Вопросы и ответы

— Сколько Орлеандо хочет за свою верность? — холодный надменный взгляд одарил Халлона своим вниманием, и советник беззвучно вздохнул, опустив глаза. Возможно, это его последний разговор с королём и в принципе последний разговор в жизни, но скрывать очевидное было откровенно глупо. — Мой король... казна пуста, мы никому не сможем заплатить, не говоря уже о саламандрах с их неуёмными аппетитами, — набравшись мужества и смелости, Халлон посмотрел на Эйладара, сохраняя невозмутимое выражение лица. — Так наполните её! — мгновенно заводясь, рыкнул король, напоминая капризного ребёнка, который хочет новую игрушку и его не интересуют причины, по которым он не может её получить. — Поднимите налоги и соберите денег! — Это невозможно, — Халлон ходил по очень тонкому льду, но тем не менее он возразил, продолжая спокойно смотреть не короля. — Мы и так забираем у населения практически всё. Кроме того, ситуация в королевстве критическая ещё и потому, что наши потери на поле боя превысили рождаемость. Многие сёла почти обезлюдели; мы стоим на пороге катастрофы. — И что ты мне предлагаешь?! — Эйладар раздражённо дёрнулся и прожёг советника тяжёлым холодным опасным взглядом. — Я не знаю, мой король, — сухо откликнулся тот. — Я просто доношу до твоего сведения, что мы находимся в плачевном положении.       Эйладар нахмурился, продолжая буравить Халлона взглядом, но тот сохранял своё хладнокровие, за столько столетий службы тирану научившись выдерживать психологические проверки от него. Королю не нравилось то, что он слышал; он ненавидел отказы так же сильно, как сомнения в своём могуществе и умении править. Отказ был посягательством на его власть, болезненным ударом, который он не собирался терпеть — но сейчас, похоже, Халлон говорил об объективной реальности, с которой сложно было поспорить.       Его тираничная политика всегда была исключительно эгоистична. После смерти Эльвэ все внутренние ограничители и предохранители спали окончательно, и вместе с рассудком Эйладар начал терять чувство меры. Безжалостные кровавые войны и грабительские поборы на их финансирование — буквально за несколько столетий король подвёл страну к опасному краю. Но ему не было до этого никакого дела, ведь Эйладар любил только себя и беспокоился только о себе. Жестокий капризный ребёнок — он удовлетворял собственные прихоти, не считаясь ни с кем и ни с чем, что окружало его.       Эйладара не интересовал народ, не интересовала страна. Он самоутверждался, пытаясь доказать всем вокруг, как он силён и что с ним необходимо считаться. Поставил себе упрямой, бесчеловечной и жестокой целью добиться превосходства и сломить сопротивление извечного врага и стереть его с лица земли, и цели и средства, равно как и потери, не интересовали короля совершенно. Он хотел — и весь мир должен был покориться его желанию и воплотить его. И если он получал отказ... это был вызов и оскорбление без прощения и без срока давности.       Эйладар ненавидел свой народ точно так же, как ненавидел двергов и всех остальных. Правление и трон были нужны ему только для удовлетворения собственных амбиций и собственного эго, чтобы показать всем, на что он способен. Остальное было неважно и вторично, и не представляло для короля никакой ценности. И то, что альвы страдали... было исключительно их проблемой, ведь им стоило быть сильнее, умнее и лучше, чтобы не умирать под ударами двергов и раз и навсегда сокрушить их. Тогда бы не было всех этих проблем, и они жили бы спокойно, в достатке и процветании, а так...       Это была вина целого народа, а не тирана-короля, что всё было так плохо и безнадёжно, а значит, не Эйладару было исправлять эту ошибку. Он лишь требовал, ничего не давая взамен, и наказывал, если не получал то, что хотел. Капризный жестокий ребёнок, не знающий слова «нет» — и он таки подвёл страну к опасному краю. Поставил её перед выбором: выжить самой или сохранить жизнь одному паразиту — и она определённо выбрала первый вариант, о чём Эйладару ещё предстояло узнать. И за что предстояло заплатить сполна жестокую и кровавую цену.