, — покорно согласился он и даже чуть опустил голову, точно извиняясь. Его губы подрагивали в смехе.              — И как? Я прошла?              Орочимару лишь лукаво выгнул брови на язвительный тон ученицы. Она стояла, едва не трясясь от ярости, но лицо Джейн было полно жгучего, отталкивавшего льда, и на миг саннину действительно привиделось, что он её чем-то обидел.              — Ты же всё ещё здесь — значит, прошла, — саннин легко повёл жилистым плечом. Джейн это не успокоило — её взгляд стал осколочно режущим.              — А если бы не прошла, то очнулась бы уже среди подземелий, верно?              Орочимару качнул головой, почти смиренно заглядывая в глаза и вновь словно извиняясь.              — Какая теперь уже разница. Ведь победителей не судят.              На мгновенье подбородок Джейн дёрнулся, а затем её глаза наполнились какой-то смертельной яростью. Орочимару ждал, что та взорвётся или оскорблённо промолчит, но нет. Девушка крепко стиснула зубы — саннин понял это по проступившим сильнее скулам — и... засмеялась.              — Это... да. Тут я соглашусь, — она рассмеялась ещё сильнее, убирая с лица выбившуюся прядь. Пальцы, сжимавшие кунай, легко и естественно подцепили волосы, совсем не боясь задеть кожу лезвием.              Орочимару вдруг вспомнил, как девушка впервые взяла в руки оружие. Сколько неверия и трепета было во взгляде, и как саннин сам учил её выхватывать кунаи быстро из сумки на бедре. Он определённо был рад, что Джейн оказалась готовой бороться за себя и способной отнять чужую жизнь ради своей. Ему в самом деле было бы немного тяжело отправлять её на эксперименты, провались она.              Орочимару чуть посмеялся вместе с ученицей, а потом миролюбиво произнёс:              — У меня кое-что есть для тебя. В качестве подарка за успешную сдачу.              Глаза Джейн округлились, но сама она выглядела заинтересованной.              — Какой?              — Вот, — в ладонь Орочимару скользнул свиток из рукава, и мужчина протянул его ученице.              — Свиток с индивидуальной печатью?              — Нет. Распечатай и увидишь.              Джейн приняла свиток, задев ладонь саннина, и тот удивился, насколько холодны её пальцы. Даже под нарукавниками и шарфом она умудрялась мёрзнуть. Раскатав свиток по полу, ученица задумчиво окинула взглядом элементы единственной печати. На секунду брови её дёрнулись, но затем лицо вновь разгладилось, и она сложила несколько печатей, прикладывая ладонь к бумаге.              Раздался хлопок, свиток накрыло дымом, и глаза Джейн выжидательно вцеплялись в его клубья, как у орла — в добычу. Она махнула пару раз рукой, разгоняя белые облачка, и тут же застыла, уставившись в зелёную ткань. Орочимару беззвучно усмехнулся, видя недоумённую хмурость на лице ученицы.                    Джейн смахнула ещё несколько облачков и окончательно замерла, сев на пятки. Она вопросительно подняла глаза на саннина и, получив в ответ усмешку, вернулась к платью и чёрным сапогам, лежавшим поверх свитка.              Ткань была плотная, с двойным подкладом. Она не была даже зелёной — и в освещении свеч сукно выглядело насыщенным и сияло. Малахитовое — так его описала про себя Джейн. Оно всё было покрыто чёрными стежками ниток, складывавшихся в общий рисунок мелких завихрений, почти как на стенах. Девушка аккуратно подняла его в воздух, разглядывая. Сложенное, сперва платье казалось ей большим — теперь Джейн понимала, что достаёт оно примерно до середины бедра. Под ним оказался ещё обычный тренировочный костюм: плотная борцовка с сеткой поверх и угольные велосипедки, тоже плотные. Кайма платья была отделана тёмно-фиолетовым.              — Это кимоно?              — О, так в твоём мире они тоже носятся? — Джейн рассеянно качнула головой.              — Не в моей стране. А в той, где когда-то были шиноби. И они выглядят немного длиннее.              Серёжки Орочимару легко звякнули — он тоже повёл головой или кивнул (Джейн не видела за платьем).              — У нас тоже. Это специальная форма, подстроенная для тренировок. В обычном кимоно ты вряд ли побегаешь, — Джейн смутно помнила длину японских нарядов, поэтому спорить не стала. Волновало другое.              — Почему решили подарить именно одежду? Форма же есть, — девушка опустила платье и украдкой взглянула на наставника. Зрачки того вдруг расширились и тут же сузились.              — Разве тебе не нравится?              — Нравится, почему же. Спасибо большое. Просто... интересно.              Орочимару прищурился и поднял подбородок, отчего его и без того длинная шея вытянулась ещё больше. Плечи Джейн напряглись. Наконец лицо саннина пересекла широкая ухмылка, и он выдохнул, оголив клыки:              — Ты выглядишь слишком призрачной в этом тряпье.              Джейн обескуражено замерла, глядя в блестевшие насмешкой глаза. Тени ещё сильнее обрисовали то, насколько они запали, и саннин вновь был похож на выбитую из мрамора статую. Девушка тоже усмехнулась, а потом рассмеялась.              — Яркой картине — яркая оправа? — она открыла весело сиявшие глаза, и Орочимару с удовольствием подыграл.              — Как и камням, и книгам, и всему, что нужно ценить.              Они оба засмеялись. Когда Джейн перестала хихикать и разожмурилась, на лице её была почти мягкость.              — Оно и правда красивое. Спасибо.              И внезапно Орочимару улыбнулся в ответ. Без ехидства, презрения или снисхождения — лишь тонкая улыбка и приветливо изогнутые брови. И закрытые глаза. Травяные, с горевшим внутри янтарём, которые обычно впивались в собеседника, были дружелюбно прижмурены.              Это внезапно пугало.              Джейн стиснула платье, глядя в радушное лицо, но улыбнулась в ответ. Открыв глаза, она ошеломлённо увидела мирное, разглаженное выражение саннина, без яда и высокомерия. Его глаза смеялись, а губы были изогнуты в таком лёгком, целительном жесте, что не верилось, сколь острые зубы скрывались внутри. Тонкий локон упал на прямой нос Орочимару, и это окончательно выбило почву из-под ног.              Он стал таким... человеком. Саннин не выглядел как хищник или охваченный азартом учёный — он был просто мужчиной, еле улыбавшимся своим мыслям.              Джейн потрясённо смотрела на него, пытаясь увязать в голове полярно разные образы в один под названием «наставник». Орочимару тоже может так выглядеть..?              Всё исчезло быстро. Змеиные глаза сощурились, брови слетелись к переносице, а губы сложились в усмешку «я знаю лучше». Этого человека Джейн уже узнавала. Девушка внимательно посмотрела на мужчину, а затем отвернулась к платью.              — Орочимару-сама, я ещё кое-что хотела спросить.              Саннин заинтересованно выгнул брови.              — Созрела наконец, значит.              — Для чего? — Джейн удивлённо подняла голову. Орочимару откинул прядь с лица и честолюбиво улыбнулся.              — Не делай такое лицо. Ты же хочешь спросить про энергетические ямы.              Девушка сконфуженно дёрнулась, и саннину на секунду стало не по себе от этого недоумения.              — Вообще-то... нет. Я хотела спросить, пойдём ли мы снова гулять, — Орочимару опешил, но внешне лишь выгнул бровь. Джейн словила его скептичный взгляд и стушевалась, опустив вниз глаза. — Ну да, глупый был вопрос, согласна.              — Ты уж прости, но я не помню, чтобы раньше в тебе наблюдалось рвение гулять, — от прошлого дружелюбия не осталось следа. Джейн усмехнулась в ответ.              — Так и вы раньше мне платья не дарили.              Орочимару окончательно растерялся и оттого раздражённо нахмурился, сжав губы.              — Я хочу сказать, — аккуратно продолжила Джейн, увидев лёд в лице сверху. — Что людям ведь свойственно как ошибаться, так и меняться. Разве нет?              Саннин хмуро окинул её глазами. Естественно, да. Он же сам и говорил ей об этом.              — А я уже привыкла гулять с вами, и вот и подумала, что было бы здорово снова... выйти, — Джейн опять выглядела маленькой и разбитой жизнью, как и все предыдущие недели. Перемена между свирепым «я предупреждала» и увядавшим «было бы здорово» была поразительной, конечно. Орочимару раздражённо потёр переносицу и мысленно хлопнул себя по лбу. Он постоянно забывал, что перед ним подросток-гражданский, а не ребёнок-шиноби. Естественно, она будет себя так вести.              — Думаю, мы сможем выйти на днях, — отозвался он, и лицо Джейн тихо просветлело. Девушка кивнула.              — Спасибо. И коль вы напомнили...              Орочимару убрал руку от лица и устало взглянул на ученицу.              — О чём? — та осторожно коснулась рукава платья.              — Про ямы... — она открыла и закрыла рот, подбирая слова. — Есть что-то, что я уже давно никак не могу понять, — саннин проводил её молчание долгим взглядом. — Энергетические ямы ведь полезны для тренировок, верно?              — Да.              — Тогда почему вы сказали, что о них мало кто знает?              Саннин пристально посмотрел на ученицу. Начала издалека, значит.              — Потому что те, кто случайно в них попадают, сразу умирают, и тела не остаётся. Люди не могут узнать о чём-то, пока не будет того, кто расскажет им, — девушка развернулась к наставнику лицом.              — Но вы же узнали.              — Совершенно случайно.              Брови Джейн настороженно дёрнулись.              — Вы попали в яму? — саннин чуть улыбнулся.              — Нет. В течение войны мы бывали на разных территориях и однажды попали в деревню с древнейшим архивом летописей, — лицо Джейн озарило понимание, и она беззвучно произнесла: «Вот как». — Во время очередного боя здание архива пострадало, и мы разбили в нём лагерь. Там я и нашёл упоминания об энергетических ямах.              — И даже не забрали с собой? — ученица засмеялась.              — Почему же, некоторые забрал. Но на войне оружие ценнее древних свитков, поэтому много с собой взять не было возможности, — Орочимару усмехнулся. — А когда хотел вернуться забрать остальные, то здание уже сгорело.              — Вот оно что, — Джейн озадаченно взглянула на саннина, а потом вдруг нахмурилась и посмотрела в стену. — Тогда непонятно другое. Чакра — тоже энергия. Почему при её накоплении шиноби сами ещё не создали их хотя бы на той же войне?              Орочимару выгнул обе брови.              — Я помню, что важно количество! — раздосадовано воскликнула Джейн, видя у саннина немое «ты упала что ли?». — Но неужели при использовании мощных техник, для которых требуется огромный объём чакры, мы не нарушаем ткань пространства? — саннин внимательно сощурился.              — Ты говоришь?..              — Да, о биджу. Ведь они сами и есть чакра, а значит, энергия!              Воздух вокруг всколыхнулся, когда Орочимару сел на корточки перед Джейн и поднял ладонь левой и указательный палец правой рук.              — И то и другое — части одного. Но в чём между ними разница?              Ученица растерянно заглянула в лицо саннина, а потом сосредоточилась обратно на руках.              — Мм... Ладонь шире и больше. Пальцы тоньше и слабее.              — Верно. Но, — наставник усмехнулся и взял чистый лист, упавший с кровати. — Ладони могут делать так, — он схлопнул между ними бумагу. Та шелестнула, но осталась целой — только по краям, где были рёбра ладоней, появились вмятины. — А палец, — Орочимару натянул бумагу, — может так, — и одним рывком прорвал её мизинцем. Глаза Джейн округлились.              — Биджу слишком большие по размеру, но не объёму, — сражённо выдала она.              — Скорее, не по концентрации. Помнишь, я говорил, с чего начинается яма? — Джейн кивнула.              — С крупиц.              — Да, а значит...?              — С точки.              — Да. И вся масса остальной энергии продолжает давить именно на эту одну точку в пространстве.              Девушка молча смотрела на лист в руке наставника, а затем вновь нахмурилась.              — Но подождите. А почему тогда при перемещении не происходит подобных переходов? Ведь это тоже перемещение через пространство с концентрацией энергии.              Усмешка Орочимару стала почти ласковой. Ситуация сильно напоминала ему начало занятий с Джейн, когда та задавала тысячу и один вопрос за час. Саннин перевернул листок горизонтально.              — Дзюцу перемещений позволяют передвигаться вдоль одного пространства, не нарушая его потоков, — он провёл пальцем по длине листа, фиксируя начальную и конечную точку. — Ты не можешь выйти за его пределы, сколько чакры ни прикладывай. Ямы же, — он снова поставил лист вертикально, — нарушают границы мира, как стены в коробке или ящике. Всё дело в направлении. Перемещение идёт вдоль пространства, а яма — сквозь.              Судя по лицу, Джейн явно потеряла дар речи.              — Получается... Яма — это скопленная энергия «сквозь», рвущая всё, что находится рядом с энергией «вдоль»? — саннин ухмыльнулся.              — Выходит, так.              Девушка с чувством вскинула руки, ударяя себя в грудь.              — Тогда почему она не разрушила ни меня, ни что-либо ещё в моём мире?! — саннин подумал пару секунд, а потом перевёл глаза обратно на ученицу.              — Говоря об этом... Правильнее сказать не «яма», а «дыра», — Джейн притихла, не понимая ход мыслей. Орочимару кивнул подбородком на кунай рядом с её ногой. — Подай, — поймав его, саннин проткнул лист насквозь ещё раз. — Кунай — это и есть энергия, — не убирая лезвия из дыры, Орочимару поднёс бумагу ближе к Джейн. Та задумчиво нахмурилась.              — Хотите сказать, с одной стороны энергия может только входить, а с другой — выходить?              Орочимару вытащил лезвие и повернул лист ребром.              — Когда энергия прорывает пространство, она оставляет дыру. Энергия миров, находя эту дыру, начинает течь в неё, превращаясь в поток «сквозь». Энергия другого мира блокирует этот поток и получается яма, в которой смешиваются энергии двух миров.              Джейн окаменела.              — Получается... есть места, где можно свободно войти вместе с потоком, но не свободно выйти, прорываясь сквозь смешанные энергии в яме.              — Именно, — саннин кивнул. — Вы с Саске-куном вошли через поток. Выйти можно только через яму. Через них мы и тренируемся.              — Достаточно неудобно, — заметила девушка.              — Что ты имеешь в виду?              — Ради одной тренировки идти так далеко, да ещё и потом восстанавливаться от неё.              Орочимару усмехнулся, соглашаясь.              — Что поделать. Могли бы сделать сами — использовали бы, — Джейн вдруг дёрнулась, как от внезапного укола.              — Сделать самим яму? — саннин медленно пожал плечами, разминая мышцы.              — Если бы. Но, как я уже и говорил, для неё нужно огромное количество энергии, которое надо сжать в одну точку, поэтому нет.              Джейн покачала головой.              — Понятно. Спасибо, что объяснили, — она улыбнулась и уставилась куда-то сквозь наставника. Саннин прищурился.              — Это всё, что ты хотела узнать?              Ученица пару секунд помедлила, глядя, будто в прострации, в одну точку, а потом подняла глаза на Орочимару.              — Что вы сказали? — саннин еле удержался от раздражённого вздоха. Всё было как обычно.              — Неважно, — он поднялся на ноги, и Джейн подскочила вслед за ним. — Завтра начинаем в девять, с Кабуто вы встречаетесь только в шесть, — голова девушки удивлённо подалась назад.              — Кабуто-сан опять идёт за лекарствами?              — Это тоже неважно, — вяло возразил наставник. Джейн усмехнулась. Чем дольше она знала Орочимару, тем неохотнее он хотел что-то объяснять. Сначала девушка переживала, думая, что просит как-то не так. А потом до неё дошло, что саннину просто лень. И успокоилась.              — Мне важно всё!              Орочимару закатил глаза, прыснув.              — Тогда завтра спросишь сама. Спокойной ночи, — ученица проводила его насмешливым взглядом.              — Спокойной ночи. Спасибо ещё раз, — идиотская привычка, которая здесь считалась нормой. Орочимару напоследок взглянул на Джейн и, тепло усмехнувшись, беззвучно закрыл дверь.              Джейн долго смотрела в её разбухшее от сырости дерево, а потом, спустя несколько минут, из неё медленно, словно прорываясь, стали вылетать смешки. Сперва тихие, бесцветные, но затем — отчётливые, злорадные. Девушка быстро зажала рот одной рукой, другой прижимая к груди платье. Ей удалось. Ей удалось. Удалось. Она это сделала. Она переборола себя и разыграла всю эту сцену.              Джейн сделала несколько шагов к кровати, на которой валялось перевёрнутое котацу, и, не удержавшись, всё же согнулась пополам, борясь с приступом истеричного смеха. Возле кровати валялись мелкие осколки разбитой рисовой чашки. Джейн отпустила платье и зажала себе ещё и нос, давя хохот. Она поняла, что это Орочимару, а не заключённый, с самого начала.              Не удержав равновесия, девушка опустила одну руку на пол и продолжила беззвучно заливаться на корточках. Это была истерика. Сдавив одной рукой нос и рот, второй Джейн упёрлась в осколки на полу. Кожа её ладони, будучи реальной, уже порвалась от острых углов обломков и теперь кровоточила. Но не кожа босых пяток «заключённого», вдавившего осколки в пол, и всё равно не порезавшегося.              Джейн сразу заметила это, потому что в миг, когда «заключённый», оттолкнувшись, раздавил обломки, внутренне содрогнулась, представив эту боль. Но Орочимару не чувствовал её: под иллюзией «босых» пяток скрывалась подошва ботинок. Порезать которые осколки не смогли, и поэтому не было никаких кровавых следов. И тогда Джейн всё поняла.              Даже гении не могут учесть всего, и сегодня, благодаря одной мелочи, ей удалось обыграть одного из них. Девушка перестала смеяться и подняла торжествующий взгляд.              Орочимару сказал, что нельзя создать самому энергетическую яму. Но он ничего не говорил про мгновенное прорывание пространства.              Теперь ей лишь нужно было найти способ выполнить это.