Самые сокровенные желания

Сырая тюремная камера, насквозь пропахшая плесенью и пылью, угнетает своими холодными бетонными стенами, визуально сужая пространство на единственном ночнике, стоящем в углу. Металлическая койка противно поскрипывает каждый божий раз, стоит только пройти рядом, в углу умывальник с проржавевшим до дыр краном и замызганное старое зеркало. Мужские пальцы сжимают керамические края умывальника, вглядываясь в своё отражение: уставшее, что выдавали темные круги под глазами и покрасневшие белки, озлобленное от сжатых до боли скул и нахмуренных бровей, а в ушах гул и лишь отголосками «Борись! Борись!», что вырывается из уст сквозь стиснутые зубы. У Эрена явно есть план, он знает, что надолго тут не задержится. Смотрит на себя и чувствует, как в его сердце отчетливо затаилась ненависть, что сжирает его изнутри, точнее, нет, она уже поглотила его всецело. В груди саднит и кипит все адским пламенем, но он держит все это глубоко в недрах своего воспалённого сознания. — Борись, борись? Это ты со своим отражением разговариваешь? Я ведь правильно понимаю, «борись, борись…», — тяжелые шаги командора Ханджи и её колкий сарказм послышались снаружи, но Эрену на них определённо плевать. — Два раза повторил, значит, и боя будет два?! Борись, борись… — Ханджи дразнит его, ей кажется, он все ещё является ее кадетом, все тот же наивный мальчишка, с которым она всю ночь напролёт трепалась о титанах, но все уже давно по-другому. Эрен не терпит долго ее насмехательств, не смеётся с ее так называемых шуток, не отвечает ни на единый вопрос, но в какой-то момент все же взрывается и хватает ее за ворот жилета, прижимая к решетке… — Да что вы вообще можете, Ханджи…

***

Металлическая дверь подвала гулко поскрипывает, раздражая слух Йегера. Он отворачивается к стене, лёжа на койке, и тяжело закрывает глаза. — Э… Эрен Йегер, — неуверенный трепетный голосок. Это точно не Ханджи, и главное, что не Микаса. Рыжеволосая девушка с осторожностью подходит к решётке, держа в вытянутых руках поднос. — Я… ужин принесла… — голос все так же дрожит, а глядит так, будто чудо увидела. Но Йегер и не планирует оборачиваться. Он отстранённый и пресный, не такой, как о нем говорят Йегеристы. — Мне ост… — Оставь и убирайся! — отрезал атакующий, все ещё не глядя в ее сторону. Девушка уже стояла у двери, как он оборвал ее на полпути: — Ты от командора Ханджи? Или быть может Микаса тебя отправила? — Я… я из Йегеристов, — встрепенулась. — Форстер попросил пока что позаботиться о вашем пребывании тут. — Ясно. Девушка камнем застыла, словно вот-вот он обернётся и похвалит ее, скажет ей «Молодец, солдат!», но вместо этого она слышит тихое «Проваливай», отчего ей до боли обидно. Йегером она восхищается. Ее семью, как и его мать, съели титаны при вторжении марлийцев на остров, и ей отчего-то кажется, что это делает их похожими. Она быстро поднимается по лестнице, спотыкаясь на одной из них, захлопывает дверь, хлопок от которой эхом расползается по подвалу, а Эрен и взгляда не бросил в ее сторону. Есть не стал. Ополоснул лицо ледяной водой и лёг на койку. Время тянется невыносимо медленно, но он никуда и не торопится: выжидает подходящего момента для осуществления своего плана. Сегодня Йегер не спит, его мучают гнетущие воспоминания и кошмары грядущего будущего. Его терзают кошмары, стоит ему только сомкнуть глаза, его до боли достал этот голос в его голове, что не умолкает ни на секунду. В камеру к нему никого не пускают, за исключением той рыжей, что приносит ему похлебку три раза в день. В полной тишине он буквально сводит себя с ума, раз за разом прокручивая в голове последние события, войну, миссию в Марлии, слова Райнера, смерть Саши. С каких пор это его волнует, но сейчас в такой абсолютной глуши его волнует абсолютно все. Он в сотый раз убеждает себя в правильности своих действий, но озабоченный взгляд Микасы, этот глупый, наполненный переживаниями взгляд, напутствием появляется перед его глазами! Она не поймёт его! Она точно его не поймёт… и Армин тоже, да и весь их никчемный отряд, они ведь за мир, за спасение человечества, вот только мир всегда останется против Парадиза и островитян. — Какого чёрта! Какого… Гребанные миротворцы! — он бьет себя по вискам, а в голове откуда не возьмись эхом эти отвратительные слова Микасы: «Ты для меня семья». И все снова как в страшном кошмаре, которые преследовали его в детстве, все по кругу! Её невинный, божеский взгляд и слова Зика, что виной тому не Аккерманская кровь, не девушка, наделённая силой дьяволицы и жаждой прислуживать своему спасителю, а всего лишь её чувства к нему. Она любит его, единственного близкого ей человека. Но почему, какого черта тогда она так ответила. Эрен в который раз вспоминает её глаза-угольки, наполненные крохотными слезинками, влажные слипшиеся ресницы и раскрасневшиеся щеки на бледном лице, там, на холме у подножья лагеря беженцев. Она окончательно его запутала, загнала в тупик, но ее ответ… теперь у него не осталось ничего, что могло бы его удержать тут. Он ведь исчез в следующую ночь после сказанного. Эрен изначально все продумал, он знал исход событий, он лишь сомневался по поводу Микасы. Сейчас уже совершенно не понимая, какой ответ он ожидал услышать больше. Сейчас он уже не знает, как все сложилось бы, сказав она, что любит его. Вернулись бы они на остров вместе? Йегер сжигает себя вопросами, выгорает, но одно он понимает точно: момент, когда он выкалывал себе глаз в грязном подкопе, не мог сравниться с бушующим пламенем в его груди в те месяцы одиночества. Он вспоминает вечер, когда, напялив на себя марлийскую повязку и опираясь на деревянные костыли, не спеша направился в бар, ожидая очередной встречи с Йегером-старшим. На континенте отменное пойло, не то, что в тавернах на острове, горькое и жгучее. Он заказывает бокал виски и терпеливо ждёт брата у стойки. В баре шумно, оживленно гремит музыка, она тут тоже мелодичнее. Все на острове застряло в прошлом и погрязло в войне с титанами, и гнев от этого снова бурлит в его груди. Он не понимает, чем заслужили островитяне этого. Разве они не хотели бы жить по-другому, разве не хотели бы быть свободными. Йегер залпом выпивает алкоголь и звонко ударяет посудой о стойку. — Повтори, — говорит бармену и оглядывается по сторонам в поисках Зика. В центре зала людно, беззаботно, девушки покачивают бёдрами в такт музыке, расплываются в улыбке, флиртуют с парнями, одна из них даже подмигивает Йегеру, но он как и всегда холоден и она привлекает внимание другого парня. В центре зала тесно, но он каким-то образом разглядывает там молодую пару. Парень придерживает девушку за талию, притягивая ее плавными движениями к себе, он кружит ее, осторожно касаясь ее ладони, прижимает к себе спиной и нежно целует в шею. На долю секунды Эрен представляет себя на его месте, трепетно обнимающего Микасу, что-то в его груди больно щёлкает, и он тут же заливает это ещё одним бокалом виски. Ненавидел ли он ее по-настоящему? Или же заставил себя в это поверить? — Ненавижу! Ненавижу тебя, Микаса! — шипит Эрен сквозь зубы, всматриваясь в грубые сжатые кулаки, сидя на неудобной койке. В нем нет ни доли сомнений, но Микаса… Семья ли она ему? Нет! Он просто её не переносит, на дух не переносит! Она рабыня, заложница их Аккерманской натуры, а он не терпит таких, он жаждет свободы! Он прокручивает в голове эти злосчастные слова, которые планирует выпрыснуть, словно яд, ей в лицо, как только выйдет из этой затхлой конуры. — Эрен? — ему показалось бы, что окончательно сбредил, раз слышит это снова, но дверь подвала действительно скрипнула и по лестнице тихо спустилась та самая девушка, держа очередной поднос в руке. Видно, уже утро, а он всю ночь так и пролежал, прокручивая в голове одно и то же. — Флок просил передать, что все готово и к вечеру вы уже будете освобождены. Эрен недовольно цокает и отворачивается от неё, не желая вести сейчас излишнюю болтовню. Но она все никак не умолкает. — Для чего все это? Неужели вы не можете просто сбежать, взяв у меня ключ? — она как можно тише опустила очередной поднос с невкусной кашицей в тарелке на бетонный пол. У Эрена переклинило от ее слов, он подорвался с койки, подошёл ближе и резко ухватился за ворот ее льняной рубашки так же, как вчера с утра держал Ханджи Зои. — Потому что «сбегать» — это участь слабых! Да и мне нужно избавиться от пары человек. Разве Флок не говорил тебе не задавать мне лишних вопросов. — Г… говорил, — покорно шепчет девушка сквозь тут же хлынувшие слёзы, опуская светло-зелёные глаза к полу. — Я лишь… поинтересовалась как луч… — Ты ведь знаешь уже, что я проглотил титана Молотоборца. Его сила, в буквальном смысле, может воссоздавать предметы из земли. Меня нет смысла держать за этой никчёмной клетушкой, мне даже не нужен твой никчемный ключ, но я нахожусь тут, потому что есть несколько незаконченных дел! Ты ведь сестра Форстера, да? Видно, твой братец посмышленее тебя выдался. — Нет… — Что «нет»? — Не сестра… — Девушка? — Н… нет, у него есть девушка, все время с вашим отрядом носится, хоть сама из полиции, — мямлит она совершенно неинтересную ему информацию. — Так чего тогда такая как ты забыла в рядах Йегеристов. Девушка мнётся, нахмуривая тонкие брови, заламывает пальчики, глубоко вбирает воздух и набирается сил ответить: — Парадиз свободным увидеть хочу… Может быть глупо звучит. Хочется когда-нибудь услышать, что элдийцы не отродья, не демоны, а всего лишь люди. Жить хочу, свободной… и знать, что моя семья несчастно погибла, а не поплатилась за грехи предков. Я… я когда услышала о цели, что вы следуете… я восхищаюсь вами, Эрен, — последнее она произносит намного тише, смущаясь, а у Йегера сердце свело на секунду, будто он услышал наконец то, что так давно грезил услышать. Он станет ее спасением, станет спасением ещё сотни жителей Парадиза, которые желают того же. И плевать сейчас на то, что Армин и Микаса там обдумывают как поступить правильно. Плевать, что хотят жертвенности во благо человечества. Плевать! Он сам знает как лучше. В нем сила титана Прародителя. Но это чертово невинное выражение лица Микасы! И все время «Эрен, Эрен, Эрен» тоненьким, взволнованным голосочком! Господи, его мозг словно воспаляется каждый раз от этих мыслей, зудит, играет на его терпении, натягивая до предела струны нервов, что вот-вот сорвутся, и он сам собственноручно разнесёт в пух и прах тут все. Но он сдерживает себя в руках из последних сил. Девушка долго стоит словно зачарованная, словно окаменела гранитной статуей и переваривает реакцию Эрена на её слова. Под светом лампы отчетливо видно его напутствие и то, как белки его глаз покраснели, вены на висках натянулись, выпячиваясь наружу, а кулаки сжались до дрожи в руках и искры у лица, мельком, как при превращении. Девушка, не на шутку перепугавшись, бесшумно продвинула поднос к решётке. «Сам заберёт». И тихим шагом направилась к темной лестнице. — Эй! — сердце в груди замерло, а холодный пот буквально облил ее спину ледяной водой под тонкой льняной рубашкой. — Ключи, говоришь, есть, так чего не зайдёшь, или боишься меня? — Йегер выглядывает из-за решётки настолько, насколько они позволяют ему это сделать. И пытается разглядеть ее в темноте. Какой черт дергает ее в этот момент, но она просовывает руку в карман светло-бежевых брюк и достаёт длинный, слегка проржавевший ключ. Она не понимает, что ей движет в эту секунду: страх или же все-таки авторитет, который Эрен имеет над всеми Йегеристами. Ключ со звоном проворачивается в замочной скважине — один, два, три раза, — щёлкает, и петля ослабевает, открывая пути в клетку к запертому в ней зверю. На ногах путы, но она приходит в себя и делает шаг внутрь. — Смело, — говорит он абсолютно равнодушным тоном и нагло, по-нахальному так сразу впивается в её губы безжалостным грубым поцелуем. Его руки по-хозяйски начинают блуждать по ее спине, заводят пальцы в волосы и, собирая их там, слегка натягивают, но поцелуя он не разрывает. Её зелёные, теперь уже как нефрит глаза прикрыты, а Эрен внимает ее реакцию. Он смотрит, вглядывается в ее мягкие черты лица и то, как покорно в такт она двигает пухлыми губами. Он не смыкает глаз еще и по второй причине: сразу видит это глуповатое выражение лица, переполненное заботой к нему. Отвратительно. Девушка восхищается Йегером, верит в его взгляды, поддерживает его идею, и он, как ужасно бы это не звучало, пользуется этим. Он не медлит, ему не нужны никакие чувства, романтика и тем более прелюдии, все эти поглаживания и поцелуи. Он чувствует напряжение в паху, и ему этого достаточно. Он, так же не церемонясь, давит ей на плечи, указывая спустится. Девушка мешкается, сначала не понимает, не хочет, но его это не волнует, ему это необходимо, забыться, отвлечься, хоть на крошечный период времени. Его глаза смотрят на неё, сводя брови вверх, словно он удивлён ее такому буйству, словно это не она добровольно открыла его камеру. — А чего ты тогда вообще тут забыла? — он кивает в сторону решётки, как бы намекая, что она сама дала согласие. Снова давит ей на плечи, уже напористее, и поднимает голову к потолку. На пару секунд он возвращает взгляд, чтобы расстегнуть ширинку и ремень, ибо мешкается она уж слишком долго. Она неуверенно обхватывает его член ладонью и водит по нему рукой, но Йегер резко сжимает рыжую копну на затылке, заставляя ее скорее перейти к делу. Она открывает рот и неуверенно проводит языком вдоль ствола, очертив выступающие вены, после чего в несмелом темпе берет член в рот, вылизывает головку, делает пару движений и отстраняется. Осторожно поднимает взгляд, чтоб понять, правильно ли она делает, но церемониться Эрен не собирается, он опускает тяжелую ладонь на затылок, путаясь пальцами в рыжих волосах, и задаёт жесткий и быстрый темп. — Знала бы ты, Микаса, как достала меня! — буквально хрипит он, глядя куда-то отстранённо. — Ненавижу! И в его голове все снова по кругу: война, Марлия, титаны, все это гребанное месиво, а на фоне беспрерывное «Эрен, Эрен, Эрен» тихим таким, противным голоском Микасы. Девка недостаточно хорошо сосет, чтобы позволить ему забыться хотя бы на несколько минут. Она упирается руками ему в бедра в попытках отстраниться, когда он силой прижимает ее к своему паху, засовывая член почти до глотки. Слёзы непроизвольно собираются в уголках глаз, она хлопает ему по бокам, по бёдрам, мычит. Он выпускает ее, отдергивая за волосы, а она тихо так, закашливаясь, пытаясь наконец-таки вобрать немного кислорода, шепчет: — Я не могу так глубоко, Эрен… И опять это «Эрен». Его кроет, его сейчас уже конкретно припечет. Кровь в венах бурлит, кипит, жгучей магмой проходится по артериям на шее, вздувает крохотные венки на висках. Да какого хрена сейчас это все. Он имени своего уже не то что слышать — знать не желает. Настолько оно пропитано ее голосом. Йегер хватает ее за плечи, поднимает с колен и тащит к койке. Не смотрит на неё, даже взгляда не переводит. Его она совершенно не волнует: так, кукла, симпатичная рыжая кукла. Его в принципе никто не должен волновать! Он сам по себе. Так он решил, причём уже очень давно. Койка скрипит, приминается чуть ли не до бетона внизу, выдергивая его сознание из недр собственных спутанных мыслей. Он толкает ее на тонюсенький матрац, глядит ненароком и устало как-то задаёт вопрос: — Ты девственница? Она лишь неуверенно машет головой из стороны в сторону. — Ну и чудно. Разденься. Не совсем он монстр, чтобы девчонку нетронутую растлеть. Он пристально наблюдает за ее действиями, как ее пальчики, запинаясь, просовывают пуговички в крохотные отверстия. Как ее рыжие спутанные волосы спадают на лицо, парочка локонов из которых прилипли к распухшим красным губам. «Красивая». Замечает Йегер, когда она стягивает рубашку через голову, так и не сумевши справиться с пуговичками, и приспускает белые узкие брюки. Кожа гладкая, точно бархат, белая… как у Микасы, ненароком подмечает мысленно. Да блядство какое! Его сознание не унимается. Его ведёт. Он нервно сглатывает и сжимает кулаки. Неправильно это все, Йегер! Неправильно! Его внутренний голос в голове не умолкает. Он и сам понимает, что плохо поступает, борется с собой, потирает лицо от выступившего холодного пота на лбу. — Выметайся! — Ч…что? — Я сказал, выметайся! — голос грубый, с хрипотцой, вызывающий на ее лице испуг и недопонимание. Глаза наполняются слезами, а голос как-то по-детски так подрагивает: — Я что, вам совсем не нравлюсь? Эрен лениво натягивает тюремную форму, затягивая шнурки на бёдрах, и протяжно вздыхает. Это вместо ответа, вместо каких-либо слов. Голова уже трещит от неё или от самого себя, а может, и вовсе от плесени, которой пропитана камера. Его лёгкие до предела наполняются воздухом, и на выдохе он нехотя тянет: — Устал, я просто устал. Она наспех надевает на себя вещи и выбегает из подземки. Сырая тюремная камера, насквозь пропахшая плесенью и пылью, угнетает своими холодными бетонными стенами, визуально сужая пространство на единственном ночнике, стоящем в углу. Эрен смотрит на потрескивающий в лампе огонь, и в сознании его не должно быть ни доли сомнения, вот только все в который раз по кругу: война, Марлия, битва за свободу и этот голос, что безвольно делает его таким несвободным… «Эрен…»