Этот хороший вопрос...

      Вообще, если начистоту, этот парень редко бывал в библиотеке. Тем более по собственной воле, только если уж совсем припекало — и тогда эту занозу в интересном месте можно было найти, зарывшейся в учебники и статьи по самую макушку. В такие моменты он даже ночевал здесь, благо библиотека была открыта круглые сутки в периоды зачетов и экзаменов.       Поэтому нет ничего странного в том, что Ло Бинхэ удивился, в ответ на свой вопрос, где Вэй Усянь есть, получив от него сообщение с изображением книжки. Серьёзно, там он стал бы искать приятеля в последнюю очередь.       А вот что действительно было странно, так это как Вэй Усянь при таком разгильдяйстве и систематических прогулах умудряется хорошо учиться, получать допуски к экзаменам и сдавать их на «отлично». Не было ни одного преподавателя, который не обругал бы парня на чём свет стоит, сетуя на то, что такая светлая и гениальная голова дуростью забита. Они орали на него, наказывали за пропуски, заваливали горой заданий, выжимали все соки на экзаменах и подкидывали каверзные вопросы, на которых засыпалась бы половина профессоров, — но перевоспитать этого обалдуя было невозможно. Он просто не умел сидеть на пятой точке ровно, постоянно ища на оную приключений. Одни его походы поиграть в автоматы и в карты в не совсем приличных заведениях чего стоят.       Поднявшись наверх, Ло Бинхэ огляделся в поисках темноволосой головы с хвостом почти на самой макушке, повязанным красной лентой. Такой ориентир сложно пропустить, взгляд мгновенно цепляется за яркое, и Ло Бинхэ сразу же направился к нужному столу.       Высокий, накачанный, с выдающимися грудными мышцами, на коих трещат футболки, с традиционно растрепанными вьющимися волосами и парой серёжек в ушах, в одежде тёмных цветов и частенько мрачный как туча, он одним своим видом мог напугать, ведь походил на бандита. Пистолета за поясом не хватало, и образ бы сошёлся. Про таких парней мнительные мамочки обычно говорят своим деткам: «Не смотри на этого дядю, пойдем скорее». А детки, в свою очередь, с детской же непосредственностью тыкали в него пальцами со словами: «А у дяди лоб разрисованный!». Как его пропускали в университет в таком виде, загадка. При том, что здание принадлежало не его факультету и даже не его институту, но люди с такой родословной всюду пролезть способны, факт. Что и говорить, ведь эта родословная была написана у него на лице, буквально — пропустила родимым пятном на лбу. Обычно не слишком приметное, оно темнело, если от гнева или от возбуждения кровь приливала к лицу. Раньше Ло Бинхэ, случалось, частенько замазывал его, но потом один человек с лёгкой усмешкой заметил, что он как тот лев из мультика, которого только по родинке и опознали. И поцеловал в лоб. В общем, сам подписался, ведь после такого Ло Бинхэ был бы не Ло Бинхэ, если бы не принялся долго канючить, чтобы они посмотрели этот мультфильм вместе и в обнимку, обещая даже не приставать. Ну, первые пять минут точно.       Ло Бинхэ упёрся ладонью в стол и тихо свистнул, привлекая внимание.       — Я занят. Чего тебе? — откликнулся Вей Усянь, не поднимая головы и продолжая что-то переписывать корявыми пиктограммами, понятными ему одному.       — А, то есть, тебя сегодня на ужин не ждать?       — Не могу, если не сдам эту грёбанную работу к понедельнику, старик Цижэнь влепит мне жирный неуд. И по жопе до кучи.       — Ты же вроде проехал уже фармакологию, чего вдруг?       — Это другое, для практики.       — Жаль. Ладно, скажу Хуа-Хуа, что ты пас, — и Ло Бинхэ, развернувшись в пол-оборота, сделал вид, что набирает сообщение на телефоне. Секунды не прошло, как Вэй Усянь поднял голову, а изгрызенный с торца автоматический карандаш в его руке замер и перестал портить библиотечную книгу пометками.       Ло Бинхэ скосил взгляд, вопросительно приподняв брови.       — В каком часу собираемся? — с самым невозмутимым видом уточнил Вэй Усянь.       Ло Бинхэ рассмеялся, наплевав на то, что в библиотеке надлежит хранить тишину.       — Быстро передумал!       — Естессно! Хуа Чэн проставляется, как я могу отказаться? — фыркнул Вэй Усянь.       — От халявной выпивки, ты имеешь в виду?       — Кто-то ещё будет?       — Учитель, я его уже позвал, — начал перечислять Ло Бинхэ, и лицо при этом сделалось у него такое глуповато-мечтательное. Опять, наверное, подумал о чём-то неприличном, например, о пьяном учителе, ведь стоит мужчине достаточно выпить и растормозиться — и у него снимаются все ограничения, как внутренние, так и внешние. И развести его в таком состоянии можно на любое непотребство. — Потом, парень нашего младшенького… ну и ты своего зови. Если его дядя отпустит, конечно.       — То, о чём старик не знает, ему не повредит, — глубокомысленно заявил Вэй Усянь, крутанув в пальцах карандаш. — Так в каком часу?       — Вечером, где-нибудь в девять, плюс-минус. У нас.       — Я понял.       — И будет классно, если захватите пожрать.       — Слушай, ну ты ведь сам…       — Я-то приготовлю, но Хуа-Хуа просил загрузить холодильник. Сам понимаешь, раз он приводит своего, хорошая еда обязательна, иначе отхватят все.       — Ладно, скажу Лань Чжаню, просто отправь список. Всё? Тогда вали отсюда, мне надо успеть до девяти вот это всё прочитать и переварить.       Ло Бинхэ протянул руку, чтобы в отместку потрепать поганца по голове. Точнее попытался это сделать, потому что на полпути в ладонь ткнулось острие грифеля автоматического карандаша, предупреждая. После того, как Ло Бинхэ потреплет кого-то по голове, от души стискивая пальцы, словно пытаясь сломать череп, обычно у этого кого-то начинается мигрень, и Вэй Усянь об этом прекрасно знал.       Не поднимая взгляда от книги, он перелистнул страницу и потянулся к ноутбуку, что-то быстро напечатал одной рукой, потому другой продолжал отражать нападки приятеля на свою голову; пару раз пригнулся и даже качнулся на стуле, увертываясь от особенно подленького приёма.       Получив достойный отпор, Ло Бинхэ потёр исколотую в нескольких местах ладонь, фыркнул и мстительно захлопнул крышку ноутбука Вэй Усяня прежде чем уйти. Впрочем, лептоп был не его, Вэй Усянь обычно одалживал у самого Бинхэ или у Лань Чжаня на время, если был нужен компьютер.       Вэй Усянь показал удаляющейся спине оттопыренный средний палец и вернулся к учёбе. На этот раз и правда необходимо было выложиться на все сто, чтобы не вызвать ни одного нарекания со стороны старика, потому как хотя Вэй Усяню было глубоко плевать, что думают о нём самом, допустить, чтобы всё это опять выслушал Лань Чжань, он не мог.       Ни для кого не было секретом, что семья отнюдь не одобряет выбор Лань Ванцзи. Пускай его старший брат предпочёл оставить свои возражения при себе, его дядя Лань Цижэнь не только не смирился, но и не оставлял надежд повлиять на племянника. А Вэй Усянь уже был не в том возрасте, когда издевательства над учителями считаются веселыми проделками. Воевать с вредным упрямым стариком он не планировал. Пытаться понравиться ему, впрочем, тоже, не стоит стремиться к чему-то настолько невозможному. Будет вполне достаточно, если тот хотя бы перестанет расстраивать Лань Чжаня и пугать его сосудистыми кризами и инфарктами, которые непременно случатся, если его идеальный племянничек и гордость семьи не перестанет чудить и не прекратит общаться с всякими сомнительными личностями, или, упаси боже, опять сядет на мотоцикл.       Для этих сомнительных личностей это не было секретом. Как и то, что профессор Лань Цижэнь частенько жалуется на них своему коллеге, сравнительно недавно получившему ученую степень и постоянное место преподавателя в университете. Этот молодой и чертовски привлекательный мужчина читал у Вэй Усяня в этом году курс педагогики и психологии, не расставался с книгой и постоянно таскал при себе веер, которым прикрывал нижнюю часть лица, пряча улыбки и недовольные гримасы — и он единственный мог выслушивать стенания старика за чашкой чая. И единственный мог его хоть немного успокоить. Он обычно говорил ему, спокойно делая глоток из пиалы:       — Не беспокойтесь, профессор Цижэнь. Бинхэ хороший мальчик. Порой он может производить не самое лучшее впечатление, но такой уж у него характер. Учитывая его прошлое, замечательно, что он хотя бы не озлобился. И ваш ученик, Вэй Усянь, тоже совсем не злой по натуре — неуёмный лишь, но это пройдёт. Ваш племянник очень хорошо на него влияет, он так старается в том числе и для того, чтобы не уронить вашей с ним репутации. А что до господина Хуа Чэна… что ж, пусть его дела несколько рискованны, а партнеры — неблагонадёжны, но сам он человек честный и вполне достойный. Поверьте, этот учитель знает, о чём говорит. И присмотрит по мере сил за этой троицей, будьте уверены.       Пока Лань Цижэнь был уверен лишь в одном, однако воспитание не позволяло ему произнести это вслух, ведь единственное печатное слово в том монологе было бы «молодёжь». Эх, если бы ему стало известно, что эта «молодёжь» наложила руки (да и не только руки, честно говоря) на его коллегу и единственного приятного собеседника, профессора Цижэня наверняка хватил бы обещанный удар. Но пока что Шэнь Цинцю как-то умудрялся скрывать этот факт. Или просто старик не замечал очевидных вещей, ибо сплетни по университету всё-таки пошли. Среди студентов слухи вообще разносятся со скоростью света, особенно — слухи пикантного характера.       А всё потому что однажды Шэнь Цинцю немного забылся и не глядя, вместе с учебными материалами выложил из сумки на стол наручники с красным пушком, которые конфисковал у Ло Бинхэ и запихал поглубже в сумку, собираясь выкинуть от греха и от дома подальше (что напрочь вылетело из головы на другой день). Чем поверг всю аудиторию в лёгкий шок.       Поэтому, наверное, Ло Бинхэ в последнее время был такой мрачный — ведь ему было запрещено физически выяснять отношения с кем угодно, кто бы и в каких выражения не высказал своё мнение об его учителе. Нет, это ничуть не мешало ему изыскивать иные способы заткнуть чужие рты и затолкать всякое сальное слово туда же, отомстить за каждую шуточку на тему «толстокожести» учителя и его шикарной фигуры, и отвадить всех, кто мечтает снять с него штаны. Бесспорно, ему и самому нравилось, как длинные стройные ноги Шэнь Цинцю смотрятся в этих светлых брюках с высокой талией и крепко затянутым на ней ремнем, свободных, но при том точненько обрисовывающих всё интригующе при каждом шаге. А уж если учитель Шэнь нагибался или садился… Ло Бинхэ был далеко не одинок в своих пристрастиях — желающих расстегнуть ремень на этих брюках было чуть ли не половина университета. И, разумеется, Ло Бинхэ был способен оградить своего учителя от посягательств со стороны студенток, студентов и даже некоторых преподавателей — но чёрт, это было далеко не так просто и быстро, как банально дать по морде. Ей-богу, учитель Шэнь будто не понимал, какое впечатление порой производит. Да, то самое, что называется «валить и трахать».       В этом смысле Ло Бинхэ даже немного завидовал Хуа Чэну. Потому что его возлюбленный частенько понятия не имел, кого и как Хуа Чэн учит уму-разуму, и ничуть не страдал от этого незнания. Ему было просто неоткуда узнать такие подробности. И даже если вдруг узнавал, то ему вполне хватало невинного «Я уже разобрался с этим, гэгэ, просто забудь». На его счастье, Се Лянь не был так помешан на сохранении лица. Он вообще ко многому относился философски: если мог помочь — помогал, если мог что-то сделать — делал, ну а если нет — то оставлял без сожалений и просто шёл дальше, не принимая на свой счёт. А если вдруг оказывался не в силах стерпеть чужую наглость, то сам прекрасно вправлял мозги на место всем желающим. Если, конечно, успевал вперед Хуа Чэна.       Его, Хуа Чэна, безмолвная предусмотрительность во всём до мелочей определенно должна быть увековечена в легендах, ибо, казалось, нет ничего, о чём он не мог бы загодя позаботиться. И придумать абсолютно логичное, пусть даже самое идиотское оправдание любым своим действиям. На него было просто невозможно ругаться, даже если он вызвал такси, хотя пройти нужно было всего-то пару кварталов, под дурацким предлогом: «Гэгэ, сегодня дождь обещали, а ты наверняка не взял зонт, так что лучше поезжай, чтобы не простудиться, я уже всё оплатил». Се Лянь просто устал отказываться, когда вечерами во время традиционных телефонных побалакушек на сон грядущий раздавался звонок в дверь, и курьер протягивал ему коробку с едой на вынос из какого-нибудь ресторанчика. Проще было смириться и сделать вид, что так и было задумано. Или ещё лучше, ответить доставкой на доставку. На какое-то время этого хватало, и Хуа Чэн переставал творить, что вздумается. Однако стоило лишь раз неосторожно сболтнуть, что на ужин опять были одни булочки, как всё начиналось по новой…       Возможно именно поэтому, когда Ло Бинхэ переезжал, то предложение звучало так:       — Половина второго этажа твоя, и ты готовишь и собираешь ланч-бокс, если скажу.       — Да не вопрос, — ответил тогда Ло Бинхэ. Больше, меньше, учитывая, что он собирался делать то же самое для учителя, особой роли это не играло. А вообще, у Ло Бинхэ были серьезные подозрения, что это должно было звучать наоборот: «Ты готовишь, а я, так уж и быть, пущу тебя пожить». — Кого собираешься кормить?       — Тебе зачем знать? — хмыкнул Хуа Чэн, угрожающе щуря свой единственный нормальный глаз. — Мешать ты нам не будешь, я позабочусь об этом.       — Нет, ну мне же надо знать что любит, что не ест…       — Я тебе и так всё расскажу. Записывай.       Один Ло Бинхэ при необходимости был способен без труда заменить собой всю необходимую обслугу. Потому что делами по дому, готовкой и уборкой он кое-что усиленно сублимировал. Это было очевидно по установленному фиксатору на грузоблочном тренажере — примерно на уровне «Кто ты, тварь?!», Хуа Чэн уважительно присвистнул, когда впервые это обнаружил. Ещё полгода таких тренировок — и Ло Бинхэ будет способен потянуть за собой грузовик. Даже удивительно, как на нём ещё не порвалась ни одна футболка и пуговицы на рубашках до сих пор целы.       С чего — а точнее, с кого — его так клинит, стало ясно через пару месяцев после того, как Ло Бинхэ официально съехал с отцовского дома. Когда он непререкаемым тоном и с великим волнением в глазах предложил Хуа Чэну не появляться до утра. Тот согласился, это было несложно, он частенько ночевал не дома. Его полулегальный бизнес диктовал в основном ночной образ жизни. И весьма беспорядочный: Хуа Чэн мог не появляться целую неделю, а после свалиться как снег на голову, без предупреждений и в преотвратном настроении. Но в тот раз его разобрало такое любопытство, что он всё-таки приехал, как обещал, под утро.       Он застал Ло Бинхэ на кухне, в фартуке и в одних трусах. Парень готовил завтрак: жарил блинчики, аккуратные, круглые и пухлые, такие воздушные и идеальные, что ни в одной кафешке не найти. На его широкой спине и внушительных бицепсах красовались роскошные царапины, недвусмысленно свидетельствующие о том, что ночка удалась.       «Блинчики», — подумал тогда Хуа Чэн, подходя к стойке и усаживаясь на высокий табурет. — «Блядь, блинчики!» Восхитительный способ сказать «Спасибо за чудесную ночь», ему срочно нужно научиться их готовить, чтобы при случае порадовать гэгэ, ведь когда-нибудь точно понадобиться…       Хуа Чэн подпер голову кулаком, задумчивым взглядом вперившись в высившуюся на тарелке стопку блинчиков, и всё-таки утянул один, улучив момент, когда Ло Бинхэ отвернулся, чтобы снять со сковороды последние.       — Ну, и как всё прошло? — насмешливо, больше для галочки, поинтересовался Хуа Чэн, разорвал блинчик на две половинки и, обжигаясь, поспешно затолкал обе в рот. На вкус оказалось так же изумительно, как на запах, и тут же захотелось ещё.       — Учитель ещё спит, — ответил Ло Бинхэ, закончив с блинчиками и направившись к кофе-машине.       — А, ясно, — Хуа Чэн поднялся на ноги и потянулся всем телом. — Впрочем, плевать, не моё дело. Я спать.       И, уже выходя с кухни, в дверном проеме оглянулся и угрожающе наставил на Ло Бинхэ указательный палец:       — Если ты думаешь, что можешь рассчитывать на утренний секс в благодарность за свои кулинарные изыски, имей в виду, что я не постесняюсь зайти и испортить тебе всё так же, как ты испортишь мне сон.       Даже если Ло Бинхэ и думал о чём-то подобном, нипочем не посмел бы заикнуться. Не после прошедшей ночи, блинчики были скорее мягким и вкусным «прости» нежели «спасибо». Но Хуа Чэн об этом так и не узнал. Зато он многое узнал о себе от соседей в следующие несколько дней. Кажется, звукоизоляция его двухуровневого пентхауса потерпела сокрушительное поражение, или кто-то просто очень сильно полюбил открытую террасу и вид на город и так же сильно полюбил своего учителя на ней.       Всем этим событиям предшествовала животрепещущая, просто огромная проблема. Проблема, которая для молодого парня в самом разгуле гормонов представлялась концом света. Потому что Шэнь Цинцю наотрез отказался заниматься «этим» в доме его отца. Поскольку сам он тоже жил не один, а со своим названным братом Юэ Цинъюанем, квартира учителя редко пустовала. К тому же, за стенкой проживала не менее раздражающая личность, и Ло Бинхэ настолько терпеть Лю Цингэ не мог, что даже был не способен сконцентрироваться на чём-то, кроме «выйдем, поговорим». Расхаживать по любовным отелям, вновь подвергая свою репутацию такому риску, Шэнь Цинцю тем более не горел желанием. Суммируя всё перечисленное, Ло Бинхэ был вынужден блюсти целибат.       В тот день, когда было принято это судьбоносное решение о переезде, учитель в очередной раз наорал на него, разозлившись из-за выбора университета. Ло Бинхэ только узнал как обычно через десятые руки, что Шэнь Цинцю наконец защитился и устроился преподавателем в университет, и конечно же сразу же захотел туда поступить — чтобы ходить на все лекции и постоянно быть рядом. Чему его учитель совсем не обрадовался. Вся суть его получасовой речи сводилась к одной простой мысли: если Бинхэ вдруг внезапно воспылал желанием учиться дальше и поступать в университет, то должен выбирать то, что подходит ему, а не из-за такой дурацкой причины.       — Что ты как маленький? Только посмотри на себя! Ну в самом деле, я ведь никуда не денусь! — взглянув на понурое лицо ученика, будто у ребёнка, которого лишили любимой игрушки, и он вот-вот пустится в слезы по этому поводу, Шэнь Цинцю раздраженно вздохнул.       — Правда?..       — Правда. С чего бы этому учителю оставлять тебя? — и он отвел взгляд в сторону, привычным движением развернув веер и спрятавшись за ним.       Следующие несколько минут они провели в ожесточенной, — читай, страстной, — возне на кровати, куда Ло Бинхэ оперативно опрокинул своего учителя. Проделал он это с внушающей уважение сноровкой, поскольку уже далеко не в первый раз. Но, как и в первый, и во все разы до этого, его остановили всего лишь после пары поцелуев, как только он чуть обнаглел и запустил руки под одежду учителя.       — Нет…подожди!.. Бинхэ! Да послушай же меня!       Колено Шэнь Цинцю замерло в опасной близости от стратегически важных мест. Ло Бинхэ оцепенел на секунду, затем со страдальческим вздохом обмяк и навалился сверху всем немалым весом как тяжеленный мешок с рисом и куда-то в основание шеи, в расстегнувшийся воротничок рубашки, где успел наставить новых красных отметок, угрюмо пробурчал:       — Учитель правда желает, чтобы я остановился?       — Правда.       — Неужели учитель совсем не хочет?..       Ответ прозвучал не сразу, он почувствовал грудью, как Шэнь Цинцю судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул, неосознанно и очень соблазнительно заёрзав под ним:       —…не здесь.       — Почему?       Вновь глубоко вдохнув для собственного успокоения, Шэнь Цинцю терпеливо объяснил. Ло Бинхэ немного подумал и сказал:       — А если у меня будет отдельная квартира, тогда учитель позволит?       Шэнь Цинцю сдуру согласился, что угодно пообещаешь, лишь бы это угрожающее его достоинству и самоуважению мускулистое разгоряченное тело приподнялось и выпустило на свободу. Только с одним условием — Бинхэ должен не просто хорошо сдать экзамен, как обещал, но и закрепиться в первых строчках рейтингов, что гарантировало ему поступление в выбранный университет.       Как показало дальнейшее, он всё же немного недооценил способности своего ученика. Ведь главное в работе учителя — это правильная мотивация. А уж если Ло Бинхэ чего-то хотел, то очень быстро изыскивал способы этого добиться, любыми средствами, и шёл к поставленной цели только что не по головам. Горы мог свернуть!..       Своротив эту «гору», Ло Бинхэ при первом же удобном случае притащил опешившего от такого поворота событий учителя к себе, просто не дав ему опомниться, и исполнил задуманное, устроив весёленькую ночку не только себе, но и немногочисленным соседям Хуа Чэна. Тем, которые этажом ниже, ведь выше него — только небо, да и то не факт.       Появившись после «золотой недели» в университете, Ло Бинхэ испускал такую ауру самодовольства и удовлетворения, что одна бесстыдная личность, только взглянув на его сияющую физиономию, тут же ляпнула:       — О-о, вы посмотрите на него! Светишься, будто тебе дали в трёх позах!       Ло Бинхэ молча показал ему растопыренную пятерню, и Вэй Усянь тут же выплюнул всё то, что не успел проглотить, зайдясь заливистым хохотом.       Вопрос, каким чёртом эти двое столковались, безусловно, хорош.       Почти так же хорош, как реноме лучшего ученика университета и победителя многих национальных соревнований, чье фото (немного пьяное и потому невероятно милое) стояло на заставке телефона Вэй Усяня. Выдающийся и безупречный, будто недостижимый идеал в глазах окружающих, без преувеличения, Господин Совершенство. Вот как описывали Лань Ванцзи. До сих пор единственным пятном на репутации этого человека, второго наследника многомиллионной корпорации «Облачные Глубины», принадлежащей известному и уважаемому семейству Лань, был он, Вэй Усянь. Единственное слабое место. Тот, из-за кого черти в этом «тихом омуте» начинали сходить с ума… О, они были там такими, будто на стероидах росли!.. Требовалась поистине нечеловеческая сила воли, чтобы держать их в узде. Но об этом мало кому было известно. Зато многие слышали о том уникальном эпизоде из школьной жизни Лань Ванцзи, когда бесстрастного и отчуждённого старосту кое-кто разозлил до такой степени, что тот гонялся за негодником по библиотеке с палкой наперевес, весь багровый от подбородка и до кромки волос, и даже уши были красные.       Стиль общения Вэй Усяня можно было легко охарактеризовать словами «не зассал и подошёл». С годами он ничуть не изменился. Так что ответ на вопрос, который так же хорош, как убийственный пресс Ло Бинхэ, на котором прощупывались все восемь кубиков, был до смешного прост. Вэй Усянь провернул ту же самую фишку. Он с той же непосредственностью, что и в школе, подошёл к пугающе отстраненному и просто пугающему своим видом парню в кожанке, который ни с кем не разговаривал на подготовительных курсах, и во всеуслышание заявил:       — Какая козырная шмотка! Слушай, где взял?       В конце концов, Вэй Усянь никогда не стеснялся знакомиться с людьми и легко находил с ними общий язык. Даже если они молчали и воротили от него нос, презрительно шепча «убожество» — это отнюдь не значило, что он не привлёк их внимание и не заинтересовал. Он всегда был жизнерадостным, энергичным, притягивал к себе взгляды, будто красочная вывеска, мимо которой не пройти, оставшись равнодушным. Любил танцевать без повода и мог, не стесняясь, громко пропеть понравившуюся песню прямо на улице, просто потому что ему хорошо сейчас. Он ценил такие моменты, наслаждался ими, будто сладостями. Вэй Усянь находил повод улыбнуться, как бы тяжко не приходилось в жизни, и даже тринадцать месяцев в реабилитационном центре, проведенные там после ужасающей темной полосы и самого дна той пропасти, в которую он скатился, не изменили этой его черты.       Он всё также совершенно искренне улыбался, даже появившись на пороге с разбитым в кровь носом и пустой сумкой, в которой вещей было на самом дне.       Это случилось в самом начале их знакомства, где-то пару лет назад, когда оба были ещё первокурсниками. Ло Бинхэ тогда опешил настолько, что потерял дар речи: во-первых, потому что ещё вроде бы не успел рассказать новоиспеченному приятелю, где обитает; во вторых, какого чёрта случилось и кто, блин, его так отделал; ну и в третьих — как он сюда попал, минуя сто пятьсот степеней охраны и одного улыбчивого молодого человека внизу, натренированного не пускать посторонних дальше лифта почище питбуля?..       — Слушай, можно, я у тебя перекантуюсь пару дней? — совершенно беззаботным тоном поинтересовался Вэй Усянь, будто ничего особенного не происходило.       — Э-э…. так, стоп! Сначала, как ты тут вообще оказался?!       — Поспрашивал у знакомых, где тебя найти, вот и нашел, это несложно. Можно? Хотя бы на эту ночь, утром я уйду.       — Да мне не жалко, оставайся, я только у соседа спрошу, это всё-таки его квартира…       — Что, в мире есть человек, с чьим мнением ты готов считаться? — съязвил Вэй Усянь, хихикнув и тут же сморщив нос от боли.       — Я его не боюсь, если ты об этом. Но с этим человеком если можно не ссориться — лучше не ссориться, — Ло Бинхэ пожал плечами, посторонившись и пустив парня внутрь. Вот и правда, спросить разрешения несложно, но зато это простое действие поможет избежать вероятных проблем. Переть в лоб вовсе не обязательно, если есть способ попроще, и порой мирные пути разрешения возникших вопросов в самом деле куда легче и быстрее, нежели прокладывать себе дорогу силой. Жаль только, что у него ушло так много времени, чтобы это понять… Конечно, когда дело касалось лишь его одного, Ло Бинхэ по-прежнему редко раздумывал, но теперь, когда у него снова есть учитель… да и квартира ему нравилась. Как будто такой дворец с великолепным видом с двадцать шестого этажа и за смешную цену в «будешь готовить» вообще может кому-то не понравиться!       — Стой! — он внезапно остановил Вэй Усяня, и тот обернулся с вопросом, написанным на лице. — Умойся сначала, иначе весь пол заляпаешь.       — Вот чёрт, — Вэй Усянь тут же догадливо вскинул руку к носу, с которого внезапно вновь закапало. — Думал, уже всё… извини.       — Да фигня вопрос, чего уж там… Ванная там, сейчас лёд принесу.       Нос был на месте и почти целый, только уголки глаз вызывающе лиловели, что в купе с общей бледностью делало парня похожим на свеженького зомби. С марлевыми тампонами, торчащими из обеих ноздрей. Затем Вэй Усянь снял запачканную кровью футболку (он явно не раз и не два вытирал ей лицо по пути сюда), явив миру прочие синяки. Они расползлись от рёбер и ниже по спине, будто его пару раз огрели палкой. Такие, что невольно начинаешь задумываться об отбитых почках и других внутренних повреждениях.       — Кто тебя так? — спросил Ло Бинхэ, протягивая приятелю свою футболку. Вэй Усянь стоял перед раковиной по пояс голый, и Ло Бинхэ просто не мог не заметить этого. И как он невольно прижимает правую руку к боку, будто там болезненно стреляет при резких движениях. В сравнении с этими синяками ссадины на руках смотрелись бледно и несерьёзно. Хотя страшнее всего в любом случае был застарелый ожог на груди Вэй Усяня, круглый, как от автомобильного прикуривателя. Жутко даже представлять, как больно это было в реальности…       — Да неважно. Можешь считать, что я просто кое с кем разошелся во мнениях.       — Этот кое-кто что, бейсболист?       — Хуже, он полицейский, это вообще не лечится… Не волнуйся, ему тоже досталось.       Поскольку Хуа Чэн в тот момент пропадал где-то в неизвестности по своим загадочным делам, то Ло Бинхэ просто отправил Вэй Усяня в душ, его одежду — в прачечную вниз, а после отправил голосовое сообщение хозяину дома.       Который на удивление спокойно отнесся к тому, что у них переночует знакомый Бинхэ. Как позже выяснилось, Хуа Чэн почему-то думал, что у него таких близких друзей нет вообще. А ещё ему по большому счету было плевать, кого приводит сосед, ибо он считал, что если в том доме нет одного конкретного человека — то пусть хоть сгорит, не жалко. Тогда будет повод найти новое жильё и попробовать ещё раз заманить гэгэ жить вместе… он никогда не считал это место именно домом, ведь дома должны быть домашние, а место, где живешь один (даже если со скуки обзавестись соседом в качестве развлекательной домашней живности), таковым называть Хуа Чэн не желал.       Как нарочно, появился он поздно вечером, фактически ночью, тоже слегка потрёпанный и крайне раздражённый. Приятели к тому времени уже приговорили пару банок пива под наскоро обжаренные овощи, сидели на кухне и обсуждали всякую ерунду.       Хуа Чэн звучно хлопнул входной дверью, было слышно, как он тихо выругался, разуваясь, затем также громко протопал через первый этаж, будто стараясь за что-то отомстить соседям снизу, так вколачивая пятки в пол, что полностью заглушил всем знакомый звон цепочек на поясе, загодя оповещающий о приближении неприятностей, и вошел на кухню. Вэй Усяня он заметил не сразу, потому что Ло Бинхэ отвлёк его, бросив банку пива вместо вопроса, будет ли тот. И так ясно, что будет.       — Что-нибудь покрепче, — развил мысль Хуа Чэн, поймав жестянку со звучным хлопком. Затем стянул мятый галстук и кинул такой же мятый и даже местами рваный пиджак на стол рядом с пустыми масляными тарелками, горкой вывалив поверх всё, что нашлось в карманах брюк. Его явно одолевало желание надраться как следует. — Вон в той нише бар, доставай.       Затем он повернулся, вскрывая пивную банку, глотнул в качестве затравки — и наконец заметил третьего на кухне.       — А ты какого здесь делаешь? — Хуа Чэн даже ненадолго забыл, как он недоволен и раздражён, и вертикальная морщинка на его лбу разгладилась, уступив место крайнему удивлению.       — Неужели этот город настолько перенаселён! — расхохотался Вэй Усянь, отсалютовав ему полупустой жестяной банкой. Внутри как-то по особенному, издевательски, забулькало. — Нет, ну я знал, что Хуа-Хуа живет где-то здесь, но кто бы мог знать, что это окажутся твои апартаменты! Подумать только, ты настолько богат, а с меня трясешь семьдесят процентов!       — Хуа-Хуа? — от души хохотнул Ло Бинхэ. В страшном сне не могло привидеться, что в мире найдется человек, который в здравом рассудке и при памяти обратится к тому, кто способен одним своим видом и грозным взглядом, не доставая оружия, перепугать половину высокопоставленных чиновников и всё местные банды, просто по имени, да ещё и используя детскую форму! И что это сойдёт ему с рук!       — Я убью тебя, — сердечно пообещал Хуа Чэн.       — Эй, да будет тебе! А то он не знает, как ловко ты умеешь прикинуться пуськой! — Вэй Усянь слетел с табурета за секунду до того, по нему пришелся прицельный пинок, обскакал стойку и первым добрался до барного шкафа, скрытого за обычной стеной. Он просто врезался в панель обеими руками, и она, сдав чуть назад и качнувшись на креплениях, покорно ткнулась под ладони. Створки легко распахнулись и ушли в стену, открыв несколько заставленных бутылками полок. Там даже красивая темно-красная подсветка включилась.       — Ого-го-го! — восхитился Вэй Усянь, оглядывая запасы. — Любую можно?       — Угу, разошелся, — фыркнул Хуа Чэн, оттаскивая парня за ворот большой, с чужого плеча футболки (Вэй Усянь вообще-то был только в ней, заявив, что шорты Ло Бинхэ с него спадут даже с ремнём, и это была почти правда), после чего достал из шкафа стаканы и бутылку. Из всех троих Хуа Чэн был самый высокий, модельные сто девяносто сантиметров, хотя и несколько субтильный, не такой большой, как Ло Бинхэ, однако переставить Вэй Усяня, будто стул, с места на место, не слушая возражений, ему было вполне по силам. — Семьдесят процентов, ты в конец охренел! Ты, мать твою, всякий раз пьешь за мой счёт!       — Неправда, — тут же возразил Вэй Усянь. — Я вообще не пью, если играю для тебя с высокими ставками, для этого нужна ясная голова.       Правда, чуть погодя поправил сам себя:       — А вот после, обмыть выигрыш… тогда, конечно, можно!       Хуа Чэн наполнил стаканы льдом из холодильника, затем Вэй Усянь деловито смешал себе один из вариантов «отвертки» — незатейливо, зато ярко на вид и на вкус.       — Ты играешь для него — это как? — спросил Ло Бинхэ после того, как Хуа Чэн избавился от жилетки, закатал рукава рубашки и, блаженно выдохнув, устроился на стойке в полулежащем состоянии, подперев голову кулаком. Вэй Усянь побрякал кубиками в стакане и хихикнул:       — В его игорном доме. За безлимитным столом.       — Он шулер, — попросту объяснил хозяин упомянутого заведения. Точнее, сети заведений с не самой чистой историей и многими закрытыми дверьми. А если совсем уж точно, что ему принадлежали не только игорные дома, но и весь квартал за красными воротами. — Эта шустрая задница, представь себе, однажды попялила недельную выручку покерного стола.       — Считать карты — не шулерство!       — Оно самое.       — То есть только тебе можно обдирать посетителей?!       — Конечно. И тем, кто на меня работает.       — Не, ну видал, каков лис?..— и Вэй Усянь обличающе ткнул в Хуа Чэна обеими руками, чем сразу стал походить на известный мем. — И как меня вообще угораздило с тобой связаться?       — От большого ума, наверное. И не обольщайся, тебе повезло со мной связаться — кто-то другой запросто переломал бы тебе культяпки за такие фокусы, — ответил Хуа Чэн и, изловив чужие пальцы, некультурно тычущие людям в лицо, всего лишь спрятал их под стол. — А я добрый.       — Да-а-а, до-о-обрый, — саркастично протянул Вэй Усянь, забирая свои руки назад. — А если встречаешь кого-то добрее, то быстро его кончаешь, и снова становишься самым добрым… Ты ж меня не выгонишь?       — Так не нарывайся.       Совет был дельный, Вэй Усянь это любил — нарываться и дразнить окружающих. Энергичный и озорной, он и сейчас мало заботился о правилах и приличиях, по крайней мере, большую часть времени и в менее формальной обстановке и компании. Например, такой как эта. Здесь он чувствовал себя спокойно. Намного спокойнее, чем дома или в квартире, которую делил с братом.