Ссора

      Наверно, единственные вещи, на которые Сал может смотреть бесконечно, это на то, как бежит вода и как горит огонь. Как только догорела бумажка со списком планов на лето, парень не удержался и поджег другую. Третью. Его действительно расслабляло это. Решив, что хватит издеваться над бедным блокнотом и деревьями, Салли, порывшись в шкафу, достал свечку. Она была всего одна, подаренная когда-то Эш на какой-то глупый праздник, по типу дня проституции или типа того. Жёлтая, с пробковой крышечкой, находившаяся в подобии стакана не то из пластика, не то из стекла (Сал не знал, что это за материал), приятно пахнущая карамелью свеча действительно зашла парню. Запах карамели пробуждал у него приятные воспоминания, а также голод, что было не плохо для голубовласки, особенно учитывая то, что у него уже почти анорексия.       Чиркнув зажигалкой чёрного цвета, парень поднёс загоревшийся огонь к фитилю. Свечка подожглась. Убрав зажигалку ближе к пачке сигарет, парень положил голову на стол и смотрел на пламя свечи. Через пару минут начал топиться воск и появился запах карамели.       Вообще Салу свечка понравилась ему не потому, что тот сладкоежка, а потому, что запах напоминал ему маму. От Дианы, насколько он помнил, всегда пахло приторными духами: с ванилью, с кокосом, с карамелью. В её последний день жизни она выбрала именно карамельные духи. Свои любимые.       Одинокая слеза скатилась по щеке голубовласки. Ещё одна причина умереть крылась именно в его маме, он был уверен, что встретится с ней на «той стороне». Он представлял, как обнимает свою маму, а она в ответ прижимает его к себе ближе, как у обоих в глазах застывают слёзы и, не выдержав, льются рекой. Тем не менее он сейчас здесь, сидит за старым столом, что противно отзывается скрипом на каждое движение его верхней части тела. Сал прикрыл глаза и, сам того не ожидая уснул.

***

      Ларри раздраженно отбросил карандаш, что успел затупиться, хотя патлатый подтачивал его пять минут назад. Опустив руку на пол и нащупав там другой карандаш, парень, потрогав грифель пальцем, проверяя на остроту, приблизил его к холсту. Проведя, довольно грубую линию, несчастный грифель надломился. Отбросив ещё один карандаш в стену, Ларри, отсев от холста, приземлился в своё любимое кресло-мешок.       Сейчас его раздражало практически все: карандаши, чьи грифели быстро ломаются, отсутствие вдохновения, жара. Но больше всего его раздражало то, что он никак не мог помириться с Салом. Тот одним своим присутствием успокаивал Ларри, одним прикосновением к волосам утихомиривал гнев.       Патлатому пиздец как не хватало привычного голубоволосого мальчика у себя под боком. Он думал насчёт того, чтобы подняться к Салли, побороть свои принципы и, наконец, извиниться, но одна мысль тормозила его: «а вдруг Сал не хочет меня видеть после этого?». Ларри действительно чувствовал себя виноватым: мало того, что он наорал на друга, наговорил кучу гадостей, так ещё и ударил его. А ведь старший знал, что на щеке под протезом находилась свежая рана, нанесённая Трэвисом. Джонсон представлял, как Сал, придя домой, пошёл в ванную, смотрел в зеркало на лицо, которое ненавидит и обрабатывал кровоточащую рану. «Наверняка Салли меня теперь ненавидит».       Решив вспомнить что-то приятное, он перевёл взгляд на стену. Там висела фотография, что была ему безумно дорога. Парень прикрыл глаза и вновь погрузился в тот день.       Это был четверг. В тот зимний, морозный день, парни впервые пришли из школы счастливые. Действительно, нечасто учительница, у которой невозможно списать, отменяет пиздец сложную контрольную. Вместо неё она раздала листочки с вопросами: «Как зовут учителя», «сколько будет 2+2», «напишите формулу воды», «какой буквой обозначается медь в таблице Менделеева» и «сколько вы хотите за контрольную». Весь класс шёл домой счастливый, получив свои пятёрки, обсуждая, что они будут делать в новогодние каникулы.       Дорога была чуть скользкая, поэтому идти надо было аккуратно, но, конечно, это было не про Ларри. На любом участке, где сквозь тонкий слой снега проглядывал лёд, парень поскальзывался, изредка падая на задницу. В очередной раз он, проехавшись ногой по льду начинает падать, но в этот раз, потянул за собой Салли, зацепившись за того рукой. А Эшли, что шла чуть впереди парней, обернувшись на красноречиво описавшее ситуацию «Блять!», засмеявшись, сфотографировала лежащих на снегу парней.       Имея привычку фотографировать все, несмотря на то, надо ей это или не надо, память ее телефона была забита фотками. Но конкретно этот зацепил девушку настолько, что она распечатала снимок в двух экземплярах и подарила Салли и Ларри.       Воспоминания прервал стук в дверь. Его мама заглянула в комнату и сказала, что уходит к подругам на ночь. Проводив Лизу, парень вернулся в комнату.       Раньше, пользуясь случаем, он бы позвал к себе Салли. Они бы, как обычно, рубились в игры под «Смысловую Фальсификацию», пили бы пиво, что обычно приносил с собой протезник и изредка выходили на улицу, чтобы покурить. А затем, лежали на одной кровати в полной тишине или рассказывали друг-другу какие-то случаи из жизни, факты о себе, свои секреты. Ведь им нечего было от друг-друга скрывать.       Джонсону казалось, что в их отношениях с Салли было что-то особенное. Оба безумно доверяли друг-другу. А при первой же просьбе Ларри протез оказывался лежащим где-то на столе в куче учебников. Старший обожал проводить по некоторым шрамам на лице Сала, а тот и не возражал.       Салли действительно был тем самым другом, без которого жить неинтересно, скучно, бессмысленно.       Он был для патлатого чем-то вроде наркотика, что иногда могли подкинуть родители Тодда за какую-то работу в их квартире. И вот сейчас, когда Ларри пристрастился, когда он уже не может прожить без ежедневной дозы, этот наркотик просто отбирают. Если сравнивать его жизнь со стадиями отказа от употребления таких веществ, то у него сейчас ломка. Ломка по Салли-Кромсали, как бы это глупо сейчас не звучало.       За эту неделю Ларри уже два раза поднимался на четвертый этаж, подходил к нужной двери, заносил руку, чтобы постучать в дверь, но опускал конечность обратно. Не мог. Не знал что и сказать. Он не боялся увидеть в глазах напротив ненависть, неприязнь, испуг, он боялся другого. Равнодушия.       Ведь Джонсон, как бы он умело этого не скрывал, влюбился. Влюбился в своего лучшего друга.       Это трепетное чувство, засевшее в груди он долго принимал за дружескую симпатию, привязанность к Салли, учащенное сердцебиение при встрече списывал на то, что он просто успел соскучиться, свою ревность он тоже считал дружеской.       Но вскоре появились желания, которые трудно оправдать обычной дружбой. Хотелось узнать, какие на вкус эти сухие, кое-где потрескавшиеся губы. Все больше и больше хотелось проводить пальцами по шрамам, рубцам. Хотелось каждый день просыпаться вместе, долго лёжа в обнимку после пробуждения. Хотелось обнять его, уткнуться носом в макушку Салли и наслаждаться вкусным запахом его волос, вымытых каким-то шампунем, с запахом фруктовой жвачки. И, как бы это не было стыдно, до звона в яйцах хотелось самого Фишера, тело которого Ларри успел рассмотреть, пользуясь уроками физкультуры и тем, что Сал не стеснялся переодеваться при нем. Хотелось впиться в его губы грязным поцелуем. Хотелось оставлять поцелуи, укусы, засосы на его шее и ключицах, зная, что вторые его слабое место. Хотелось ласкать его соски, которые младший хотел проколоть, но так и не решился. Хотелось пересчитать все его выступающие рёбра, оставив на каждом поцелуи. Хотелось сделать ему приятно, лаская языком не только член Сала, но и его дырочку. Хотелось медленно вбиваться в тело, которое будет отзываться хриплыми стонами, прося большего. Хотелось дергать его за волосы, чтобы стоны становились громче. Хотелось увидеть его голову между своих ног. Хотелось увидеть, как закатываются от удовольствия его глаза на пике удовольствия. Хотелось, черт побери, взаимности.       Джонсон чувствовал себя гребаным извращенцем, вспоминая во время дрочки длинные волосы, тонкие ноги, лицо своего друга. Он пытался переключиться, покупал какие-то журналы, где красовались полуобнажённые красотки, смотрел порно. Не помогало. В голове по-прежнему был только Сал. Такое чувство, будто он просто прописался в мыслях и сердце брюнета.       Поэтому сейчас, сидя на полу в своей комнате, хотелось видеть рядом не просто своего лучшего друга, а свою любовь.