Вопросы и ответы

      Религия... Была ли в этой стране сила, более мощная, чем вера? Было ли что-то могущественнее религии, проникшей во все сферы жизни людей и связавшей их крепкими светлыми нитями, обращающими всеми помыслами к пресветлому богу, равно прекрасному и безжалостному? Страх и вечное искупление жили в душах людей, и святая церковь подпитывала их, ведя ослеплённых потерянных агнцев, словно добрый пастор.       Вот только на свободу ли, или же на заклание?       Церковь стала фундаментом государства. Религия смешалась с политикой. Церковники следили за чистотой веры, но в то же время устраняли всех неугодных. Днём молились за искупление грехов, а ночью плели безжалостные интриги, не считаясь ни с чьими жизнями. Количество жертв, положенных на алтарь очищения мира от скверны, было неважно, равно как и неважными были методы, которые они для этого использовали. Чистой воды лицемерие — разве ж этому учил их пресветлый Зардушту?       Зардушту... Бог солнца, тепла, света. Главное существо во вселенной, сотворившее, по мнению людей, весь мир и самих людей. Он — безначальный творец, пребывающий в бесконечном свете, создатель всех вещей и податель всего благого, всеведущий, устроитель и властитель мира. Творец и владыка духовного и телесного миров, высший податель благ. Он провозглашается величайшим из всех, и благость его абсолютна. Он самый могущественный; он самый осведомлённый и знающий, знает прошлое и будущее. Помимо этого, он всегда следует прямым путём праведности. Но что, в таком случае, есть эта праведность?       Зардушту — творец бытия. Он творит своим помыслом, помыслом же он сотворил светлое пространство мира, дающее радость и умиротворение. Он поддерживает в мире закон функционирования вселенной, проявляющийся также в свете. Он поддерживает землю и небо от падения, создал чередование дня и ночи, проложил дорогу светилам, дал силу ветру. Он сотворил скот, растения и воду. Он сотворил людей, их тела и души, и даровал им свободу воли. Он создаёт блага этого мира и дарует их людям.       Зардушту видит всё, его невозможно обмануть, от него невозможно ничего скрыть. Он высший суверен мироздания, и от него зависит будущее. Он изначально определил два типа поведения — в соответствии с моральным порядком мира или наперекор ему. Человек выбирает между этими двумя путями в соответствии со своей свободной волей, но конец выбравших два разных пути будет различен. И праведного, и лживого ожидает конечное вознаграждение. Но что же в его виденье является праведностью?       Его антипод и вечный противник — бог смерти и тьмы Франхрасьян. Он выступает олицетворением зла и всего дурного в мире, он дал людям смертность, смерть и болезни, и всё зло, какое есть в мире.       Он не обладает самостоятельной творческой силой, как Зардушту, но во всякое чистое и доброе его творение он может заронить зерно зла. Поэтому он является источником вредных сил природы, болезней, неурожая, творцом ядовитых растений, хищных зверей; к нему вообще сводятся все физические и моральные бедствия. Ему покорны все дэвы, то есть духи зла, он властелин смерти и мрака. Но так ли всё просто и однозначно, как трактуют догмы?       Эти два бога — предвечные братья и враги, борющиеся друг с другом. В их подчинении есть младшие духи: ашуры у Зардушту и дэвы у Франхрасьяна. Зардушту живёт в светлом чертоге — Доме песнопения; Франхрасьян — в тёмном чертоге, Доме скорби. Люди верят, что грешники пополняют свиту тёмного бога, в то время как праведники — святые бессмертные — светлого, и когда случится финальная война между богами, победит тот, чья армия окажется больше. Поэтому верующие в Зардушту должны признать его источником всякого блага и воплощать его власть во всём мире. Это истинная суть служения ему?       Чем старше Хюгеред становился, чем больше вникал в догматы веры, тем больше вопросов они у него вызывали. Где же была та тонкая грань между политикой и смертными амбициями и волей божества? Или её и вправду не было вовсе, и Зардушту был не так пресветел, как хотел казаться? В чём смысл служения ему, если люди Священного Королевства считают себя лучше и выше других и искренне верят в свою миссию нести смерть и разрушения соседям, прикрываясь благой миссией священной войны? Разве ж война сама по себе не есть грех?       Главный и первый догмат веры гласит: скверна Франхрасьяна должна быть рассеяна. Всякий, кто презирает заветы Зардушту, не выказывает ему должного почтения и веры, становится его врагом. Ведь хотя Зардушту велик, он находится в самых близких отношениях с людьми. Любой, кто на его стороне, может чувствовать себя его близким — другом, братом и отцом. Он благосклонен ко всем, кто стремится к дружбе с ним. Тот, кто поддерживает в мире порядок, становится самым желанным союзником Зардушту, и бог одаривает его благами целостности и бессмертия — так, когда приходит время, души не умирают, а становятся святыми бессмертными, пополняя войско ашур. Но те же, кто отворачиваются от него, становятся слугами Франхрасьяна, не заслуживающими прощения.       Ненависть Света к Тьме ослепительна. Она накладывает свой отпечаток на людей, следующих воле своего бога. Все средства хороши для достижения цели — и истина извращает саму себя, рождая лицемерие. Зардушту яростен в своей ненависти к Франхрасьяну и поощряет использование любых средств в войне с ним, и сам ходит по тонкой грани, лишь чудом не срываясь с неё. И там, где священники проповедуют благочестие, верность друзьям, семье и стране, любовь, сострадание и милосердие, они же учат беспощадности и безжалостности к тем, кто добровольно отвергают милость пресветлого бога.       Извечная борьба, которую хрупкий смертный разум трактует по-разному, и в малейшем отклонении от неё видит предательство. Погоня за душами, безжалостная жатва лишь для того, чтобы доказать собственное превосходство. Ведь для смертных всегда всё заканчивается одним и тем же исходом... — Ты особенно задумчив сегодня, мой ученик, — раздавшийся за спиной голос заставил Хюгереда крупно вздрогнуть: он и не заметил, как слишком сильно погрузился в себя, замерев с раскрытой книгой у одного из стеллажей библиотеки. — О чём же ты думаешь, юноша? — он поднял взгляд на наставника и встретился глазами с его внимательным взглядом, пристально всматривающимся в него. — Я размышляю о вере, мастер, — Хюгеред захлопнул книгу, и чуть нахмурившись, вернул её на место, так и не прочитав ни слова. — И чем больше я задумываюсь о ней, тем больше вопросов и сомнений терзает меня. — Мне знакомо это ощущение, — отец Витта понимающе кивнул. Сжал плечо ученика и снова посмотрел ему в глаза. — Поведай мне о том, что тебя беспокоит.       Обширная библиотека семинарии была одним из немногих мест, где не было постоянного наблюдения и слежки. Здесь можно было говорить спокойно практически обо всём, а в столь позднее время суток тем более, ведь близился час отбоя. — Где эта тонкая грань между политикой и верой, учитель? — Хюгеред нахмурился. — Почему нас учат милосердию Зардушту и его снисходительности, но в то же время любое отклонение от догм — ересь, подлежащая уничтожению? Как можем мы проповедовать священную войну против еретиков и предателей Зардушту, если смерть сама по себе величайший грех и скверна, от которой не отмыться? И как вообще мы можем верить в собственную праведность, если наша природа осквернена с самого начала? И почему смерть — это скверна, если это неизбежная часть любого цикла? Почему болезни скверна, а причинённые раны и увечья нет? Где грань между допустимым и страданиями, которые нам доставляет наша природа и наше тело?       Витта внимательно слушал адепта, пристально всматриваясь в его лицо, видя на нём искреннее непонимание, несогласие и непринятие. Он понимал негодование своего ученика, ведь переживал схожие чувства, снова и снова возвращаясь мыслями ко второму фундаментальному догмату.       Болезни, но самое главное смерть — самая страшная скверна, какая только может обрушиться на голову человека. Врачи и могильщики — про́клятые люди, которых уже не спасти, которые добровольно вручают себя Франхрасьяну, проникаясь этой скверной. Отношение к ним хуже, чем к бродячим псам, но чем было бы общество без них?..       Лечить больных запрещено, ведь считается, что это дэвы насылают на них свою порчу. Лишь искренние молитвы и милость ашуров могут спасти болеющего человека, но если он умирает от своей болезни, значит, он не был достаточно чист и праведен для спасения. И смерть, высочайшее проклятие, сама настигает его.       Однако со смертью в принципе никто не может побороться. Тело грешно и полно скверны, отчего тем, кто ещё жив, запрещается касаться мертвеца и смотреть на него, чтобы не быть осквернёнными также. Они могут лишь надеяться и молиться, что душа всё же оказалась достаточно очистившейся для того, чтобы быть достойной войти в светлый чертог и пополнить сонм светлого воинства Зардушту — к этому все люди и стремятся, на самом деле, по-своему пытаясь заслужить такую милость. И священные войны, и уничтожение неверных, и борьба с ересями как нельзя лучше гарантируют её, ведь срезают семена Франхрасьяна в мире живых, разве нет?       Но это было так глупо. Жизнь и смерть — две стороны одного целого. Грешниками были те, кто сознательно творили зло, убивали по прихоти, грабили, клеветали, лгали, насиловали. Но едва ли грешником было новорожденное дитя, умершее, к примеру, от ненадлежащего ухода, не правда ли? — Мне знакомы твои сомнения, мой ученик, — в конце концов Витта тяжело вздохнул, медленно покачав головой. — Я и сам задаюсь подобными вопросами и пытаюсь найти на них ответы. Но боюсь, Хюгеред, лицемерие священной церкви происходит от искажения истины, исходящего от самого нашего бога. Он слишком рьян и бескомпромиссен в вопросах борьбы с собственным братом. — Но если он всесилен и так хочет одержать над ним верх, почему просто не подарит людям бессмертие? — адепт скрестил руки на груди, и наставник одарил его долгим задумчивым взглядом. — Смерть — конец любого пути, даже божественного, — пространно отозвался тот. — Боги не властны над смертью и сами могут подвергнуться ей. Вероятно потому Зардушту бессилен перед этой силой и пытается наполнить её жизнью иными способами. Это сложный вопрос, мой ученик, но и на него я ищу ответ.       Хюгеред снова нахмурился, а после решительно посмотрел на учителя, обратившись к нему прямо и твёрдо: — Я знаю, мастер, что ты занимаешься исследованиями, которые иные могут посчитать ересью, — приглушённо произнёс он и качнул головой. — Не ведаю я, правда, чему они посвящены, но чувствую, что нам с тобой по пути. Прошу, возьми меня в свои ученики, ибо одинок я, и пребывание моё здесь для меня в тягость. Я разочарован и растерян, и я прошу тебя показать мне свой путь.       Хюгеред склонился в почтении, ощущая на себе всё такой же внимательный, пристальный и несколько задумчивый взгляд. В конце концов, наставник хлопнул его по плечу, сжав его, и вынудил юношу взглянуть в свои глаза. — Я давно наблюдал за тобой, юный ученик, — медленно произнёс он. — И я знаю, что я могу на тебя положиться. Я расскажу тебе о своих изысканиях и покажу иную сторону. Но будь готов, юный ученик, что это знание еретично и запретно, и если когда-нибудь нас уличат в нём, нас будет ждать огонь священного костра инквизиции. Готов ли ты пойти на такой шаг?       Хюгеред выдержал на себе пригвождающий немигающий взгляд. Мятежный дух, ищущий познания и ответов — он не слишком в этом отличался от учителя, и он уже давно всё решил для себя. А потому он сжал в кулаках руки и уверенно кивнул: — Я готов.       Отец Витта удовлетворённо усмехнулся, и глаза его вдруг взблеснули странным блеском. Он заглянул куда-то за плечо юноши и негромко обратился к нему: — Хорошо. В таком случае, нам не помешает помощь твоего друга, так настойчиво следующего за тобой, — и видя, как медленно округляются глаза Хюгереда, с тонкой проницательностью уточнил: — Ты же не думал, что я не замечу могучего дэва, сопровождающего тебя последние несколько месяцев? Мои изыскания вынудили меня тесно соприкоснуться с их миром, их силой и ими самими...