Ссора

      Ночь. Луна мягко освещала небольшую детскую площадку, что уже состарилась: качели скрипели, на турниках кое-где появились следы ржавчины, скамейки облупились и если отковырять кусочки краски, можно было увидеть, что скамейка раньше была не зелёного цвета, а желтого. Недалеко от площадки располагались деревья, на одних уже появились плоды, на других они были ещё неспелые, а некоторые вообще были не плодоносные. Больше всего в этом дворе любили ягодную яблоню, ее плоды были такие маленькие и кисленькие, а после заморозков становились сладкими. В отдалении от других деревьев расположилось одно. Оно было большим и широким, но примечательно было не своими размерами, а тем, что на нем находился домик.       Все это находилось недалеко от кирпичной пятиэтажки, где был всего лишь один подъезд. Дом был слегка обшарпанный, но это не портило его внешнего вида. Внутри из жилых этажей было только четыре, не считая подвала. У Эддисона не было достаточно денег, чтобы привести в порядок пятый этаж, зато были деньги, чтобы установить по две-три камеры на каждом этаже. Вопреки всем ожиданиям, лифт был довольно быстрым, при этом неплохо выглядел изнутри.       В одном из жилых помещений, расположился невысокий мальчик с голубыми волосами. В квартире также жил его светло-рыжий кот по кличке Гизмо. Он понимал своего хозяина и был своеобразной поддержкой. Отец мальчика практически не появлялся в квартире, было такое чувство, что он там не жил, но, иногда захаживал туда по своим делам или, для того чтобы поспать.       Этой ночью парень сидел на холодном подоконнике глядя на звёзды и курил. Он даже не боялся того, что отец, решивший остаться на ночь дома, а не на работе, зайдёт к нему в комнату. А что тут такого? Курит и курит. Как будто от мнения его отца младший переосмыслит свою привычку и бросит ее. Докурив сигарету и выбросив ее в пепельницу, что уже едва вмещала пепел и бычки, парень слез с подоконника и под храп отца дошёл до кровати. Не спалось. Возможно дело было в жаре, а возможно и в кошмарах, что уже не один год мучили мальчика.       К слову о нем. Зовут его Сал Фишер или, как его раньше называли «друзья», Салли-Кромсали.       Плюхнувшись на скрипнувшую кровать, парень, громко вздохнув, отвернулся к стене. Сон конкретно не шёл. Еще раз вздохнув, парень, поднявшись с кровати, подошёл кучке одежды. Вытащив оттуда свои любимые бордовые джинсы с дырками на коленях и чёрный свитшот, и, подойдя к столу, достал глазной протез из стакана, вставив протез в глазницу, Салли взяв ещё один, но на этот раз на лицо, застегнул ремни фиксации. Стараясь не шуметь, Фишер вышел в гостиную и, зашнуровав голубые кеды, вышел из дома.       Волосы, что он не собрал в два привычных хвостика, а оставил распущенными слегка колыхались от ветра, проникающего в подъезд через открытое окно. Слегка дёрнувшись от неожиданной прохлады, парень повернулся и закрыл дверь.       Подойдя к лифту голубовласка спустился на первый этаж, а после вышел из здания. Присел на ту самую обшарпанную скамейку, где ещё девять дней назад они тусовались вместе с Ларри. Прийти к патлатому Салли не мог — поссорились. Не так давно шёл дождь, скамейка была мокрой, но Салу было плевать. На самом деле, ему сейчас плевать на здоровье, да и на жизнь в целом, он бы совершил суицид, да не может. Каждый раз, когда парень режет запястья, думает: «вот сегодня я и умру», но не может нанести достаточно сильный порез, чтобы наконец-то прекратить эти страдания. Слабак. Именно так он себя ощущает. Слишком слабый, чтобы умереть. Слишком гордый, чтобы попросить прощения у Ларри.       Мысли Салли часто возвращались к ссоре с патлатым. Он, проанализировав эту ситуацию, понял, что виноваты оба. А причина была ну, скажем так, дурацкая. В классе не было свободных мест и Сал сел с мальчиком, у которого тоже были голубые волосы. Тот представился Филиппом. Ну и так получилось, что они заговорились. Учителя несколько раз делали им замечания, но они все равно возвращались к диалогу. Ларри же приревновал. Позже, когда оба пришли домой к Джонсону, то поругались, сначала из-за этой ситуации, потом припомнили друг-другу старые грешки, затем перешли на личности, дошло все до того, что Ларри, размахивая руками в порыве злости, случайно заехал по протезу Фишеру, на что младший просто встал и ушёл к себе домой ничего не сказав.       Салли знал, что Ларри крайне редко извиняется первым, можно даже сказать никогда, поэтому, Фишер понимал, что прийти с извинениями должен именно он. Но ему мешало чувство гордости и то, что он посеял карточку от подвала. Да и как назло, поссорились они в последний день учёбы. Им было негде пересечься, так как Салли практически не выходил из дома из-за этой ссоры, сегодня его второй раз за неделю, когда он просто так сидит на лавочке.       Глаза начали слипаться от свежего воздуха, поэтому Сал, встав со скамейки, направился домой. Никого не встретив, что было неудивительно, три часа ночи ведь, он прошёл в свою комнату, упал на кровать и уснул. Пусть в одежде и протезе неудобно спать, ему наплевать, он не хочет потерять то, чего он так хотел — долгожданный сон.

***

      Проснулся Салли довольно поздно — три часа дня. Встав с кровати тот медленно пошёл в ванную. Умылся, достал протез из глаза, закинул его в стакан со специальной жидкостью, обработал лицо мазью, расчесал волосы, что уже надо было помыть, но зачем? Зачем ему сейчас надевать протез, мыть голову, если ему никуда не надо. Никто к нему не заходит — Тодд и Эшли знали про ссору и, чтобы Салли и Ларри не подумали, что их друзья кого-то выделяют, гуляли с другими. Рыжик проводил своё со своим парнем - Нилом, а Эшли со своими подругами. Голубоволосый ещё раз взглянув на себя в зеркало, удалился из ванной. Пройдя на кухню, он заметил записку на столе. «Салли, привет, я в командировке, вернусь через неделю, деньги перевёл тебе на карту» Впрочем, ничего нового. Сал уже привык быть один дома. Единственное, что сидя дома в одиночестве он зачастую забывал есть, предпочитая курить вместо этого, но тут уже ничего не поделаешь. Сал подошёл к холодильнику, там не было ничего такого, что он мог бы сейчас съесть — надо было готовить. Меньше всего Фишер хотел сейчас пытаться сделать то, что он мог бы съесть. Поэтому он просто пошёл к себе в комнату. Завтра попробует что-нибудь приготовить или в магазин сходит на крайняк. Зайдя в комнату парень лег на кровать. Он ничего не успел сделать, но уже устал. Ему уже было хреново, а когда ему настолько плохо, то он режется.       Плавным движением руки берет лезвие со стола, даже не обрабатывая его, проводит по коже, совсем рядом с другим порезом — места уже совсем мало. Второй порез. Третий. Четвертый. Снова приходит идея покончить со всем, мысли в голове роятся, кажется, будто они не просто звучат, а кричат каким-то жутко-противным голосом: «Тебя все бросили. Ты никому не нужен», Салли собирается нанести последний — пятый порез. Он уверен, что сегодня его последний день. Он замахивается лезвием, но у самой кожи затормаживает. Нет. Он не может. Ему страшно. Лезвие со злостью отлетает в стену, противно брякает, ударяясь об пол. Из единственного глаза капают слёзы, голоса в голове повторяют: «Слабак!», руки сами накрывают глаза, пускай из пустой глазницы слезы не текут. Спустя минут десять, Салли успокаивается. Он сидит на кровати и смотрит в одну точку, чувство голода заставляет его подняться с кровати, но, вспомнив что в холодильнике нет ничего готового, парень опускается обратно на кровать.       Он чувствует себя ещё хуже, чем до этого. Взглянул на руку, на ней уже практически не осталось свободного места, перевёл взгляд на правую, еще порезов восемь поместится. Он не представлял что будет делать, когда место закончится вообще, надеялся, что к тому моменту он уже умрет. Вздохнув, парень прикрыл глаза и, видимо, уснул.       Уснул. Это было странно для него. Обычно он не мог уснуть крайне долгое время, мучился, ворочался в кровати, какое-то время даже принимал снотворное, а тут вдруг просто взял и уснул. Возможно, дело в недавних слезах, возможно, дело в его состоянии здоровья, причём как физического, так и ментального, а, возможно, виной всему то, что в голове было пусто. Ни одной мысли, ни крутящихся в голове вопросов по типу «а у хлеба есть хромосомы?», ни-че-го.

***

      Проснулся Сал в семь часов утра. Спать больше не хотелось, рука привычно потянулась к коробочке сигарет, но, вот черт, он же ещё позавчера взял последнюю. Сегодня точно нужно было выйти в магазин, если не ради еды, то ради сигарет.       Фишер довольно быстро привёл себя в порядок — уже через полчаса был с чистыми сухими волосами, в своей любимой одежде, ну и, конечно, со своим протезом. Быстро проверив баланс карты, прикинув что он можно на это купить, Сал вышел из дома.       Первым делом он отправился в небольшой магазинчик. Кажется, его знали все, кто любил побаловать себя алкоголем и сигаретами, но был несовершеннолетним, а также все, кто хотел купить продукцию, но действовали временные ограничения запрета на продажу алкогольных и табачных изделий. К счастью, народа там не было поэтому быстро выбрав и оплатив свои любимые Marlboro с ментолом, Сал удалился в обычный супермаркет. Взяв пять пачек лапши быстрого приготовления, четыре пачки чипсов, пару шоколадок, три упаковки любимого печенья и две большие бутылки колы, парень пошёл на кассу и, оплатив покупки, сложил всё в рюкзак.       По пути домой парень никого не встретил, это не могло его не радовать, ведь меньше всего Салли сейчас хотелось говорить с кем-либо.       Дома Сал ничего есть не стал, да, он купил много вкусного, того, что с радостью бы поел, но не хотелось, поэтому он упал на кровать.       В последнее время ему совсем не хватает сил, он практически ничего не может делать. Придвинув себе стул, на котором расположилась пепельница, Сал закурил.       Дым, вдыхаемый им, прочищал его мысли, делал ему легче на душе. Выкурив сигарету, настроение улучшилось, юноша даже смог встать с кровати и выбросить наполнение пепельницы. Но хорошее настроение продлилось не долго, а энергия закончилась.        Устало потерев переносицу, присев на кровать, Сал услышал звук уведомления. Парень перевёл взгляд на экран. Опять тупое уведомление из игры. Раздраженно выдохнув, Салли открыл настройки и отключил уведомления из ненужных ему игр и приложений. Почувствовав себя лучше, парень опрокинулся на подушку.       Вставать с такой мягкой кроватки не хотелось, хотелось только лежать и слушать музыку. Но вот какую? Практически вся музыка в его плейлисте напоминала ему о Ларри. Парень перевёл взгляд в сторону: на полу рядом со столом стоял рюкзак, все ещё забитый недавними покупками из супермаркета. Парень прикрыл глаза.       Нередко Сал думал, что хорошо было бы заснуть и не проснуться, а что? Не надо будет мучиться с тем, что не можешь порезать себе вены или спрыгнуть с крыши — других способов покончить с жизнью он и не рассматривал. Хотя, он ещё думал над тем, чтобы наглотаться таблеток или повеситься, но в итоге откинул эти два способа. Выпив много таблеток, он мог просто отравиться, а не умереть. Да и он не нашёл дома крепкой веревки, а в магазин, где их можно было купить идти было слишком далеко.       Кто бы что не говорил насчёт того, что жизнь прекрасна, у Салли было другое мнение. Раньше, он находил утешение в друзьях — они поддерживали его, давали какие-то советы, ругали за какие-либо красные полосы на запястье, не важно, нанес ли это Сал или Гизмо. Сейчас же ему никто не скажет и слова насчёт его рук — отцу на него просто плевать, друзья сейчас с ним не видятся. Сейчас никто не мешает Фишеру наносить себе новые и новые порезы, что позже, если он доживет конечно, станут шрамами. Сейчас никто не мешает думать о смерти, шутить о ней. Сейчас никто не вытягивает его из этого состояния.       Возможно, ему сейчас хорошо, но только Сал уже около недели не чувствует какой-либо радости.       Послышалось недовольное мяуканье, а затем скрип двери. — Гизмо, черт, прости меня!, — парень резко вскочил с кровати, — прости меня, я хуёвый хозяин. Проследовав за котом на кухню, игнорируя то, что из-за резкого подъема в глазах потемнело, и насыпав ему корма, которого, благо, было на три-четыре дня, Сал, в качестве извинения, достал любимую вкусняшку своего кота. Открыв баночку с лакомством для Гизмо и поставив её на пол недалеко от миски с кормом, на который кот буквально накинулся, парень удалился в свою комнату.       Чувство вины за голод домашнего любимца не отпускало. Тут же нахлынули воспоминания о ссоре, а ведь если бы Сал не стал разговаривать с Филиппом, то они бы с Ларри не поссорились. Кажется сейчас он чувствует себя виноватым буквально за все: голод кота, ссора с Ларри, то, что Эшли и Тодд не могут спокойно прийти к Ларри, ведь думают, что Сал обидится, плохое настроение отца, смерть матери, хотя за последние два он и не должен испытывать вины. Серьезно, ещё немного и он начнёт вспоминать ещё более давние случаи, перебирать их и чувствовать это неприятное гложущее чувство. И правда. В голове всплывает воспоминание, как они в первый день переезда Салли обвинили ни в чем невиновного человека в убийстве.       Резко встряхнув головой, отгоняя воспоминания, он сел на кровати, взявшись руками за виски, массируя их. Взглянул на время. 17:36. Лето проходило впустую.       Драгоценные три месяца отдыха, которые Сал планировал провести в компании друзей, исполнить свой маленький списочек на семнадцать пунктиков того, что он хотел сделать этим летом. В нем было все, начиная от банальных «встретить рассвет», «прогулять весь день», «побывать в необычном месте» , до «переночевать в какой-нибудь заброшке», «провести спиритический сеанс» и тому подобные пунктики. К слову, сейчас этот список, что был красиво оформлен — написан каллиграфическим почерком, где-то видны следы текстовыделителей и цветных ручек, кое-где красовались наклейки, находился в руке у парня, недалеко от огонька зажигалки. Действительно, зачем ему все это, если теперь у него из друзей только Гизмо? Огонь довольно быстро начал пожирать лист. Как только догорела половина, рука аккуратно опустила в пепельницу вырванную из блокнота страницу, где та и догорела.