Вопросы и ответы

      Настойчивые, резкие и сильные удары отзываются внутри эхом, и Цалсар слабо морщится, вздыхая. Он уже давно не молодой, полный сил каменщик, и каждая новая беременность даётся ему тяжелее предыдущей. Поэтому сейчас всё тянет и ноет, и дитя в утробе ощущается тяжёлым бременем. Но старый жрец ни о чём не жалеет, и заглядывая куда-то очень глубоко внутрь себя, он думает о том, что пожалуй, этот ребёнок самый дорогой и желанный из всех, которым ему доводилось давать жизнь.       Это неправильно. Это запретно. Так в их обществе непринято. Эмоции порицаются, а чувства отрицаются, и каждый дверг верен лишь себе да Матери. Привязанности — слабость, и жрецов учат этому гораздо лучше, чем других. Так почему же Цалсар в своей душе ощущает горькое сожаление и сомнения?       Сухие, грубые от тяжёлой работы ладони аккуратно касаются натянутой кожи. Неловко, но успокаивающе скользят по местам толчков ребёнка, будто призывая его к покою. Но дитя приветливо бьётся в отцовские руки, и на губах Цалсара ломается улыбка. Чёрные глаза смягчаются, и кажется, в них даже мелькают искры нежности — вопиющий плевок в самое сердце тысячелетних общественных устоев.       Это даже почти опасно. По крайней мере для кузнеца точно. Но он со свойственным ему упрямством отмахивается от чужих шепотков и косых взглядов и игнорирует подозрения. Его жизнь тоже близится к закату, и хотя бы теперь он может взглянуть правде в глаза и признать очевидное. Он неправильный дверг, сбой в отлаженной системе, и неправильным он стал в тот самый миг, когда впервые увидел Цалсара.       Любовь — это миф, по мнению общества. Глупая сказка, которой пудрят мозги низинные народы. Но на самом деле так ли они не правы? Так ли они придумывают глупости, чтобы оправдать свои неудачи? Да и неудачи ли? И разве они, каменщик и кузнец, не стали жертвами этого чувства?       Оба они уже были достаточно стары для того, чтобы искать ответы. Однако они могли позволить себе вопиющую наглость и дерзость, и под покровом ночи каждый из них сбегал из своей клетки в тайное место на окраине, где их никто бы не смог найти. Просто для того, чтобы немного побыть рядом друг с другом, как это принято у низинных народов…       Вертен с, казалось, несвойственной ему нежностью и осторожностью касался уже большого живота. Срок почти дошёл до своего завершения, и Цалсару с каждым днём становилось всё тяжелее. Но он не хотел отказывать кузнецу во встречах, тем более что чувствовать рядом его тепло было приятно. Более того — это было высочайшей наградой, обладать которой мог лишь он один. Да и дитя благоприятно реагировало на второго родителя, отчего было что-то ещё более бесценное в этих встречах.       Четвёртый ребёнок — тяжёлые времена требуют особых мер, но ни Вертен, ни Цалсар ни о чём не жалеют. И для них обоих этот сын будет самым желанным, самым любимым и самым особенным мальчиком из всех.