***
Дело близилось к вечеру, сумерки стали опускаться на землю, равномерно окрашивая небо. Кларк сидела за столом с чашкой кофе, размеренно переворачивая страницы новой книги по физике, безучастно подперев рукой щеку. – Как тебе? – подошел сзади парень, целуя в макушку объект своего очарования. – Книга полное разочарования, – обреченно откинулась на спинку стула, поднимая глаза. – Не мучай себя, – он прошел дальше, ставя чайник. – Главу добью и всё, как раз и кофе закончится, – парень кивнул. –Хорошо, а я пока пойду на веранде посижу, – схватив старую ненужную кружку, он стал химичить, – присоединяйся,– подмигнув, он вышел. Небо покрылось румянцем, добавляя пигмента облакам с каждый мгновением. Парень осмотрелся. После того, как все оставшиеся члены семьи съехали, Харгривз всерьез занялся ремонтом. Его больше волновала внешняя часть дома, тем более он всегда мечтал о веранде. Забор он быстро заменил, установив трехметрового гиганта, а затем занялся внутренним двором. Не без удовольствия он теперь расхаживал там, словно старик, полностью довольный собой. А когда Мари переехала сюда, то подсказала, что веранда станет уютнее с качелями и садом, за который она самолично возьмет ответственность. – Когда в доме мужчины появляется женщина – он заметно преображается, – по-доброму улыбнулись друг другу грузчики, которые затаскивали огромную коробку, вскоре превратившуюся в долгожданные, для Мари, длинные качели. – Это вы, ребята, кого имеете в виду, – в два раза шире улыбнулась им Кларк, – дом или мужчину, – они захохотали вместе, наблюдая за недовольной физиономией Пятого, отнюдь не сразу уловившего тонкую ниточку этой игры слов. Этот риторический вопрос оставался в голове Пятого долгие месяцы, и только сейчас он, кажется, в полной мере осознал, что преображаются оба: и дом, и мужчина. Каждый по-своему, с разной степенью интенсивности, но меняются. Однако в случае человека глагол "меняться" не совсем уместен, ведь известная пословица гласит: "Люди не меняются". Хорошо, в таком случае, человек раскрывается с других сторон, ранее ему не известных по разных причинам: не те обстоятельства, не то место, не то окружение - да всё, что угодно. Харгривз просто радовался, что с ним это однажды произошло, и процесс не прекращается. От этой мысли душа наполнилась теплом, переливаясь через край, разливаясь по венам, чтобы достать до каждого участка тела. Мотнув головой, он опомнился и как бы не взначай, не проходя вглубь двора, остановился у лестничных перил, окидывая взглядом всё, что происходит за его спиной. Кларк поднималась из-за стола. Отлично. Так драматично на траву он не падал никогда, при этом специально громко разбивая чашку о маленькую плитку. Пытался разыграть всё максимально естественно, выбивая из себя вздох отчаяния. Долго ждать не пришлось, буквально через секунду послышался быстрый мелкий шаг. – Боже, Пятый! – она кинулась к нему, присаживаясь на колени. На этом моменте он уже был в обмороке, изо всех сил пытался не смеяться, убеждаясь в очередной раз, на какой абсурд ему порой приходится идти из-за её упрямства. А ведь этого можно было избежать. Судорожно бегая умелыми пальцами сначала по артерии, затем резко приложив их на ручной пульс, а потом и вовсе прислонившись ухом к его груди, она с облегчением вздохнула. А парень испытал высшую степень удовольствия, ну что за блаженство: твой любимый человек прижимается к тебе и ты чувствуешь его тепло. Молча переложив голову с травы себе на колени, она положила руки ему на щеки, кажется, совсем позабыв про то, что случилось в прошлый раз при тех же прикосновениях. – Солнце моё,– она не убирала руки, лишь наклонилась для поцелуя, – просыпайся. Пятый почувствовал волны безмятежной любви и ласки, как будто бы сочащиеся сквозь руки, но ждал другого. Ну же, пусть скажет что-нибудь. – "Поднимайся",– раздалось у него в голове. На этот раз Кларк молчала, он был в этом уверен. Пятый подумал про Мари в своей голове так, какую он её видел в своих глазах, образы стали мелькать теперь не только в его голове. Девушка вздрогнула, как ошпаренная убирая руки с его лица. – Вот видишь, – Пятый по очереди стал открывать глаза, наконец, улыбаясь, – а ты боялась. – Так ты специально это вытворил? – Мари тяжело вздохнула, кладя руку на сердце, – Дурак, я так испугалась, а тебе смешно. – Это были радикальные меры, и они сработали, – поднявшись, парень подал ей руку, которую она отнюдь не приняла, – а если бы ты не упрямилась этого цирка бы не было, Мари, ты слышишь? – Она слышала в этих словах отца, внезапно материализовавшегося здесь перед ней, протягивающего руки, который, несмотря на свою любовь и бесконечную доброту, часто устраивал дочери поучительные россказни о правильности жизни, всегда завершая их тем, что она слишком мала и глупа, чтобы в полной мере это осознать. В подростковом периоде говорил то же самое, только добавляя, что она стала слишком упряма и резка. Она оставалась человеком непонятым, не имеющим право выбора и протеста, выражения чувств, пытающимся завоевать любовь и уважение какими-то поступками. Доказать, наконец, ему, что и она отдельная личность, и заслуживает вышеперечисленного сполна. Между прочим, ещё с самого рождения. А тут ещё Пятый, с наивысшей степенью преисполненности долга, решил, очевидно без злых умыслов, помочь. – Я говорила много раз про то, что не хочу развивать эту способность,– голос она держала ровно до последнего, пытаясь отрезать от себя накопившиеся эмоции за столь малый промежуток времени, особенно глуша гнев, – мне страшно от незнания, а ты только и трещишь целыми днями о моей новой уникальной способности, которую я почему-то должна освоить, – она не поднималась с травы и не глядела на него, уперев взгляд себе в колени. Чувство, что она осталась обманутой вило вокруг неё кокон с колючими шипами обиды, – Я устала, Пятый, – голос дал слабину. Чтобы он не понял, что она вот-вот сорвется на плачь, надо уменьшить децибелы, – Ты совсем не слушаешь меня. Довольно, – он едва ли различил шепот. Повисла тянущаяся, словно мед, тишина. На секунду показалось, что даже внешние раздражители утонули в её словах, сосредотачивая внимания парня. – Душа моя, – опустившись рядом с ней на газон, он приобнял её за плечи, и она не выдержала. Таких рыданий он от неё никогда не слышал. Неужели он был настолько одержим этой идеей, что даже не заметил, насколько девушке невыносимо бороться с ним день изо дня, – прости меня, – он истинный придурок, – пойдем посидим на наших любимых качелях, – он едва ли мог переговорить её нежданно громкий и нарастающий вопль, – подхватив её, словно куклу, он направился к передней стороне дома, где как раз перед качелями цвел роскошный сад. Творение и гордость Мари. – Смотри, какая ты умница, – усадив их обоих, он стал вытирать её раскрасневшееся лицо, пытаясь заглянуть в янтарные глаза. Сейчас она не закрывалась от него руками, как делала всегда. Посчитала это бесполезным. – Всё, что ты сделала здесь – только твоя заслуга, – он обвел рукой периметр сада, – то, как ты крутанула мою жизнь и меня в целом – твоя заслуга, то, какими навыками ты обладаешь – только твоя заслуга. И я не перестаю тобою восхищаться. Восхищаться тем, что именно ты делаешь, и как у тебя это получается. Ты важна для меня, и я больше слово не пророню про то, чем мучил тебя все эти дни. Он усадил её себе на колени, всё никак не мог обратить на себя внимание. Рваные, частые вздохи и совсем недетские вопли очень сильно пугали его. Она будто билась в панической атаке, напрочь позабыв о внешнем мире, будто бы боролась сама с собой, с тем самым коконом, выключив слух совсем. Глаза её были широко раскрыты и смотрели сквозь, пока из них океанами вытекали соленые воды. Ему это всё больше и больше не нравилось. Звать было бесполезно. Теперь он уже вцепился в её щеки, прислонив её лоб к своему. «Пожалуйста, услышь меня», сам не понимал к кому обращается: к всевышнему или к своей возлюбленной, только бы это прекратилось. «Пожалуйста, услышь, Мари. Я рядом», будто бы мантру повторял он. С минуту и грудная клетка Мари больше не поднималась с такими маленькими и резкими интервалами, а сама она будто отработав смену в шахте, обмякла в его руках. – Прости, – хрипя, отозвалась девушка, наконец, прикрывая блаженно глаза. –Это ты меня прости, душа моя, – оперевшись на обтянутую тканью спинку, он стал медленно осыпать поцелуям её лицо, особенно чувствуя привкус соли на щеках. Он клянется, что больше никогда не упомянет об этой чертовой силе, если она сама этого не захочет. Подавшись вперед, она остановила его, придерживая за подбородок, и нежно, по детскому не смело, коснулась его губ. На фоне его теплых, упругих и мягких – её губы были холодными, бледными и пересушенными от ветра. Наслаждение было не таким долгим, но таким нужным и желанным, что после него девушка, словно котенок, прижалась к его плечу и обхватила руками пояс. Он в свою очередь также обвил её руками. С минуту сидели молча, а потом Пятый вдруг начинал напевать песню – детскую колыбельную, которую когда-то пела ему мать. Сначала не раскрывая рот, просто мыча, а потом тихонько бормоча незамысловатые фразы. Мари, до глубины души пораженная голосовыми данными, внимала каждое слово, что отдавало легкой вибрацией. Отец никогда не пел и не оставался с ней, пока она уснет. Поэтому внутренний зверек, вновь сопоставив двух этих людей, начал успокаиваться. Пятый надежнее. Он заботливее. Ему можно доверять, а себе можно позволить заснуть прямо в больших горячих руках, пропитанных безопасностью. А Харгривз знал, что она и так истратила много сил, поэтому как только Мари задремала, он унес её в их спальню, настежь открывая окна, и закрывая за собой дверь. Время для сна было совершенно неподходящее, однако ничего не попишешь. «Пусть спит» кивнул сам себе парень и пошел на улицу убирать осколки своего провалившегося спектакля, изначально гарантированного на неслыханный успех.***
Сон прошел как никогда спокойно. Казалось, впервые за несколько лет она почувствовала силы и бодрость после пробуждения. Голова была пуста, в горле пересохло. Настенные часы показывали 21.00. Полностью не отошедшая ото сна, Мари спустилась по лестнице, нигде не включая свет, зажгла среднюю комфорту, поставив в какой раз уже за этот день чайник, и залезла на встроенный в кухонный гарнитур стол, теперь болтая ногами. Единственная мысль медленно и размеренно блуждала по едва ли проснувшемуся сознанию. Всё ли с ним в порядке? Одновременно с этим, она не хотела сейчас видеться с ним, ощущая стыд наивысшей степени. Как она могла так облажаться и устроить такую истерику на ровном месте. Обстоятельства давили на неё не одну неделю, заставляя подавлять эмоции. Выход они не находили, и когда же они решили выплеснуться? Когда самый близкий и родной человек решил ей помочь, когда из-за такого несерьезного представления для её же блага она заставила Пятого волноваться? И всё же только сейчас она чувствовала спокойствие, сердце билось даже в слишком медленном темпе, давая понять, что эмоции исчерпаны, а разум пуст. Послышались медленные шаги по направлению к ней. Харгривз также не включая нигде свет, прошел на кухню, только сейчас замечая сгорбленную фигурку, болтающую ногами,которые едва бились о деревянные ящики. Опасаясь её испуга, он словно зверь подбирался к человеческому ребенку на своей территории, пытаясь распознать что он такое. Мари заметила его. – Как себя чувствуешь? – не разрушая атмосферу слишком громким тоном, он подошел вплотную к ней, буквально хрипя. –Всё в порядке, – подняв блестящие в свете луны глаза, она взяла его лицо в свои руки почти неосязаемо, бегая по нему с беспокойством, – я не ранила тебя? – Нет, – он покачал головой, – беря её руки в свои, осыпая горячими сухими поцелуями, – в этот раз ты хорошо справилась, – она неуверенно кивнула, значительно расслабляясь. – Знаешь, я думаю, что сегодня ты передала мне через прикосновения не только мысли, – невидимая улыбка вновь повисла на его гладком фарфоровом лице. Он не продолжил, хотел, чтобы она проявила интерес к разговору самостоятельно, прекрасно осознавая, что вновь ходит по тонкому льду. – Да? – наивно вопрошала девушка, вновь ощущая комфорт рядом с ним, – Что же ещё? – Мне показалось, что ты передала мне свои чувства, ту любовь и нежность, которые питаешь ко мне, – Мари нахмурилась. –Разве так можно? –Как видишь, – её естественный запах после сна пленил его. Сокращая расстояние ещё на несколько сантиметров, он стал щекой тереться о её щеку, словно кот, не видевший хозяина невыносимо долго, целый будний день. – Тебе это понравилось? – томным голосом отвечала Мари на прикосновения. –Да, – выдохнул Пятый ей в ухо, – я бы не отказался почувствовать это снова, – прошептал. Пятый снова и снова нарушал обещание, клятву, которую сегодня повторял безостановочно. Мари сдалась. Он видел, как в её глазах была дилемма. Сражались несколько демонов, не иначе. –Мне нужно ею овладеть, – наконец её дыхание обожгло его. В голосе больше не было сомнений. Мари отстранилась от него, глядя теперь с вызовом, с огнем в очах. Теперь после того, как слезы разогнали туман, копившийся в ней несколько недель огромными клубáми, она смогла реально оценить обстановку. Сила может ей пригодиться, а кто ей ещё поможет, если не Пятый, если не она сама. Вместо того, чтобы игнорировать и отпираться от такого подарка, она обуздает его. Решительность стала ощутимей. – Говори, если больно, – разрезала тишину сталь, – прошу. Облегченно вздохнув, Пятый удовлетворенно закивал.***
Как хорошо, что когда-то Пятый проявил свою настойчивость и теперь она могла спокойно передавать свои мысли, с кем-то даже вести диалоги. Комиссия была не в курсе этого новоприобретенного навыка. Всё это играло ей на руку. План был готов, теперь оставалось привести его в исполнение. Кларк четко понимала, что впутывать в это Пятого категорически нельзя. Он только всё испортит, да и в её состоянии она все равно бы не смогла донести свои мысли на такую длинную дистанцию. Зато Мари прекрасно знала, кто ошивается в стенах Комиссии время от времени. Он сыграет ей на руку, он будет ближе всех, он оставался последних человеком, на которого она могла рассчитывать.