Фантасмагория

Теодор бесшумно проскальзывает в отцовский кабинет, не постучавшись. Расслабленный, даже немного обессиленный, а, может, просто уставший — понять этого Тессеус не в состоянии. Подняв глаза на сына, удостоившего его приветственным кивком, старший Нотт откладывает важные бумаги на край стола, сосредотачиваясь на лице Тео. Последний же уселся напротив него, приняв максимально удобное положение. Младший Нотт смотрит холодно и отстранённо, что не укладывается в голове Тессеуса: пару лет назад сын был пылким душой, горячим на поступки. После каждой ссоры, казалось, он всем своим видом кричал: «Я хочу убить тебя». Сейчас же Тео предстал перед отцом излишне взрослым. Его тёмно-карие глаза, унаследованные от матери, не лучились теплом, а, напротив, — поражали своей холодной суровостью. — Ты хотел видеть меня? — не дожидаясь того, что затянувшуюся паузу прервёт отец, Тео откинулся в кресле, прищурившись. Безразличное выражение лица сменила лёгкая нахмуренность. Голова болела адски. Тессеус молча потянулся за стаканом, что никогда не пустовал, и наполнил его новой порцией алкоголя. Отцовское молчание начинало раздражать. — Да, — Тессеус всегда был тёмной лошадкой для окружающих. Даже разговаривал он таинственно: увиливал от прямых ответов, своим молчанием заставляя задавать вопросы, которые интересовали конкретно его, а после перенаправлял их на собеседника. Манипулятор и самый настоящий мастер допроса. Тео всегда казалось, что отцу было бы лучше работать в отделе Магического правопорядка, а не предпринимателем зелий. Теодор внимательно посмотрел на человека, который давно натянул на своё лицо маску непроницаемости. Мужчина будто играл в гляделки с сыном, медленно осушая стакан. Тишина всё сильнее давила на черепную коробку, и младший Нотт сдерживался из последних сил, чтобы не прижать пальцами виски, где болело сильнее всего, и не сказать парочку грязных ругательств. Приступы головной боли были не единственным побочным эффектом лигилименса двухлетней давности для неподготовленного разума. Сознание и память словно раскололись, создав трещину, которая сформировала проблему с кратковременной памятью. Мелкие детали, мимолётные мысли и слова учителя на уроке запоминались с трудностью. Это решалось благодаря небольшим заметкам на клочках бумаги или углах страниц пергамента, однако, помимо мигрени и раскола в памяти, было кое-что ещё. Тео помнил тот день, словно это случилось вчера, а не два года назад. Темнело рано. Снег отражал желтоватый свет фонарей на улицах Хогсмида. Начиналась пурга. Щёки обжигал морозный ветер, но Теодор практически этого не ощущал, будучи подшофе. Кажется, последние две кружки сливочного пива были лишними. Оставалось уповать лишь на то, что Снейп не попадётся на пути. Хотелось скорее добраться до замка, добежать до библиотеки и засесть в самом дальнем углу вместе с Тонкс. Сейчас она точно была там. Мида Тонкс. Больше, чем подруга, но и не девушка. Нечто, называемое золотой серединой. Зелёные волосы, меняющиеся по желанию метаморфа, острые колени, аккуратное, по-детски милое лицо — всё это заставляло Теодора отбросить мысли о других девчонках. Артемида вся из себя невозможная до щекотки в животе. Из-за неё даже не было страшно получать оплеухи от отца. Да что там… Он был готов отказаться от того, чтобы его звали чистокровным волшебником только ради неё, чтобы просто быть рядом. Тео не был глупым, как и не был безрассудным оптимистом, просто в действительности не понимал — а зачем ему это вообще всё нужно? Статус? Принципы? Что они ему дадут, если он всё равно не может делать то, что хочет? Закоулков становилось всё больше, а голоса людей всё сильнее отдалялись. Тео понимал, что приближался к заветной дороге в Хогвартс. Плотнее укутавшись в шарф со слизеринской символикой, десятки раз проклиная самого себя за то, что забыл шапку в комнате, Нотт продолжал путь, усиленно пробираясь через растущие сугробы. Задумчивость сменялась странным ощущением чьего-то присутствия. Тео остановился. Снег падал, ветер выл и обдавал мерзким холодом. Маленьких домов становилось всё меньше, делая местность всё более открытой. Теодор оглянулся. Никого. Как назло, на улице было пусто — кто-то ещё даже не собирался обратно в замок. Одиночество немного нагнетало, но Тео отбросил эти мысли от себя, продолжая идти. Кудрявые волосы путал влажный снег и ветер, ноги становились тяжёлыми от хождения по сугробам, а до очищенной от снега тропинки оставалось идти совсем немного. И приспичило же ему выбрать короткую дорогу… Но об этом Тео подумал только тогда, когда упал в холодный сугроб. Последнее, что он помнил, — тёмный мужской силуэт и боль, пронизывающую голову мерзким легилиметивным толчком, нагло врывающимся в его мысли… Было ощущение, словно черепную коробку вскрыли, а воспоминания по очереди выбирали оттуда, и перед глазами замельтешили иллюзорные картинки. «Больно», — в голове бесстрастно копались, с резью отбрасывая ненужные мысли. Теодору казалось, что он теряет контроль над собственным разумом. Это не могло не пугать. Тяжелая дубовая дверь открылась от одного усиленного толчка рукой. Восьмилетний мальчик смотрел на мать, сидящую на белоснежной постели. Женщина, услышав тихие шаги, усердно начала вытирать мокрые дорожки на щеках, через плечо оборачиваясь к сыну. — Почему ты не спишь, милый? — Бонфилия Нотт снова плакала, растрачивая остатки моральных сил на терпеливое ожидание мужа, который пропадал в объятиях светских чистокровных львиц. Тео ещё не понимал, что происходит, но догадывался. Вспышка. Завтрак. Непроницательность на лице Тесеуса виделась невооруженным глазом. Бонфилия ни разу не выдала ночного беспокойства, разве что губы были поджаты, словно она хотела что-то сказать. Тео усердно делал вид, что заинтересован ковырянием вилкой в своей тарелке, будто ему и дела нет до невидимого напряжения между родителями. Мальчик не любил оглушающего молчания, но предчувствие подсказывало, что в этом случае нужно держать язык за зубами. Тишину спасительно нарушила мать. — Ты почему не ешь, мышонок? — теплая ладонь легла на кудрявую макушку, заставляя посмотреть на аккуратные, правильные черты Бонфилии. Её взгляд был наполнен теплотой и лаской. Длинные волнистые волосы были сколоты в сложную причёску, а на лице не было видно синяков от усталости — следов бессонной ночи. Как всегда красивая. Как всегда — эталон. — Не хочется, — взгляд Тессеуса устремился на сына. Тот был слишком консервативным, всякий раз прогоняя ребёнка из-за стола, дабы он не грел уши о разговоры взрослых. Не желая дожидаться унизительной, лично для Теодора, реплики, он встал со своего места, придвигая стул. — Я пойду в сад. Мальчик быстрым шагом направился к выходу из столовой, прекрасно понимая, что таким образом дал матери возможность поговорить с отцом. Закрыв тяжёлую деревянную дверь, Тео моментально прильнул к ней ухом, стараясь не дышать. Между родителями царило молчание, прерываемое тихим звяканьем приборов. — Где ты был этой ночью? — Бонфилия вновь первой разорвала тишину. Голос её не был наполнен нежностью, скорее походил на тот, каким допрашивают преступников перед тем, как отправить в Азкабан. Однако получалось у неё не слишком уверенно. Тессеус молчал раздражающие несколько секунд, казавшиеся целой прорвой времени. — Дела по работе, — объяснил мужчина холодно. Тео живо представил эту картину в своей голове: отец исподлобья смотрит на мать, замерев, одним своим безразличным взором заставляя её прекратить разговор. — Дела… Прекрати лгать, пожалуйста. Я надеялась, ты признаешься, что провёл половину ночи в пабе. — Следишь за мной? — спросил он издевательски, а после хмыкнул. — Тогда где я был после? — Не имею представления, — ядовито выплюнула женщина. Тео даже не представлял, что его мать может так разговаривать. Подобный тон всегда резал слух и раздражал мальчика, когда он слышал нечто похожее от женщин в чистокровных кругах, но именно в этом случае в нём проснулось понимание. — Значит, у тебя ужасные докладчики, милая, — разочарованный вздох вырвался из груди Бонфилии. — Я не следила за тобой. Мне… Мне рассказали это те, кто видел тебя. Ты даже не скрываясь был объятиях какой-то женщины, — нотки спокойствия в голосе разбавлялись желанием повысить его. Тео почувствовал себя тошнотворно. Всё начало выстраиваться. Он осознал причину тяжелых отношений родителей, но назревал вопрос: зачем тогда отец женился на маме? — Не думаю, что ты поступаешь разумно, доверяя слухам из уст сплетниц. Я считаю, тебе нужно прекратить общение с подобными личностями, милая, — спокойствие и сплошное равнодушие. Мужчине было плевать на обвинения, он продолжал бесстрастно увиливать, дожёвывая свой завтрак, в то время как Бонфилия закипала. — Я твоя жена, а ты меня позоришь! — выкрик матери заставил Тео отпрянуть от двери. Какой бы он ни был, иногда резкий в своих выражениях, периодами грубый и вспыльчивый, но ругань заставляла его закрывать уши, убегая куда подальше. Мальчик и не подозревал, что это будет повторяться снова и снова. Вспышка. Физическая боль отступила на второй план. Перебирание воспоминаний чуть ли не выкручивало наизнанку. Ему было двенадцать. Порывистый ветер врывался в комнату сквозь открытые окна, развевая белые занавески, обшитые кружевами. Тёплый воздух заполнял всё вокруг, но Тео было холодно настолько, что складывалось ощущение пребывания в Арктике. Осознание прошибает ледяным потом, а ужас так и дышит в спину, покрывая её колючими мурашками. — Нет… — шепчет юноша, спускаясь с последних двух деревянных ступеней на ватных ногах. Потные ладони кое-как цепляются за перила, ослаблено соскальзывая. — Мам… На бледном красивом лице была гримаса последнего ужаса. Этим Бонфилия Нотт походила на греческую статую. Худое тело женщины распласталось на дорогом ковре в неестественно жуткой позе. Тео подошёл ближе, упав на колени. На их удар о пол он даже не обратил внимания, подхватив холодную материнскую ладонь и приложив её к мокрой от слёз горячей щеке. Теодор протяжно завыл, до побеления костяшек сжав руку Бонфилии. Воспоминание начинает плыть, как воздух над костром, вызывая странное чувство врывающегося толчка боли прямиком в голову. Ощущение, будто её разворотило, и тысячи игл впились в череп, стягивая его воедино, а в тонкую щель разума вложили что-то чужеродное, однако — потерянное. Словно там ему самое место. — Авада Кедавра! — сквозь дымку Тео видел собственного отца, выпускающего мерзкий зелёный луч. Эхом разносились в голове слова, а перед глазами метались ауры, прямо как перед приступом мигрени. Его агрессия пугала. Чудовищная ярость вселилась в Тессеуса бесом и покинула тогда, когда луч смертельного заклятия потух. Тео был не замечен, стоя на той самой деревянной лестнице, унимая противную дрожь. Он не сделал. Не сделал. Ничего не сделал. Слёзы градом начали скатываться по щекам, и это сопровождалось тихим всхлипом. Тессеус обернулся. Его губы задрожали, а глаза забегали. Череп стянулся. Рези в голове рассеялись, лёгким покалыванием отдаваясь где-то в висках. — Не я… Это сделал… Не я… — мужские пальцы крепче сжали основание палочки до белеющих костяшек. Он прикрыл глаза ладонью, направляя Обливиэйт в собственного сына. Тео кажется, что именно тогда всё встало на свои места. На злость и ярость не было сил. Тёмный силуэт исчез, оставляя Нотта-младшего в полном одиночестве. Холод продолжал обжигать щёки, ноющая боль в голове даже не думала отступать, а паренёк так и остался лежать в снегу, стараясь смириться с данностью, не представляя, что делать дальше… Теодор вернулся из своих воспоминаний, чуть нахмурившись. Уже как минуту они с отцом выжидающе смотрели друг на друга, играя в своеобразные гляделки. Поигрывать никто не был намерен. — Я слушаю, — Тео дождался, пока отец опустошит свой стакан. Тессеус отвёл взор, с глухим стуком ставя сосуд на столешницу. Нотт-младший усмехнулся: так быстро сдался? — Думаю, ты прекрасно догадываешься сам, о чём я хочу поговорить, — типичный отцовский приём. Теодор максимально холодно посмотрел на отца, натянув маску непроницаемости — вестись на такие трюки он был не намерен. Ясно как день, что Тессеус чего-то выжидал. — Не имею ни малейшего представления, — выплюнул парень, отводя взгляд в сторону прикрытых тёмных штор. Года четыре назад поместье Ноттов было светлым, даже немного ослепляющим, но после смерти Бонфилии оно окрасилось в мрачные, траурные цвета, которые навсегда приросли к стенам этого дома. — Гринграссы, — Тессеус сложил руки в замок, переплетая пальцы, данной «конструкцией» подперев подбородок. — Помнишь, пару недель назад у вас должна была быть помолвка с Дафной? Она не состоялась по некоторым причинам, — кивнув на левое предплечье, мужчина снова начал сверлить сына выжидающим взглядом. — Ну? — более Тео ничего не изрекает. Конечно, он помнит, но от этого его уберегло нечто, а если быть точнее — Тёмный Лорд. Именно в тот вечер — девятого августа — юноша должен был преклонить колено перед своей «невестой», которой был обещан с самого детства, как шоколадный тортик после обеда, но Тот-чьё-имя-нельзя-называть плевать хотел на помолвку чистокровных отпрысков, вызывая всех на неожиданное собрание Пожирателей. И на том спасибо. А ведь отец даже не подозревает, что помолвочное кольцо было на пальце той, от кого Тессеус, как он думал, ещё пару лет назад отвадил сына. — Нужно спешить. Назревает война, Теодор, необходимо быть бдительными и как можно скорее вас поженить, — почти равнодушно отозвался Тессеус, преподнося свой «совет» как подобие приказа. Ещё чего. Тео, конечно, делает всё, чтобы быть ближе к отцу, прямым доказательством этого была метка на левом предплечье, но полностью копировать судьбу Тессеуса у него не было ни малейшего желания. Брак по расчёту — так себе перспектива, которую младший Нотт максимально старался огибать. Тессеус был выходцем из чистокровной семьи, растратившей все свои богатства за пару поколений и оставшись ни с чем, кроме громкой фамилии. Не шибко хорошее положение вынудило Каликса Нотта женить сына на выгодной партии — единственной дочери зельеварного магната итальянского происхождения Бонфилии Монерон. Вся деятельность семейства Монерон, вскоре после рождения Тео, была передана в руки Тессеуса, когда отец Бонфилии доживал свои последние годы. Но даже этих капиталов было недостаточно, чтобы вернуть Ноттам твёрдую почву под ногами, как думал глава семьи. Именно поэтому Тео выступал сейчас не более чем марионеткой по большему обогащению, ведь Гринграссы также имели немалые активы, которые бы укрепили общее финансовое положение Ноттов. Тессеусу было всё ещё мало. — Нет, я передумал, — Тео поднял глаза на отца, надеясь вызвать в нём каплю удивления, но он каким был, таким и остался — равнодушным. — Не сомневался, что так и будет. Этим ты весь в мать — непостоянный… — отведя взгляд на семейный портрет, Тессеус даже не заметил лёгкой перемены в выражении лица сына. Кажется, упоминать о ней в присутствии Тео было лишним. — По какой причине передумал? Брак выгоден, чем тебя не устраивает Дафна? — Всем, — вырвалось у младшего Нотта, что исподлобья глядел на отца. Эта, чуть ли не идеальная во всех смыслах, блондинка была не тем, что ему нужно и чего он жаждал. — Я не считаю разумным вступать в брак именно сейчас. Нужно закончить Хогвартс, как минимум. Я помню, что ты женился на маме в моём возрасте, но сейчас иные времена и нравы. И, как минимум, неизвестно, что может произойти завтра. Не нужно спешить, — выровнявшись в кресле, Тео коснулся пальцами виска, круговым движением разминая его, пытаясь прогнать липучую боль. — Этот союз укрепит положение обеих семей. Не забывай — ты наследник и тебе они тоже нужны… Не могу в полной мере понять твоего отказа, — непонимание пеленой блестело в глазах Тессеуса в коктейле с неуверенностью в адекватности сына. Тео со вздохом встал с кресла, чувствуя приближающийся конец разговора. — Мы, — со скрываемой толщей презрения выдал младший Нотт, выпрямляясь во весь рост. За лето он перегнал отца, став выше его на целую голову, — и так прекрасно держимся на плаву. Чуть ли не опережаем Малфоев, если брать капитал. Особенно сейчас, в их-то положении, — усмехнулся Теодор. Тессеус всегда относился к семейству белокурых красавцев с неким пренебрежением, ведь даже среди чистокровных волшебников они казались высокомерными снобами, да и между ним и Люциусом, вроде как, были свои счёты с самого детства. Тео частенько опровергал мнение о том, что он с Драко дружил чуть ли не с пелёнок. Между этими двоими всегда царило, в некотором роде, напряжение, слегка копирующее поведение отцов. — Держание на плаву не означает стабильность. Мы должны крепко стоять на ногах, поэтому, — мужчина придвинул к себе ранее отложенные бумаги, натягивая на своё лицо маску строгой серьёзности, — не отталкивай от себя такую хорошую партию, как Дафна. Если хочешь, то подумай, но не рекомендую тебе затягивать, — отчеканил Тессеус, провожая сына взглядом. Многозначительно промолчав, Тео покидал кабинет и осознавал — несмотря на то что он подобрался к отцу слишком близко, моментов для мести было катастрофически мало. Он затянул себя в пучину, из которой просто так выбраться было невозможно — либо он, либо его. На Гринграсс он не женится, а за самый тяжкий грех Тессеуса Нотта отомстит. Растопчет, лишит всего, что ему важно, прекрасно понимая, что он — сам Тео — в этот список не входит…

Младший Нотт дал это обещание не только себе, но и матери.