Вопросы и ответы

      «Игорь!»       «Папа!»       «И... горь...»       Голоса доносятся словно через плотную толщу воды. Они так далеко, такие разные, но сливающиеся в один, распадающиеся на разные и снова стекающиеся в единое целое. С каждым новым днём Игорю всё труднее улавливать их и слышать, но самое страшное — всё сложнее реагировать на них, открывая тяжёлые веки и глядя мутным взглядом в потолок.       Последние дни — самые сложные. Игорь чувствует, что жизнь его доходит до своего завершения, но нить всё никак не может оборваться. Облегчить страдания и его собственные, и родных, вынужденных с болью наблюдать за тем, как затухает свеча, догорая до конца.       Конец растянулся одновременно долгими и короткими годами. Игорь ощущал его приближение, но осознал его окончательно лишь тогда, когда болезнь обострилась, сразив его, словно вражеская стрела. И обратный отсчёт начался слишком быстро.       Первыми отняло ноги, и впервые упав без чувств в тот роковой день ровно год назад, он больше не встал. До последнего сохранял ясность ума, но организм постепенно отказывал, и даже жрецы Жизни ничем не могли помочь. Боли не было — хоть какая-то радость, но паралич постепенно поднимался выше, и внутренние системы отказывали одна за другой. Магическая болезнь, похожая на проклятие — может, она им и была, кто знает. Главное, что кроме Игоря, она не задела никого из его родных, а остальное теперь уже имело мало смысла.       Последние дни — самые тяжёлые. Словно тяжёлая каменная плита, невидимая сила давила на грудь, не давая нормально вдохнуть, и несколько раз Игорь задыхался буквально, отчего Романе приходилось взывать к милости Девы Бурь и магией ветра прочищать лёгкие, давая им живительный кислород. Продолжая медленную мучительную, но безболезненную агонию... зачем?       Он был обречён, но как любой живой до последнего цеплялся за жизнь. Те, кто любили его, до последнего пытались отстрочить неизбежное, отказываясь отдавать часть собственного сердца. Это было естественно и так в духе тех, кому ещё не довелось шагнуть за грань. Игорь не мог упрекать их, даже если считал, что справедливей и легче для всех было бы отпустить его. Но вместо этого Романа, Дмитрий и даже Владимир, в котором только-только пробудилась кровь, по очереди круглосуточно дежурили рядом с постелью Игоря.       Последние дни — самые тяжёлые. Игорь с трудом мог реагировать на них, и горше всего было то, что никому из них он не мог ничего сказать. Немота сковала его, и это было сущей пыткой. Ведь он не мог сказать Романе, как сильно любит её; не мог сказать Дмитрию, как ценит его и как благодарен ему; не мог сказать Владимиру, как ему жаль, что на долю восьмилетнего мальчика за раз свалилось столько испытаний. И он хотел бы побыть с ним подольше и научить всему, что знал сам. Но вместо этого мальчик вынужден был смотреть, как медленно угасает отец и даже ничего не смог сказать ему.       Ожидание смерти было невыносимым. Даже боль была бы лучше молчаливой агонии паралича. Она хотя бы отрезвляла и заполняла собой всё пространство, но не было бы этого беспомощного бессилия и тишины, сквозь которую пробивались лишь отдельные обрывки слов родных голосов. И Игорь с трудом различал их расплывающиеся образы, чувствуя, что давящая на грудь плита становится тяжелее с каждым мгновением.       Всё заканчивается резко, внезапно и в один момент, как это всегда и случается. Ночь опускается, и сон поглощает и без того спящий разум, и ему больше не дано проснуться. По крайней мере не в этом месте, не в этом доме и не с этими людьми. Вместо этого его встречает чёрное пространство-которого-нет и размытая фигура его хозяина, парящего на чёрных крыльях Вершителя, а потом...       Игорь ощущает удивительную лёгкость. Морозный холод могилы, пробивающий тело в первое мгновение, прежде чем фантомные ощущения затихают и больше не возвращаются. Теперь ему не нужно спать, есть и дышать; теперь он снова молод и здоров. Теперь он — высшая нежить Туманных Земель, и Игорь резко открывает глаза.