Побочные таланты

Вершины секвойи, покрывавшие скалы вечнозеленым ковром, уже скрылись из виду, и лишь точёные шпили старого дворца ещё проглядывали сквозь густой туман. Дурак будет тот, кто спустит судно на воду в такую погоду, но иного выхода им просто не оставили. Хотя можно было утешаться мыслью, что с высоты самой высокой из башен можно разглядеть удалявшуюся от берега барку, а, если вооружиться телескопом, то и сложить позолоченные буквы в название. «Зеркало Риверсоул». Даже в этом король пошёл на уступки, отказавшись от великолепного, хорошо оснащённого парохода, которому даже строптивый норов реки был нипочём, лишь из-за того, что воинственное слово «Вызов» на борту слишком заметно светилось даже в кромешной темноте. Нельзя рассчитывать на заключение мира, сходя по трапу судна с таким именем. Личная безопасность, как и всегда, приносилась в жертву какому-то «благоприятному впечатлению» – такому же фиктивному, как и драядская армия, то есть существующему исключительно в воображении королей. Королей... в последнее время Роб начинал почти ненавидеть это слово, без разницы, обозначало ли оно престарелое (и весьма сомнительное) украшение второго трона, его боевого товарища, говорить которому «ты» Роб мог лишь в качестве особого знака отличия или беспардонную самозванку, которая неизвестно за какие прегрешения влезла к нему в душу. Грязную, дорвавшуюся до власти драядку, для которой не существует никаких приличий, никаких обещаний, ничего запретного и просто за то, что в жизни ей довелось хлебнуть горя, придётся расплачиваться всем остальным. Главнокомандующий отёр лицо всей ладонью. На перчатке остались крошечные частички кожи. У вас, людей, у всех сильно сохнет кожа от дыма, а кипарисовое масло у вас не добывают – в Альтергроу кипарисы не растут. Хотя у существ с такой испорченной природой – хорошо, если хоть имбирная трава водится. Теперь Роб уже немного жалел, что ответил тогда с привычной для человека откровенностью – трава для него существует только одна – сорная, под ногами. Слушать смех этого драяда можно было бесконечно, под конец у него самого губы начинали растягиваться в глупую улыбку, но степень искренности веселья Берта по-прежнему оставалась для него не понятнее хроник на древнедраядском языке, которые тот цитировал буквально пачками, но непонятные эти отрывки лились из его капризно изогнутых губ как безмятежный плеск волны, ласкающей подножие утёса. Этот плеск он слышал почти ежедневно, проезжая мимо порта, но замечал ли когда эту прихотливую, дразнящую ласку самой природы, которой они поклоняются как божеству? Ещё бы он не замечал! В отличие от почти всех уроженцев Альтергроу (тех, нормальных уроженцев, которые не бегают по пещерам и не выкрикивают проклятья в адрес драяд, попутно лобызаясь с одним-двумя из них), Роб не просто рассматривал противоположный берег – он его прямо-таки раздражал, издевательски напоминая о духе праздности, насквозь пропитавшем самый воздух Долины. Несправедливость жизни, даровавшей одним своим детям благодатный край с дарами, буквально плывущими в руки, стоит только наклониться и подобрать их с земли, тогда как другим остаётся лишь бесконечно терпеть её немилость и сражаться. Совсем как ему самому. Всю жизнь. – Ну ты дал, конечно, маху, – откровенно говоря, хруст чем-то съестным прервал его мысли раньше и куда нахальнее, чем это сделало последующее за ним замечание. Эту его привычку главнокомандующий знал очень хорошо – после любой громкой ссоры Реймунд не выдерживал первым и, хоть мириться никогда не предлагал, непременно находил повод завести разговор. Чаще всего, конечно, с набитым ртом. Как ему это удавалось – неизвестно, то ли прятал непроглоченное где-нибудь в горле или под языком, то ли этому советников обучают отдельно, но подобной наукой владел он безупречно. – Разрыдался б ещё. Стоит этого твоя Лилит, что ли? Уж думал, взаправду за борт прыгнешь. – Не исключал бы такую возможность. Что там у тебя? – Роб попытался перевести тему не столько из нежелания поддерживать расспросы, сколько из необходимости хоть чем-то отвлечься. – Засахаренные орехи. Будешь? Если не считать всего, связанного с драядами, общий язык на удивление они находили, но со времени прибытия в Долину редкий день не заканчивался перебранкой, иногда даже не стесняясь присутствием короля. Какие, к чертям болотным, принципы, когда торговые пути всё равно проложены и гружённые суда всё равно пересекают Риверсоул, только смогут делать это законно и с куда большим удобством? Какая может быть выгода от мира с этими беспринципными, лживыми лицемерами, которые мнят себя какими-то просветлёнными из-за того, что трясутся над каждой былинкой и якобы ведут страну к процветанию, а поскребёшь их хоть немного – и под всеми этими пышными одеждами окажется обыкновенный крокодил. И этому крокодилу нужно ещё чуть ли не кланяться, чтоб он соблаговолил «рассмотреть ваше предложение». И когда ты это говоришь, на тебя ещё обижаются, потому что он, видите ли, не умеет себя держать во дворце и он, видите ли, ещё и грубиян. – Вот от тебя неприятно это слышать. – Что по твоей милости весь договор псу под хвост? Ну прости, сказал лишнего. – Что слово короля для меня ничего не значит. Мог бы, кстати, и не повторять. – А ты мог бы и спросить, легко ли было уломать старикашку этот договор подписать. Это он с виду такой одуванчик, а пока вы с этим патлатым по лесу шмонались, с меня тут семь потов сошло. Ни сил, ни желания ругаться по новой не было, хотя тон советника вполне этого заслуживал. Равно как и доказывать, что длинные патлы отнюдь не помешали Берту спасти его от верной смерти... только для того, чтоб погубить снова. Странная его манера встряхивать головой, смахивая непослушные чёрные пряди с отливом, будто отлитые из вороненой стали, будила в главнокомандующем странные чувства. Рядом с этим ни на кого не похожим драядом в неприкаянной душе Роба воцарялось необъяснимое спокойствие. Не было этого пошлого, щекочущего нервы ощущения надкусывания запретного плода. Как будто то, что происходит между ними, было... чем-то естественным. До такой степени естественным, что не хотелось даже ничего доказывать. Пожать плечами с таким равнодушием мог лишь человек, у которого за фасадом безразличия таится глубина, необозримая простым человеческим зрением. – Если бы не этот патлатый, мы бы сейчас здесь не разговаривали. Ну ладно, попрошу короля в следующий раз отправлять в скалы тебя. По собственному, скажу, и очень пламенному желанию. Словно насмехаясь, волны коварной, как океан, реки, ещё несколько дней назад бешено хлеставшие вдоль борта тонущих судов, сейчас лишь мягко плескались сажени на две ниже ватерлинии. Застрявшее в печёнках драядское «природа гневается» (этим нехитрым оправданием в Долине можно было объяснить всё, вплоть до политических претензий, и никто бы не покосился на тебя как на дурака – скорее наоборот, верный способ показать большую учёность) как нельзя лучше вторило думам главнокомандующего. Не очень-то, выходит, он и переживает расставание, раз может не только подавать голос, но даже острить... Или всему виной его остроумие, его вечная ирония, которая передалась Робу в слиянии их разгорячённых душ? Когда живёшь в таком царстве лжи, не остаётся ничего, кроме как нацепить эту лукавую мимолётность улыбки и насмешливый прищур его дымчатых глаз. Даже одевался он исключительно в чёрное, презирая драядское многоцветие. Хотя сам, шутя, отвечал, что в чёрном легче уединяться в пещеры тёмной ночью. Такой же изгой среди своих, как он сам, не то под защитой, не то под проклятьем венценосной сестры, так не похожий на чванливых драядских вельмож. Роб привык ощущать себя отовсюду изгнанным отщепенцем, но, во-первых, изгнанию подверглись они все, во-вторых, ощущать себя изгнанником – совсем не то же, что ощущать себя виноватым, а на него сегодня скатилось и то, и другое. Точнее, на них обоих, о чём не преминул напомнить Его Величество, для начала накрыв их своей бесконечно длинной тенью, растянувшей его и без того немалый рост чуть ли не во всю ширину палубы, а затем объявив о себе резким «В мою каюту. Оба». – На что это похоже? – даже сейчас, облечённая властью, Селена не могла без трепета слышать переливающийся, восходящий к тенору, неизменно ледяной голос короля Альтергроу, а что тут почувствуешь, когда этот голос плещется гневом? – Моя опора и поддержка, моя доверенная свита, очевидно, истолковав мои слова о мире излишне буквально, крутит романы на территории противника. Обоим, заметим, отнюдь не семнадцать, и голова на плечах как будто должна иметься. Ключевое здесь «как будто». В то время, которое можно было потратить на изучение укреплённых позиций и слабых мест противоположной стороны, выявить расстановку сил во дворце, иными словами, обзавестись сведениями, которых никто не в силах у нас забрать, вместо этого – скажи мне, Реймунд, какие укреплённые позиции ты пытался разыскать под юбкой наставницы принца? Мы с Робом ошибаемся, наверное, когда ищем их на плане в кабинете короля. А надо в нижних юбках, да? – Госпожа Жозефина – дама очень представительная. Я бы сказал, импозантная, – тщетно скрываемая ухмылка советника являла собой наиживейшее воплощение раскаяния. – Неподвластные мне обстоятельства, Ваше Величество – изначальной моей целью была госпожа Мэри – знаете, семь поколений у подножия трона, доверие при дворе, огромное влияние на королеву – опять же, эти бесподобные кудри... Проволочился за ней четыре дня – подкарауливал в коридоре, отодвигал ей стул, даже диадему вызолотить предлагал – и ни малейшего знака внимания за всё время. Пребывал в совершенном отчаянии – вот Роб подтвердит (Роб бы с готовностью подтвердил, что марсала, которой они запивали его отчаяние, точно была из нового урожая). У Жозефины я обнаружил участие, утешение и прекрасные задатки государственного деятеля – даже присоветовал ей возвести на трон её обожаемого воспитанника и стать при нём регентшей. По губам короля пробежала саркастичная, но снисходительная улыбка. Ничего необычного, опять ему всё сойдёт с рук. Это не важно, что во дворце только ленивый не шептался о майских розах, вспыхивающих на щеках этой карги (какой-нибудь недоумок вообще верит, когда она прикидывается кроткой овечкой?) при одном их появлении. Роб даже отворачивался, чтоб не смотреть, как она комкает платок и неуклюже кокетничает с его товарищем. Это не важно – Реймунду можно всё, ему нельзя ничего. Суровый закон жизни с тех пор, как его однополчанин, шутливый, добродушный парень, всегда окружённый целой компанией (куда там Робу, конечно), безрассудный, как все необстрелянные ребята, которого ему неоднократно случалось буквально выволакивать из-под обстрела – с тех пор, как этот хороший парень надел корону, Роб перестал даже догадываться о его мыслях. – Роб? Лучистые янтарные глаза Деймона смерили главнокомандующего с ног до головы, как будто незаметно перемигнулись с советником (или это он уже сходит с ума со своими подозрениями) и выжидающе остановились на нём. Упрямец ещё плотнее сжал губы, точно стоял на допросе и выпятил лоб, будто собрался боднуть кого-то. Ну конечно, наш честный и благородный Роб никогда не выдаст женщину, с которой бродит по лесам, даже если это всего лишь грязная драядка. Это не важно, что она бегает за ним по пятам, не стесняясь своего королевского звания, и разве что дурак верит их взаимным оскорблениям. – Роб, – главнокомандующий насупился ещё больше. – Что это за выдумки? Шашни разводим с драядской королевой. Да ещё так, что после твоих ухаживаний договор разрывают. Как это называется? – на этот раз главнокомандующий выдержал пытку взглядом, ответив таким же бычьим упорством, почти вызовом. Стиснутые челюсти проступили на лице от злости на неё за это странное преследование, на себя за тот чёртов поцелуй, который не взял, а вырвал у неё, но больше всего на этого добродушного парня, который даже не скрывает, какое удовольствие тому доставляет мучить его. Уж не в предательстве ли он может, смеет винить его? «Не скажу» – как заклинание повторял про себя Роб. Начнёшь отрицать – выдашь себя. Пусть думает, что хочет. Резко выпрямившись, Деймон вскочил вдруг с места, покрыл каюту несколькими шагами, перевёл сбившееся дыхание – не совладал с собой первым. – Молчим? Хорошо. Можешь не говорить. Я вас обоих насквозь вижу. Краем глаза главнокомандующий уловил фырканье советника. «Ишь ты...» Спорить с королями ему не позволяла предосторожность, но наблюдать, как это удаётся товарищу (и втихомолку делать ставки) было такой же его слабостью, как пунш-гляссе. Правда, на этот раз самому себе он проспорил. Тревога сбежала с лица Роба. Он увидел смятение на лице короля, этого было довольно. В нём вновь заговорил только военачальник: – Королева Долины поступила так, как поступил бы каждый из драяд. Они не согласны объединиться даже под угрозой общей опасности. Если тебе, – не «вам», а «тебе», – угодно так называть их, наши шашни только подтвердили абсурдность идеи мира с самого начала. И я говорил об этом ещё прежде, чем отбыть из Альтергроу... – Тебе лично твоя щепетильность не помешала, – подозрения на сердце короля переполнили чашу настолько, что он позволил себе прервать упрямого сподвижника, – когда ты с братом покойной королевы там объединялся. Робу показалось, что он ослышался. В этом внезапном «там» было всё – шершавость примятой осоки, щекочущие его обнажённую грудь тонкие чёрные косички, странное сочетание притворно-подобострастного взгляда с почти девичьим румянцем и неосторожный след зубов на внутренней стороне бедра. В этом «там» было столько неприязни, словно Деймон знал обо всём и вместе с ним водил мизинцем по рассечённой брови сгубившего его драяда, утопая в стальном омуте лукавых глаз. Словно поцелуй чужой королевы заботил его меньше их вынужденного сотрудничества, которое продолжилось так плодотворно... и теперь обрывалось так стремительно. – Вы лучше знаете, что это было распоряжением Вашего Величества. – Должен признать, этот ваш коронованный деревенщина иногда выдаёт довольно дельные распоряжения, – Берт повертел между пальцев выбитую из барабана гильзу, постучал ногтем по дульцу, с любопытством наблюдая, как ловко этот человеческий изгой вставляет новый патрон в гнездо. – Не одной же Мэри возле тебя отираться, – это, конечно, была шутка. Роб понимал, что нарочитая его любезность с женщинами происходит только оттого, что такому же отчуждённому от дворцового мира, как и он сам, драяду нет до них никакого дела. – Мэри советница, а у советников хороший нюх – всегда вертятся вокруг самого интересного. – Я тебя сейчас стукну. Если б его так не манил этот заливистый смех, Роб бы стукнул его, честное слово. Во дворце Берт не смеялся никогда, только иронично изгибал губы. Так, как улыбался Деймон с тех пор, как стал королём. Да. Это он виноват. Это он и никто другой подтолкнул к лукавому, как сам дьявол, драяду этого презренного изгоя, которого сам поднял до своего уровня, сам сделал военачальником, сам взял с собой в эту проклятую Долину! Но кто мог предположить – ведь он же ненавидит этих лицемеров! Кто же знал, что это так легко излечивается и ровно через два дня главный драядоненавистник всея Альтергроу будет рассыпаться перед ним в любезностях на глазах трёх королей! – Что поделать – такой упрямый народ. Могли бы догадаться сделать исключение для главнокомандующего Вашего Величества. Бессильный отрицать собственный приказ, раздосадованный отвратительным открытием (что я, не вижу, как тебя передёрнуло? Лучше бы впрямь сохнул по этой Лилит) король вцепился в это крайне несвоевременное замечание как кот в кусок мяса. – Реймунд, хватит его покрывать!.. За одиннадцать месяцев правления Деймон впервые побледнел и повысил на кого-то голос. Хотя не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтоб понять, кому на самом деле адресовался его гнев. Вернее, не гнев, а совершенно справедливое негодование. Как, предпочесть – и кого, драядское отродье – воистину нет пределов человеческой неблагодарности! Откуда-то сверху донеслось заспанное ворчание грома, и по корме забарабанили тяжёлые, точно налитые свинцом капли. Жёстко очерченный рот короля тронула вымученная улыбка. – Всё-таки Долина пагубно действует на меня. Гневаюсь вместе с природой. Придётся дожидаться штиля, господа.