Глава IV
22 апреля 2024 г. в 08:07
В дальнейшем многие летописи попытаются воссоздать падение Лиса.
Подобно тому, как слепой поэт написал об упадке нравов и уничтожении Валирии, так и иные писатели, архивисты и мейстеры попытаются представить самый страшный для этого райского края час. Без сомнения, эти учёные мужи, в распоряжении которых имеется опыт столетий войн, осад, горе перенесённых трагедий, так и опьянение великих побед, смогли бы встать среди призрачных советов любых других полководцев ушедших пор и переписать на страницы своих книг их беззвучные приказы. Любому здравомыслящему человеку представилось, что и этот день они смогли бы воссоздать ход битвы за Лис.
Это неверно. Я пишу об этом в этих заметках — забавно выглядящих рядом со стихами — как очевидец того ужаса, что произошёл, как слышавший бравады тех воинов, рядом с которыми мне довелось шагать по костям и золе. Не могу сейчас сказать, что я сильно горд этим, ведь как может чистый душой человек радоваться столь богомерзкому союзу? Однако я готов рыдать от восхищения, разделив хоть одно мгновение с великолепным воителем в злате, которому я уже посвятил лучшую в своей жизни работу, лучшее, что есть в моём таланте.
Я — Криос Россо, летописец Принца Сигвальда Великолепного, и только я способен доподлинно рассказать вам о том дне.
Вокруг бушевало пламя и разрушение. Огонь вырывался из обугленных оконных рам. Кирпич зданий казался совсем красным этим вечером из-за зарева, казалось, навсегда застывшем над Лисом.
Слышались крик, рёв инферно, металлические отзвуки столкновений и, разумеется, смех. Смех.
Сперва Вига-Барой не осознавал, что смеётся он сам. Швырявшиеся в его лицо воющим ветром пригоршни пепла попадали в рот, заставляя его кашлять, но он продолжал хохотать. Он шёл среди своих, впиваясь в каждую деталь, каждый изгиб доспехов и валявшихся на бледно-коричневой пыли груд камней, обвалившихся арок и заполненных ныне мусором альковов с вырезанными в виде лиц фонтанов.
Его серые волосы были совсем спутаны. Их завивка сменилась сухой и ломкой неопрятностью, преследовавшей его во время любого из столкновений.
Вига-Барой не отпускал меч, невольно размахивая им при каждом спазме, проходившем по его телу. Он уже не шёл, а брёл, полусогнувшись от приступов сбивчивого смеха.
Мимо пролетали разъярённые воины. Кто-то из них орал, другие ошарашенно бродили, не понимая, что происходит вокруг.
Вига-Барой в прошлом был одним из самых верных и приближённых спутников Сигвальда. Веками он маршировал подле трона Принца, убивая его врагов и предаваясь всем порокам, которые могла бы предложить жизнь.
Потом случилось то, что Вига-Барой помнил ярче любого другого отрезка жизни — горечь, когда он считал Сигвальда мёртвым, душевное потрясение, заставившее его встать на пути у демона, в конце концов, превратившего его... в нечто. Но теперь его блистательный повелитель снова вернул его к жизни, Принц, конечно, знал, что он не найдёт более преданного слугу, чем Вига-Барой. Да, да. Разве он сам это не доказывал, проливая кровь — свою и чужую?
Теперь всё в мире кажется таким удивительным. Прелесть даже самых незначительных мелочей, ранее считавшихся недостойными внимания, познаётся лишь в сравнении.
— Вперёд! — внезапно и почти бессмысленно крикнул Вига-Барой, бросаясь куда-то. — Вперёд!
Вига-Барой даже не был уверен, услышал ли его кто-то. Он давно потерял счёт времени. Не помнил, когда в последний раз спал. Даже не знал, в какой части города сейчас находится. Хотя разве это важно?
Капитан прорубал себе путь через толпы врагов. Достаточно было знать того, что он где-то на передовой.
Его мясницкие крюки поднимались и опускались с жестокой стремительностью, находя слабые места в непокрытых сочленениях лисенийских воинов.
Покрытое шрамами лицо Вига-Бароя казалось ещё более противным и злобным, когда оно искривлялось в гримасе удовлетворения причинённым горем.
Где-то рядом рухнула непрочная кладка, придавив массивными блоками несколько ранее сражавшихся между собой людей. Капитан заметил это, а затем поднялся на эти развалины, оглядев поле битвы.
Блестели знамёна, превратившиеся в обгорелые лохмотья. Воители сталкивались с друг другом, их было так много и стояли они так тесно, что наступающие не могли развернуться даже для хоть сколько-то изящного выпада, им приходилось полагаться лишь на грубую силу абсолютно прямолинейных ударов. В этом зрелище было нечто варварское, нечто примитивное, но понравившееся Вига-Барою своей непосредственностью.
Да, Сигвальд был гением. Неважно, чем окончится эта кампания, Принц смог открыть всем идущим за него и ненавидящих и борющимся против него истину. Единственную достойную внимания истину. И смерти, и разрушенные жизни тех, кто не внимает или внимает ей, имели значение, лишь если они приносили наслаждение. Как много монахов познали это лишь скрючившись на смертном одре?
Вига-Барой спустился обратно на землю, тяжело дыша и придавив сабатоном чью-ту кисть, торчавшую из завала.
Впрочем, капитан не мог не видеть заметить неуклонно растущие потери армии. У тела каждого убитого лисенийца лежало по два-три разукрашенных трупа его воинов.
Его воинов.
Вообщем-то, они не были его воинами в полном понимании этой фразы. Он не мог вспомнить имя хоть кого-то из них и вряд ли это объяснялось состоянием эйфории. Это была куча сброда, вдруг оказавшаяся под его командованием волею судьбы. Хотя с убийствами и медленным продвижением вперёд они справлялись и сами, без указок.
Снова осмотревшись, красные глаза Вига-Бароя отметили, что их нестройные ряды теснят лисенийцев к единственной сохранившейся аллеи; остальные три улочки, стоявшие на одинаковом удалении, оказались перекрыты рухлядью словно бы подрезанных деревянных балконов богатых домов.
В лужах крови на краях сражения, кое-где едва видневшихся, когда воины шли вперёд и обнажали тёмные участки земли, блестело отражение огня, который пожирал всё, что мог.
Сверху над ними проходил белый мост с минаретами. Он был высок и огромен, соединяя между собой две Великие башни дозора, видневшихся даже с моря и расположенных чуть ли не на разных сторонах Лиса. Взглянув туда, капитан обнаружил, что и там тоже идут стычки. Один человек выпал за ограждение и потерялся из виду, когда скрылся за силуэтами построек.
Вига-Барой хрипло засмеялся. Однако его смех вдруг прекратился.
Он ошарашенно уставился в то же место, словно бы надеясь, что только что замеченное им просто игра фантазии или неправильно воспринятые глазами очертания. Нет, нет, нет, это правда. Они в самом деле решили... ублюдки!
— Проклятые лисенийцы! — крикнул капитан, надрывая горло.
Манос перебирал сальными пальцами монеты, скреплённые в качестве ожерелья, вместе с бриллиантами, жемчугом и кусками перламутра.
Он поедал очередное блюдо. Его столовые приборы — изысканные, дивной работы — оказались потеряны в ходе предыдущих битв.
Трон Маноса находился на постаменте, поодаль от протекающего сейчас сражения. Вокруг него слонялись его охранники с чуть менее богатыми украшениями. Их было много, Манос ценил свою безопасность.
Все они уже который день находились в этих тоннелях под землёй. Тоннели были широки, могущие вместить двадцать человек в линию, но едва имели высоту в два человеак. Да, эта обстановочка уже наскучила. То и дело валившиеся с потолка при содрогании каналов хлопья пыли и земли стали ему ненавистны, закрытые пространства тягостны. Манос решил, что первым же делом — после того, как они пробьются к выходу — он захватит какую-нибудь площадь и развалится под открытым небом на какой-нибудь мягкой перине. Обязательно с зелёными, лиловыми и жёлтыми шёлковыми простынями. Да, пожалуй так.
— Ну что вы там медлите, — бросил Манос, поглощая курицу. — Неужели так сложно прибить этих сукиных детей?
Надо признать, что лисенийцы бились упорно. Упорнее многих противников, которых он встречал.
Манос тут же покачал головой, когда упрекнул себя за такую похвалу врагов. Ну, вскоре это уже будет неважно. Самое главное сейчас — это выбраться отсюда и добраться до ждавших его сокровищ быстрее остальных. Раньше Криоса Россо и уж тем более раньше этого мерзкого Вига-Бароя.
Тоннель снова содрогнулся. Очередной толчок, ну конечно.
Внезапно он заметил, как лисенийцы начали продвигаться вперёд, но вовсе не из-за внезапного боевого преимущества: его люди просто развернулись, побросали оружие и начали убегать. Та же гримаса страха застыла на лицах всех воинов, словно бы какой-то рок начал своё преследование.
— Что это, чёрт побери, такое? — недовольно взвизгнул Манос. Затем повернулся к своим охранникам и приказал: — Остановите их, пусть продолжат, иначе мы тут помрём!
Толпа телохранителей покорно двинулась к ускоряющейся лавине тел с выдвинутыми вперёд щитами, но вдруг, почти дойдя до них, тоже замерла и побежала.
Манос уже готов был снова прореветь свой приказ, самостоятельно подняться с трона, научить негодяев дисциплине, однако внезапно замер.
До него донёсся шум. Нет, этого не может быть.... И всё же... боги!
Люди бежали от собиравшейся смыть всё живое в тоннеле волны. Видимо, тоннель решили затопить откуда-то сверху и совсем недавно смогли попытаться это сделать, из-за размеров этой вонючей дыры это смогли заметить лишь стоявшие на острие атаки воины, а потом все это или увидели, или услышали.
Чёрт побери, чёрт побери!
Мысли забегали ещё быстрее, но вскоре среди них остался лишь животный позыв спасаться. Манос, соскочил с трона, но не успел он пробежать и десяти шагов, как он услышал за спиной лязг, хлопок. Он отчаянно ускорился, но в него что-то вдарилось и погрузило его в вечную тьму.
Криос Россо наблюдал за тем, как объединение воинов Харри, Ксахана и его собственных солдат маршировали в строгом порядке.
Он оставит гарнизон здесь, во Дворце Купцов, который захватит и пересчитает все сохранившиеся на этой территории ценности, чтобы затем их войско разделило их. Кто-то сказал бы, что это лишняя трата времени и сил, но Россо был уверен, что только так можно было подстегнуть воителей к продолжению битв и убедить их не придаваться вместо этого победному разорению убитых и домов, находящихся рядом с полем боя.
Криос Россо перевёл взгляд на Харри, стоявшего рядом.
Выражение лица этого необычного человека словно бы застыло в вечной добродушной улыбке. Вероятно, лекари объяснили бы это параличом каких-то нервов, влиянием пагубного яда или чем-то вроде.
Физиономия Харри со стороны внушала доверие, но только ни в тот момент, когда ты встречался с его буравящим взглядом, в котором отражалась болезнь не столько тела, сколько души или разума.
Его белоснежные доспехи — что удивительно при вечной грязи войны — сливались с бледной кожей, блестели вытравленными или нанесёнными бирюзовой и розовой эмалью узорами.
Довершая картину, на его удлинённых и не совсем практичных наплечниках распластались какие-то фантастические сюжеты. Из под наручей, почти до самых фаланг пальцев, торчали кружевные манжеты.
Рядом с Россо и Ксаханом этот командир выглядел каким-то придворным из лихорадочных снов, находящимся подле своей угрюмой стражи.
Безусловно, Харри можно было назвать странным: он впадал посреди военных советов в долгие рассуждения об искусстве и истинной природе вещей, вслух представлял жизни лежавших мертвецов и словно бы пытался вызвать жалость к ним у себя или других. Однако его нельзя было назвать глупым. Он вполне умело руководил своим отрядом и был готов поддержать любую затею, добавляя действительно разумные замечания.
Вероятно, в другое, более цивилизованное время Харри был бы хорошим полководцем и неплохим человеком, он и так не был откровенно жесток, а тогда бы сдерживал свои причуды и жил своей жизнью. Но в этом и была суть текущей вседозволенности — она обнажала то, что таилось в людях, срывая всякие ограничения с фантазии. Единственным запретом был сам запрет в чём-либо.
Никто не мог устоять. Никто, кроме самого Россо, разумеется.
— Итак, господа, мы попадёмся в засаду, — провозгласил Харри.
Ксахан взглянул на него: они уже это обсуждали.
— Да.
— Но я хотел спросить не об этом — разве персонажи поэмы Диохейриса спрашивали Великана о ловушках, которые он и расставил? — не донеслось ли до ваших ушей сообщение о нашем Принце? Не присоединится ли он к нам? Мне весь совет нетерпелось это узнать.
Криос Россо вздохнул.
— К сожалению, нет.
— Он нам и не нужен, — вдруг заявил Ксахан. Оба полководца уставились на него. От него это не ускользнуло. — Мы вполне способны разобраться без него. Спорю на жизнь, что он сейчас развлекается со своими шлюхами.
— Не стоит так говорить, — ответил Россо. Харри согласно закивал.
— Почему же?
— Просто потому что такие слова опасны. Мы тебя не выдадим, но если об этом услышит Принц.... Мне страшно подумать, какая участь тебя ждёт, в твоих словах слышен намёк на неподчинение.
— Если ты что-то там и услышал, Россо, то только то, что творится в твоём собственном сердце. Я лишь сказал, что Сигвальд нам сейчас не нужен и предположил, чем он занимается. Всё это время мы вели кампанию сами, каждый как мог, так что должно измениться сейчас? Даже если Принц вернётся, то что он сделает?
Криос Россо переглянулся с Харри, но тот продолжил молчать.
— Вы ведь как-то взяли Волантис под его руководством, — заметил Россо. — Это уж точно не простая задачка.
— Верно, — выдохнул Ксахан, оглядев копьё. — Но я присоединился к Сигвальду, когда его войска оказались внутри города, а как они туда проникли, я без понятия. Тем более, мой прошлый командир был охотлив до... других развлечений, поэтому всё веселье в Чёрных Стенах мы пропустили.
Россо содрогнулся от такого циничного пренебрежения. Чёрные Стены были местом его дома, священной службы... Хотя что осталось от его службы теперь? Он служит возлюбленному Энеи Лафран, она его любит, он это знает, пускай и не видел её, но Принца нельзя не любить. Как Ксахан вовсе посмел произнести такие гнусные слова в его адрес.
Видимо, Ксахан заметил перемену в Россо и успокоил его:
— Я не хотел тебя обидеть, но я просто говорю правду.
Тут же вмешался Харри: то ли от того, что вспомнил, то ли не желая допустить и намёка на раскол в их рядах самым простым завершением спора — обобщением.
— О, Волантис действительно был примером гения Его Благословенного Высочества. Я тогда не поверил своим глазам — он нас провёл тропами... и не смелюсь говорить. А вот Чёрные Стены были полем блистательной Энеи Лафран — мне говорили, что вы были её защитником, Россо, верно? — я тогда сразу понял, что Принц в ней нашёл, она была как божественное видение, да и понятно, что Лафран обнаружила в Его Высочестве.
Ксахан снова подал голос:
— Это интересно, но нам стоит вернуться к военным делам.
Криос и Харри согласно кивнули. Они подошли к импровизированному столу, на которой разложилась найденная карта Лиса — после пережитого этим городом детали могли измениться, но общее расположение фундаментальных зданий должно было остаться прежним.
— Нас ждёт засада, — снова отметил Харри, указывая на Срединные Кварталы и возвращаясь к тому, с чего они начали. — Лисенийцы попытаются заманить нас в подконтрольные им территории и напасть. Время тоже не на нашей стороне — может, уже сейчас им мчится помощь с моря или подкрепления на суше.
Криос покачал головой.
— Поддержка с моря — это самый маловероятный вариант. Наши флотилии контролируют местные воды.
Харри уставился на него немигающим взглядом.
— Ты уверен в этом?
Хороший вопрос. По правде сказать, было сложно определить, что действительно является правдой, когда каждый солдат мог нарушить любой приказ и сорваться с поста. Может быть, прямо сейчас немногочисленные моряки, которые не обрушились на Лис в прежних волнах атак, плывут по Узкому Морю куда-то в неизвестность?
— Нет, — признался Криос. Жжение уязвлённой гордости зародилось в сердце, — не уверен.
— Тогда этот вариант исключать нельзя, — заключил Ксахан. — Но нам нужно взять эти улицы наскоком: единственный шанс победить — это сделать так, чтобы подкрепления подошли уже к мертвецам.
— Сказать проще, чем сделать, — проворчал Криос. — Мы, видимо, единственные, кому есть дело до этого участка. Все, кто могли... или хотели уже отозвались на наш клич. Сколько солдат сражаются без приказов, без координации? А сколько солдат не сражаются. Боюсь, наши силы на исходе: рано или поздно лисенийцы задавят нас числом и не далеко не факт, что мы сможем даже сбежать на кораблях.
— Они станут преследовать нас, — заметил Харри. — Наше войско нанесло удар по их репутации и лисенийцы не остановятся, пока показательно не перебьют каждого из нас.
Харри взглянул на Ксахана:
— Каждый удар репутации кому-либо сопровождается чьим-то наказанием.
Дорниец усмехнулся, но ничего не ответил.
— Тогда нам стоит победить прежде, чем это случится, — заявил Криос Россо.
Командующие выдвинулись, вместе со своими воинами, как и планировалось, зная о том, как вдохновляет вид шествующих во главе войск полководцев.
Что же, даже если воителям и было до этого хоть какое-то дело, то они и виду не подали. Все солдаты — как бы необычно они не стали — были бледными, израненными, в лучшем случае у них на телах блестели грязные повязки, а в худшем же случае раны уже гноились. Многие из воинов шатались, идя вслед за остальными: они сражались почти без отдыха столько, что уже все потеряли счёт времени; день или ночь перестали иметь значение в вечных заревах пожаров, дыму и пыли, поднимавшихся в небо, когда каждую секунду что-то в Лисе горело, трескалось и рушилось или просто исчезало.
Эта картина была жуткой. Криос Россо заставил подавить себя мысль о том, что он ведёт итак уже истощённых зверей в очередную битву. Да, конечно, все они были зверьми, так разве их должно быть жаль? Они утратили всякую честь и достоинство, гоняясь за вещами отвратительными.
Криос подал знак — яростный звук горна приказал им двигаться быстрее. Какая-то часть Россо воспротивилась подобному действию, ведь марш усугубит состояние уже истощённых, но другая решила, что так этим зверям и надо.
Собственно, объединённая армия уже шагала по улицам, ранее располагавшихся впереди Дворца Купцов, который остался за их спинами. Гул шагов поднимался и отражался от остовов сокрушённых зданий, эхо армии селилось в опустевших домах. Конечно, почти все лисенийцы уже покинули этот участок, однако напряжение по-прежнему витало в воздухе, ведь они готовились намеренно попасться в неприятельскую ловушку.
Разведка доложила, что присутствие врага на взятых войском Сигвальда землях замечено не было. Спешный осмотр территорий по другую сторону тоже ничего не выявил.
Грязные лица его солдат бегали по окружавшим их просторам. В некоторых из пар глаз читалось опасение, встревоженность, а в других — жажда или безразличие.
Нестройные ряды этой армии дошли до одной из восьмиугольных площадей — всё тут было столь же заброшено, грязно. На земле лежали разбросанные вещи, некие огрызки. Тень громадного сооружения в небе падала прямо на это место, окрашивая всё в ещё более унылые тёмные цвета.
Криос Россо приказал замедлить шаг.
Было тихо. Какое-то время стояла настоящая гробовая тишина, исключая разве что гул вдалеке.
Взгляд Россо упал на Ксахана и Харри, руководивших иными отрядами на удалении. Оказалось, что они столь же внимательно впивались глазами в каждый кирпич, каждое окно и каждый камушек, предчувствуя недоброе.
Потом раздался какой-то шум. Из нескольких дальних углов площади стали появляться люди — это были лисенийцы.
Полководцы армии Сигвальда краткий миг смотрели на их увеличивающиеся количество, но внезапно воздух разорвал вой горнов, крики воинов и лязг, бесчисленный лязг.
Войска разделились на два потока, устремившись к лисенийцам. Криос галопом устремился к арьергарду и приказал занять остальные пути, дабы не допустить стремительного удара во фланги и тыл.
Криос Россо поскакал в одном из потоков в гущу завязавшегося сражения. Его доспехи и величественно поднятый вверх меч придавали ему вид героя древности.
— Вперёд! — крикнул он, пытаясь подбодрить своих воинов. — Навстречу славе!
Гомон и ропот воителей достиг новых высот, когда они столкнулись. Повторялась та же картина, что и миллион раз до этого — две сражавшихся стороны пытались искалечить и прикончить друг друга всеми возможными способами.
Люди падали на землю в давке, их топтали насмерть ноги врагов и союзников, они задыхались. В каждый удар удержавшихся и воюющих вкладывалась жестокость и ярость, которая испугала бы любого иного.
Криос и сам рубил и колол своим мечом, въезжал в толпы на скакуне. Его сердце билось и билось, готовясь вырваться из груди. Лоб покрыла испарина. Горло пересохло. Однако он убивал и не обращал на это внимание.
Но... но... что это было?
Рискуя собственной жизнью, Россо поднял голову вверх. Он бессвязно завопил, когда заметил трещины, которые пошли по тому самому циклопическому сооружению — мосту — видневшегося над их головами.
Этот мост рушился!
И мгновение спустя на землю упали первые капли рукотворного града.
Лисениец Лаганос Троп был назначен командующим войсками в темнейший для Лиса час. Иноземные захватчики вторгнулись на остров без какого-либо предупреждения, без знаков принадлежности к какому-то из Вольных Городов, а потому причина их нападения оставалась для Тропа полной загадкой.
Хаотичные действия их армий говорили о разобщённости, отсутствии единого командования, пусть захваченные пленные и говорили о некоем Сигвальде. Видимо, его авторитет был неспособен скрепить банды для единой военной кампании, а потому версия об отсутствии чёткой вертикали власти скорее подтверждалась, нежели нет.
Лаганос Троп принял ряд тяжёлых решений, о которых скорбел сердцем прямо сейчас, пусть они и были вызваны необходимостью: пока одна часть Лиса горела, он создавал народное ополчение, готовил важные районы к штурму или осаде, а также планировал, как вытеснить врага с его родной земли.
Такая возможность открылась, когда он приказал, продавая свои жизни, отступать вглубь Лиса, а после обнаружения подземных путей он отдал распоряжение о начале работ, чтобы их затопить, поскольку ему поступила информация о нахождении там довольно крупных сил противника.
Внезапно Лаганос вспомнил о своей неудавшейся попытке вклиниться в ряды противника при помощи манёвра у Каменных Садов. Его охватил мимолётный приступ скорби: он потерял много друзей, отправив их в эту авантюру, однако утешал себя мыслью, что даже такой провалившийся шаг позволил задержать наступление налётчиков, выиграть драгоценные минуты.
Пожалуй, самым значимым решением не только для него, а для всей культуры Лиса, стал подрыв Моста, соединявшего Башни. Лаганос специально заманил как можно больше врагов в те места, которые точно должны были бы пострадать от такого обрушения, а затем приказал взорвать запасы селитры, которые с огромным трудом получилось доставить к нужным точкам.
Сейчас Лаганос Троп двигался среди своих сородичей, аккуратно выискивая выживших среди вызванных им апокалиптических разрушений. Так же поступили и остальные подчинённые, которые помогали ему разрабатывать план защиты Лиса.
Единая волна лисенийцев, словно морской прибой, катилась по уничтоженным улицам, соблюдая идеальный порядок. К этой атаке они готовились долго, они разыграли свой козырь и готовились сразить врага прежде, чем он опомнится.
Лисенийцы зашагали в жёлтой завесе пыли. Боевые порядки ступали осторожно.
Тропу показалось, будто он заметил какое-то фиолетовое свечение за этой пеленой и приказал, на всякий случай, быть готовыми к нападению. До его ушей донеслись звуки: всхлипы, рыдания, возгласы, рычание и нечто, не поддающееся описанию, однако где находились их источники оставалось неясно.
После какого-то время такого брождения в мерзком тумане, он наткнулся на громадную арку, которую образовали упавшие обломки. Лаганос Троп аккуратно заглянул туда, в его ноздри сразу ударил отвратительный запах, но картина, которую он увидел внутри, поразила его ещё сильнее.
Крикливо разодетые воительницы, чья плоть блестела от собственной крови и пота, а у некоторых виднелись кости от открытых переломов или отсутствовали конечности, извивались и сопротивлялись, когда жадные до женской плоти и не менее гротескные воины удовлетворяли свои самые низменные и жестокие потребности с помощью своих обречённых союзниц. Где-то иные срезали кожу с богомерзкими оскалами прямо с трупов своих товарищей, а иные боролись за трофеи мертвецов.
Такое животное варварство, абсолютно лишённое какого-то здравого смысла и прямо на костях своего же войска, поселило в сердце Лаганоса ещё более жгучую ненависть к захватчику.
Он подал знак своим и лисенийцы с единым рёвом устремились вглубь этого ужасного убежища.
Лаганос повалил одного из врагов на землю, а остальные убивали пойманных врасплох противников.
Троп взглянул в лицо лежащего на земле налётчика. Он приставил остриё меча к его горлу:
— Зачем? — спросил лисениец на общем языке. — Во имя чего вы творите это?
Налётчик криво улыбнулся и облизнул свои губы. Лаганос вздрогнул, когда тот ответил на его родном валирийском диалекте:
— Всё должно иметь смысл, да? Тогда ответь мне, ты не чувствуешь эту перемену в воздухе, ты не чувствуешь того, что грядёт? О да... раньше я этого не замечал — как я мог не замечать? — но теперь...
Лежавший на земле истерично рассмеялся. Троп, поняв, что больше ничего от него не добьётся, всадил клинок в горло врага. Этот мерзавец, гнусный ублюдок, видимо, был его земляком, и как он низко пал!
И что за перемена, о которой он говорил? Хотя есть ли смысл в бессвязной речи сумасшедшего? Так и самому можно сойти с ума.
К Лаганосу подбежал один из его подчинённых. Он весь дрожал. Глаза его были широко открыты.
— Господин!
— Что такое?
— Там... они...!
Троп посмотрел в ту сторону, в которую указывал этот человек. Его самого охватил тот же приступ паники, что застиг и подчинённого.
Что это? Что это за бесформенные тени видны из-за завесы? Неужели на каждый принятый кошмар они обнажают новый?
— Строй! — крикнул Лаганос, поднимая меч. — Строй!
Лисенийцы организовывали боевые порядки, чтобы отразить новую атаку. Подхваченные волнением надежды на то, что они отбросят захватчиков раз и навсегда, никто не принялся бежать, однако они были не готовы к тому, что вонзится в их ряды.
Сигвальд Великолепный засмеялся, когда спущенные им с поводка творения устремились в атаку. Что за чудесные созданий сделали его хирурги, как же постарался Расхес и его ковен!
Сверкающие доспехи Принца и его чистый белый плащ резко контрастировали со сборищем прошедших не через один бой слуг, вырисовывавшихся за его спиной.
Ах, что за наслаждение смотреть за таким изумительным, неописуемым, радостным....
— Оддрун! — крикнул Принц. — Оддрун, ты где?
Великан подошёл к Сигвальду. Он наблюдал за тем, что происходило впереди с пренебрежением.
— Оддрун! — радостно завопил Великолепный, словно бы не видел своего сенешаля сотню лет. — Разыщи, разыщи всех остальных! Я хочу, чтобы они присоединились ко мне!
Оддрун кивнул.
— Как прикажете, Ваше Высочество.
Сигвальд какой-то миг смотрел на своего сенешаля. Его голубые глаза изучали что-то, а затем засверкали от какой-то грусти, однако столь же внезапно они повернулись к Льётолу.
— За мной, Льётоль! — громогласно произнёс он. Затем, будто бы со столь же необыкновенной радостью, с которой он заметил сенешаля, он обратился и к остальным воинам: — За мной, все вы!