Том уверенным шагом идет по узкому коридору вагона поезда. Он гармонично завершает собой угрюмую картину потрепанного годами состава, и в то же время выглядит здесь крайне вызывающе. Это не первая его поездка, он не растерян и не напуган, но будто бы не помещается, для его персоны слишком мало места.
— Нам сюда, — он замирает перед дверью одного из купе и, поставив багаж Гермионы на пол, открывает дверцу. — Проходи.
— Сидячие места? — Грейнджер недовольно поднимает бровь. — Чем это отличается от мест в общем вагоне?
— Здесь нет соседей.
Том хотел пропустить её вперед, но теперь, злясь и не желая ждать нового «фи» со стороны Гермионы, вновь поднимает её багаж и первым заходит в купе.
— До Лондона по меньшей мере несколько суток?
Она без сомнения может назвать всех директоров Хогвартса с годами управления школой; этапы строительства замка. И даже историю метел. В ее голове всегда было много бесполезных знаний. Но Гермиона никогда не интересовалась историей магловского транспорта. Разве что Англии, да и то слишком поверхностно, чтобы здесь и сейчас понимать, к чему быть готовой.
— До Лондона нет прямых поездов, мы поедем до Мюнхена. Всего лишь двенадцать часов. А оттуда трансгрессируем к границе Шотландии, где нас встретит Альбус, — он намеренно не называет учителя по фамилии, желая показать, что теперь они одного уровня, и ему позволено использовать имя.
Это выглядит нелепо. Гермиона улавливает в его голосе нотки обиженного школьника. Быть может именно это стоило менять министерству, чтобы уничтожить монстра в зародыше?
— Что ж, — Грейнджер садится в кресло, ерзает, оценивая удобство. И разочарованно выдыхает. Она и без того ничего не ждала от этой поездки, но теперь эта история кажется ей сущим адом.
Они направляются в неизвестность, чтобы просить помощи во время встречи, где она должна стать дополнительным аргументом для человека, который встретит ее в своем будущем.
Если, конечно, будущее ещё возможно.
— Я полагал, что ты будешь не в восторге от толпы, но и подумать не мог, что даже купе станет для тебя проблемой, — в нем словно снова включается незнакомец с площади. Гермиона безошибочно ловит произошедший внутри него щелчок. Меняется выражение лица, тембр голоса и взгляд.
Начинается игра. Картинка в голове Реддла о Гермионе вновь не сходится.
— Отнюдь. Просто не ожидала, что ты можешь обречь себя на неудобства.
— Интересно, — он растягивает гласные в слове. А затем закрывает дверь в их купе и, словно переключаясь, забыв об их разговоре, начинает убирать багаж из-под ног. Он разрывает нить диалога, загоняя этим Грейнджер в тупик.
Девушка хмурится, внимательно следя за действиями Реддла. Что это значит? И какого дементора.
Но вскоре Том занимает место напротив Гермионы, ловит её взгляд, давая понять, что он снова её видит. И беседа может продолжиться.
— Однажды меня перевозили в вагоне, предназначенном для груза, не для людей. Ты держишься за близ стоящего, чтобы не рухнуть, когда вагон потрясывает. А когда поезд тормозит или трогается, вы и вовсе валитесь, как будто и не были никогда людьми — так, домино. Сесть в таких случаях не удается, слишком много людей, — Реддл на мгновение закрывает глаза, жадно втягивая воздух через нос. О, сколько в тот момент вокруг было желания жить. И как сильно воняло приближающейся смертью. — Ты благодаришь небо, что у близ стоящего ещё есть силы держаться на ногах. Тебе не нужно принимать на себя его вес. Но рано или поздно, один из вас рухнет. Лишь вопрос времени: кто. Так что условия, в которых мы едем с тобой, кажутся мне райскими.
— Ты будто описываешь поезд в концлагерь.
Вместо ответа, Реддл ухмыляется. Он остается доволен тем, что ему не приходится ей объяснять больше, чем ему бы хотелось. Её выражение лица говорит о том, что она и так прекрасно понимает, о чем идет речь. Дальше описывать нет смысла.
— А что самое страшное случалось с тобой? Из-за чего ты носишь палочку в кармане на предплечье?
Откровенность за откровенность. Но он не был честен с ней в полной мере. Лишь описал картину, лишив ее сути.
— Хочешь узнать про будущее?
— Нет, — Том ухмыляется. На самом деле — хочет. И с трудом сдерживает себя от того, чтобы не залезть к ней в голову. Особенно теперь, когда они вдвоем в замкнутом пространстве.
И даже если он увидит там самое страшное, что может представить, у него есть время пережить это, не потревожив никого вокруг.
Ты не сделал этого, когда она была слаба, не сделаешь и сейчас.
— Хочу лишь знать, откуда у тебя привычки человека, прошедшего войну, — но кое-что он должен знать. — У нас ничего не вышло?
Грейнджер смеривает его взглядом. Волан-де-Морт, монстр, хватающийся за свою никчемную жизнь, задает вопрос не о себе.
Он спрашивает не о власти и не о вечной жизни.
И Гермионе на мгновение кажется, что этого достаточно, чтобы рассказать ему оторванную от конкретики правду.
— Вас, как сопротивления, в моей реальности не было.
— То есть ты не знаешь ничего о судьбах кого-либо из нас? — он прищуривается.
— А эта попытка выглядит довольно нелепо, — Грейнджер начинает казаться, что все это происходит не ради встречи с Альбусом, а для её допроса. Замкнутое пространство крошечного купе не вселяет в нее уверенности. Это место, откуда ей хочется сбежать. И как можно быстрее.
— Согласен, — Реддл будто и сам чувствует неловкость, повисает долгая пауза. Им на самом деле оказывается нечего сказать друг другу. И одновременно хочется говорить о слишком многом.
Гермиона перестает казаться монстром, который может знать о нем больше, чем он сам. Она безопасна. Поверить в это оказывается сложнее, чем хотелось бы.
Слишком отточенные действия, слишком много гнева во взгляде. Идеальное орудие министерства или жертва, которая едва выдохнув, снова окунулась в войну? Но с кем она воевала?
Интересно, какая версия происходящего в будущем будет у Теодора. И почему их поведение слишком разное.
— Ты можешь трансформировать сидения в кровати. Твоя магия чужая для этого времени, её будет практически невозможно вычислить, — проговорил он оторванным от реальности происходящего голосом. Том меняет тему и старается продемонстрировать потерянный интерес к их беседе.
Но Гермиона чувствует противоречие, нарастающее внутри Реддла. Ей не нравится, что теперь она может быть настолько восприимчива к его эмоциям. Словно его магия говорит с ней. И выходит куда честнее, чем словами.
— Мне не хочется спать, — он словно выдыхает внутри себя. — Мы не будем говорить о событиях будущего, это был наш уговор. Но, может быть, тебя интересует что-то ещё.
Задай правильный вопрос, чтобы получить нужный тебе ответ.
Реддл невольно улыбается. Как минимум кое-что теперь ему о ней известно. Она тоже училась у Дамблдора. Он не уверен, что это плюс. Как и не уверен, что его это всерьез может обрадовать.
Скорее всего к ней профессор был более благосклонен. Возможно, что и переняла она у него больше. Если он учил её не отчуждением, а делом.
Интересно, мисс Нотт была слизеринкой? И как звучит её настоящая фамилия?
Впрочем, есть ли разница. Будто фамилии вообще что-то значат, если они, конечно, не принадлежат древним родам с идеальной репутацией. Но будь это так, она бы уже назвала свое полное имя. А он без труда узнал бы её черты в ком-то из его поколения.
— Кто научил тебя сражаться?
Реддл ловит себя на мысли, что ему интересно узнать о ней. О будущем, безусловно, тоже, но сейчас он хочет прочесть именно ее историю. Найти тот шрам в ее прошлом, который так сильно не даёт ему покоя.
— Мой друг — он был прекрасным учителем.
— Был?
— Учителя бывают по призванию, а бывают по принуждению. Когда его миссия была выполнена, он забыл о том, как прекрасно справлялся с обучением ровесников. Надеюсь, что-нибудь да останется в нем для его детей, — Том понимающе кивает. Интересно, как выглядит её внутреннее кладбище покинувших её жизнь живых людей.
— А кто научил убивать?
Губы Гермионы непроизвольно растягиваются в улыбку. Том задает правильный вопрос. Ей нравится, что он в отличие от многих, понимает, что учиться сражаться и убивать — совершенно разные вещи. И если первого учителя легко забыть, то взгляд второго уносишь с собой в могилу, растворяя в своем сердце.
Ты.
Но она не позволяет себе такой слабости произнести это вслух.
Ты.
Вернее, крестраж, слишком долго висевший на шее. Темный, как безлунная ночь. Беспощадный и убедительный в своей жестокости.
Ты.
— Полагаю, что я родилась с этим, — она пожимает плечами, отлично зная, что Том поймет ее ложь.
— Даже у меня этого не получилось, — и он не спускает ей обман.
— Возможно, я более особенная, чем ты, —
ты опять заигрываешь с монстром. Но это вырывается невольно. Будто ей управляет неведомая сила, желающая привлечь как можно больше внимания Тома.
Она пытается выделить себя. Но куда уж больше.
Что ты творишь.
Грейнджер хорошо помнит магию крестража. Сны, которые он ей показывал, захватывали подсознание. Она видела, как Том первый раз столкнулся с магическим выбросом, и после пытался обуздать новую силу; как выживал в приюте, как первый раз увидел Хогвартс. Она действительно знала его лучше, чем кто-либо.
Но что важнее, она помнит, какой сильной становилась, благодаря подвеске на шее. Он словно сливался с ней, даря не то бессмертие, не то веру в свои силы такого масштаба, что остановить Грейнджер уже не представлялось возможным.
Он был большей поддержкой, чем кто-либо из живущих рядом в те времена. И одновременно самым пугающим, что с ней происходило.
А теперь Том сидит напротив. Том, чья часть, всего лишь небольшая часть, была в крестраже.
Гермиона ненавидела Рона и одновременно благодарила за то, что он уничтожил медальон. Тем самым он освободил её от зависимости и проклятья.
А кто теперь уничтожит Реддла, чтобы тяга исчезла.
— Как это было в первый раз? — Реддл задаёт слишком личный вопрос. Но медальон уже это видел. Душа Тома была рядом с ней в момент убийства. Он без доли сомнения внушил ей, что это было правильно, пока остальные называли монстром.
— Я не планировала убивать, — Гермиона усмехается, словно говорит про что-то забавное, но на самом деле просто прячется от настоящих эмоций. Крестраж ее понял, поймёт ли Том? — Он думал, это будет так просто — разделаться со школьницей. Ведь я же девчонка: юная, нежная, с запретом на убийства. Мне не захотелось использовать Авада Кедавру, мой метод был изощреннее и мучительнее. Но я до сих пор считаю, что он не имел права покушаться на меня. И получил по заслугам.
Оказывается удивительно просто говорить об этом вслух. И отсутствие осуждения в глазах Реддла придает ещё большей уверенности. Конечно, он не будет осуждать тебя. Ведь делал вещи хуже.
— А у тебя?
— Я тоже защищался. Четверо против одного. Но они не знали, что магия существует, а я не знал, что видеть страх в глазах обидчиков так приятно. Ему было около шести и он был отвратительным ребенком, если честно. Думаю, что я подарил ему лучший сценарий его жизни, — крестраж этого не показывал. Кажется, та часть души стеснялась этой сцены.
Но настоящий Реддл делится ей без малейшего раздумья.
И пугается сам, не находя в глазах Гермионы осуждения. Ему придется к этому привыкнуть. Хотя объяснить себе её безусловное принятия — вряд ли получится.
— Возможно, я всё же не отказался бы от того, чтобы вздремнуть. Сделаешь нам кровати?
— Я думала, что мы обсудим предстоящую встречу, — Грейнджер не отказывается от просьбы и кресла превращаются в постели.
— Нечего обсуждать. Просто будь собой. А я постараюсь доказать ему, что стал другим. И что у нас есть общее, за которое стоит бороться вместе.
***
— Они давно здесь? — Друэлла застает Вальбургу на кухне, когда та убирает бокалы после ужина, тщательно вытирая каждый полотенцем, чтобы ни единого развода не осталось.
— Кто?
— Нотты. Вы ведь их одной фамилией называете, верно?
— Это запутанная история. Кажется, что-то вроде месяца или около того, — она отнекивается, определенно стараясь закончить разговор.
И не отрывает взгляда от бокалов, слишком сосредоточенно разглядывает каждый из них на свет.
— Удивительно, что Реддл взял с собой её, а не кого-то более проверенного: Эдда или Абраксаса. Может быть тебя?
— Ближе к сути.
Друэлла пытается вспомнить, всегда ли Блэк была такой суровой. Кажется, нет. За прошедший год ребята слишком сильно изменились.
— Я думала, что Том против чужих, — Розье обнимает себя руками, задумчиво смотря в стену перед собой. — Может быть нам удастся убедить его, что Пруэтт достоин быть здесь?
До Вальбурги в момент доходит, к чему клонит Друэлла. И она замирает, едва не выпуская бокал из рук, вздрагивая от злости.
— Почему
ты это спрашиваешь, а не Лукреция? — её голос подрагивает, в то время как лицо становится абсолютно бледным.
— Ты злишься даже сейчас, а что бы с ней сделала, задай она такой вопрос? А кому ещё его задать в этом доме? Орион не станет даже обсуждать. Эдд и Абраксас заинтересованные лица. Афелия могла бы помочь, да станет ли, как и Диана. Они одного поля ягоды.
Вальбурга заставляет себя успокоиться. Друэлла не виновата. Это всего лишь невеста твоего брата, добрая, милая и нежная девушка, пытающаяся помочь каждому, даже тем, кто помощи не достоин.
— Я злюсь, потому что не ты, а Лу должна выведывать за своего жениха. Это должно быть нужно ей. И если бы это было так, она бы уже давно все организовала.
— Она говорила об этом всю дорогу. Весь год, что вас не было. Я только передаю, — Розье тут же уходит в себя.
Ей становится обидно от реакции Вальбурги. Она с детства на нее равнялась, с детства умела нравиться ей. Но с возрастом все сложнее и сложнее попадать в её такт.
На секунду Блэк даже кажется ей чужой.
Где та Вальбурга, сестра ее жениха, которая была старостой факультета и всегда старалась помочь? Да, у нее всегда были сложные отношения с Лукрецией. Да, они часто спорили и не сходились во мнениях. Но никогда не забывали, что за пределами их факультета поддержки нет. А значит нужно принять друг друга и сделать максимум, чтобы не сломаться.
Лу, в отличие от остальных, сомневалась в Томе. Во всех, если быть точнее. За это её не любили. За это не любят до сих пор.
И Друэлла отлично понимает, почему Вальбурга хочет, чтобы та пришла сама. Так ей будет сложнее переобуться, когда Пруэтт не согласится переходить на сторону Реддла.
— Скажу ей, что у Пруэтта есть шанс, если он придёт сам. Как Нотты, — Розье сдается, понимая, что сил спорить дальше нет и не найдется.
Для неё здесь все чужое. Пока они с Лу, Эндрю и Антонином были в тёплом, уютном Хогвартсе, ребята ломались за его пределами. И теперь между ними пропасть.
***
У Гермионы оказывается довольно громкое дыхание во время сна. И Том невольно концентрируется на нем, из-за чего не может заснуть сам.
Мозг проигрывает их разговор раз за разом, а затем он возвращается на площадь, где встретил ее первый раз и повторяет в голове каждую их встречу, стараясь вспомнить детали.
Том решает отвлечь себя книгой.
Ни к чему хорошему эти воспоминания не приведут. Затем начинает повторять в голове заклинания из учебника темной магии.
Перестань, ты пытаешься зацепиться за выдуманные детали. Потом старается сосредоточиться на ингредиентах различных зелий.
Но неизменно внимание возвращается к спящей девушке.
Наконец, Реддл сдается. Он садится на кровати, упирается локтями в колени и опускает голову на кулаки.
— Просто задай вопрос и мы оба сможем выспаться.
Её голос выводит Реддла из оцепенения, заставляя поморщиться. Гермиона лежит спиной к нему, уткнувшись носом в стену. Голос звучит сонно, она произносит слова из полудрёма.
Просто задай вопрос.
Как будто это и правда может быть просто.
— В момент, когда вы здесь оказались, это было уже не ваше прошлое, верно? — Том заходит издалека.
Гермиона поднимается на кровати, садясь напротив него. Она поджимает ноги и протирает глаза, заставляя себя сосредоточиться на словах собеседника.
— Именно.
— И ваше прошлое было сильно иным, поэтому ты так удивилась, когда началась бомбардировка?
— Мне не повезло встретить именно тебя в тот момент на площади, — Гермиона хмурится. Встреть она любого другого человека, и этого допроса бы не было.
— Не стоит говорить то, о чем можешь пожалеть, — челюсти Реддла в момент сжимаются.
— Не стоит запугивать, честное слово, Том. Все было бы иначе, если бы ты не увидел меня тогда. Меньше подозрений. Может быть и про будущее не было бы мыслей.
Его бесит, что она и сейчас не пугается. Будто имеет иммунитет, в отличие от всех остальных. Он злится, она определенно это чувствует, и все равно продолжает разговаривать спокойно, словно ведёт эту партию.
— Ты не можешь предугадать, что произойдёт. Это не твоё прошлое, не твой мир, — он словно пытается задеть. Гермиона морщит нос, кажется, это довольно дешевый трюк.
— У меня было время смириться.
— И будущего твоего тоже нет. Ведь будущее — это всегда следствие прошлого. Измени его и никогда не получишь то, к чему успел привыкнуть.
Грейнджер сглатывает, стараясь подавить внутри подступающие к горлу слёзы.
Какое он имеет право.
— Что ж, будет лучше. Не переживай, я о себе позабочусь.
— Да нет же, — Реддл вспыхивает, раздражаясь её глупостью в этом моменте. — Мое прошлое не твоё, твое будущее никогда не станет моим. Давай сравним версии миров, которые мы знаем. Чтобы хотя бы у моего мира был шанс.
Теперь до Грейнджер доходит, пелена злости падет вниз. Том предлагает небывалую сделку и весьма хитро ее обосновывает. Они договаривались не заглядывать в будущее. Обещали не говорить о прошлом. Но это лишь эфемерные понятия. Ее мир — который уже никогда не будет существовать. Уже сейчас в будущем, в ее времени, нет ни Гарри, ни Рона, ни Дафны, к которым она привыкла.
И каждый ее шаг здесь, каждое промедление все больше и больше отдаляет реальность, к которой она привыкла, от той, которая произойдет теперь.
— С какой войной ты так отчаянно боролась и почему вы решили вмешаться?
Вопрос Реддла похож на крик отчаяния. Грейнджер медлит. Он хороший манипулятор и всегда получает своё.
Не ведись.
— Гриндевальд не самое страшное зло, что видел мой мир. Есть как минимум два волшебника сильнее. И они всё ещё здесь, в этом мире. Один из них пытался спасти, другой сеял смерть, — она медлит. — Они думали, что последний — это следствие оттепели после Гриндевальда. И потому не дали пасть Геллерту от руки первого, чтобы второй не поднял головы.
Какой же бред ты несёшь. Но Том слушает внимательно, боясь пропустить хоть слово.
— Значит, теперь его должен убить второй.
Все вокруг замирает, Грейнджер не моргая смотрит в глаза Реддла. Вот так просто, подписывает себе приговор. Когда-то и для него было две смерти. Гарри не выбирал путь героя, но Том теперь выбирает сам.
— Ты назовёшь его имя?
Ты, это ты.
Гермиона чувствует, как все внутри сжимается.
Ты.
— Дамблдору. Я назову имя ему.
