...и немного магии

- Толстый жирный ублюдок! Проваливай отсюда! Давай-давай, хватай свой толстый зад и уёбывай!.. … Я резко дернулся и, не успев толком проснуться, сел на кровати, потирая дрожащими руками мокрое лицо. Черт, я опять плакал во сне. Как в детстве, когда все обиды, скопившиеся за целый день, неосознанно выплескивались через быстро сменяющиеся сновидения, где ничего, кроме тоски и безнадеги, не было. Лживые друзья, приторно-слащавые родственники, презрение со стороны ровесников. Нелюбовь одноклассников – ко мне они испытывают исключительно страх из-за моих тяжелых кулаков. Мне казалось, что это осталось в далеком детстве. Ан, нет, я вновь попал в водоворот, где то и дело проскальзывало: «жирная свинья». И шансы у меня выбраться из этой западни практически равны нулю. Сердце с бешеной скоростью билось в груди. От резкого выброса адреналина в кровь виски ломило, голова кружилась, а рот наполнился противной тягучей слюной. Не раздумывая, я сплюнул прямо на пол. Меня колотило словно в лихорадке.Запустив ледяные руки в коротко стриженые волосы, я с силой сжал пальцы в кулаки и, тихо поскуливая, принялся драть их вместе с корнями. Чтоб было больно… Чтобы отпустило… Чтобы забылось… Эти чертовы сны меня в конец доведут до ручки. Время от времени они появляются с завидным постоянством, грозясь в скором времени превратить меня в законченного неврастеника. За последние полгода я стал бояться собственной тени, шарахаясь от каждого шороха, каждого чужого прикосновения, каждого незначительного смешка, косого взгляда, невзначай брошенного в мою сторону. Я тут же вставал в боевую стойку – тело реагировало мгновенно. Порой мне начинало казаться, что я тихо схожу с ума… Откинув тяжелое одеяло, я опустил ноги на пол. Немного посидел, ссутулившись, опираясь локтями в колени, приводя сердцебиение и дыхание в порядок. Вдох – задержка – выдох. Вдох – задержка – выдох. 2-4-2. На каждый удар сердца. Постепенно все пришло в норму. В этот раз управился быстро. Минут за десять. А первое время и часа было мало. Невольные тренировки сделали свое благое дело. Наш тренер по боксу мистер Уэйанс частенько повторял мне одну фразу: «Преодоление трудного начинается с легкого, осуществление великого начинается от малого, ибо в мире трудное образуется из легкого, а великое - из малого».* Я долго не мог понять, что он пытается этим сказать, раз за разом вдалбливая ее в мою голову вместе с мощными ударами во время спарринга: два левых кроса в корпус - мощных правый крюк в челюсть. Только успевай уворачиваться. И, кажется, дошло... Хлопнув ладонями по коленям, тяжело поднялся с кровати и как был в трусах, откинув в сторону ненужный халат, не надевая тапки, босиком направился к двери. Толстый ковер заглушал шаги. Я вообще научился по ночам ходить тихо-тихо, словно кот. Под моим китовым весом не скрипнет ни одна половица – настолько хорошо я изучил дом, в котором живу. Могу пройти его с закрытыми глазами, не задев ни единой вещицы. Проскользнуть мимо родительской спальни, зная как чуток сон у моей дорогой мамаши. И прямиком на кухню. Вот и сейчас мой путь лежал именно туда. К холодильнику, где стоит большая кружка молока, приготовленная мною заранее, и несколько пышных булок, накрытых салфеткой. Тихо щелкнул магнитный замок серебристой дверцы, лицо на мгновение освещается маленькой лампочкой, и вот я уже возвращаюсь обратно, крепко держа в руках доверху налитую кружку, сверху которой лежит блюдце со сдобой. Все так же по-кошачьи поднимаюсь по ступеням вверх, перешагивая особо скрипучие. Думаете, я хочу есть? Не угадали. Заглушаю страхи едой? Опять нет. Равнодушно пройдя мимо двери, ведущей в мою огромную комнату, подхожу к самой дальней в коридоре и тихо стучусь: - Открой, это я… Тихий скрежет ключа в замочной скважине, щелчок поворачиваемой ручки - и я на месте. - Привет, кузен. - Здравствуй, Гарри… *** …Я не помню, когда это началось, что я стал приходить к нему в комнату по ночам. Возможно, с того момента, когда я впервые осознал, что когда я голоден, мой двоюродный брат может испытывать точно такую же потребность. Поскольку мои родители люди слегка… неадекватные по отношению к свалившемуся на их головы новоявленному родственничку ещё в пору нашего с ним младенчества, то он частенько оставался без ужина, запертый в чулане под лестницей, где у него стоял топчан, горела маленькая тусклая лампочка под потолком, да висели кособоко прибитые к стене грубо сколоченные полки, на которых сначала стояли мои сломанные игрушки, со временем сменившиеся на тонкие тетрадки и учебники. Первую свою вылазку я совершил примерно года в четыре, когда мне посреди ночи до жути захотелось яблока – большого, румяного, ароматного, с такой тонкой кожицей, что сквозь нее можно было увидеть маленькие темные зернышки, из которых соседские девчонки делали бусы, нанизывая на длинные нити раскрашенные ядра лаком для ногтей, втихаря стащенным у беспечных мамаш. Полная тарелка восхитительных фруктов стояла прямо в центре обеденного стола, заботливо прикрытая накрахмаленной салфеткой. От нее исходил такой одуряющий запах, что мне непременно захотелось заполучить одно, не дожидаясь утра. Поскольку кричать посреди ночи, чтобы мне в срочном порядке принесли яблоко, я не отважился – папаша мой скор на руку и подзатыльник – это меньшее, на что я мог рассчитывать, - мне пришлось тайком пробираться через спящий дом в полнейшей темноте. Возвращаясь обратно с заветной добычей, я услышал странный звук, доносящийся из-за маленькой двери, за которой находился Гарри. Привстав на цыпочки, я, едва доставая пальцами до щеколды, попытался ее открыть. Пара попыток, и она поддалась, медленно выходя из паза. Потянув за ручку, я проскользнул в приоткрытую дверь. На старых простынях, небрежно брошенных на кровать, ничком лежал худенький мальчик и тихо всхлипывал, обнимая плоскую комковатую подушку. Я знал, что это – Гарри Поттер, мой кузен, с которым мне, почему-то строго настрого было запрещено играть. По большому счету, я его практически днем никогда не видел. До обеда он помогал маме, выполняя всевозможные поручения, после обеда работал в саду, пропалывая бесконечные грядки с матушкиными цветами. К вечеру он так уставал, что, получая кружку холодного чая и кусок хлеба, намазанного маргарином, едва перебирая ноги, добредал до своей каморки и там, съев свой скудный ужин, замертво падал на кровать. И до самого утра его не было слышно. В этот раз он плакал. Я присел на его кровать и осторожно погладил по голове. - Ты что плачешь? – склонив голову на бок, я громко хрупнул сочным яблоком. Он вздрогнул и тут же замер. Медленно повернул голову в мою сторону. И я впервые увидел его глаза без дурацких круглых очков – огромные, зеленые, светящиеся изнутри, словно в них плескалась магия. И розоватый шрам, обычно прикрытый лохматой челкой. - Ничего, - просипел он, шарахаясь от меня в сторону, забиваясь в дальний угол кровати. - Так не бывает, - я снова сделал большой укус и посмотрел, как он с жадностью смотрит на обгрызенное яблоко, сочащееся соком в моей руке. – Хочешь? – я протянул руку с надкусанным плодом в его сторону. Он усиленно замотал головой, крепко зажмурив глаза. - Как хочешь, - я равнодушно пожал плечами, слезая с кровати. И в этот момент раздалось жуткое урчание пустого желудка – Гарри в панике прикрыл руками живот, с испугом глядя в мою сторону. - А вот и врешь! – победно заявил я, насильно впихнув фрукт в его руку. Он на мгновение застыл, а потом молниеносно впился в красноватый бок зубами, млея от удовольствия. Я еще немного посидел рядом, наблюдая, как он расправляется с яблоком. Вскоре от него ничего не осталось. Даже огрызка. Только маленький хвостик. Решение пришло молниеносно. - Ты сиди тихо, - прошептал я, слезая с кровати на пол. – Я сейчас приду. В ответ Гарри едва кивнул головой. Я пулей рванул на кухню. Открыв холодильник, как мог, достал бутыль с молоком, оторвал от связки жирную сардельку и цапнул с тарелки ломтик сыра. Взял с полки самую большую кружку, щедро налил в нее молока, оставляя на столе белые лужицы, отломил кусок от хлебного багета и, водрузив еду на тарелку, не спеша, чтобы ни единой капли не капнуло на пол, направился обратно. Гарри ел жадно, торопливо засовывая огромные куски хлеба в рот, запивая молоком. Сардельку даже чистить от кожуры не стал. Так и смолол ее за милую душу. А сыр ел медленно. Смаковал, прикрыв глаза. - Ты так любишь сыр? – удивился я. - Не знаю… - не открывая глаз, он откусил еще кусочек. – Никогда не пробовал до этого дня. - Тогда я тебе еще принесу. Его в холодильнике столько! И тут Гарри улыбнулся. Я никогда не думал, что он может так улыбаться… Словно ангел. У меня слова застряли в горле на полуслове. - Не надо, а то тетя Петуния завтра начнет ругаться. - Не станет, - я беспечно махнул рукой. – Скажу, что это я съел. Облизав пальцы, Гарри на коленях пододвинулся ко мне поближе и обнял за шею руками. - Спасибо, Дадли. Спасибо. - Его теплое дыхание шевельнуло мои волоски на затылке, отчего стало щекотно, и я хихикнул, передернув плечами. Мы сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу, словно два одиночества. И я впервые почувствовал себя защищенным. От Гарри исходило какое-то странное, почти фантастическое тепло, от которого становилось легко и спокойно на душе. Наутро разразился скандал. Мама рвала и метала, вопя на весь дом, что кто-то ночью залил всю кухню молоком, раскрошил хлебные крошки по полу и оставил незапертым холодильник, от чего возле него образовалась огромная лужа. Папа застыл над кузеном, потрясая перед его носом здоровенным кулаком, в котором был зажат широкий ремень. Гарри, прикрыв голову руками, только всхлипывал, не произнеся ни слова. Зевая, я спустился вниз по лестнице, как всегда специально громко топая ногами, чтобы слышал весь дом. - Что вы так кричите? Я аж проснулся, - мой недовольный голосок заставил обоих родителей умолкнуть. Мать тут же засуетилась, подбежала ко мне и взяла на руки. - Дадли, солнышко, прости. Мы не хотели тебя будить, - каждое слово сопровождалось поцелуем в щеку, а я только морщился и отирал лицо ладошкой. Я перевел взгляд на кузена: глаза его были зло прищурены – в них сверкали всполохи. Губа закушена, а руки сжаты в кулаки. Он всего одно мгновение глянул в мою сторону, и опустил голову. - Но разбудили, - поворочавшись на руках у матери, я обнял ее за шею. – Мама, а можно ты ночью будешь оставлять свет в коридоре? – как можно невиннее попросил я. - Что такое, сынок, - заволновался отец. – Ты боишься темноты? Он отвернулся от Гарри, и кузен еле слышно глубоко вздохнул. - Нет, - улыбнулся я. – Я боюсь умереть с голоду. - Как? – всплеснула руками мать, и я соскользнул на пол. – Это ты ночью был на кухне? От удивления она то и дело открывала рот, качая головой, подперев ладонью щеку. От этого кудряшки на ее голове подрагивали, а сам она была похожа на китайского болванчика. - Я, - подойдя к столу, я принялся пальцем размазывать молочные лужи по столешнице. – Если хочешь, чтобы твой стол был чистый, ставь мне на него на ночь молоко и бутерброды. Охнув, мать схватилась за полотенце и принялась им отирать мои липкие ладони. - Ты мой хороший. Все будет так, как ты захочешь… Только не сердись, дорогой. Родители засуетились вокруг меня, вмиг позабыв о Гарри. Я украдкой глянул в его сторону – он улыбался. Это была наша первая с ним Большая Тайна… *** …Сунув кузену в руки кружку с молоком, я устало уселся прямо на пол, опершись спиной о кровать. Гарри, откусив кусок булки – его молодой растущий организм все время требовал еды, – запил его молоком. Прикрыв глаза, я подтянул ноги к груди и уперся лбом в колени. Плечи мои слегка подрагивали то ли от прохладного ветерка, то ли от ночного ужаса. Послышался стук фаянса о деревянную поверхность, шуршание ткани – на мои плечи опустился колючий плед – и тихий голос рядом: - Что, опять кошмары? Я кивнул головой. - Понимаю. – Тихий вздох рядом заставил повернуться. – Я тоже мучаюсь. Правда, теперь уже не так сильно. Потому что знаю, это всего лишь воспоминания. В клетке ухнула сова. Большая. Серая. А ведь еще совсем недавно в ней жила белая полярная. Я как-то спросил у кузена, куда он ее дел? Гарри вмиг помрачнел, нервно дернув плечом. Видя, как ему больно и неприятно, больше я эту тему не поднимал. - А что тебе снится? – Я накрыл брата второй половинкой пледа, когда он примостился рядом со мной. - Война, - выдохнул он. - Ваша? – обняв Гарри за плечи, я прижал его к себе. Легкий кивок головы, и у меня создалось стойкое впечатление, будто по спальне прошелся ледяной ветер, вмиг выдув все тепло, которое впитала в себя комната за бесконечно длинный, жаркий летний день. Это была еще одна наша Тайна… …Я много чего знал о параллельном мире, в который каждый учебный год возвращался Гарри. Когда нам было лет по пятнадцать, на летних каникулах мне не раз приходилось успокаивать бившегося в судорогах кошмарного сна брата, чтобы родители ничего не услышали. Порой его истерики доходили до предела, и я, заламывая ему руки, чтобы он не поранил себя, и, зажимая ладонью его рот, держал до тех пор, пока приступ паники не отпускал его из своих мерзких липких когтистых лап. Потом он вмиг обмякал в моих руках и впадал в глубокий сон. Уложив Гарри на кровать, я заботливо укрывал его тонким одеялом и, убрав в комнате беспорядок – отец любил врываться к нему в комнату ни свет ни заря, чтобы разбудить, громко рявкнув у того над ухом, - тихо возвращался к себе. Однажды после очередного нервного срыва я поинтересовался, почему он не наложит на комнату заглушающие чары? - До совершеннолетия мне запрещено пользоваться магией в маггловском мире, - просто ответил он. – А иначе… - Что? – ничего особенного, обычное любопытство. - Я с треском вылечу из Хогвартса, - скривился он. – И это произойдет быстрее, чем я успею произнести «квиддич», – он грустно усмехнулся чему-то своему. - Прости, я совсем замучил тебя своими… проблемами. Я открыл окно, чтобы было легче дышать. Ночная прохлада тонким ароматом цветущего сада и трелями неугомонных цикад ворвалась в комнату, остужая разгоряченные молодые тела. - Ерунда, - я забрался на подоконник и свесил ноги на улицу. – А почему не воспользуешься одной из своих микстур? - Зельем? – поправил он и рассмеялся. – Слышал бы сейчас тебя наш профессор Снейп. Он самолично сцедил бы яд со своего языка и влил тебе в рот. Назвать его любимые детища дешевыми микстурами! Вмиг распознал бы разницу. Я поежился, представив себе нашу химичку – толстую жабоподобную миссис Шелл. - Он - ваш учитель химии? Гарри вздохнул и, растрепав рукой челку, прошептал: - Северус Снейп - профессор Зельеделия. Талантливый Мастер Зелий и… редкостная сволочь. Одним словом, ублюдок. - При этом щека его дернулась, и он рукой пошарил вокруг себя словно в поисках волшебной палочки. – А еще он похож на старую летучую мышь, - голос практически сошел на нет. Мне пришлось поднапрячь слух, чтобы разобрать, что он там бормочет себе под нос. - Так он еще и злобный старик? – С каждой фразой Гарри мне становилось все любопытнее. Было в них что-то такое… Такое… Знакомое? Я ни как не мог уловить, что именно меня смущает в словах Гарри: то ли тембр голоса, становящийся хриплым при произношении странно-шипящепроизносимого имени учителя, то ли выражение лица, на котором вырисовывалась мечтательная улыбка. - Ага. Ему уже тридцать пять… - зеленые глаза при этом странно сверкнули. В общем, я так и не разобрался в своих догадках, отложив думки на потом. Упершись затылком о косяк оконной рамы, я, отколупывая с подоконника потрескавшуюся краску пальцем, проворчал: - Ну, это еще ничего. Вот нашей жабе уже лет сто, пожалуй. Она, наверное, еще Черчилля в пеленках видела. – Немного помолчав, я спросил Гарри. - А почему не выпьешь это… как его там… Какоготоснанепомню? - Сна без Сновидений? – Я склонил голову на бок, ожидая ответа. – Нельзя. Боюсь пропустить что-нибудь важное, - вздохнул кузен. - Что может быть важного во снах? - Информация. Странный это был разговор. Я видел, как Гарри мечется между желанием рассказать мне что-то, и при этом не решается. Он сидел на кровати, зажимая ладони между ног, склонившись так низко, что практически упирался лбом в колени. Со стороны могло показаться, что у него болит живот, но я точно знал: у Гарри эта поза всегда обозначала крайнюю степень смущения. Словно он ждал удара под дых, и поэтому защищался, как мог. Я не стал его расспрашивать дальше. Перекинув ногу через подоконник в комнату, спрыгнул на пол и направился к двери. Придет время, сам все расскажет. Я умею ждать. - Спокойной ночи, кузен. - Спокойной ночи, Дадли… …- А ты здорово похудел, Дадли - Гарри искоса глянул в мою сторону. – И сигаретами от тебя несет, как от старого морского волка. – Я напрягся. – Колись, что случилось? Я совсем забыл, что с Гарри мы не виделись целый учебный год. Кузен вернулся домой всего несколько недель назад. Едва Гарри переступил порог нашего дома, он скользнул взглядом по холлу, левая бровь его как-то странно дернулась вверх, а губы сложились в тонкую нить. Окинув меня с головы до ног пронзительным взглядом, ничего не говоря, торопливо потащил объемный сундук наверх. Даже не поздоровался. - Привет! Тебя можно поздравить с окончанием школы? – запоздало крикнул я ему вслед. Он вмиг ссутулился и, не оборачиваясь ко мне, ответил: - Нет. Я остался на второй год. - Как?! – невольно вырвалось у меня. - Вот так. - Гарри устало поднимался вверх по лестнице, и я заметил, что он заметно хромает, припадая на правую ногу. Из-под рукавов на обоих запястьях рук виднелись белые бинты с бурыми пятнами. Волосы тусклые и всклоченные. Кажется, на щеке я приметил свежий шрам. - Постой! – я бросился по ступеням вслед. - Потом, Дадли. Потом… Я очень устал. Я замешкался еще секунду, но, увидев, как он сморщился, чуть заметно прижимая локоть к левому боку, в одно мгновение отбросил все сомнения. - Давай я хоть помогу дотащить вещи до твоей комнаты. Он обреченно вздохнул и обернулся. Я вздрогнул: это был не тот Гарри, которого я знал столько лет. Пустые глаза, испрещенное мелкими шрамами лицо, нервно подергивающееся веко... - Давай, - нехотя согласился он. Я схватился за ручку сундука и потянул вверх на себя. Мы сделали пару шагов, и Гарри вдруг остановился. Кованые грани больно ударили его по бедру, но он, кажется, этого не заметил. Глядя куда-то поверх моей головы, он спросил: - Скажи, тебе о чем-нибудь говорит дата: второе мая? Это прозвучало как удар наотмашь по лицу. Я внутренне сжался, но сделал вид, что задумался. - Ураган был. Деревья прямо с корнем вырывало и бросало на крыши домов, машины расплющивало, словно яйцо всмятку. Молнии рассекали небо, как мясник кабанью тушу: все вокруг буквально горело огнем, раскаты грома были настолько сильные, что разрывались барабанные перепонки. Ливень все сметал на своем пути. Много людей погибло. - Да, много… - Он сделал несколько шагов, а потом тихо сказал: - Ты запомни эту дату, братец. Я тебе потом все расскажу. Я не знал, что случилось у него в его мире. На фоне этого все мои проблемы казались мелкой песчинкой в центре пустыни на вершине бархана. Но свое второе мая я запомню надолго… …И вот сейчас он сидел рядом со мной и пытался выудить все, что у меня произошло за последнее время. - Давай, кузен, не молчи. Сразу станет легче. Ага, станет, как же… О таком не говорят. Никому. Никогда. Ни за что… Я почувствовал, как меня вновь начинает сотрясать лихорадка. - Я не могу, - глядя в пустоту, я принялся пальцами перебирать край пледа. - Почему? – удивился Гарри. – Ты мне не доверяешь? – в голосе послышалась обида. - Доверяю. Но рассказать не могу. – И чуть слышно добавил: - Прости. - Неужели так страшно? – скривился он, сверкнув в мою сторону холодным взглядом. Если бы мне сейчас за шиворот насыпали целую кучу льда, и то арктический холод пронзил бы меня намного мягче, чем его глаза-ледышки. - Так стыдно, - хлюпнув носом, я уткнулся лбом в его плечо. - Мерлин, да что могло произойти с тобой настолько постыдное, что ты весь трясешься, как осенний лист? – приподняв пальцами меня за подбородок, он в упор посмотрел мне в глаза. Я невольно поежился. – Язык не поворачивается? Я усиленно замотал головой, чувствуя, как слезы начинают застилать глаза. Не могу я ему сказать. Не могу. - Тогда давай поиграем в «угадайку». Я буду задавать вопросы, а ты отвечать: да или нет. Я равнодушно пожал плечами. - Хорошо. Ты набрал самый низкий экзаменационный балл в классе? Я мотнул головой. - Послал нахрен Мардж? Я вновь замотал головой. - Вляпался в криминальную историю? Я скривился. - От тебя залетела девчонка? Ответом ему стал тяжелый вздох: если бы... - Что для парня может быть столь постыдное, что он бледнеет только об одной мысли об этом? – Гарри потер ладонями лицо. – Если только… Он немного помолчал, решая для себя какую-то одному ему понятную задачу, а потом мягко так, словно у младенца, спросил: - Может… Я сам? Ты мне позволишь? Я понятия не имел, что он там «сам», но обреченно махнул рукой, мол, делай, что хочешь. Гарри осторожно взял в ладони мое лицо и близко-близко приблизился ко мне. Я инстинктивно дернулся назад. - Расслабься, - прошептал он. – Я ничего тебе не сделаю. Позволишь мне применить легилименцию? - Ч-чего? - Я просто прочту твои воспоминания. - А ты можешь? – Черт, это попахивало какой-то научной фантастикой. - Да. Меня учили самые лучшие легилименты магического мира. Это не больно. – Его голос убаюкивал, и я невольно расслабился. - Ты уверен? - Да… Я сам испытал это на себе. Конечно, было бы проще, если б у нас был думосбор, но… придется воспользоваться тем, что есть. Взвесив все за и против, я нехотя согласился. Уж лучше он сам, чем я. Рассказчик из меня никакой. А эмоции до сих пор фонтаном бьют через край. - Ты страшный человек, Гарри. - От осознания его реальной силы мне стало нехорошо. – С такими умениями, как у тебя, ты мог бы стать повелителем всего человечества на Земле. - Знаю, - он подул мне в лицо и стер подушечками больших пальцев с моих висков соленые капли слез. – Из меня мог бы получиться самый жесткий диктатор или самый сильный Темный Маг последнего тысячелетия. Но я слишком устал от бесконечной борьбы. Поэтому я вернусь в свой мир. К… Не важно. Теперь расслабься, внимательно посмотри на меня, раскрой свое сознание… Каждое его слово окутывало мой разум серебристой дымкой небытия. Руки с колен упали на пол. Плед соскользнул с плеча. Дышать стало затруднительно. Распахнув веки, я посмотрел в зеленые, окаймленные черными прямыми ресницами глаза кузена, в которых играли всполохи, и… утонул в них.