Вопросы и ответы

      Ожидание повисло в воздухе густым осязаемым облаком. Жар клокотал в лавовом озере, поднимаясь парами и накрывая город. Отец-Вулкан гневался и был недоволен, и требовал крови тех, кто нарушили его заветы.       Что бы другие народы ни говорили о саламандрах, как бы неверны в союзах они ни были, высшей ценностью для них была верность народу и своему создателю. Предательство родины и богохульство были страшнейшими из преступлений, за которые всегда следовала высочайшая мера наказания. Это были преступления без срока давности, не прощаемые преступления, расплатой за которые была лишь смерть — полная и окончательная. Саламандры чтили жестокий закон, но тем не менее находились те, кто набирались дерзости презреть его.       Орлеандо был мрачен и задумчив, полон горя утраты и болезненной ярости. В то время как город застыл в мрачном предвкушении и ожидании, на сердце новопровозглашённого князя было тяжело. Рана была ещё слишком свежа, и понадобится множество лет, прежде чем она затянется и успокоится.       Мыслями он возвращался в тот самый роковой день. Прошло немногим более двух недель, но события стояли перед глазами молодого князя так, словно он до сих пор находился в сердце пламени и пребывал в хаосе и агонии смерти.       Недовольные всегда были и будут — это Орлеандо усвоил слишком рано, наблюдая за различиями саламандр, окружающих его. Неудивительно, что и при дворе отца нашлись те, кого не устроило дипломатичное спокойное правление князя Тасела. Несущее княжеству процветание, тем не менее оно не удовлетворило жаждущих... чего? Наживы? Войн? Или просто недовольных по жизням самим их течением? Лицемерные трусы...       Удар был нанесён внезапно. Никто не ожидал открытого предательства. Тогда, когда знать собралась в княжеской резиденции на ежегодном собрании во время одного из самых важных религиозных праздников, заговорщики не просто решили предать княжескую семью, но и осквернили своим богохульством Отца-Вулкана, презрев его своими скудными умишками и слабыми душонками. Двойное преступление, тягчайшее преступление — даже если бы они преуспели, народ никогда не принял бы их как своих новых владык, а разорвал бы на части в своей ярости и горе.       Деньги, власть, влияние; алчность, амбиции и гордыня — вот то, что толкнуло на предательство тех, кому князь доверял как своим друзьям. И они ударили внезапно, нанеся первый удар именно по нему и княгине.       Орлеандо не было рядом с ними, чтобы защитить родителей — их тела он увидел уже тогда, когда всё закончилось. Ему довелось сражаться на другом фронте, защищая дворец от набега — предатели хорошо подготовились к своему замыслу. Всё было спланировано почти тщательно; князь и его семья должны были быть тихо убитыми в своей резиденции. Но нашлись верные воины, которые ценой собственных жизней решили защищать их; нашлись члены семейства, достаточно сильные для того, чтобы оказывать сопротивление. Но как же мало их было...       В тот день, полный огня и крови, Орлеандо потерял так много. Его родители, его сёстры, его лучший друг и, по совместительству, зять — в тот день Отец-Вулкан призвал их всех в свою свиту и вместе со всеми саламандрами оплакивал их гибель. Орлеандо оказался недостаточно силён и прозорлив ни для того чтобы защитить их, ни для того чтобы предотвратить это страшное преступление. Мог лишь скорбеть и плакать над телами павших, чувствуя, как внутри всё разрывается от боли.       Отец и мать были убиты во время собрания — сделать это было несложно, ведь оба они доживали свои последние жизни. Мируил и Амаил были убиты в ходе жестокого боя, сражаясь на подступах к резиденции, и их тела Орлеандо нашёл у центральной дороги, ведущей к дому. У обеих сестёр были сломаны шеи — распространённый способ убийства тех саламандр, что проживали не последнюю жизнь. Тем более умелых воинов, что после перерождения могли доставить ненужные проблемы. Гирико боролся с врагами в неравной схватке на внутреннем дворе, и когда всё закончилось, его Орлеандо тоже нашёл с перебитой шеей. А Киал...       Милая и добрая Киал до последнего защищала своих детей. Орлеандо не успел совсем немного, ворвавшись в детскую комнату, слыша громкий плач малышки Маинали и видя, как отважно её своим телом закрыл Говард, мужественно готовясь принять на себя удар, стоя возле разбитого тела матери. И эта картина... навсегда впилась в сознание Орлеандо как самый страшный кошмар.       Он не помнил, как разбросал в стороны тех, кому хватило жестокости и наглости поднять оружие на детей. Не помнил, как собственный крик перекрыл надрывный плач ребёнка, и он буквально растерзал противников, лишь бросив Говарду отвернуться и не смотреть. И горячая кровь врагов стекала по его лицу и рукам, пока грудь разрывалась от невыносимой боли, стоило ему бросить взгляд на разбитое тело любимой сестры. Киал...       Орлеандо вздрогнул всем телом, болезненно поморщившись, закрыв ладонью глаза. Времени прошло слишком мало, но эти дни смазались в единую череду зачисток, спешной коронации и траурных процессий. А теперь вон — публичная казнь, что словно финальный аккорд должна была поставить точку во всей этой истории. Впрочем, никакого иного завершения она и не заслуживала.       Князь сжал кулаки и решительно посмотрел перед собой. Предателей всегда ждал лишь один исход; предателей, посягнувших на святые традиции и презревших Отца-Вулкана, ждала самая суровая кара. В конце концов, молодой князь, ставший князем из-за убийства отца, должен был показать всем несгибаемую волю и жестокость для того, чтобы ни у кого больше не возникло и мысли пытаться повторить дерзкую наглость, закончившуюся такой трагедией.       А потому он твёрдо смотрит перед собой на эшафот, где стоят, ожидая своей участи, те из заговорщиков, кто смог остаться в живых в той бойне, которую они учинили, понимая, что дело проиграно. Все они в одночасье лишили Орлеандо близких и родных существ, отобрав их жизни своей гордыней. Теперь же новоизбранный князь, не колеблясь, был намерен оборвать их, закончив их жалкое существование и принеся жертву божественному родителю, которого они прогневили своей наглостью. Жалкие черви.       Кровь залила эшафот, когда каждому из заговорщиков отрубили голову. Палачи подняли их за волосы, демонстрируя толпе и князю, и гул одобрения прокатился по площади, поднимаясь вверх. Напряжение, застывшее в воздухе, взорвалось торжеством справедливости, и Орлеандо смотрел, запоминая это мгновение. Внутри него не было ничего, кроме хладнокровного равнодушия — так будет с каждым, кто пойдёт против традиций и божества. Так будет с каждым, кто пойдёт против Орлеандо лично.