Вопросы и ответы

— Святой отец, у меня есть вопрос.       В семинарии никого было не удивить подобными словами, в особенности от этого молодого человека. Юный Хюгеред всегда был любознателен и вдумчив, он постигал веру не только сердцем, но и разумом, осмысливая её и пытаясь прийти к собственному пониманию. Его наставник, отец Витта, оттого особенно внимательно присматривался к адепту, ведь кому, как не ему, было знать, как тонка и опасна грань между допустимым сомнением и ересью.       Хюгеред задавал много вопросов, но в то же время он был умён настолько, чтобы скрывать свои истинные помыслы. Но отец Витта всё равно замечал, как едва заметно хмурились его брови и устремлялся куда-то вдаль долгий задумчивый взгляд. Далеко не все ответы удовлетворяли пытливый живой ум, часто порождая ещё больше вопросов, но Хюгеред уже и сам понял, что чрезмерная любознательность порицалась. Вопросы должны усиливать веру, а не расшатывать сомнения в ней — иначе какие же из них будут пастыри для заблудших агнцев, ищущих спасения?.. — Я слушаю тебя, мой ученик, — Витта кивнул, отложив в сторону перо и книгу. В скриптории сейчас были лишь они вдвоём, а потому могли не опасаться, что кто-то услышит их.       Так же, как наставник рассмотрел в ученике пытливый ум, так и ученик прозорливо понял, что наставник не так-то прост. Он не был простым священником в том плане, что слишком свободным был его взгляд на Святое Писание и трактование религии. Такое уж тем более не поощрялось в среде церковников, и Хюгеред знал, что у отца Витты оттого было множество недоброжелателей. И оттого же только с этим наставником Хюгеред чувствовал себя настолько свободно, чтобы делиться с ним в том числе и своими сомнениями. — Я много думал о том, почему наша страна зовётся Священным Королевством, — задумчиво протянул юноша, постучав пальцами по деревянной подставке, на которой лежала книга, которую он переписывал. — И так и не смог понять этого. Если каждый человек грешен от рождения и должен до смерти доказывать свою верность Зардушту, как же тогда наша держава может быть священной? — отец Витта иронично усмехнулся в ответ на слова ученика, но удержал свой комментарий, вместо этого спросив: — Что ты знаешь о короле Сунегоде?       Хюгеред нахмурился, не совсем понимая, причём здесь первый король Аоса, положивший начало их религии. — Очевидно, то, чему нас учит «Песнь над песнями», которая является его откровением, — юноша пожал плечами. — Зардушту открылся королю-пророку во время его долгой изнурительной болезни. Благодаря своему благочестию, Сунегод стал единственным, кто сумел осмыслить Зардушту помыслом и увидеть его воочию. Он вопрошал, а бог отвечал и наставлял пророка в божественной мудрости. — Верно, — отец Витта кивнул. — Но вспоминай, юный ученик, что было дальше. О чём поют гимны священной песни. — Сунегод испросил у Зардушту защиту, наставление, дарование знаний, благополучие в духовной и телесной жизни, поддержку, которую друг дал бы другу, — всё также задумчиво протянул Хюгеред. — Вместе с тем он сам принёс ему дары поклонения и полностью посвятил ему свою жизнь и тело, после смерти став первым святым бессмертным, ставшим в один ряд с пресветлыми ашурами. — Верно, — снова согласился наставник, и ученик посмотрел на него с замешательством. — Но я всё равно не понимаю, — признался он, на что отец Витта усмехнулся. — Своим самопожертвованием, — в его голосе на этих словах послышался хорошо различимый скепсис, — Сунегод выпросил у Зардушту благословение для всех своих людей и всех своих земель. Залог наперёд — Зардушту отдал свою благосклонность в обмен на обещание Сунегода обратить всех своих подданных к богу и сделать всё для того, чтобы никто из них не пал жертвой Франхрасьяна. Так родовые земли короля, что позднее стали королевством Аос, и стали священными. Якобы осенёнными самим Зардушту. Ближе к закату жизни Сунегод женился на дочери короля Кена, и соответственно его «святость» перешла также и на эти земли. Дальше начались теократические диспуты и догматические споры, вылившиеся в четыре Собора, но ты должен о том знать, мой ученик, — Хюгеред согласно кивнул, внимательно слушая учителя и следя за ходом его мысли. — Но главными в этом вопросе стали именно Первый и Четвёртый Соборы. — Первый Собор принял символ веры, и вера в Зардушту была признана государственной религией, а все остальные ответвления и культы — ересями, — произнёс адепт. — Четвёртый Собор провозгласил короля Сунегода сыном Зардушту, а всех его потомков, королей Аоса и Кена, потомками пресветлого бога. Этот же Собор благословил миссионерскую деятельность короля Теодбалда и объявил священную войну за объединение всех человеческих земель. — Так гласит история, — подтвердил слова ученика наставник. — Так политика переплелась с религией. После падения Тамуэрта, последней твердыни, в 771 году король Эделбранд был коронован королём всех земель Дорлонлеи. Соответственно, его священная власть распространилась и на завоёванные земли, освятив их так же, как были освящены земли Аоса и Кена. Объединённое королевство стало священным, и с тех пор всё оно посвящено Зардушту. А мы, — отец Витта вновь иронично ухмыльнулся, — не имеем права его подвести. — Но ведь это о политике, — Хюгеред снова постучал пальцами по кафедре. — Но не о вере. — Не говори мне, что тебя это удивляет, юный ученик, — хмыкнул Витта. — О вере в этой стране уже давно никто не заботится. Священное Королевство лишь отражение борьбы богов между собой, и честно говоря, у меня есть множество вопросов касательно того, чью сторону в этой борьбе стоит принять... — пробормотал он, но тут же встрепенулся, грозно посмотрев на ученика, глядящего на него с любопытством. — Но об этом мы поговорим в другой раз, Хюгеред. Не здесь и не в такую пору — я должен утвердиться в некоторых мыслях, прежде чем смогу поделиться ими с тобой.       Юноша посмотрел на наставника несколько озадачено, не ожидая от него такой откровенности. Однако даже если и хотел что-то спросить, то не смог это сделать: со скрипом открылась дверь в скрипторий, и внутрь шаркающей походкой зашёл старый аббат. Хюгеред рассеянно пожелал ему здравия и опустил глаза на недописанный лист. Мокнул перо в чернила, возвращаясь к работе, но мыслями пребывая где-то далеко за стенами семинарии. Что ж, ему и вправду было много о чём подумать.