10 глава «Смирись»
Мне нехорошо, я сам себя сжег! Все лучшее в нас я взял и стер в порошок. Хотя бы сейчас меня не вини, позволь мне поверить, что я все могу изменить!
Он готовился к этому дню две недели, но с утра казалось, что не готово вообще ничего. Как назло, все опаздывали, шарики привезли на час позже, и пришлось попросить Зайченко погулять с Мирой еще полчаса, пока он, как ужаленный в задницу носился по школе, развешивая фотки и растяжки «с днем рождения». Благо в этом нехитром деле ему помогала Ксюша и еще пара парней, которые работали у него в школе преподавателями. Сегодняшний день был важен не только для Миры и Антона, для них всех, ведь именно в этот день три года назад случилось открытие их студии, которая после заслужила звание школы, расширилась на три кабинета, и теперь они были очень даже востребованы по Москве. Стоит ли говорить, кому Тошик посвятил это место? Конечно Мире. - Так, а куда мы фотозону ставим? – двое мужчин с огромной растяжкой с героями мультфильма «Алиса в стране чудес» уже стояли в фае, ожидая, когда им покажут место. - Вот, первая аудитория, - Тошик ткнул в сторону первой стеклянной перегородки. Она была побольше остальных, и именно ее освободили под сегодняшний праздник. Они с Макаром и Лешей с самого утра таскали барабаны и колонки в соседнюю аудиторию. – Леш, поможешь? - Агась, - парень, который до этого придерживал его стремянку, пошел за установщиками. Ксюша крутилась возле «сладкого столика», раскладывая сладости так, чтобы до них было удобно дотянуться детям, а Макар развешивал шары. Вообще шарики теперь были везде, и Ниженко приходилось очень постараться, чтобы не наступать на них, так как подошва новых ботинок все время грозила шарам их лопнуть. - Вы прям сегодня принц, - усмехнулась Ксюша, когда он, разобравшись с растяжками, приводил себя в порядок у зеркала в фае. - Ага, спасибо, - с этим он согласен, конечно, не был. На принца Ниженко не тянул, зато на стену в подъезде очень даже. Иногда он жалел о том, что в свое время забил все тело татушками. И сейчас, по правде говоря, гордился только двумя. Той, которую они били с парнями, и маленьким коротким «Мира» на правом предплечье. Однако правда в словах Ксюши все-таки была, не даром же он так долго вчера проторчал у шкафа, придумывая себе «костюм». Ни одна рубашка как назло не подходила, но белая, на пару размеров больше, чем нужно, смотрелась офигенно со штанами в обтяжку и подтяжками, только гладить ее пришлось уже в ночи. Нужно было подумать об этом раньше, и он, вообще-то, даже прикидывал в чем пойдет, но на тот момент в его планы не входил Мильковский. Тошик выдохнул. Он и сейчас, вроде как, не входил. На смс прошлой ночью он так и не ответил, и не было понятно придет ли он вообще сегодня. Но Тошик все-таки вырядился как дебил, будто это могло ему хоть чем-то помочь. Тошик все-таки надеялся. Гости начинали собираться, он встречал их в коридоре, а Ксюша провожала в «зал». Аниматоры тоже приехали, и теперь переодевались в его кабинете. Может быть он зря так нервничал, но почему-то казалось, что все вот-вот пойдет через жопу, как у него всегда случается. Он смотрел на гору подарков, сложенных в углу, и пытался отвлечь на мысли о Мире, но они как назло все время возвращались к Жене. Это было сложно, почти невозможно не думать о нем. Тем вечером, после поцелуя, Ниженко почти сошел с ума. Ему правда казалось, что мир вокруг него схлопнулся, что все цвета померкли, как только Мильковский сел в машину, как только затерялся за поворотами. Тошик знал, что это не было прощанием, но когда они встретятся снова понятия не имел. А это было важно, чертовски важно, как оказалось. Он много думал. Думал о том, сколько ошибок в своей жизни совершил, но ни одна не казалась ему настолько провальной, как то, что он отпустил его, как то, что добровольно выпустил Женю из своих рук. Это было правильно, это было разумно, но Тошик сейчас все это на хую вертел, потому что самого его без Мильковского снова выворачивало наизнанку. Что он собирался делать? Ничего, плана не было, но…надежда была. И он за нее хватался, как утопающий за соломинку. Знал, что в итоге все равно ни хера не получит. Тошик отлично себе представлял, как это будет. Как он в который раз наобещает Мильковскому с гору, что изменится, нет, изменился, что не будет его больше мучить. Что сам он теперь человек адекватный, что со всеми своими тараканами разобрался, и Женя, возможно, даже поверит. Женя, возможно, даже поведется, ведь столько раз велся? Но все это не продлится долго, потому что у Мильковского есть Бочкарев, потому что у него есть пример адекватных отношений, с любящим, блять, и понимающим, а не с разбитым и склеенным тысячу раз. И Женя снова уйдет, снова оставит Антона самого разбираться со своим дерьмом. И, собственно говоря, будет прав. Так был ли смысл? - Идут! – Ксюша толкнула его в бок, выталкивая из собственных безрадостных мыслей. Влад с Мирославой уже подходили к двери. Тошик видел их из-за стекла, и отмахнулся Макару, чтоб дети спрятались и выбежали, когда Мира зайдет. Все было здорово, все получилось даже лучше, чем Ниженко ожидал. Мира была счастлива, совсем не ожидала, что ее ждет такой сюрприз, привыкшая, что отмечают они обычно втроем, с Владом, в какой-нибудь кафешке на Невском, потому что поездка в Питер – было максимумом того, что Тошик мог позволить себе еще год назад. Сейчас все становилось лучше, и видеть то, с каким блесков в глазах Мирослава кружится в танце с какой-то девчонкой из группы – было безумно приятно. Он старался для нее, все для нее делал, насколько мог, насколько позволяли возможности. Но все менялось, может быть и у них с Женей получится что-то изменить? - Прикольно все-таки, - Влад оказался рядом неожиданно, и протянул ему кусок черничного торта, но Тошик отказался. Он наблюдал за тем, как аниматор в костюме Шляпника водит детей хороводами, и почти успел забыть, что находится здесь не один. И что он, вообще-то, кого-то ждал. - Сладости детям, Зайченко, а тебе пивас в кабинете, - усмехнулся он, наблюдая за тем, как друг в два укуса расправляется с тортом. Нет, тортика для Влада было не жалко, но не подстебать его было, конечно же, невозможно. К тому же пиво в кабинете и правда было, его они когда-то туда натащили с запасом и спрятали в маленьком холодильнике под столом, ведь школа была еще и их студией, когда Зайченко было влом тащится в ту, в которой они сейчас записывались с bludkidd. - А ты че кислый такой? – Тошик отмахнулся. На самом деле он Владу так ничего и не сказал, хотя, вообще-то, ему должен был первым. Он ведь даже не предупредил его, что Мильковский вообще на день рождения заявиться может, а это было бы, как минимум, шоком для гитариста. Но время подходило уже ближе к часу, а Жени не было. Значит он не собирался приходить. - Там сча в плейлисте Нервы в очереди, готовлюсь, - он показал Зайченко язык и вывернул из аудитории. Ему нужно было проветриться и правда дойти до кабинета, глотнуть пивка, чтобы выдержать этот день. Но все его планы рухнули, как только он столкнулся нос к носу с Мильковским. - И тебе привет, - усмехнулся Женя, придерживая в руке цветную коробку. Ниженко не соображал в этот момент, успел только повернуться, чтобы взглянуть на охуевшего в моменте Влада, а через секунду их всех прервал крик Мирославы, которую Женя тут же поднял на руки, наконец-то отходя от Ниженко. Дышать стало чуточку легче. - Ты ахуел? – Зайченко, конечно же, не остался в долгу. Он пихнул Тошика в бок, так и не отводя взгляда от Жени, который в этот момент о чем-то мило сюсюкался с Мирославой. - Кстати, забыл сказать, - Тошик растянулся в улыбке. Не то, чтобы он сам не был в шоке, но наличие Влада в шаговой «доступности» немного улучшало его состояние. Наверное, теперь Ниженко понимал девчонок, которые ходят на свидания с подружками. - Ты его пригласил? Ниженко, какого хера? Почему я ни о чем не знаю? – Зайченко сейчас больше напоминал ему ворчащего деда, нежели страшненькую подружку на свидании. Тошик отвел его чуть в сторону, чтобы его фырчанье не было слышно Мирославе, и уж тем более Мильковскому. - Заткнись, не порть ребенку праздник, - Тошик защищался его же фразами, поэтому Влад быстро расслабился, правда ненадолго. - Что это значит? Вы снова общаетесь? Ниженко, я думал, что о таком сообщают лучшим друзьям! По крайней мере я надеялся на это, - он снова пихнул Антона в бок, но ответить Ниженко не дал Женя, вовремя подошедший к ним. - О чем шепчитесь? – Мильковский выглядел расслабленно и это отчего-то не придавало Ниженко уверенности. Позавчера Женю трясло только потому, что Антон в паре метров от него стоял, а теперь трясло Антона. – Привет, Влад, - Мильковский протянул руку Зайченко, и тот ее, конечно же, пожал, слегка нервно, но все же. - Да вот, пытался узнать у этого партизана с каких пор вы общаетесь, - он снова злобно зыркнул на Антона, но Женю это, кажется, развеселило. - Да мы как бы третий раз за шесть лет видимся, - усмехнулся он. Влад, видимо, совсем запутался, поэтому смотрел сейчас на Тошика аля: какого хрена? - Не, ну клево, че, я рад тебя видеть, Мильковский, - он вдруг обнял Женю, и это немного напугало их всех, глупая близость, почти неправильная. Антон смотрел на них со стороны и понимал, что упустил главное – он не один был лишен Мильковского. Когда-то Влад тоже с ним дружил, и, наверное, ему даже из группы уходить не хотелось, но он ушел за Антоном, потому что по-другому не мог. Эта пугающая мысль заставляла что-то внутри надламываться вновь, там, где, казалось, уже успело зарасти. - Я тоже, - Женя похлопал Зайченко по плечу, и теперь они снова стояли к Антону слишком близко, а где-то внутри него чесалась идиотская мысль. Шум детский голосов, запах еды и Мильковский с Зайченко в пол шаге от него, а еще Маус. Это было так давно, что, казалось теперь не воспоминанием даже, а выдумкой. Детский лагерь «Солнечный», огромный автобус с их тупой фоткой во всю правую сторону, и целое лето на четверых, тур по лагерям. Тошику хотелось сбежать, бежать от этих идиотских воспоминаний, от кадров, в которых у них с Мильковским все было если не хорошо, то приемлемо. Где не было этой пропасти между ними, и Тошик Ниженко еще не успел разрушить свою жизнь. - Дядя Женя! – Мира снова дергала Мильковского за штанину джинс. Выглядел он, кстати, вполне себе празднично, значит готовился, мудак, так почему ничего не ответил хотя бы вчера? – Пошли играть! Влад тоже пойдет, да? – Тошик смотрел на то, как его дочь профессионально «уговаривает» парней, и как те, растеряно переглядываясь между собой, идут за девочкой. Ему хотелось попросить Мильковского остаться, им нужно было поговорить, но Мира решила все за него, и он, вообще-то, не должен был ревновать Женю к дочери…или дочь к Жене? Он запутался, а еще захотелось есть. Он подошел к детскому столу, выбирая среди кексиков и конфет что-то более-менее «съедобное», но так ничего, кроме сладостей, и не приглянулось. Зато снова захотелось заглянуть в холодильник под столом в своем кабинете. Он именно это и собирался сделать, когда Мильковский, которого уже втащило в «ручеек», схватил его за руку. - Бежим, - ладонь Жени в собственной руке показалась обжигающе холодной, и Тошик сжал ее крепче в нелепой попытке согреть. Он не сразу понял, чего от него хотят, но, когда Зайченко, проползающий под детскими руками, выхватил его из толпы, понял, что так просто из игры не выйдет. А в следующее мгновение его схватила Мира. Аниматоры что-то кричали над ухом, подгоняя детей, Тошик отвлекся и даже втянулся в этот сумбур, пока Женя снова не оказался рядом, и они, не удержавшись на ногах, вывалились из ручейка, хватаясь друг за друга. Тошик сам не понял, как засмеялся, громко, почти задыхаясь. Он хватался за рубашку Мильковского, а тот держался за его плечи, тоже, почему-то, подхватив его истерику. Ему было так смешно, что аж дурно, и Ниженко понятия не имел, что послужило поводом. - Смотри, Влад! Они как на фотке! – Мира с Владом оказались рядом совсем не вовремя. Тошику хотелось хоть немного растянуть этот момент, в котором они с Женей снова, как много лет назад, сходят с ума по только им понятной причине. Хотя, сказать честно, причина им никогда не была нужна. - Они как из дураки, - проворчал друг, закидывая малышку к себе на шею. Ниженко был благодарен ему за то, что Зайченко дал им еще немного времени. - Я, кажется, излячкался тортом, - Женя говорил сквозь смех, указывая на огромное фиолетовое пятно на белой ткани. Тошик не особо соображал, голова начинала гудеть от смеха, и он не придумал ничего лучше, как собрать пальцем крем с его рубашки и облизнуть палец глядя Мильковскому в глаза. Смех прекратился. - У меня в кабинете футболка есть, переоденешься? – Женя неуверенно кивнул. Они так и не размыкали зрительного контакта, пока поднимались с пола. Тошик подал ему руку, Женя схватился, и пока они шли по коридору, никто так и не решился пальцы отпустить. Ситуация казалась слишком правильной. Тошик первым залетел в кабинет, буквально затаскивая Мильковского за собой. Он не знал, что собирается сделать, но, наверное, совершить очередную ошибку в своей жизни. Он прижимает Женю к двери и целует первым, не давая тому опомниться. Это неправильно, он не должен был так поступать, потому что теперь все, что он говорил Мильковскому позавчера, не имело никакого смысла. Он собирался Женю отпустить, желал ему лучшего, но в итоге сейчас жался к нему, как обезумевший, и не мог заставить себя отлипнуть даже тогда, когда ладони Мильковского уперлись в его грудь. Женя на поцелуй не отвечал. - Тошик…Антон! – его откинуло в сторону, но Мильковский схватил его за руку, удерживая на ногах. Пелена перед глазами медленно опускалась, а Ниженко вновь накрывало виной. - Прости! Я знаю, я не должен был, - он зачем-то начал растирать свои губы, он нервничал так, как давно не получалось. Его и без того потряхивало, но сейчас все становилось совсем плохо. – Жень, прости пожалуйста! Я хотел..- Женя его прервал. - Стой ты, успокойся, - Мильковский толкнул его к дивану, и Тошик послушно сел. – У меня вся рубашка в торте, а ты в белом, - и до него наконец-то дошло. - Ты не злишься? – Мильковский ничего не отвечал, только медленно, как будто нарочно, расстегивал пуговицы, а Тошик не мог оторвать от его пальцев взгляд. Тонкие, аккуратные, гребаные пальцы пианиста. Тошик даже сейчас мог до мельчайших подробностей вспомнить, как они ощущаются на языке. Блядство, блядство! - Помолчи немного, - просит Женя. Он выглядит таким потерянным, оглядывается по сторонам, что-то ищет в карманах рубашки. Тошик с трудом уже соображает. У Ниженко стоит еще с момента, как Мильковский затянул его в ручеек. Блядские гормоны, которые спали последние пару лет, взбесились так, что он ощущался себя тринадцатилеткой в пубертате. Ему Мильковского хотелось до одури, хотя головой он все еще был способен понимать, что все это ахуеть как неправильно. - Жень, что ты делаешь? – собственный голос звучит чужим, каким-то слишком хриплым, почти возбужденным. Да ладно, почему почти? Внутри него целая буря разворачивается, и Мильковский без рубашки, стоящий перед ним совершенно потерянным олененком никак ситуацию не исправляет. - Послушай, нам нужно поговорить серьезно, но…блять! – он отшвыривает рубашку в сторону и бесится на пустом месте. Тошику хочется схватить его за руку, хочется притянуть его к себе. Ему хватило серьезных разговоров с головой, им должно было хватить, так что на это раз? - О чем? – Женя как будто что-то вспоминает. Он заводит руку за спину и шарит зачем-то по задним карманам, а после на грудь Антона опускается тоненькая кожаная полосочка. Тошик ее узнает. Этот браслетик пропал вместе с Женей, он долго искал его, когда, в порыве ярости, решил избавиться от всего, что так или иначе о нем напоминало. К слову, коробку с его вещами он так до помойки и не донес, теперь она пылилась на шкафу, рядом с коробкой с детскими вещами. Пару раз он даже порывался ее достать, но так и не смог себя пересилить. - Мы расстались с Лешей, - что-то внутри надрывно воет, то, что еще хоть как-то отвечает за совесть, и Антон закрывает глаза, откидывая голову назад, чтобы вдохнуть поглубже, потому что ему хочется орать. - Но ты должен понимать, что это ничего пока не значит, - это его «пока» почему-то отдается звоном в голове и щемящей болью в груди. - Почему? Из-за меня? Мильковский, ты с ума сошел? Я ведь даже не намекал тебе! А если бы я вообще был против? – Тошик схватил браслетик и сжал в кулаке. Он не знал, что собирается с ним делать, но в этот момент будто боялся, что Женя передумает и заберет. Почему-то прямо сейчас эта вещь из прошлого так много значит для него. - Это здесь вообще не при чем, не из-за тебя. Я хочу побыть один, - Женя выдыхает, и Тошик видит, что эти слова даются Мильковскому тяжело. Тошик чувствует, что он врет. За годы отношений с Мильковским он выучил его повадки на зубок, он знал его наизусть, считывал, как хороший психолог, но сейчас почему-то так сильно хотелось ошибиться. Он не хотел чувствовать вину еще и за это. - Жень, кто-то спалил ему нас? – Мильковский кивнул. В голове Тошика микросхемы начинали подгорать. Ну какому уебку это вообще было нужно? И неужели Мильковский не мог соврать? Не мог наплести Бочкареву, что это он такой уебок, поцеловал его первым. В это было бы очень легко поверить, Тошик отлично понимал, какое мнение о нем сложилось у нового состава Нервов. - Я сам ему рассказал, - он делает шаг вперед, неуверенный, и в какой-то момент Тошику даже кажется, что он прямо сейчас опустится ему на колени. Картинки из прошлого сейчас возникают так ярко, будто бы все это происходило с ними всего неделю назад. Он, Женя, пустая комната в квартире, снятой на копейки с их первых гонораров. Тошик помнит отчетливо, как легко и непринужденно сокращались между ними эти жалкие метры. Ему кажется, что он прямо сейчас может вспомнить, какого это – ощущать вес Мильковского на своем теле. - Зачем? – Тошику хочется укрыть его, потому что все это мешает его мыслям. Он крутится вокруг в поисках футболки, которую обещал Мильковскому, но тот и сам находит ее, висящую на ручке двери. Она на нем - все равно, что мешок, и это тоже кажется таким знакомым. Но Ниженко должен думать не об этом, совсем не об этом. - Леша изнасиловал меня, – ему кажется, что он ослышался. Просто их разговор не казался таким…блять, таким серьезным! И Женя выглядел вполне себе нормально, за исключением того, что он вообще сюда пришел, что снова решил связаться с Антом. Женя не был похож на человека разбитого, и после этих слов его состояние пугало Ниженко еще больше. В эту секунду показалось, что в Антоне не осталось ничего. Это даже на злость похоже не было, на какой-то безумный страх. Ему самому хотелось упасть, хочется провалиться сквозь землю. Сделать хоть что-то, чтобы внутри не было так больно. - Что он сделал? – собственный голос снова звучит странно, но на это раз, будто через банку, глухо и отстраненно. Женя выдыхает еще раз. Тошику кажется, что он собирается свалить, но Женя берет стул и садится перед ним, будто отец, который снова пришел проверить его дневник. У Тошика снова двойка, он чувствует, что проебался, но пока не понимает в чем. - Это не было так, как ты сейчас себе представил, и это вообще не проблема. Проблема в том, что я даже не подумал его остановить, потому что в какой-то момент мне показалось, что это правильно, понимаешь? Вспомни, как мы «закончили»? Я ощущал себя так же. Для меня все это было нормально, нормально было трахаться, когда я этого не хотел, потому что весь последний год с тобой это было…было почти единственным способом тебя удержать. И даже в этот последний день, - Женя закрыл лицо ладонями. Тошик боялся дышать. Мильковский говорил страшные вещи, но еще страшнее было от того, что каждое из его слов – было правдой. Это правда был он, это он с ним делал. – Я не обвиняю тебя сейчас, я даже не хочу, чтобы это звучало укором, потому что, честно говоря, я сам был виноват во многом. Я понимаю это сейчас, Антон, и я понимаю, что во всем этом виновата моя слепая зависимость от тебя, да от кого бы там ни было. Я понял, что не жил никогда «собой», я даже о себе нихуя не знаю, - Тошику было сложно уцепиться хоть за одну из его мыслей. Он не знал что сказать и куда себя деть. Да и что тут скажешь, если на языке только никому нахуй не сдавшиеся извинения? - И чего ты хочешь? Хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни? Тогда зачем принес мне это? – Тошик все еще сжимал в руках ту самую фенечку, да и куда бы он ее дел? Он правда не понимал, не понимал, потому что она, вроде как, всегда была символом их идиотских отношений, так почему Женя отдал ее ему сейчас? Что-то типа подарка на прощание? - Мне нужно научится жить. Без оглядки на тебя, без Леши, без кого бы там ни было, мне нужно научиться от тебя отказываться, потому что, Ниженко, я без тебя не могу, - Тошик сдался. Все, он больше ни в чем разбираться не хотел, как и Женю отпускать, как и оправдывать себя и свои ебучие поступки. Ему самому бы с собой научиться жить, а потом уже Мильковского учить. Так нихуя у них не выйдет, и Тошик понимает, что Женя прав. После того, как их так жестоко столкнуло снова, им необходимо разойтись. Он понимал это в этот самый момент, но все равно не смог удержаться от того, чтобы абсолютно по-глупому скатиться на пол, отбивая колени, и вцепиться в руку Мильковского. - А я могу? Ты хоть раз спросил меня? Я могу? Я эти шесть лет выживал без тебя, Мильковский. Но даже несмотря на это я, как никто другой, понимаю, что тебе без меня будет лучше, - его трясет изнутри. Слова противоречат чувствам, и это второй раз, когда конфликт внутри ощущается так четко. В первый раз Ниженко побежал за Мильковским, а в этот раз он был должен от него бежать. Какая-то ебаная залупа, Тошик ни-ху-я уже не понимал. Ему просто хотелось, чтобы все это уже закончилось, хоть как-то, хоть с каким-то исходом, потому что он попросту не мог выдержать этого дерьма. Потому что он не хотел брать ответственность за еще одну ебаную ошибку, и держать Мильковского силой больше не хотел. Он и правда надеялся, идиот, что Женя придет к нему, что Женя к нему вернется. По своей воле, по воле, блять, случая, и тогда он его ни за что в своей проклятой жизни не отпустит. Но сейчас понимал, что других вариантов у них не было. - Дело не в этом, Тош, - пальцы Жени неловко сомкнулись вокруг его руки. Тошику хотелось свою руку вырвать, потому что прикосновения к Мильковскому сейчас были все равно что удары самым тупым ножом в районе сердца. На что он вообще надеялся? - Да, конечно не в этом. Я все понимаю, - он правда пытается подняться, но Женя поступает совсем бездумно. Он его обнимает, а Тошику орать хочется, потому что все это несправедливо в той же мере, насколько заслужено. - Ни хера ты не понимаешь, Ниженко. Я не прощаюсь тут с тобой, я просто прошу у тебя время. Я знаю, что мы и так проебали много, но в этот раз я не хочу начинать общение с того, что тону в травмах прошлого. Я поеду в тур, и я прошу тебя не считать это побегом, я прошу дать мне время разобрать, и тогда, когда я приеду… - Нихуя не изменится, - Тошик понимал это отчетливо. Что может измениться? Куда-то исчезнет та боль, которую Ниженко ему принес? Он сам изменится? Нет, потому что в Тошике даже сейчас разум борется с желанием Мильковского всеми путями удержать. И ему бы, вообще-то, валить, пока не стало слишком поздно. - Поговорим, когда вернусь, - Женя отпускает его и помогает подняться. Тошику совершенно этого не хочется, хотя единственные нормальные брюки все-таки немного жаль. И себя жаль тоже. - Папа! – стук в дверь заставляет их дернуться, будто бы пойманными на чем-то, но нихуя, кроме вот-вот срывающихся слез между ними не было. Ниженко смаргивает их, стирает, чтобы это не успел заметить Мильковский, и уж тем более Мира. Первой в кабинет, конечно же, влетает дочь, а Зайченко остается стоять в дверях, прислонившись к косяку. - Ссорян, но вас чет долго не было, она потеряла, - Влад кивает на девочку, которая тут же оккупирует руки Мильковского, и натянуто лыбится, явно прокручивая в своих мыслях тысячу сюжетов, которые могли развернуться между ними здесь. Тошик тоже пытается улыбнуться, натянуто, но хоть как-то, чтобы никто из присутствующих не заметил, что в этот момент он хоронит последнюю надежду на отношения с Женей, хотя бы на общение. Он не верит, что Мильковский вернется, чтобы поговорить, либо до этого момента им снова придется пережить хуеву кучу времени, дождаться, пока резинка, ослабшая в этот момент, снова натянется и столкнет их лбами. И снова с удвоенной силой, намного больнее, потому Антон не уверен, что сможет отпустить Мильковского хоть когда-нибудь. - Все норм, футболку искали, - отмахивается Мильковский, но Влад ему, конечно же, не верит, а Антон не верит в его улыбку. Слышит в голосе, как что-то снова надламывается внутри Жени, и впервые так хочется верить, что это не из-за него. Хочется верить, что Жене все это дастся проще, потому что он этого заслужил. - Она висела на двери, - выдает Влад, отчего щеки Мильковского тут же алеют, как у ребенка, которого ткнули носом в очевидное вранье. - Ага, - Тошику не становится легче. Ему теперь, кажется, вообще никогда не будет легко, потому что он, конченный придурок, позволил себе понадеяться, что сможет исправить хоть одну из своих ошибок. - Завяжи, - он подходит к Зайченко и вкладывает фенечку в его руку, вытягивая запястье вперед. Зайченко ее, конечно же, узнает. – Не спрашивай ничего, все потом.