salvation for the savior

      Во всеобщей суматохе сложно сообразить, куда себя деть. Все, о чем думаешь, оказавшись лицом к лицу с голодными ходячими — так это о том, как не лишиться руки или ноги, на которых всегда с готовностью смыкались челюсти трупов. Карл отбивается от пары ходячих как может, стараясь не тратить лишний раз пули, как будто это еще имело значение. Сквозь рык ходячих слышно голос Гленна, но что конкретно говорит ему друг, Карл разобрать в упор не может. Он слишком занят, он слишком напуган, и слишком громко в груди колотится сердце, заглушая все звуки вокруг. Ходячие оттесняют его в тесную маленькую кухню. Здесь должно было пахнуть скисшим молоком, например, или протухшими продуктами, но вонь от кучи ходячих трупов перекрывала собой остальные ароматы сполна.       — Карл! — только и может разобрать Граймс младшей сквозь гул рычания. — Оставайся там, я… — Гленн ругается, всаживая в голову ходячего лезвие топора и тут же его выдергивая. Взглядом, полным беспокойства и неподдельной растерянности он смотрит на Карла.       Невольно живот Карла скрутило от волнения пуще прежнего. Зная Гленна, можно было легко предположить, что он кинется в толпу ходячих, не думая, лишь бы спасти товарища. Карл уже хотел выкрикнуть, чтобы тот уходил, как это сделали за него немного в иной форме. Гленна схватили за шиворот, а после оттащили от дверного проема грубым движением. Следом показалось лицо Мёрла. Тот прищурился, как щурился, когда оценивал ситуацию на глаз, а после пнул какого-то ходячего, что с особой настойчивостью тянул свои руки к нему.       — Оставайся на месте, пацан! — крикнул Мёрл, и Карл едва смог его расслышать. — Мы вернемся за тобой, только не рыпайся! Продержись пару часов, мы вернемся!       Карл не успел даже кивнуть. Нужно было реагировать быстрее, чем отвечать и договариваться. Он выронил пистолет и его тут же затоптали ходячие, но Карл не растерялся и выхватил нож, воткнув его по самую рукоять в лоб достаточно крупного ходячего и, оперевшись спиной о плиту, ногами вытолкнул мертвеца в толпу, который своей тушей, потеряв равновесие, снес тех, что были позади него. Навалившись на дверь, Граймс младший захлопнул ее, спешно запирая на засов. Сквозь круглое окно-иллюминатор Карл разглядел, как захлопнулась дверь по ту сторону длинного коридора, и как постепенно разглядеть что-либо стало невозможно из-за леса грязных, местами разложившихся ладоней, что хлопали по стеклу, норовя его разбить и дотянуться до подростка.       Карл тяжело дышал, не в силах утихомирить собственное сердце. Он потер плечо, ушибленное в попытках скрыться от стада, настигшего их слишком внезапно, чтобы вовремя среагировать. Оглядев недоверчивым взглядом дверь, он мысленно попросил ее оказаться достаточно крепкой, чтобы выдержать такой натиск, и на всякий случай принялся двигать к ней тяжелый низкий холодильник, что противно заскрипел ножками по плитке и распахнул свою дверцу. Карл поморщился, когда до носа все же донесся запах чего-то тухлого. Он успел даже усмехнуться себе — забавно, что все происходящее не отбило у него легкой брезгливости, за которую иногда его подразнивали в компании. Короткий смешок, вызванный скорее шоком, чем истинным весельем, сменился безнадегой.       Карл оглядел помещение, в котором застрял. Будучи подвальным, то было достаточно прохладным, чтобы озябнуть. Небогатый интерьер, соответствующий кухне, не внушал никакой надежды — все было простецким, пыльным и металлическим, отчего Карл невольно провел ассоциацию с моргом. Так же холодно, так же воняет мертвечиной, так же все блестит металлом. Разве что не было щекочущего нос запаха медикаментов. Карл бы сейчас все отдал, лишь бы почувствовать вместо вони толпы ходячих трупов запахи больницы, которые так не нравились ему в детстве.       Словно выйдя из ступора, он наконец сделал шаг в сторону от забаррикадированной двери и снял с плеча рюкзак. Шейн учил в первую очередь охладить голову и занять себя делом. Расстегнув молнию, Карл смахнул со стола пыль и какие-то объедки и начал выкладывать на холодную поверхность содержимое рюкзака. Пара пол-литровых бутылок с водой, завернутый мамой в фольгу бутерброд и пачка жвачки, что завалилась в самый глубокий карман еще до того, как все вокруг пошло под откос. Чуть глубже была небольшая скудная аптечка на случай ЧП. Запасной нож нашелся в отдельном кармане. Его Карл достал и проверил остроту — заточен по всем наставлениям Шейна. Карл и забыл, в какой момент мнение Шейна стало не то чтобы авторитетным, но необходимым для выживания как минимум.       Граймс младший собрал все вещи обратно в рюкзак и кинул его на пол. Рядом он постелил фартуки, которые нашел в одном из шкафов, устраиваясь на них и прислоняясь к стене спиной. Из узкого подвального окна под самым потолком светило летнее солнце, отбрасывая блики на металлические столешницы. Карл прикрыл глаза, невольно хмуря тонкие брови. Шляпу отца он уложил на колени, бездумно поглаживая ее полы и играя со шнурками, как делал это в детстве, когда оказывался у отца на руках. Рик всегда с готовностью склонял голову и позволял маленьким ручкам ощупать края, потянуть за шнурок и попытаться снять головной убор с отца. Старший Граймс всегда поддавался маленькому искушению угодить любимому чаду — он снимал шляпу и надевал на слишком маленькую для нее голову. Оказавшись в темноте, из-под которой не просматривался окружающий мир, Карл начинал смеяться и приподнимать то и дело шляпу, чтобы взглянуть в улыбающееся лицо родителя, встретиться взглядом с яркими голубыми глазами и с веселым смехом спрятаться обратно. Это была их с отцом игра.       Карл грустно улыбнулся, в груди больно сдавило. В глубине души он не отпускал надежду, что отец еще жив. Что он где-то там, пускай растерянный, — но не напуганный, в свои семнадцать с хвостиком Карл до сих пор считал, что его отец ничего не боится, — но живой и готов найти его. Его и маму. Стоило Карлу подумать про Лори, как дернулся уголок губ в пренебрежительной улыбке.       Если подумать, все пошло под откос куда раньше. Но Карл, не желая ничего замечать в упор, игнорировал все ссоры родителей на кухне, не думал о том, что отец все чаще спит отдельно от матери и закрывал глаза на слишком теплые отношения последней с другом отца — Шейном. Ему не хотелось взрослеть, не хотелось выбираться из уютного кокона, что сплел ему Рик. Он до сих пор не уходил от трепетных прикосновений губ ко лбу, пускай и морщился в напускном неудовольствии. Карл хотел считать, что страшное слово, которого так боятся все дети, никогда не будет произнесено в их доме, и что вся волокита с судебными разбирательствами разводящихся и крики, слезы и обвинения будут для него так же далеки, как традиции каких-нибудь африканских племен.       Но ранение и кома отца, а в последствии еще и апокалипсис насильно открывали Карлу глаза и совали под нос одну простую истину: Шейн и Лори давно друг к другу приглядывались, а брак с отцом держался исключительно на самом Карле. И, когда все закрутилось, Карлу пришлось смириться. Он не устраивал сцен, не показывал Шейну зубы — ему было просто не до этого. Забавно, как апокалипсис выбил из него подростка почти целиком, заставив взрослеть в ускоренном темпе.       Карл тяжело вздохнул и повел плечами от холода. Запахнув поплотнее фланелевую рубашку в крупную клетку, он спрятал руки подмышками. Он думал о том, что отец не позволил бы ему взрослеть. До всего этого Карл даже злился на него: он ведь уже не маленький, может гулять до десяти и втихаря пить пиво, как сверстники. А сейчас думал о том, каким идиотом был, когда ворчал на отца, что приходил привычно поцеловать в макушку после работы, когда Карл уже засыпал. Когда младший Граймс отмахивался от родительской ласки, когда отец тянулся к нему при одноклассниках и друзьях, Рика это расстраивало, Карл знал, но ничего не мог поделать. Бунтарский подростковый характер мешал просто принять заботу родителя, вынуждая горделиво вскидывать подбородок и напоминать, что он уже не маленький.       Карл думает об этом весь день. А потом весь вечер. Следом — всю ночь. Рация, висящая на ремне, в какой-то момент зашипела, и Карл уже дернулся ее снять, но ничего не произошло. Не было слышно ни голоса Гленна, ни Мёрла, ни даже Шейна. Рация лишь шипела несколько секунд, а после щелкнула и затихла. Карл почувствовал, как его пробрала дрожь. За окном уже смеркалось, и горло сдавило паникой: никто не придет. Могло произойти что угодно: небольшая группа, которую послали в город за припасами, могла просто не добраться обратно, или что-то случилось там, уже в лагере, и его никто отсюда не вытащит. Никто не заберет. Карл вскочил с места, нащупав в кармане фонарик на ручном аккумуляторе. Несколько раз нажав на ручку, он выбил из него слабый луч света, осветив окно в двери и вновь заставив ходячих за ней начать глухо долбиться в металлическую преграду. К горлу подкатил ком, но Карл проглотил его и осветил комнату.       Ничего нового он не заметил, однако все же нашел то, что могло бы помочь ему выбраться из западни в случае, если за ним и правда не вернутся — на узкое подвальное окно надежды было мало, в него даже ребенок вряд ли пролез бы. Карл прошел к вытяжке, загороженной сеткой. Дернув ту пару раз, он убедился, что стоит она крепко и, взяв фонарь к зубы, потянулся к ножу. Когда фонарь гас, Карл откровенно психовал, ругался, и с особым остервенением жал на ручку, что заряжала аккумулятор, и после снова принимался за работу. Болты поддавались туго, нож то и дело соскакивал, заставляя скулить от бессилия и смаргивать слезы удушающей паники. Но его старания не прошли даром. Когда последний болт был выкручен, Карл буквально сорвал сетку с вентиляции и проверил, сможет ли подтянуться.       Вспотевшие от напряжения ладони скользили по металлу, кожа то и дело царапалась о стыки, но Карл не замечал. Только когда затрещал дешевый пластик фонарика под натиском его зубов, он вдруг опомнился и осел на столе, который послужил ему ступенью к вентиляции. Карл судорожно выдохнул и вынул изо рта фонарь, тыльной стороной ладони утирая слюну с края губ, а сами ладони — о штаны. Одну из них ощутимо щипало, и Карл мог бы это проигнорировать, если бы не предупреждение Гленна — в этих условиях любая, даже самая мелкая царапина могла стать решающей. Карл помотал головой и попытался взять себя в руки.       — Распсиховался, как идиот… — начал вслух, громким шепотом ругать себя подросток. — Они вернутся, обязательно вернутся. Надо оставаться на месте. Да и куда я пойду?       Он оборачивается на окно, за которым уже давно стемнело. На его шум пришло несколько «ног» в подранной обуви и штанах. Они топтались у окна и рычали, но при всем желании не могли дотянуться до желанного ужина. Забавно, — думал Карл, — еде место на кухне, и он как раз здесь. Рассмеявшись тихо с этой досадной шутки, он сел на свое место и, в очередной раз подзарядив батарею в фонаре, положил его на пол. Из рюкзака он вытащил аптечку. В ней нашлась перекись водорода и пластырь. На скорую руку обработав царапину, Карл заклеил ее и почувствовал себя чуть лучше. И пускай в дверь все еще долбились живые мертвецы, а из окна теперь навевало не прохладой, а все тем же приторным ароматом разложения, теперь он знал последовательность своих дальнейших действий. Он проведет ночь здесь, а завтра попытается снова связаться с Гленном. Если не получится, он выберется из кухни по вентиляции, а после найдет припасы в ближайшем продуктовом и попытается добраться до лагеря пешком или, если повезет, на велике, который планировал найти в городе. Да, уже на этапе планирования звучало крайне наивно, но пока что это все, что у него было помимо тесной комнатушки и толпы ходячих, что окружила его со всех сторон.       Карл не скоро забылся беспокойным сном. Было холодно и душно одновременно, руки подрагивали и мерзли от стресса, а фартуки, сваленные в кучу, все равно не делали полы мягче. Карл старался сидеть как можно тише в надежде, что в какой-то момент ходячие забудут про него, устанут долбиться в дверь и разойдутся хоть немного в поисках другой, более доступной пищи. Очень скоро в своей неподвижности Карл мог бы перещеголять буддийских монахов. Он перестал двигаться, проверять рацию и перекладывать в рюкзаке вещи, словно стараясь сложить их компактнее, чем было. Привалившись к стене, он затих, закрыв глаза и выровняв дыхание.       «Когда плывешь, главное — держать эмоции под контролем» — прозвучал в голове голос Рика, и Карл едва не вскочил. Уголок губ вновь дернулся, младший Граймс сглотнул. Память подкидывала ему воспоминания из жизни, когда самой большой проблемой был противный суп на обед. Карл вспоминал широкие родительские ладони под пухлым тогда еще животом. Рик учил его плавать, даже записал на секцию чуть позже, но первое время сам учил сына всему. «Дыши ровно, вода, она…» — Рик тогда замялся. Он не был поэтом, и плохо выдумывал метафоры. Тогда он то ли вспоминал что-то, то ли сочинял, но Карл покорно ждал, стараясь выровнять дыхание. «…она чувствует твой страх. И чем лучше она его чувствует — тем усерднее тянет на дно. Помни, Карл, ты никогда не победишь стихию, но можешь постараться слиться с ней, стать ее частью. Дыши ровно, не бойся волн и греби, не останавливаясь.» — наставлял его Рик, а Карл внимательно слушал и болтал ногами, стараясь уплыть с рук отца.       Плавать сносно он все же научился, по крайне мере не шел ко дну «топором», вынуждая отца ловить себя где-то на полпути к Посейдону, но великим пловцом так и не стал. Лет в четырнадцать секция ему наскучила, и Карл всего себя отдал новому хобби. Какому, Карл сейчас даже вспомнить не мог. Он наконец отмирает, и аккуратно подтягивает рюкзак ближе. Использовав его, как подушку, Карл лег прямо на полу, невидящим взглядом глядя прямо перед собой. Со временем веки потяжелели, усталость взяла свое. Он провалился в забытье без сновидений, то и дело просыпаясь, вскакивая и глядя на дверь, словно та в любой момент могла просто сломаться. Но та стояла, и лишь ходячие продолжали упрямо к нему прорываться.       К середине ночи начал накрапывать дождь. Из окна снова потянуло прохладой, Карл крупно вздрогнул в полусне и подтянул к груди ноги, стараясь согреться. Пахло сыростью и мокрым асфальтом, хотелось выбраться отсюда прямо сейчас и просто идти, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этой проклятой кухни. Но, несмотря на все эти мысли, он продолжал лежать на холодном полу, то и дело ворочаясь и крупно дрожа от холода.       Карл уснул только под утро, когда небо постепенно посерело, а после стало синим. Ходячие, топтавшиеся у окна, разошлись кто куда, те, что были за дверью, тоже постепенно теряли интерес к недосягаемой добыче. Когда удалось разлепить глаза, в которые словно песка насыпали, Карл неловко сел на своем месте, водрузил на голову шляпу и распрямил затекшие и ноющие ноги. Несмотря на все попытки согреться, пальцы рук были неприятно холодными, а пальцы на ногах болезненно ныли. Первым делом Карл снял ботинки, носки, и стал растирать ступни и пальцы, возвращая им чувствительность. Теплее от этого не стало, но зато теперь Карл мог не волноваться за возможность лишиться пальцев.       Часов у него с собой не было, так что даже предположить, который сейчас час, было сложно. Из-за ночного дождя небо за окном наверняка было серым, солнца не видно. Сейчас могло быть семь утра с таким же успехом, что и семь вечера — серо и холодно будет одинаково. Карл тихо поднялся и прошелся не спеша по своей маленькой тюрьме. Надо было размять ноги, затекшую спину и шею. Хотелось спать, но куда больше — свалить отсюда. Карл поежился и снял с ремня рацию, нажимая на кнопку связи.       — Прием? Мама? Шейн? — из рации было слышно лишь белый шум. Карл дважды нажал на кнопку, заканчивая и начиная вновь сеанс связи. — Прием, это Карл. Я все еще на месте. Гленн, Мёрл, если вы слышите, я планирую выбраться отсюда. Да, я знаю, вы просили оставаться на месте, но… — Карл хмурится. Он не хочет рассказывать о своем приступе паники. Он лишь смотрит на свою ладонь, на которой помялся и чуть отклеился пластырь. — Я доберусь до лагеря, — он снова молчит несколько секунд, чувствуя, как в груди начинает клокотать детская злость. — Черт, может мне ответить хоть кто-то?!       И снова тишина. Карл сжал в руке рацию, и та затрещала. Пришлось взять себя в руки и повесить рацию на место. Сейчас не хочется думать о том, что с лагерем могло что-то случиться. Только не сейчас. Карл встает на столешницу, подтягивается ближе к окну и пытается разглядеть хоть что-то. Улица вокруг абсолютно пуста, и это выглядит подозрительно. Даже одиночные ходячие нигде не бродят и ни во что не долбятся. Парень щурится и прислушивается, задерживая дыхание. Через несколько долгих секунд до его слуха доносится тихое рычание. Если задуматься и не слушать, то его легко пропустить. Карл тянется выше, встает на носки и вытягивает шею, стараясь определить источник звука, со временем понимая, что предполагаемое стадо за углом здания. С его точки обзор был мягко говоря не очень, но заметить целый рой ходячих на повороте улиц можно было. Карл весь оседает, присаживаясь на корточки и зажимая рот ладонью.       Орда мертвецов в непосредственной близости сильно усложняла задачу. Карл не мог с уверенностью сказать, куда приведет его вентиляция, достаточно ли далеко от стада или прямо к ним под нос, только сейчас он понял, что не уверен, что сорвать решетку с обратной стороны вентиляции возможно, и что она не припаяна там наглухо. В голове всплыли самые неприятные варианты развития событий: вдруг в вентиляции окажется ходячий? Или она окажется настолько запутанной, что Карл не то что не сможет найти выход, но и не поймет, как вернуться назад, оставшись там умирать голодной смертью? Или что она выведет прямо на толпу мертвецов, словно лифт, доставляющий блюдо голодной толпе прямо с кухни? Карл никогда в жизни не курил, но в этот момент понял, что взрослые находили в такой дряни, как сигареты. На них хотя бы можно было отвлечься.       Пока Карл предавался панике, за окном послышалось шевеление. Карл сначала подумал, что это ходячие учуяли какую-нибудь заблудшую не туда собаку, или услышали, как с чьего-то балкона сдуло горшок с давно высохшим в нем цветком. Но очень быстро Карл понял, что звуки, доносившиеся с улицы, не были похожи на ставшее привычным рычание или шаркающие шаги ходячих. Младший Граймс затих, обратившись в слух. Сердце екнуло, когда он различил цокот копыт и фырчание лошади.       Первым порывом было вскочить и замахать руками в открытое окно, чтобы его наконец-то вытащили отсюда. Практически сутки в давяще замкнутом пространстве один на один с толпой мертвецов за дверью ослабили бдительность, Карлу стало попросту плевать: кто угодно, лишь бы живой и не желающий сожрать. Потом пришли разумные опасения: это не мог быть Гленн или кто-либо еще из их людей, в их лагере сроду не водилось лошадей. Значит, это кто-то чужой. Кто-то опасный, возможно, не менее опасный, чем ходячие, может, даже более опасный. С оружием и не самыми благими намерениями. Но, когда стук копыт стал еще более отчетливым, а Карл вскочил на месте, стараясь вновь выглянуть в окно, живот скрутило ужасом — незнакомец вел лошадь прямиком к тому самому углу.       Карл невольно напрягся, хмуря брови и задирая отцовскую шляпу повыше, чтобы та не закрывала обзор. Между брошенных военными танков и машин показались копыта. Лошадь прошагала вперед, никуда не торопясь. Карл метался между желанием окликнуть незнакомца и страхом быть замеченным. В голове судорожно билась мысль: что сделал бы отец? Предупредил бы? Или выжидал? Вспомнились глаза отца, когда он учил Карла охотиться. Это случилось лишь раз, а после у него не хватало времени, но Карл не особо стремился повторить вылазку. У отца всегда был мягкий взгляд, когда он смотрел на него или маму; строгий — когда общался с курсантами на лекциях в полицейской академии, куда его звали, как бывшего ученика, закончившего с отличием и успешно продвигающегося по служебной лестнице; немного отстраненный — после тяжелых дней на работе. Но тот взгляд, с которым Рик смотрел на лань, отчетливо въелся Карлу в память. Это взгляд хищника на добычу: холодный, сосредоточенный и голодный. Карл не начал бояться отца, но новая сторона, которую Рик наверняка старательно прятал и от жены, и от сына, и наверняка ото всех знакомых, его пугала. Лань они упустили. Карл был уверен, что отец заметил, что он увидел лишнего, и только потому отпустил животное. В ночь после этого Карлу снилось, как с холодной расчетливостью его отец потрошит и разделывает лань, и во сне животное в этот момент еще дышало.       Карл вздрогнул, когда услышал встревоженное ржание лошади. Он проморгался и попытался подтянуться еще выше, заглянуть за машины и бронетехнику, но это было не нужно, чтобы понять, что он слишком долго колебался: незнакомец резко выехал прямо к стаду, и быстро за это поплатился. Карл нервно переминается с ноги на ногу и жадно ищет глазами ноги лошади. Та метнулась назад, но шум, наделанный голодно рычавшим стадом и напуганной лошадью быстро привлек и других ходячих. Незнакомец был в ловушке. Он соскользнул с лошади, и Карл прищурился, пытаясь разглядеть человека. Когда глаза ловят в фокус курчавую темную макушку и форму шерифа, в животе все скручивается тугим узлом. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Этого просто быть не может. Карл подтягивается выше и шарит глазами по толпе ходячих, что уже тянули руки к точно-не-его-отцу, когда замечает знакомые черты и голубые глаза.       — Папа! — отчаянный крик теряется в рычании. Карл сам не замечает, как на глазах выступают слезы отчаяния, а горло сдавливает ком. — Папа, пап! — Карл спрыгивает со столешницы и подхватывает рюкзак. Взобравшись с ловкостью кота обратно, он вновь выглядывает в окно, замечая, как человек заползает под оставленный танк. — Подожди секунду, пап, я… Я что-нибудь придумаю, только подожди… — бормочет он и спрыгивает на пол.       Взяв в зубы фонарик, а в руку нож, Карл убирает шляпу в рюкзак и с небывалой прытью подтягивается в вентиляцию, уже не думая о стесанных о стыки металлических листов ладонях. Тошнотворный запах пищи, смешанный с трупным, жирные и скользкие от этого стенки вентиляции и возможный тупик в конце уже не волнуют. Карл чувствует тошноту, но сглатывает и упрямо ползет вперед. Вентиляция оказывается достаточно просторной, чтобы с горем пополам перевернуться и ногами выбить решетку, что явно была поставлена на отвали недобросовестным мастером. Но сейчас это на руку. Тут же к его ногам потянулись несколько пар грязных рук. Карл сморщил нос и убрал фонарик, поудобнее перехватывая нож и оглядываясь. Не так далеко от себя он замечает водосточную трубу.       Обтерев вспотевшие и жирные после вентиляции ладони о штаны, Карл высунулся и несколько раз дернул трубу. Та не обвалилась и даже не поддалась его нажиму. Боже, храни Атлантское качество. Карл, как и многие мальчишки, временами соревновался с друзьями, кто выше влезет по какой-нибудь возвышенности, не предназначенной для этого, и с водосточными трубами он очень кстати имел уже опыт. Однажды они с мальчишками обвалили такую трубу у него дома, за что Карл позже получил полотенцем по шее от мамы. Это воспоминание вызвало улыбку, что немного помогло собраться с мыслями.       Не самый безопасный маневр, и Карл уже вцепился в водосточную трубу пальцами, царапая металл ногтями. Он цепляется за стыки, как за жизнь, игнорируя пальцы ходячих, что то и дело мазали по обуви и краям штанин, пытаясь ухватить. Сглотнув, он аккуратно, но быстро пополз вверх, добираясь до второго этажа и выглядывая за угол. Второй раз за несколько минут он поблагодарил Атланту и ее архитекторов, когда не без труда переставил дрожащую ногу на балконные перила, а вторую перекинув через них и свалившись спиной прямо на чей-то балкон.       Не успел он даже выдохнуть, как на него тут же едва не выпал ходячий из квартиры. Некогда женщина, слишком уж прыткая для своей степени разложения, едва не отобедала его лицом, но после непродолжительной борьбы Карл умудрился вогнать ей нож промеж глаз до того, как зубы сомкнулись на носу. Отпихнув тяжелое вонючее тело, он заглядывает в комнату, проверяя, не будет ли еще сюрпризов, а после задвигает на всякий случай балконную дверь. Вспомнив о своей первоначальной цели, он оглянулся и свесился через перила, глядя на танк. Тот застыл в безмолвии, и только ходячие копошились под ним. В голову закрались наиболее неприятные мысли, что заставили в очередной раз сморгнуть невольные горячие слезы и сильнее вцепиться в перила пальцами.       Несколько мучительно долгих секунд, и раздается приглушенный толстыми стенками танка выстрел. Карл напрягается и не моргая смотрит на танк. Если был выстрел, значит, там кто-то есть. Кто-то живой. Или кто-то, кто был живым — подкидывает насмешливо сознание. На взгляд Карла, проходит не меньше нескольких часов, — а на деле — секунд пятнадцать, — прежде чем верхний люк танка открывается, и оттуда выглядывает тот самый человек. Теперь Карл мог с уверенностью сказать, что это точно его отец, и ему не привиделось. Тот ошалело осматривается, явно оглушенный выстрелом внутри танка.       — Папа! — вновь зовет Карл, но тот не замечает его даже так — слишком много вокруг ходячих, что отвлекают. Рик захлопывает люк танка, ограждая себя от ходячих за его пределами.       Карл сглатывает и судорожно пытается придумать, что делать. Отвлечь на себя толпу? Стоять и орать, как умалишенный? А потом что? Ну столпится под его балконом часть ходячих, но их слишком много, и большая часть наверняка продолжит напирать на танк. Внутри отец был в безопасности, но наружу выбраться не мог. А если и смог бы, то не ушел бы далеко — идти некуда. По крайней мере пока. Карл выдыхает и опускает голову, длинные волосы падают на лицо. Часть ходячих переключилась на лошадь, которой повезло меньше, чем Рику, часть заметила слишком шумного Карла и собралась под балконом. Когда в детстве Карл мечтал собирать стадионы, ничего при этом толком не делая, он не это имел в виду.       Наконец, в голову пришла практически единственная здравая за все это время мысль. Он сдернул с ремня рацию и принялся наобум пробовать волны. Одна — прием, пусто; вторая — прием, пусто; третья — прием, пусто; четвертая — прием…       — Да? — послышалось с того конца провода. — Кто это? Вы меня слышите? Видите? Вы далеко? — посыпались вопросы. Карл едва не всхлипнул, вслушиваясь такой знакомый голос, который боялся больше никогда не услышать.       — Пап… — Карл сбивается, но быстро продолжает. — Пап, это я, Карл. Я тебя видел. Слышишь? Это я, ответь.       — Карл? — голос отца звучит надломлено. — Ты… Как ты здесь оказался? Ты в безопасности? Где мама… — он запинается. — И Шейн? Где они?       — Пап, я все объясню, но у нас мало времени. Нужно вытащить тебя оттуда, пока ходячие не закончили с лошадью.       — Вытащить? — Рик молчит пару секунд, а после продолжает так, словно вдруг что-то понял. — Где бы ты ни был и что бы не придумал, не вздумай приближаться, слышишь? Оставайся на месте, я что-нибудь придумаю.       — Пап, не время меня опекать, — Карл чуть не добавил злое «блять», но вовремя закрыл рот. Какой бы не была ситуация, на том конце провода его отец, который позже пропишет волшебный подзатыльник за нецензурщину. — Послушай. Часть ходячих потеряла к тебе интерес, наверху всего двое, остальные отвлеклись на лошадь, — Карл умолчал, что еще часть сторожила его под балконом. — Выбирайся, прикончи тех, что наверху, и что есть духу беги по правой стороне улицы. Встретимся там.       — В каком смысле встретимся? Только не говори, что ты побежишь по…       — Пап, времени нет. Сделай так, как я сказал, хоть раз в жизни, — перебивает его Карл просящим тоном и заканчивает сеанс связи.       Он более чем уверен, что отец сделает все правильно, но не настолько уверен в себе. До этого момента ему везло, но фортуна — вещь крайне непостоянная. Карл осматривается. Ему нужно было добежать до края улицы, чтобы перехватить там отца. Балкончики этого дома были так близко друг к другу, что когда-то соседи при желании могли передавать друг другу печенье к утреннему кофе и разговаривать, не повышая голос, фактически прямо из своих квартир. Но это поможет преодолеть лишь треть пути. На сей раз у него не было в распоряжении водосточной трубы или чего-то еще, что помогло бы ему спуститься вниз. Карл закусил губу и решил, что сначала надо добраться до крайнего балкона.       Колени дрожали, пальцы не слушались, и это здорово замедляло его ход, но Карл упрямо двигался вперед. Несколько раз он прикусил свои губы, пару раз его нога соскользнула, и он едва не полетел вниз, но, когда подводили ноги, не подводили руки. Добравшись до последнего на этаже балкона, Карл свешивается с него, навалившись на перила животом, и смотрит вниз. Если немного постараться, можно было приземлиться на крышу автобуса, брошенного чуть поодаль, но для этого пришлось бы не просто падать, а прыгать. Или можно было разбить стекло балконной двери и спуститься по лестнице. Но там его могла ждать целая толпа голодных ходячих в тесном замкнутом пространстве, и тогда ему точно каюк.       Нет, он не собирался умирать здесь. Не тогда, когда нашел отца, которого уже и не надеялся увидеть живым. Карл встает на перила ногами. Покачнувшись, он вцепился в стену, нервно сглатывая. Он несколько секунд топчется на месте, ноги дрожат и отказываются сделать хотя бы шаг, но Карл заставляет себя — отталкивается от перил и чувствует, как сердце замирает на считанные секунды. Он почти становится ногами на крышу автобуса, как обувь кроссовок скользит по мокрому скользкому после дождя металлу, и он пролетает мимо. Не удержав равновесие, он соскакивает вниз, больно приложившись спиной о край крыши и глухо вскрикнув. Упав на асфальт и прокатившись по нему, порвав рукав рубашки и расцарапав кожу на руке, Карл попытался подняться, но нога, которой он так неудачно приземлился на крышу автобуса, отозвалась тупой болью. Скорее всего вывих — пронеслось в голове, и живот скрутило от ужаса.       Его очень быстро заметили. По меньшей мере трое ходячих уже тащились в его сторону, в фатальной неизбежности протягивая к нему свои руки и валясь перед ним на землю. Карл почувствовал, как на него разом накатила паника. Он отползал от ходячих, пока не уперся в колесо машины спиной. Кое-как превозмогая боль в ноге, он заполз под машину, кусая изнутри губы в кровь и крупно дрожа всем телом.       Карл жмурится, когда к нему протягивается рука. Он мысленно готовится к тому, к чему подготовиться нельзя, как до слуха, словно через плотный слой ваты, доносятся выстрелы. Он открывает глаза лишь тогда, когда его выдергивает из-под машины сильная рука и ставит на ноги, от чего он вновь вскрикивает, но искренне старается стоять ровно. Рик ловит его лицо в ладони, наскоро осматривает и, молча приняв какое-то решение, перекидывает руку Карла через свое плечо. Так они добираются до первой попавшейся открытой и надежной на вид двери. Только когда та заперта и забаррикадирована, Рик позволяет себе дать слабину. Карл видит, как в родительских глазах блестят слезы, и сам не сдерживает тихих всхлипов, когда, забыв про боль, бросается на шею отца, бормоча, как он боялся, что больше не увидит его, и как рад. Рик лишь кивал, успокаивающе мычал, как в детстве, когда покачивал уже слишком большого для такой роскоши Карла, успокаивая после ночного кошмара. Он сжимает сына в стальных объятиях и бесконечно гладит по мягким волосам, утыкаясь носом в его плечо и вдыхая такой родной, пускай и изменившийся слегка за все это время, запах.       Старший Граймс закрывает глаза и позволяет Карлу выплакаться, сжимая его рубашку и иногда больно щипая за плечи и бока, а себе — вдохнуть полной грудью запах сына. В каких бы передрягах не бывал Рик, запахи всегда имели для него особое значение. Когда-то давно, послушав историю отца о том, что тот может присвоить человеку какой-то цвет, исходя только из его запаха, Карл заявил, что отец синестет*. Рик этого определения до этого не слышал, но быстро понял, что имеет в виду его сын. Не то чтобы после этого жизнь Рика как-то поменялась, но теперь он знал, как называется его маленькая особенность. Его сын «пах» синим. Немного темноватым его оттенком, таким синим, каким бывает небо в то время суток, когда еще не стемнело окончательно, но уже недостаточно светло, чтобы сидеть с выключенным светом. Это время суток навевало на Рика спокойствие даже тогда, когда в прежней жизни он заставал его в патрулях. Достаточно было посмотреть на темно-синее небо, чтобы вспомнить про Карла и почувствовать, как мигом становится спокойно и тепло на душе.       Рик вздрагивает, когда Карл отстраняется первым, шмыгая носом и глядя на отца как-то виновато. Рик не мог сейчас понять, за что его сын чувствовал вину, да и не хотел об этом думать. Он вновь обхватил лицо Карла ладонями, большими пальцами стирая мокрые дорожки от слез и целуя сына в лоб со всей нежностью, что только мог вложить сейчас в этот простой жест. Карл дернулся и зашипел, когда отец навалился неловко на его ногу, и Рик вспомнил о главном.       Посадив сына на ступени, он аккуратно, как мог, закатал штанину на его джинсах. Поврежденная нога уже ощутимо припухла, Рик ее ощупал, вздрагивая, когда Карл дернулся.       — Тут больно? — он надавил пальцем на особенно припухшую часть, внимательно следя за реакцией. Ожидаемо, Карл подскочил на ступенях, но быстро осел обратно.       — Бл… — Карл запнулся, с опаской глядя на отца, но тот лишь выжидающе смотрел в ответ, словно не заметил почти сорвавшегося с губ чада мата. — Да, больно. Ты же не собираешься?..       — Собираюсь, — Рик поднялся и вытянул ремень из шлевок джинсов. Сложив его вдвое, он протянул его Карлу. — Зажми между зубов, будет больно. Но это нужно сделать, Карл, иначе потом я не смогу ее вправить.       Карл нахмурился, шумно выдохнул, но все же прикусил ремень, цепляясь за перила и невольно вздрагивая, когда руки его отца легли на поврежденную лодыжку. Тот отвлекающими, поглаживающими движениями вынуждает его расслабиться, а после одним резким движением вправляет лодыжку. Карл звонко вскрикивает и весь вытягивается, до головной боли сжав ремень между зубов, но переносит эту маленькую пытку практически мужественно. Рик садится рядом, гладит сына по голове, пока его дыхание не восстанавливается, а после берет его за руку, обращая на себя внимание чада.       — А теперь рассказывай, как ты тут оказался и что вообще происходило, пока меня не было.