Совет Диспенза

      Этот день начался не как обычно.       По пути на работу она решила выпить сладкий молочный напиток вместо излюбленного горького кофе. Джо Диспенза как-то написал в своей магической книге, что нужно менять паттерны поведения, чтобы изменить жизнь и привнести что-то новое, освобождая пространство для исполнения своих заветных желаний. И вот она уже стояла возле кленовой стойки бара, где шумно готовили для неё дивный напиток, и смотрела на неподалёку сидящую и воркующую после бурной ночки пару, как вдруг кто-то невнимательный неожиданно пролил горячий чай на её уже бывший бежевый пиджак.       Мама учила, что людей стоит прощать несмотря на то, что они натворили, ибо прощение — это есть безусловная любовь к божьему творению, но это божье творение прямо сейчас под маленькой угрозой смерти.       Милисента Багнолд совсем недавно устроилась на работу секретарём в министерство Британии и была отобрана в отдел магического правопорядка в сектор борьбы с незаконным использованием изобретений магглов. Сказать, что она была рада, означало слукавить самым наглым образом — она ликовала, испытывая дикий триумф, подобно Цезарю после великой победы. Эта маленькая должность далась ей большим трудом: великолепные оценки и рекомендательные письма ректора Когтевран не значили ничего — считались только заслуги родителей и заслуги во время обучения. Помимо хорошей учёбы Милисента была активисткой, состоя в кружке старост и проводя всякого рода мероприятия. Как и в учёбе, на новой работе она зарекомендовала себя аккуратисткой и исполняющей всю важную документальную работу, но прямо сейчас идеально выработанная репутация человека-педанта рушилась на глазах, приобретая форму грязного коричневого пятна на рабочем костюме.       — Простите, я случайно задел Вас, — мужской звучный голос отчего-то показался Милисенте с откровенной насмешкой. Она перестала буравить гневным взглядом уродливое пятно и подняла яростный взор на виновника удручающего происшествия.       Милисента сразу узнала проказника — это был не кто иной, как сам господин Эйвери.       Джонатан Эйвери пришёл работать в министерство раньше, чем Милисента, и добился больших успехов, стоя теперь уже рядом с остальными министрами. Он был близким другом начальника Милисенты — Ориона Блэка, к которому Джонатан приходил в офис несколько раз в неделю, и поэтому все работники магического правопорядка знали его в лицо.       Милисента увидела, как его тонкие вишнёвые губы вздёрнулись в кривой усмешке, говорящей, что тому нисколечко не жаль. Она бы сильно разозлилась, если на его месте оказался кто-нибудь другой, но, на самом деле, лицо Джонатана Эйвери можно было увидеть в двух вариациях: с возлюбленной многими хитрой усмешкой или в спокойном сосредоточенном состоянии. Милисента решила, что этому обворожительному лицу, возможно, действительно жаль, просто его обладатель не может этого показать в меру своих скудных эмоций. Улыбнувшись своим размышлениям, она сняла пиджак.       — Ничего страшного, господин Эйвери.       Милисента аккуратно сложила верхнюю одежду в свою чёрную увесистую сумку и поправила ремешок на плече, а тот, всё это время наблюдавший за ловкими кистями её рук, сглотнул и обнажил клыки передних белоснежных зубов в улыбке.       — Я мог бы почистить заклинанием, — голос господина Эйвери всегда был тих и тягуч, что удивительно, как окружающие его люди всегда слышали то, что он хотел донести.       Милисента смущённо улыбнулась ему.       — Это маггловский пиджак с защитными чарами — магия на него не действует.       Милисенте было неловко признаться, что она обожала удобную приталенную маггловскую одежду, поэтому старательно скрывала, что бутик мадам Малкин её не привлекал, и из-за этого сейчас щёки покрылись стыдливым румянцем, а уши обдало жаром.       Господин Эйвери удивлённо приподнял бровь, склонил голову набок, оценивающе разглядывая Милисенту, и та в ответ завороженно проследила за пшеничными волнами волос, из-за неестественного для них направления спавшими к мужскому плечу.       — Вы сами наложили эти защитные чары?       Милисента вздрогнула, отвела жадный взгляд с вьющихся прядей и, горделиво подняв подбородок, закивала.       — И какой же срок действия этих чар?       — Подпитку нужно производить раз в полгода, и действие будет длиться до окончательного износа носителем. — Она задумчиво опустила взор на выглядывающий рукав из сумки и добавила: — Хотя стоит создать чары износостойкости и пятновыводителя с подобных магических вещей. Нужно сегодня обязательно посмотреть в фамильной библиотеке.       Господин Эйвери не смог сдержать ироничного смешка.       — Ваши чары превосходны, я был бы не прочь поделись вы иероглифами защиты. Раз я испортил вашу вещь, позвольте вам отплатить… — он потянулся к карману светлого костюма, когда Милисента, встрепенувшись, развела руками и замахала.       — Нет-нет, даже не думайте! Всё действительно в полном порядке, — она выхватила из протянутых рук работника свой напиток и выбежала из кафе.       На входе в свой отдел Милисента ударила себя по лбу в знак того, что к ней пришло понимание, как вся эта ситуация выглядела безнадежно неловко. Было жутко стыдно принимать галеоны от высшего чина и, не зная, что ему еще ответить, она не нашла ничего лучше, как трусливо капитулировать.       Весь остальной день она прокручивала в голове этот позорный момент и что-то яростно шипела себе под нос, когда перебирала папки с документами. Под вечер в их отдел заглянул господин Эйвери — он прошёл мимо Милисенты, которая спрятала раскрасневшееся лицо за очередной папкой, затаив дыхание, когда слушала эхо от стука мужских каблуков заострённых туфель. Господин Эйвери собрался прикрыть дверь в кабинет, но, поймав на себе провожающий взгляд Милисенты, подарил ей лукавую усмешку и последующий от этого стыд до конца рабочего дня.       Джонатан Эйвери сегодня дольше, чем обычно, не выходил из кабинета приятеля. Милисента всегда терпеливо ждала, когда её руководитель первым покинет пустой офис, и тогда она с лёгким сердцем направлялась домой, но тот сегодня продолжительно задерживался. Она постучала в дверь кабинета начальника и, когда услышала заветное «войдите», открыла дверь.       Господин Эйвери и господин Блэк сидели друг напротив друга в центре кабинета в креслах для гостей, а между ними на стеклянном столике стояли хрустальные бокалы, наполненные яркой янтарной жидкостью, оттенком похожей на цвет глаз господина Эйвери. Запах дыма дорогих сигар пощекотал ноздри Милисенты.       — Господин Блэк, я закончила. Могу уйти или от меня что-то нужно?       Тот лениво перевёл взгляд на висевшие часы со стороны господина Эйвери и расширил глаза от удивления.       — Ого, мы сегодня засиделись! Вальбурга с меня три слоя шкуры сдерёт, нужно собираться, Джонатан.       Господин Блэк вскочил с кресла и стал поправлять жёлтую расписную жилетку, затем поспешно всё раскладывать по местам, в то время как господин Эйвери вальяжно откинул голову на кресло, прикрыв глаза, — в его изящных руках покоился хрустальный бокал с горячительным напитком.       Милисента вмиг оцепенела возле чёртовой двери кабинета начальника, когда увидела сглатывающий кадык на светлой атласной коже. Острая кость медленно прошлась под тонкой обнаженной оболочкой и недолго подрагивала на своём месте. Она не могла отвести блуждающий взор от неподвижного изящного силуэта, от того, как светлый костюм повторял линии хозяина, как шелковистые пшеничные локоны спадали на кожаное кресло, как блестели влажные губы после горького напитка и как подрагивали мягкие трепещущие ресницы. Её будто ватные колени подкосились, когда господин Эйвери довольно облизнул губы, чтобы собрать остатки опьяняющей жидкости.       — Милисента, ты свободна, — снисходительно улыбнулся руководитель. — Ты, как обычно, хорошо постаралась, жду от тебя таких же стараний и завтра.       Та вздрогнула и повернулась, подарив ему смущающую улыбку, после чего кивнула и развернулась, чтобы уйти, но цепкий затемнённый взгляд господина Эйвери снова пригвоздил её к полу. На пару мгновений Милисента забыла, как дышать, смотря в бездну дурманящего светлого янтаря, и чтобы дать объяснение своим нелепым попыткам засмотреться на приятеля своего начальника, она повторно кивнула ему в знак прощания и прикрыла дверь.       Господин Эйвери всегда цеплял взгляд — в нём постоянно что-то выраженно привлекало внимание. Милисента пару раз пересекалась с ним по работе и ненароком ловила себя на том, что заглядывалась то на его волнистые волосы, то на утончённые губы, то на угловатый овал лица. Конечно же, новоявленный министр был сногсшибателен, но он относился к яркому представителю чистокровного рода — такие не обращают внимания на простых служащих.       Громкий выдох по пустому офису разнёсся со скоростью света, когда в голове промелькнули расслабленные мужские губы, её влажный шершавый язык прошёлся по своим, и следом низ живота скрутило в приятное пульсирующее напряжение. Ей определённо точно нужно скорее попасть домой, чтобы успокоить неожиданно возбудившееся сознание. Джо Диспенза написал, что нужно начать свой день не так, как обычно, чтобы привнести что-то новое в свою жизнь, — она, конечно, хотела нового, но это было не лихорадочное желание, которое уже обдало жаром всё её тело.       Милисента захватила свою сумку и быстрым шагом направилась к лифту, оставляя после себя эхо цокота каблуков. Хрупкое женское тело пробивала нервная дрожь, а судорожное дыхание местами прерывалось из-за осознания, что служебный лифт сегодня необычно медленный. Именно сейчас ей не хотелось пересекаться с руководителем, а в особенности с его другом-искусителем. Чтобы как-то успокоить себя, она отбивала носочком туфель ритм.       За спиной Милисента ощутила чужое присутствие по исходившему от него теплу. Кедр и фруктово-цитрусовый виски в совокупности заполнили ей лёгкие притягивающим ароматом, унося остатки сознания в негу блаженства. По спине пробежался табун мурашек от тёплого дыхания рядом с шеей — мужское дыхание звучало громче, чем обычно.       — Торопишься на свидание, Багнолт? — тягучий, как мёд, шёпот пощекотал её ушко.       — Нет, всего лишь хочу домой.       Она перестала нервно стучать ногой и замерла, затаив дыхание.       — Думал, тебе защитные чары нужны для того, чтобы спасаться от дружков после свиданий, — опьяневший с хрипотцой голос издал смешок.       Милисента оскорблённо повернулась к улыбающемуся господину Эйвери и втянула в себя воздух, прежде чем ответить.       — Защитные чары нужны для того, чтобы никакая пьянь не приставала по вечерам.              Она специально презрительно осмотрела его с головы до ног и показательно отвернулась.       На самом деле, её пробивала неконтролируемая дрожь только потому, что она желала его и ей хотелось с ним поговорить подольше, извиниться за утреннюю выходку, но взволнованные эмоции брали верх над разумом, — ей казалось, если ответить ему что-то приятное, то он рассмотрит её как девицу, готовую использовать пьяного человека в личных целях, поэтому из её уст срывались колкости.       Непривычно долгий лифт подъехал, и Милисента на дрожащих ногах, как яростная фурия, влетела внутрь. Она подумала, что задела горделивого чистокровного мужчину, но тот как ни в чем не бывало вошёл в лифт вслед за ней. На фоне играл лёгкий джаз для отвлечения пассажиров с клаустрофобией, но сейчас этот джаз делал ситуацию ещё более щекотливой.       — Прошу прощения, если Вас обидел, Милисента. — Она повернулась к нему, и господин Эйвери, глядя на неё с фирменной ухмылкой, снова облизнул вишнёвые губы. — Порой, забываешь, насколько женщины хрупкие существа — они так неожиданно могут упорхнуть от неосторожно сказанных слов.       Милисенте в голову пришла мысль, что её несдержанная эмоциональность всегда портила отношения с мужчинами, прямо как сейчас с господином Эйвери, поэтому она смутилась и покрылась румянцем.       — И вы извините меня, господин Эйвери, за сегодня, — с извиняющейся улыбкой произнесла она. — На самом деле по вам иногда не понять: издеваетесь вы или пытаетесь шутить.       На его щеках появилась ямочка от улыбки.       — Багнолт, ты сама поняла, что сейчас сказала? Говоришь, у меня плохое чувство юмора?       Он с ухмылкой облокотился на стену лифта, и Милисента, очарованная его видом, громко рассмеялась.       — В первый раз слышу, как ты смеёшься, — его голос звучал уже более серьезно, без смешков. — Тебе идёт.       — На работе нужно работать, а не устраивать шоу, — удивлённая комплиментом Милисента прочистила горло и повернулась к двери лифта, пряча свой румянец.       Комплименты от пленяющего своей привлекательностью мужчины получать было невероятно приятно; внизу живота что-то трепетало, а в голове появилась светлая ясность, которая освобождала от гнетущих мыслей.       Господин Эйвери задумчиво оглядывал её упругие каштановые кудри, уложенные в ухоженную прическу, и ему наверняка пришла мысль, что такие девушки-аккуратистки, как она, скорее всего, встают ни свет ни заря, чтобы привести свои волосы в порядок. Его взгляд мазнул по белоснежной блузке, которая свободно свисала на женской талии, прикрывая бежевую юбку.       — Багнолт, тебе скучно сидеть дома? — странный вопрос настиг её, когда она подошла к двери лифта, после чего серьёзно задумалась.       — Временами.       Аромат господина Эйвери оказался рядом, и мужская ладонь бережно убрала одиноко свисающий на груди тёмный локон за женское плечо.       — Тогда пойдём повеселимся в бар. Мне на сегодня необходима весёлая компания, — хриплый шёпот, прозвучавший рядом, запустил новую волну мурашек по рукам Милисенты. Она хотела закричать от восторга: «Да! Да, я хочу!», — но страх неожиданности всей ситуации тормозил её состояние счастья. Такие девушки, как она, всегда сначала отказываются, а потом по ночам ревут, коря себя за то, что нужно было согласиться пойти на свидание с тем самым парнем.       — Я невесёлая, — растерянно прошептала Милисента в сторону двери лифта.       — Исправим, — с ума сводящая ухмылка и тёплая уверенная рука увели её за локоть из министерства. — Я тебе покажу одно потрясающее место, там играет роскошная музыка и самый вкусный алкоголь во всей Британии.       И вот уже около двух часов подвыпившая Милисента сидит за бордовым столиком с господином Эйвери в «Молен Руш». На фоне играет потрясающая джазовая музыка, а господин Эйвери, на удивление, после выхода из министерства больше не пьянел. Он медленно потягивает виски и заказывает медовый напиток для Милисенты. В этот вечер они непринуждённо разговаривают, и, оказывается, между ними было много интересных тем.       Милисента оживлённо рассказывала, как съездила в старейший храм в Греции и встретила там удивительных людей, и всё это время господин Эйвери не сводит с неё взгляд. Янтарные глаза оживлённо исследуют всю поверхность раскрепощённого под алкоголем тела. Её изящные кисти рук элегантно прикасаются к хрустальному бокалу, — она и не замечала, что, когда увлеченно рассказывала, то водила тонким пальцем по поверхности хрусталя. Её помада на сочных губах уже стёрлась и остался только слабый оттенок пурпурного цвета, который поблескивает от остатков дурманившего голову напитка. Буйные кудри, как оказалось, специально завитые, теперь оседают на плечах. Сегодня она много и заливисто смеялась, тем самым вызывая у него обольстительную улыбку в ответ. Он определённо подметил, что при комплиментах Милисента съеживалась в кокон, её глаза тут же прояснялись, и она моментально трезвела, что само собой говорило о неудачных отношениях, где её не ценили.       Милисента перестаёт смеяться над очередной историей Джонатана, — в начале «попойки» он попросил называть его именно так, когда поняла, что при своём смехе смотрит на его губы, искривлённые в улыбке. Он полностью трезв — это видно за янтарными глазами, теперь смотрящими на неё плотоядно. Джонатан уже откровенно, не стесняясь водит глазами по её фигуре и иногда останавливает внимание на девичьих губах. За столом им двоим было ясно, что они думают об одном и том же, но правила морали никто не осмеливался нарушить первым.       Он делает очередной глоток и видит тот самый румянец стыда.       Так вот оно что — слабость мисс Багнолт была в мужской шее.       — Мне нужно отойти.       Милисента рассеяно отдёргивает юбку и, не дожидаясь ответа, уходит в уборную.       В дамской комнате она старательно вытирает мокрой ладонью зону декольте и раскрасневшиеся щеки, немного прихлопывая по коже холодной водой для того, чтобы привести себя в порядок и заодно избавиться от распущенных мыслей о человеке, с которым завязала нормальный разговор только сегодня.       В последний раз осмотрев своё отражение в большом зеркале, Милисента выходит из дамского туалета и замирает, увидев, как Джонатан облокачивается о стену коридора, опустив голову, будто о чём-то размышляя. Очнувшись от настигшего удивления, она с улыбкой подходит к нему и пытается заглянуть в янтарные глаза.       — Что-то случилось?       Джонатан медленно переводит на неё взгляд, не торопясь поднимать голову вслед, изучающе осматривает ещё влажную кожу лица, мокрые волосы и замечает возле девичьего подбородка одну каплю проточной воды, которая на его глазах протяжно растеклась по шее вниз.       С ещё затуманенным сознанием Джонатан притягивает к себе растерявшуюся Милисенту, осторожно обнимает одной рукой за талию, а другой — отводит подбородок вверх, открывая доступ к шее, и, не выпуская из виду мокрую дорожку, медленно приближается, губами прикасается к влажной коже и проводит по ней разгоряченным языком.       Милисента, одурманенная алкоголем и жарящим языком, не сразу понимает своих действий, когда в ответ томно стонет и вонзает пальцы в пшеничные локоны Джонатана, тем самым прижимая к себе его ещё плотнее. Электричество стремительно пробегает по позвонку, вызывая дрожь во всем теле, а Джонатан продолжает нежно ласкать языком и страстно всасывать кожу, заходя всё дальше норм приличия. Сжатие ног Милисенты от накатившего возбуждения чего-то нового и чужого тепла рядом сопровождается восторгом и трусливым предчувствием того, что она совершает ошибку. После алкоголя во рту сухо и вязко, и сейчас ей хочется запить эту сухость человеком с красивым именем Джонатан Эйвери.       — Хотел пригласить тебя к себе, — отведя губы от её шеи и глубоко дыша, хрипло произносит заветные слова в ключицы.       Милисента, сгорая в новых для неё чувствах, отстраняется от горячего тела, чтобы тут же примкнуть жаркими губами к его, но он останавливает её, осторожно потянув за кудрявые локоны назад. Они смотрят друг на друга: Милисента прося поцелуй, Джонатан требовательно усмиряя её желание, после чего прижимается к ней лбом и дразняще шепчет «чуть позже». Запах кедра притягивает даже сквозь пьяное затуманенное сознание, и она, скрипнув зубами от досады, закусывает губу и кивает в ответ, показывая, что всё поняла. Джонатан тут же трансгрессирует их ко входу в свой дом.       Он не оглядывается на неё, ведя за собой через длинные коридоры в спальню, зная, что та послушно идёт на зов страсти, держа его крепко за руку.       Милисента всю дорогу чувствует непреодолимое желание и, не выдержав долгого томления от чрезмерного возбуждения, останавливает Джонатана, прижимая того к стене на лестничном пролёте, страстно припадает к его мускулистому телу, ища ответную теплоту, которой так не хватало в тоскливых буднях, и проникает разгоряченными губами к тонкой шее. В эйфории чувств она посасывает кожу, прижимаясь своим пахом к его колену, которое тоже было не прочь прижаться к ней в ответ, нежно сжимает губы на тонкой коже шеи, чувствуя пьянящий запах мужского тела, и осторожно выпускает из захвата, после чего проводит горячим языком вверх, к уху, оставляя мокрую дорожку. В бреду она шепчет, что немедленно хочет его прямо здесь, и осторожно покусывает кончик уха, пока её руки блуждают по мужской рубашке. Джонатан мучительно стонет и с горечью слегка отталкивает её от своего возбуждённого тела, смотрит ей в затемнённые, горящие жаждой глаза и, ухмыльнувшись, ведёт наверх.       — Прости, но я работал сегодня весь день, нам нужно помыться.       Наконец, они заходят в тёмную спальню, где располагались кровать, письменный стол и стул.       Милисента не может сдержать искреннего огорчения — языки страсти мучают тело, покалывая изнутри и прося дозы ещё одного прикосновения. Она изнывает и задыхается, становясь рабом своего возбуждения, на что Джонатан издаёт довольный смешок, приближается к ней и ласково наматывает её локон на палец.       — Я не говорил, что мы будем делать это отдельно друг от друга.       Вновь воспламеняющийся огонь в глазах возбужденной Милисенты забавляет его эго — то, как она тянется к нему и изнывает по его ласкам, доставляет неимоверное удовольствие. Её пульсация в паху сводит с ума сознание уже там, прямо на лестнице, но ожидание всегда окупается, и он знает, что её страсть будет ещё безудержнее и слаще, когда он немного сдержит её похоть в предвкушении сладкой неги. Милисента отводит взгляд и, о чём-то размышляя, поджимает губы, затем поворачивается, глядя на его, и неуверенно произносит с проглатыванием звуков:       — М-можно я тебя раздену?       В карих омутах плещется смущение и сдерживаемое потаённое желание. Её нежно-сладкий аромат смешивается с запахом крепкого алкоголя, создавая аромат сильнейшей амортенции — эта ведьма прямо сейчас могла одурманить любого. Джонатан одобрительно кивает и с усмешкой наблюдает, как Милисента дрожащими руками принимается расстегивать пуговицы, тайно наслаждаясь процессом и растягивая его как можно дольше.       Она сама раздевает мужчину своей мечты в его спальне, задевая белоснежную тёплую кожу — новая волна горячего соблазнения тягуче разносится по телу. Раз пуговица, два пуговица, три… Счёт на «три» уже превращается в кашу — о каком здравомыслии можно говорить? Все пуговицы на свободе, и она заходит за спину Джонатана, чтобы снять белоснежную рубашку с поджарого тела.       Милисента говорит себе, что сейчас лучший день на свете, и наслаждается видом обнажённых лопаток мужчины, похожего на Бога, — золотовласый Аполлон и рядом не сможет стоять с такой высеченной естественной красотой природы. Она аккуратно вешает рубашку на стул и возвращается к оголённой спине. Её манит линия позвоночника и, не выдержав, она проводит по ней пальцем сверху вниз, лаская и еле-еле оцарапывая кожу. Джонатан выгибается, подаваясь вперёд от щекочущих прикосновений, и расчувствовавшаяся Милисента прижимается к горячему телу, обнимая его со спины, оставляет лёгкий поцелуй, затем ещё и ещё, прикусывает возле лопатки, и тот, не выдержав ласки, смеётся и поворачивается к ней.       — Щекотно. — Он запускает ладонь в её тёмные волосы и большим пальцем приглаживает щёку. — Ты попросила раздеть меня, но занимаешься другим. — Палец опускается к пухлым губам и призрачно проводит по поверхности. Милисента в нетерпении и страхе, что всё может прекратиться, захватывает палец зубами и выразительно всматривается в потемневшие глаза Джонатана, который сжимает пальцы другой руки у корней волос. — Так ты сама оттягиваешь наше удовольствие, — томный шёпот в ухо, и Милисента тает, как карамель на огне.       Джонатан удивлённо следует взглядом вниз за женским силуэтом, когда она громко судорожно выдыхает и опускается на колени.       — Ты не до конца раздет.       Звук отстегивающегося ремня разрезает тишину. Искушающая ведьма медленно спускает его брюки и случайно задевает место рядом с пахом, и Джонатан дергается от неожиданных касаний.       — Пожалуй, с тебя хватит, — голос становится глубже и грубее.       Ему не нравится, что Милисента пытается взять весь процесс под свой контроль, и поэтому он, поджимая губы, быстро освобождает ступни из замшевых туфель и носков. На обнаженном теле остаётся только нижнее бельё, и теперь Милисента завороженно смотрит на чужое тело, становясь кроткой.       — Твоя блузка тоже маггловская? — Джонатан касается краёв кружевного воротника.       — Нет, — произнесённое слово прерывает треск и звук раскиданных пуговиц по всей комнате.       — Прости, весь вечер хотел это сделать. Она закрывает всё твоё тело.       Его ладонь нежно очерчивает правую линию ключиц от плеча к грудине и медленно спускается по ложбинке между грудей. От этих ласковых касаний Милисента краснеет и подаётся вперёд, к нежным рукам, которые вычерчивают узор на подрагивающем животе. Она плавится от его касаний, и он с упоением наслаждается сменяющими эмоциями на лице Милисенты — как она старательно выгибается в его руках, как смущенно опускает глаза, чтобы посмотреть, где кружат его утончённые пальцы. Её губы тянутся, чтобы захватить златовласого недотрогу в поцелуй, но он, сначала подавшись ей и приоткрыв рот, с хитрой улыбкой отдаляется.       — Мы так никогда не помоемся, — её голос похож на жалобный скулёж.       Он, наслаждаясь голодом женского тела, снимает блузку со спины и отстегивает единственную сбоку пуговицу, которая всё это время сдерживала ткань юбки — та шумно спадает вниз, из-за чего Джонатану открывается вид на стройные ноги Милисенты в объятьях капроновых чулок и туфель. Он отходит чуть подальше, чтобы рассмотреть все линии женского тела, и его бессовестная улыбка мартовского кота растекается по лицу.       — Очаровательно.       У Милисенты ноги сводит до дрожи только от одного вида любующегося её телом Джонатана, и она собирается уже поскорее снять чулки, чтобы оказаться в его заботливых руках, когда Джонатан останавливает её руку, протянутую к чулкам.       — Я сам.       Он подходит и медленно опускается перед ней на колени, ставя левую ногу под углом в девяносто градусов. Его тонкие пальцы нежно поглаживают край капроновых чулок, с трепетом внутри он нежно обхватывает девичью стройную голень и ставит к себе на колено её стопу, освободившуюся от туфли.       Милисента весь свой вес переносит на опорную ногу, чтобы Джонатону было комфортно, и с приоткрытым ртом смотрит, как он ловко справляется с застёжкой капроновых чулок и, сминая их, завораживающе ласкает вслед обнаженную кожу костяшками пальцев. Никто, кроме Джонатана Эйвери, не умеет ласкать тело, как единственное в мире сокровище — бережно и с обожествлением.       Неожиданно он останавливается на коленной чашечке Милисенты, приближается к женскому бедру, и когда касается губами наружной стороны, та в нетерпении издаёт стон — его горячее дыхание нежно щекочет молочную кожу, тёплые губы невероятно мягко целуют поверхность, а затем ласково прикусывают место поцелуя. Сгорая от стыда, Милисента томно дышит, прикрыв ладонями глаза, — она готова растечься лужицей прямо на месте только от его касаний. Живот стягивает тугой узел от одной-единственной мысли, что мужчина у её ног, а между ними пульсирующее женское лоно изнывает и просит, чтобы поцелуи к нему приблизились, но крепкие руки всего лишь продолжают снимать уже ненавистные чулки. Этот обворожительный мужчина снова и снова измывается над ней, дразнит и заставляет мучаться в сладострастной агонии, из которой выход был только один, но он его не спешит давать, заставляя ту захлёбываться в аду сладких мук.       Её дрожь возбуждает и манит узнать: а на что ещё способно изнывающее тело? Что она покажет, если сделать так? Его левая рука в объятиях огибает желанное бедро, и ладонь прикасается к внутренней стороне, нежно поглаживая кожу возле заветного женского места.       — П-прошу, — девичий всхлип отвлекает его от нежных поцелуев; он поднимает голову и бросает на неё исподлобья взгляд, чтобы насладиться мучением своей жертвы. — Давай скорее пойдём мыться.       Комнату разрезает громкий смешок.       — Так не терпится?       — Невозможно ждать, — шумный выдох из-за манипуляций пальцев, крутящихся рядом с изгибом ткани мокрого нижнего белья.       Милисента опускает руки с лица и видит насмешливый взгляд.       — Тогда тебе нужно учиться терпению.       Мама учила, что людей стоит прощать несмотря на то, что они творят, ибо прощение — это есть безусловная любовь к божьему творению, но это божье творение с именем Джонатан Эйвери прямо сейчас было под угрозой смерти.       Она злится и хочет наброситься на него, на мужчину своей мечты, который стократно умножает её желание, заставляя умолять, и продолжает дразнить своими изумительными пальцами. Джонатан впервые заливисто смеётся, видя её яростное лицо, и снимает до конца вымученный чулок, затем обхватывает вторую ногу, располагает её так же, как и предшественницу, и медленно без прелюдий опускает второй чулок с ноги.       — Будет не справедливо, если мы обделим эту ножку, правда?       Милисента возмущенно вдыхает воздух, собираясь высказать всё негодяю, но, закатывая глаза, лишь постанывает, когда Джонатан целует внутреннюю сторону левого бедра. Её накрывает волной мурашек и нежных чувств, голова кружится от тепла чужого лица рядом.       — А теперь идём мыться.       Он бережно ставит её ногу на пол и, поднявшись с колен, ведёт в ванную комнату, расположенную в спальне. Джонатан молча регулирует воду и наполняет ванну горячей, развернувшись, подходит к Милисенте и протягивает руки, как ей показалось, для объятий, поэтому она поддаётся к его нагому телу и прижимается головой к гладкой мужской груди.       Щелчок и застёжки бюстгальтера свободно свисают на спине, выдох от улыбки Джонатана щекочет кожу, и она поднимает лицо, чтобы посмотреть на весь спектр его эмоций. За этот чувственный вечер он показал так много эмоций, что ей становится неловко от утренних мыслей об их скудности.       — Ты такая доверчивая, — он разглядывает её лицо и запускает пальцы в густые кудри, на что Милисента жмётся ближе к ладони. — И ласковая.       Он нежно поглаживает ей лицо и опускает руки к лямкам. Ткань бюстгальтера спадает вниз, задевая набухшие возбуждённые соски. Её распаляет то, как Джонатан внимательно и жадно осматривает каждую деталь открытой груди, осторожно притрагивается и большим пальцем проводит по твёрдому соску, наблюдая за реакцией испытуемой. Она дрожит под его упоительным взором, в его жилистых тёплых руках и под ласками, что могут свести в могилу. Милисенту так давно не любили нежно, что каждое лёгкое касание, подобно ангелу, возносит в рай, а рука, что оттягивает волосы, опускает в ад возбуждения.       Последнюю ткань с бёдер она снимает сама и наблюдает, как Джонатан занимается тем же. Вся эта медлительность и растягивание процесса смущают до смерти и одновременно приносят любопытство, когда можешь рассмотреть каждую деталь человека рядом, что она и делает, разглядывая его обнажённое тело взглядом — очерченные мышцы бедра, проявляющиеся кубики на жилистом теле, выступающие ключицы и крепкие руки, а потом так же опускает бесстыжий взор вниз, рассматривая его твёрдые тёмные соски, слегка выпирающие тазовые кости и, наконец, возбуждённый член.       — Всё рассмотрела?       Бесстыдство уже растекается у неё внутри, поэтому она молча кивает головой и сглатывает при виде того, как Джонатан ложится в заполненную ванну и манит её подойти ближе. Милисента послушно подходит и касается его волос.       — Садись на меня.       Она чуть не брякнула, куда именно, но, вспоминая, что они знакомы всего ничего, решает не показывать свой острый язычок, послушно погружается в ванну спиной к нему и смущается, задевая возбуждённую плоть Джонатана, который чуть еле заметно дёргается, но не подаёт виду, скрипя зубами. Женское нагое тело накрывает его, и он, расслабляясь, откидывает голову на выступ, его левая ладонь, задевая легким касанием низ живота вздрогнувшей Милисенты, ложится на взбухшую от возбуждения грудь, а вторая — вырисовывает на правом бедре круги.       Молчание, длящееся пятнадцать минут, уносит Джонатана в негу расслабленности и тепла, внутри его переполняет невесть откуда-то взявшаяся любовь к женскому телу — сейчас он хочет принести ему удовольствие и понаблюдать за тем, как та будет извиваться, хныкать и стонать в его руках. Протрезвевшая Милисента не хочет начинать разговор о том, как всё пришло к тому, что она лежит на нём, а он не хочет портить трепетный момент, когда её сердце бешено стучит от его прикосновений, что он ощущает своей грудью.       Под одеялом горячей воды кожа Джонатана краснеет и выпускает синие взбухшие вены напоказ. Милисента рассматривает их до тех пор, пока одна рука не накрывает успокоившееся от вулкана страсти место. Здесь, лёжа в ванной, она расслабляется и решает доверить сладкую муку своему искусителю, который любой ценой всё равно заставил бы её стонать в агонии чувств. Он нежно поглаживает складки, ввергая её в томление, и в упоении ощущений Милисента не замечает, как средний палец опускается между ними, а ладонь продолжает поступательное движение, уже задевая чувственный бугорок.       Она прижимается плотнее к телу Джонатана, её дрожь снова приводит его остывшую плоть в твёрдость, а сдерживаемые всхлипы вперемешку со стонами сводят с ума при каждом случайном движении, которое она совершает, поддаваясь умелым пальцам. Милисента опускает голову и втягивает ртом кончик большого пальца, который всё это время сжимал грудь, отчего Джонатан стонет и подаёт руку к ней вперёд. Она нежно кружит языком вокруг пальца и всё больше захватывает его участок — мягкие стенки рта приятно ласкают, вибрация от её стонов добавляет ещё больше нежных ощущений, и в голове всплывает образ Милисенты, которая точно так же посасывала бы его член, поэтому бедра подаются вперёд, и он протяжно стонет.       — Я могу сделать тебе приятно, только позволь, — шепчет Милисента, отрываясь от ладони, и поворачивает к нему голову — она заметила, как Джонатан оттягивает действия и не даёт сделать ему приятно.       Он отпускает её возбуждённое лоно и растерянно оглядывает её взбухшие от касаний губы — то, как она пытается взять власть в свои руки, распаляет его ещё больше, и он подаётся вперёд, чтобы поцеловать саму нежность, нежнее которой, теперь он точно знал, не может быть. Милисента, не разрывая поцелуя, переворачивается к нему всем телом и в контрасте соприкосновения холодного воздуха с горячей водой по коже разбегаются во все стороны мурашки. Она мычит ему в губы, когда член касается её живота, и Джонатан шипит от сдерживаемого желания.       Милисента отстраняется от восхитительных, пожирающих её губ и вытаскивает пробку, выпуская воду на свободу. Пока та медленно оседает вниз, она быстро натирает найденную мочалку и следит за голодным янтарным взглядом: он, наконец-то, позволяет ей, томительно мучавшейся в адской агонии, поцеловать себя, а она отстраняется, чтобы намылить его. Что за безумная ведьма…       — Ты обещала сделать приятно, а не мыть меня.       Его взгляд с интересом осматривает её руки, которые она расположила возле его живота.       — Доверься мне.       Милисента целует его так раздражающе буднично, будто бы не она недавно вымаливала о поцелуях, и неспешно проводит мочалкой по шее, поглаживая большим пальцем кадык, затем натирает грудь и «случайно» поглаживает ему соски, после чего её ладони опускаются к паху, и она проводит мочалкой по внутренней стороне бедра.       — Ответь мне честно, мы с тобой раннее случайно не спали? — он усмехается. — Иначе как объяснить твою обыденную храбрость трогать меня везде.       — Я обещала, что будет приятно.       Джонатан только успевает кивнуть в подтверждение, как нежные намыленные руки начинают поглаживать его твёрдую плоть. Всё тело обдаёт током, и он дёргается, громко застонав от приятных ощущений.       Большим пальцем Милисента гладит по взбухшей красной головке члена и совершает поступательные движения по стволу остальной ладонью, жадно всматривается в лицо стонущему Джонатану, и при виде того, как он сжимает бортики ванной, её рука ускоряется.       Она чувствует над ним власть, и тугой узел возбуждения импульсом напоминает о себе — внутри растекается сладкий тягучий мёд довольства тем, что она приносит ему удовольствие. Жажда пробуждается от испускаемого мужского запаха, и та растворяется вместе с Джонатаном в его истоме, нагибается, чтобы поцеловать, и жадно всасывает его нижнюю губу, покусывает и стонет ему в уста. Успокаивая свою похоть, Милисента отрывается от упоительных губ и второй намыленной рукой уже поглаживает его семенной мешочек, на что Джонатан от неожиданности закатывает глаза и прокусывает себе губу.       Определённо Милисента Багнолт не была невинной овечкой, потому как ловко управляла мужским удовольствием.       Когда он чувствует, что желанный оргазм должен подступить к нему ближе, резким движением останавливает её руку, затем прячет напряженное лицо за влажными завитыми волосами и громким тяжёлым дыханием рассекает тишину ванной комнаты.       — Давай мыться, — его хриплый от возбуждения голос заставляет щёки Милисенты заалеть, и она молча встаёт.       Тёплая вода, включённая им, согревает охладевшую кожу, но этого недостаточно, поэтому Милисента прижимается к смывающему с себя мыло Джонатану, чувствует запах хвои и кедра и втягивает в свои горящие лёгкие. Тот, повернувшись к ней, ухмыляется, показывая в руках мочалку.       — Твоя очередь.       Милисента громко смеется и разводит руки. Ей бы поскорее выйти из этого душа и накинуться на Джонатана, который уже не сможет придумать оправдания, а он нежно проводит по её телу мочалкой и задевает все потаённые места, улыбается, глядя на то, как та дёргается от его всеведущих рук.       — Чувствуешь себя уязвимой?       Усмешка на губах Джонатана кричит о триумфе мести, и он, довольный собой, смывает мыльную пену с женского тела, вытирается сам, бережно вытирает её, и как только Милисента хочет начать возмущённо говорить, что тому больше некуда деться, Джонатан впивается в неё упоительным поцелуем, бросая к ногам полотенце. Он испивает её всю — игра надоела обоим, победитель господин Эйвери, все находящиеся в ванной комнате это знают, и потому его долгожданный поцелуй углубляется, пока руки блуждают по ягодицам и женской талии.       Его язык изучает её всю, Милисента пытается вырваться, чтобы взять верх, но Джонатан прерывается и целует ей шею, покусывает и посасывает плечо, проводит языком по зоне декольте и пристально всматривается, как у Милисенты дрожат ресницы, как её губы покрываются сухой плёнкой без его жарких поцелуев. Её ладони сжимают ему волосы, она хочет повести и направить, но удовольствие от его действий ей и так приносят пылкую страсть.       Поцелуй Милисенты — поцелуй сладкого сна, её рот нежен, а вкус сладок.       Джонатан припадает к её губам и, крепко схватив за тонкую талию, ведёт в спальню к желанной для двоих кровати. В нём борются нежность и страсть — он так долго ждал, что готов наброситься, но Милисента научилась растворяться в нём и было жаль это прерывать. Она первая разъединяет поцелуй и шепчет:       — Я больше не могу.       Джонатан с самодовольством бросает её на постель и ложится сверху, покрывает тело распаляющими касаниями, уделяя особое внимание кистям рук, целует нежно на изгибах вены и спускается к животу. Милисента стонет и умоляет, задыхается и выгибается навстречу мучительным ласкам — Джонатан даёт ей то, что она хотела получить с самого начала, и припадает губами к лону, целует и очерчивает языком границы, играет с клитором и наслаждается стонами Милисенты, что извивается подобно змее. Он ласкает её разгорячённым языком и поднимает взгляд, чтобы увидеть наслаждение — на него смотрят глаза демона похоти в ответ.       Дьяволица. Искусительница. Ведьма.       Она сжимает ему волосы, шипит сквозь зубы и направляет его голову вниз. Горячие соки стекают из неё, а ей всё мало — он видит, как её вторая ладонь сжимается и разжимается. Джонатан привстаёт над демоницей, подносит пальцы к её губам, и та, поняв всё без слов, лихорадочно их захватывает в горячий рот, посасывает и кусает. Он подносит два пальца к намокшему проходу и жадно наблюдает, как она хнычет и умоляет, тянется к его поцелуям, что он с улыбкой не даёт, издевается и смотрит, как бесы пляшут в карих глазах. Её заветное наслаждение не наступает, и она готова растерзать того, кто ей мешает.       Восхитительна.       Ямочка на его щеках проявляется из-за довольной улыбки — он вставляет один палец и наблюдает за тем, как его горящая в огне госпожа сгорает от его манипуляций.       — Ещё… — шепчет дьяволица и уже не думает принести ему удовольствие, как хотела это сделать в ванной.       Её эгоистичное желание поглощает весь разум, и она прижимается к губам Джонатана. Хныканье, горячее хлюпанье, стоны сливаются в единую какофонию секса. Милисента жадно сминает его губы и откидывается на кровать, затем снова тянется за влагой к его рту. Он вставляет второй палец, и его дьяволица, изнывая, прижимается к его плечу, после чего сдавливает пальцы внутри неё в едином темпе, и она кусает ему руку, мычит, царапая спину. Хлюпанье усиливается, и постель под ней уже мокрая, затем кончает тихо, без криков. Джонатан вытаскивает пальцы и с восхищением смотрит на расслабившееся лицо Милисенты, которая дрожа сразу же прижимается к нему.       Немного отдышавшись, она припадает к губам мучителя и бога, разгуливает ладонями по высеченному произведению великого создателя, целует шею и ухо, на что Джонатан стонет в ответ — они возбуждают и пробуждают все нервные окончания, электричество бежит по венам. Та целует его грудь, живот и опускается к паху, проводит горячим языком по возбуждённой головке и видит, как глаза Джонатана стекленеют и темнеют. Милисента посасывает кончик члена и старается захватывать всю возбуждённую плоть, от чего его желваки двигаются, когда он сжимает зубы, сдерживая себя, и та, усмехнувшись про себя, слегка покусывает зубами член. Джонатан теряет контроль, который так бережно держал для неё весь вечер, наматывает волосы на кулак и насаживает её рот, из-за чего та подстраивается под его ритм. Он замечает выступающие слёзы на глазах при касании члена к горлу и возбуждается ещё больше, его движения ускоряются — он теряет себя в удовольствии и уже громко стонет от умелого мокрого рта. Милисента чувствует, как твёрдый член напрягается, и она готовится сжимать стенки рта, но Джонатан одним резким движением хватает её лицо ладонями.       — Нет, я хочу тебя.       Милисента успевает только облизнуть губы, когда тот впивается влажным поцелуем, после которого от осознания его доверия у неё внутри растекается приятное тепло, и она прижимает его в ответ. С внутренним горящим пожаром он удобно садится и опускает её на себя и только одна мысль «кончить». Милисента медленно насаживается и стонет ему в плечо, Джонатан подхватывает в поцелуе стон — он хочет сдержать остатки контроля, чтобы не взять её силой, но горячая плоть, внутри которой был его член, стирает все границы немыслимого.       У него перехватывает дыхание, когда он чувствует горячую жидкость и узкие стенки внутри. Милисента начинает аккуратно двигаться — она хотела настроить собственный удобный ритм, но Джонатан, одной рукой облокачиваясь на мягкую кровать, а другой — сжимая её ягодицу, набирает свой жесткий темп. Она задыхается и стонет так, что надрывает горло, а округлые груди подпрыгивают в такт его движениям. Он набирает темп ещё жестче, а затем, словно смакуя момент, входит медленно. Милисента дрожит на нём и оставляет засосы от диких поцелуев, затем чувствует тёплую приближающуюся волну и шепчет:       — Пожалуйста.       Джонатан ждал этих слов и сразу ускоряет темп шлепков. Спустя пару мгновений та содрогается, прикусывает ему плечо, и он кончает вслед за ней, затем в объятиях с Милисентой откидывается на кровать, и она прижимается к его теплу.       — Думала, ты будешь нежен, — она говорит шёпотом, потому что чувствует, что голос пропал, горло саднило.       — Тебе не понравилось?       — Нет-нет, меня всё устраивает, это даже лучше, чем я думала, — та целует его в скулу и засыпает на нём от усталости и переизбытка эмоций.       На следующее утро Милисента просыпается одна. Её расстраивает, что Джонатана нет рядом, но потом вспоминает, что проспала работу, поэтому быстро приводит себя в порядок и по памяти выбегает из дома.       Это утро было необычным.       Совет Диспенза подарил ей потрясающую ночь с Джонатоном Эйвери, и она надеется, что подобная ещё повторится — хотелось встретить утро вместе, как та пара в кафе.       Она трансгрессирует рядом с министерством, где толпится народ, и приходит в удивление при виде такого скопления, затем, нервно оглядываясь, направляется к месту работы, входит внутрь и видит вокруг валяющиеся обломки, повреждённые стены и то, как все служащие суетятся, спасая свои документы.       Милисента ловит девушку с Тайного отдела — они мельком встречались раннее.       — Мисс, что случилось?       Девушка удивлённо смотрит на неё в ответ, затем громко фыркает:       — Как это что? Сегодня ночью некие Пожиратели Смерти напали на министерство, взорвали здесь всё маггловской бомбой, начиная с отдела магического регулирования! Вы можете в это поверить?       Милисента с испугом отступает назад.       Вчера последними из её отдела выходили она, Джонатан и её руководитель — Орион Блэк.