Вопросы и ответы

      Скорбная тяжёлая аура ощутимо давила на плечи. Казалось, руку протяни — и коснёшься её. Я нахмурилась и вздохнула, чувствуя, как всё внутри откликается состраданием. Пусть мне были не знакомы страдания подобного рода, но я знала, что такое душевная боль, и мне было искренне жаль того, кто так долго и так много испытывал её.       Я сделала шаг, осторожно двигаясь вперёд. Белая фигура казалась неестественным пятном в этом пространстве, и мой взгляд остановился на ней. Мраморная глыба, нерушимая, несокрушимая, холодная и отстранённая — для всех он был таковым. Верховным магом, что стоит над и в стороне от других; исполин, вызывающий благоговение и трепет; до него никогда и никому не добраться, лишь остаётся копошиться в его ногах. Но я знала, разумеется, я прекрасно знала, что внутри этой глыбы была пустота.       Скорбь, печаль, сожаления — и бесконечность вины. Словно черви, они пожирали его изнутри, и он не мог справиться с ними. Отстранился от мира, боясь повторить ошибку, — и не было никого, кто мог бы помочь заглушить ядовитый шёпот упрёков. Осталась лишь я, создательница и родительница, жестокая и безжалостная, ведь взвалила на одни плечи такой неподъёмный груз... Но я не была жестока — и именно потому я была здесь. — Это не твоя вина, — мои ладони мягко коснулись напряжённой спины. Плавно скользнули по мягкой светлой ткани выше к плечам, и я ненавязчиво привлекла его к себе. — Иди сюда.       Геде́он вздохнул, покорно подчинившись, и я почувствовала, как его лоб коснулся моего плеча. Мои пальцы зарылись в мягкие белые волосы, перебирая их и поглаживая затылок, и я заботливо укрыла его в своём объятии. — Ты ни в чём не виноват, — я прошептала, уверяя, баюкая прикосновениями и словами, словно ребёнка. Геде́он был разбит и опустошён, и мне было больно оставлять его одного в таком состоянии. — Ты ничего не смог бы изменить. Он всё равно пал бы и превратился в монстра. Даже если бы ты открыл ему свои чувства, он бы лишь использовал их — он и так это сделал.       Меньше всего Геде́он хотел слышать сейчас эти слова, но мне было важно донести их до него. Горечь утраты медленно превращается в его сердце в вину, а это мучительный и опасный враг, от которого не сбежать — уж я-то знаю, о чём говорю. Но Геде́он не тот, кто должен в стыде примерять её на себя, и это первейшее, от чего я хочу уберечь его и исцелить. — Ты не виноват в его падении и смерти, ты не виноват в том горе, что он принёс, — я продолжала гладить его по голове, обращаясь негромко. Его тёплое дыхание щекотало ключицу, и я чувствовала запах чернил и пергамента, и тепло живого тела. — Ты сделал очень много. Ты сделал больше, чем кто-либо смог бы. Ты спас мир, ты защитил мир. Ты не дал пустым амбициям разрушить то, что было ценно.       Судорожный вздох был похож на всхлип, и я ближе прижала его к себе, утешающе гладя по плечам. Одинокие слёзы упали мне на грудь, и я сделала шаг навстречу, позволяя почувствовать опору и близость собственного тела. — Я знаю, что тебе больно, — с искренним сочувствием прошептала я. — Ты принёс огромную жертву. Ты разбил своё сердце, и между чувствами и долгом выбрал долг. Ты силён, ты намного сильнее, чем они думали о тебе, и я горжусь тобой. Ты всё сделал правильно, и его выборы — не твоя вина. Ты не одинок, пусть ты ощущаешь эту пустоту внутри себя, но рядом с тобой есть и будут те, кто готовы заполнить её. Я очень люблю тебя и очень горжусь тобой.       Геде́он снова тяжело вздохнул, и я почувствовала, как его руки неуверенно обвились вокруг моей талии. Улыбнулась, утешающе погладив его по голове и плечам, и слегка подалась назад, чтобы заглянуть в мокрое от тихо текущих слёз лицо. — Плачь столько, сколько понадобится, — мягко произнесла я, аккуратно обхватив ладонями острые скулы. — Поверь мне, мой дорогой. Тебе всегда будет, на кого опереться. Твоё горе велико, но ты в нём не один. И если ты потеряешь себя — я найду тебя опять, — я поцеловала его в светлый лоб, и он вновь склонил голову, позволяя мне сделать это.       После же я обратно обняла его, и он спрятал на моём плече своё лицо, тихо и молчаливо отдавая мне свою печаль. И я принимала её, сохраняя это доверие, невиданный и бесценный дар.