в глазах любящего

      замок ооцуцуки - ветер, свободно гуляющий по праву хозяина места по бесконечным коридорам в полумраке, скрип несмазанных деталей безучастных кукол, тенями перемещающихся по огромным массивам зданий, глядя вокруг себя пусто и грустно, ледяной холод, проникающий под белоснежную кожу, ласкающий такую же ледяную божественную кровь, текущую по жилам единственного жителя луны, ее короля, которому принадлежат прекрасные в своей бездушности дворцы и запустение. все это сводится к единственному слову - ничто.       тонери принадлежит ничто. он - обнищавший король, потерявший все сокровища в один миг. серебро и богатые ткани пылятся в хранилищах, куда не ступает нога ни человека, ни марионетки, восхищающие взор искусной работой свадебные дары, так и не преподнесенные невесте, убраны с глаз долой глубже в запечатанные комнаты, чтобы не напоминать лишний раз лунному принцу о прошлом, несчетные комнаты, залы, спальни, столовые и гостиные брошены, забыты хозяином, все они уже никогда не будут открыты, не станут принимать гостей или хотя бы жителей дворца. тонери бродит по замку, размышляя о том, что когда-то эти стены слышали смех и плач, голоса и тайны людей, но сейчас им, как и самому тонери, доступны лишь тишина.       тонери беден не материально, но духовно. ему не с кем разделить трапезу, беседу или свои богатства, доставшиеся от предков. ладони тонери - ледяные и грубые, никогда не дарившие никому ласку, речь - лишенная чувств, всегда идеально отточенная и механически бесчувственная, ведь слова любви он давно позабыл, все в нем напоминает о том, что тонери не человек, но бог. а божества всегда справедливы и идеальны лишь от того, что им неведомы человеческие терзания и дары эмоций. ооцуцуки родился человеком, и был человеком, пока рядом улыбались родные люди, но стоило ему остаться единственным жителем луны, тонери обратился богом.       порой ооцуцуки желает окончательно отказаться от человеческой сущности, застыть посреди прекрасного дворца искусной статуей забытого божества, к ногам которого более не принесут даров. сдаться оцепенению и холоду, что обхватили его после потери единственного предназначения, что он смог придумать себе, оставшись в одиночестве, и прекратить вызывающие лишь большую усталость попытки сопротивляться, бороться. прекратить мыслить, двигаться, но не умереть - принять пассивное существование, без единой эмоции наблюдая за проходящей мимо жизнью. стать блеклой тенью жизни, существуя на грани между ощущением и забытьем. после их ухода - их, ярких, сияющих, живущих и ощущающих столь явную крепкую привязанность друг к другу - тонери опустил руки окончательно.       горькие обнадеживающие слова, сказанные им принцессе бьякугана, что глядела на него так пронзительно печально, что тонери ощутил тоску в своем несуществующем сердце, были на деле лишь пустой пилюлей, и с первого взгляда не догадаешься, кому именно она предназначалась - богу, павшему со своего трона, или земной женщине, в сердце которой нашлось сожаление и для ооцуцуки. защита земли - звучит величественно и подобающе, словно отзвук прошлого, пышного, красочного, наполненного отшлифованной годами и гордостью потомков благородностью вперемешку с честью, которых на деле не существовало никогда. но от кого ему защищать землю, когда единственный, кто покушался на нее - он сам? тонери ушел в добровольное изгнание, приняв отдающее мученичеством решение, но, конечно, и это одна фикция - в голубых стальных глазах избранника принцессы бьякугана не нашлось бы сожаления для тонери, как нашлось оно у другой. у того человека, солнечного, земного, так не похожего на ооцуцуки с его холодной божественной кровью и опустошенной душой, за плечами были и война, и чествование; и смерти, и надежда; и кровь, и мирное небо над головой - все это в совокупности дало ему понимание, что милость находиться под светилом не предназначена для всех. всегда есть те, кто должен уйти в тень, и выбор у них только один - сделать это добровольно или насильно. тонери с его сущностью бога было не место среди людей. бог в нем отвергал человеческую мораль и не принимал земные порядки так, что надежды не имелось исправить это когда-нибудь - не после того, как тонери едва не спустил луну на землю, безо всяких сомнений собираясь уничтожить человечество, что не подходило его собственной морали. божество в нем - или же болезненная гордыня, второе его имя - взывало к мысли, что тонери - право имеющее существо, и ему позволено решать, кому - жить, кому - умирать. божество в нем шептало, что ему позволено по собственной прихоти, необдуманным мыслям, пыльным сказкам обиженного народа уничтожать миллионы дышащих, живущих, думающих и любящих людей, ни в чем не виноватых перед ним. да и будь они виноваты - разве менялось от этого то, что он убивал миры, заключенные под оболочкой кожи? но тонери верил. тонери считал, что божествам чужда мораль. глядящему на него голубыми, живыми глазами настоящего человека, было ясно, что на земле его не примут. и ооцуцуки этому покорился.       но если бы даже тонери воспротивился, восстал против слепящих светил, белых лилий, горячей крови, не сумев обуздать надменный нрав, мало бы что это изменило. пышущая жизнью земля, где каждый незначительный клочок территории кричит о своей одушевленности - совсем не та обстановка, что подходит тонери. привыкший к опустевшему лунному дворцу, он бы никогда не смог прижиться среди бесконечных толп людей, населяющих землю. изредка глядя на нее - пыльную, бурную, страстную, умирающую и восстающую землю, ооцуцуки каждый раз убеждался в правильности своего решения.       у него было два пути и один результат. но там, вдалеке от своего родного дома, тонери бы умер чужестранцем, незнакомцем, никем не любимый и всеми гонимый, ведь он бы и сам прогонял себя от любого, кто был бы в силах пошатнуть стабильность его внутреннего мира. на луне же он затухал постепенно, в окружении с детства знакомых пейзажей и механической прислуги. ооцуцуки тонери с достоинством принял свою участь и остался забытым безучастным наблюдателем, покорно дожидающимся прихода смерти.       вот только годы спустя, когда движимый скукой тонери взглянул на земную жизнь, он узнал, что рожденные будто бы вечность назад дети принцессы бьякугана и ее избранника медленно подходили к отметке в двадцатилетие. и если их младшая - унаследовавшая глаза клана потомков тонери, но не их фамилию четырнадцатилетнее дитя, поразительно похожее на обоих своих родителей, не привлекла внимания ооцуцуки, то их старший ребенок заставил его остановить свой взор на нем. тонери не знал, что именно в этом юнце стало причиной всех произошедших позже событий - глаза ли его, столь напоминающие ему о глазах избранника принцессы и вместе с тем разительно от них отличающиеся, молочная ли кожа, не отмеченная еще шрамами войны и жестокостью будней, яркая ли улыбка вместе с тайнами, хранящимися под грудной клеткой, сокрытыми от взоров каждого родного человека.       иногда, втайне, лелея словно запретный плод свои мысли, тонери помышлял, будто бы это - его судьба. переплетения линий жизни, тонкие нити, созданные высшими божествами, определяющими будущее каждого рожденного существа, единственный существующий путь, которому нет смысла покоряться, против которого нет смысла восставать, ведь какими окольными дорожками не идти, все равно придешь к тому результату, что тебе предопределили. однако тонери всегда молчал, не раскрывал сомкнутые уста, оставлял при себе эти смелые и отчаянные размышления, не решаясь открыть их дитя, зная и уважая его нрав, отвергающий даже понятие судьбы. дитя это предпочитало самостоятельно выискивать свое предназначение, самим его строить, выбирая из бесконечного множества вариантов, и кем был тонери, чтобы пытаться переубедить того, кого он выбрал сам или же ему выбрал кто-то иной?       так, спустя вечность времен, тонери нашел того, кто стал для него смыслом. в столь короткое слово "смысл" он вкладывал нескончаемое количество понятий - это то, ради чего стоит жить, то, ради чего стоит меняться, это солнце, луна и звезды, заменяющие тебе настоящие светила, это то, что дает тебе дыхание, помыслы, движение, дает тебе неосязаемую прозрачную радость, тающую в легких, волнение, что будоражит так незнакомо-маняще ледяную божественную кровь в жилах, щекочущий разум неизведанными пределами интерес, задыхающееся желание обладать, хрустальное восхищение, ломающее всего его от того, насколько не верится в существование подобного идеала. смысл - это воскрешение, это возвращение, это искушение, и это - гибель. смысл - это вера настолько сильная, что ставит на колени бога, это страсть настолько сильная, что обращает бога человеком, это вожделение настолько сильное, что делает бога рабом человека. смысл - это молитва никогда не молившегося, что срывается с губ тихим сокровенным шепотом, это взгляд никогда не любившего, полный благоговения и стремления выполнить любой приказ, это прикосновение никогда не снисходящего до ласк, трогательное, осторожное и едва ощутимое от боязни навредить, это поцелуй никогда не позволяющего целовать, исполненный трепета, это слова никогда не говорившего, что так желают и не способны поведать тайное, это повиновение никогда не покоряющегося, которое не требуется в том, чтобы его проверяли, это преданность никогда не приносящего клятв верности, несомненная и до последнего вздоха, это проигрыш никогда не проигрывающего, который ощущается для него слаще победы. и, наконец, смысл - это причина.       подобным смыслом для тонери стал узумаки боруто.