Напарник

      Он лежал на ледяном полу лицом вниз. Скулы промораживало до зубов, но терпеть эту боль было легче, чем поднять голову и снова, не отдышавшись, нырнуть в красный омут.       Альбедо медленно вдыхал режущий воздух. Хотелось взяться руками за горло, оторвать красные ошметки, душившие его, но не было уже никаких ошмётков. Всё. Растворились. Привиделись.        Он долго жмурился, глотая мороз, сражаясь внутри себя непонятно с чем… то ли с раздирающим чувством ломоты во всём теле, то ли с пресловутой судорогой, то ли с желанием закричать… да не закричать — скорее, замычать мучительно от холода, или просто разрыдаться, пока откатывает шок.       Наконец, дрожа так, что плечи сводило, он приподнялся на руках. Ладони почти не чувствовали поверхность. С левой руки куда-то делась марля. Чернели волдыри, оставленные Альберихом. Мерзко. Будто настоящие дыры в коже… «Собственно, это и есть, фактически, дыры в коже». Мысли разметались, как ртутные шарики.       Странное желание обнимало за плечи: свернуться здесь калачиком и закрыть глаза. Альбедо уже чувствовал подобное. Духота. Сухое тепло, собирающееся сгустками под диафрагмой, за грудиной, и потом выше; в голове, в висках, в уголках глаз. Жара. Давящая, почти нестерпимая.       Где Альберих?       «Без него будет проще».              Шатаясь, алхимик поднял себя на ноги. Снег. Падает медленно. Откуда-то сверху — свет. Далеко, между камней, белеет синим.        Альбедо замер на несколько секунд или, может, минут, глядя полузакрытыми глазами туда, наверх. Внутри у него всё дрожало от жара. И он ловил губами снежинки. Тёплые снежинки.       Вокруг — скалы. Лед. Каменные колонны торчат, завалившись, по краям пещеры. Иней рисует на них узоры. У Хребта почерк неумелого акварелиста.       Заходясь в приступе резкого кашля, Альбедо прикусывает перчатку.       Знакомая вспышка. Очередной красный камень.       Пульс не участился при взгляде на него. Сердце толкало кровь медленно и безнадежно.       Колыхнулся где-то в сознании интерес. Простой, весёлый интерес. Что нужно было сделать с кровью дракона, чтобы та стала так давить на людей? Что нужно было сделать, чтобы надавить на Альбедо?        Алхимик торопливо зашагал в сторону вспышки. Он не собирался повторять данный экспермент. Конечно же нет! Просто это был его долг: выяснить, что произошло, и каким образом можно было добиться таких результатов. Он хотел выполнить свои обязанности, как алхимика. Ничего больше.       Он опустился перед камнем на негнущихся ногах.       Такой же, как тысячи других, кварц. Ничего нового ни в оттенке, ни в отсвете.        Альбедо протянул побелевшую руку. И замер в нерешительности. Пальцы укололо слабое тепло. «За неимением инструментов»… В его практике часто приходилось что-то проверять на себе.       Он задержал дыхание. Коснулся кварца.        Ничего не произошло. Только тепло, тогда казавшееся диким жаром, скользнуло по руке.       Альбедо снова узнал это чувство. Разочарование.       «Может, это намёк?» Алхимик сжал камень пальцами. Морок к сознанию не подступал. Удушья не было. Видений — тоже.        Необычно маленький, причудливой формы, сколотый так, что одна его сторона царапала кожу, он, как и все кварцы, передавал чувство легкой печали. Возникало ощущение, будто играла в камне какая-то жизнь. Ощущение ложное, конечно. Но обнадеживающее.       Подумав, Альбедо оставил камень в кармане.               И двинулся дальше.       С неожиданной для него самого легкостью алхимик подмечал мельчайшие детали: подрагивание сияющих пещерных трав, медленное движение теней на каменных потолках, шорох редкого сквозняка, легкий хруст ледяной корки под ногами… Казалось, даже слышно было, как приземляются на землю снежинки. Вокруг не было никаких снежинок, и это алхимик тоже для себя отметил.       Он признал, и признал без удивления, что не знал, куда шел. И что он не мог остановиться. Что всё, что теперь происходило, происходило по чужой воле. Он понимал это с самого начала, с того момента, как потерял Альбериха. Его, наверное, должно было это беспокоить?       Некое волнение действительно плясало в его сознании. Но оснований для этого чувства было довольно мало. Альбедо догадывался о причинах, по которым его тянуло вперёд. И понимал, что никаких страшных сказок за этим не стоит.       Кроме той единственной, которую не рассказала Мастер.       Киноварь звякнула в ножках. «Я обещал достичь дальних краев философии…» — с печалью вспоминал алхимик. То, о чем он думал теперь, не относилось ни к каким «дальним краям». Этот принцип был одной из очевидных вещей. Принцип гуманизма. Человечность.       Он мог бы теперь констатировать, что не является человеком. Мог бы умыть руки. И убить.       «Сотвори новую судьбу для меня и своих братьев».       В ножнах дрожал клинок. В голове мысли путались сильнее, чем от морока.       — Как же так, друг?       Они всегда появлялись из-за спины! Привычно взявшись за рукоять Киновари, алхимик оглянулся через плечо.       Пусто.       — Не торопи события. Есть ещё кое-кто, кого ты должен увидеть.       Альбедо не отвечал. Он не мог не признать, что его собственный голос, говорящий детскими шарадами, будил в нём бешенство.       Прямо над его головой тени странно извернулись. Собрались черным клубком. Алхимик выдохнул. Ледяная и бледная, какая-то ужасно утомляющая аура наполнила грот. Черные огни забурлили.       И тут же рассеялись. Без движения или красивых превращений, просто исчезли. Одномоментно.       В последнее мгновение рядом скользнул отдаляющийся шепот:       — Не уходи далеко...       Отлично.       Сила, тянувшая алхимика через туннели, растворилась. И, похоже, сила эта имела ту же природу, что и ледяная аура двойника. Очевидно. Она вытянула из него какую-то часть сознания, часть воли.       Мелкая, липкая дрожь снова заползала под рёбра.       Удивительно, но Альбедо был в абсолютной безопасности. Теперь, когда причины, по которым он сюда пришел, стали ясны, оказалось очевидно, что на этой горе до встречи с двойником ему бы просто не позволили умереть.       В чём заключался план его брата? И повлияли ли на его исполнение рыцари? Получилось ли что-то сорвать? Или всё, что происходило этой ночью, всё, к чему они пришли, было известно двойнику изначально?       «Если так, то мы, пожалуй, действительно идиоты» — совершенно не в сердцах отметил ученый. Альбедо, Альберих и Кли. Три трупа. Удачный расклад, чтобы прийти в Мондштадт. Чтобы притвориться разбитым, травмированным гибелью сестры алхимиком Ордо Фавониус...       Учёный сжал кулаки. Чтобы ослабить дрожь, нашарил в кармане красный камень. Тепло кварца помогло выдохнуть.       Спустя миг ладонь ошпарило.       Он бросил камень. Перчатку разорвало. Ткань темнела в месте разреза.       Точно. Кварц был острый.       Алхимик не испугался и не отреагировал на боль. Только задержал дыхание. Так проще было прислушаться к запутанным шепотам, которые полезли в уши.       Его удивляло, как много отделов мозга реагировало на кровь дракона. И он заметил определённую закономерность: бо́льшая часть галлюцинаций была связана с памятью.       Каждое слово принадлежало его Мастеру. Что-то горькое, что-то холодное, привычное, слышимое когда-то раньше каждый день, и забытое, что-то такое, что, возможно, говорила не она... но ярче, яснее, чаще всего в этом новом гуле в его голове мелькала та единственная фраза, которую вслух никто в его жизни точно не произносил:       «Альбедо, иди в Мондштадт».       Алхимик игнорировал шепот. Он умел игнорировать вещи. Эту тоже получится.       Он старался вспомнить что-нибудь другое. И, кроме мыслей о наставнице, в сознании возникали лишь образы трёх погибших человек. Двух человек, погибших по глупости одного не-человека. И вспомнился вопрос напарника. Идиотский вопрос. Что он чувствует? А что надо было чувствовать? Растерянность, страх, вину, гнев? Да, и ещё желание забиться в угол. А какой смысл был в чувствах, если они не помогали?       «Если еще раз я увижу, как ты плачешь — останешься в этом мире один».       Ученый уважал эмоции. Он знал, что они нужны людям, чтобы подчеркивать, как чернилами, моменты жизни, повторения которых необходимо избегать всеми силами, чтобы сохранить душу.       Избегать нужно было именно этого момента. Спасибо. Понятно. Очень полезно.       Какой-то звук. Совсем недалеко — за поворотом тоннеля. Глухой, короткий, повторяющийся… торопливая поступь.       Альбедо двинулся туда. Тихо и мягко, как лис. Сейчас нужно было быть действительно осторожным. Сейчас, когда нервы плясали, как у умалишенного, нельзя было поддаться иллюзии, какой бы она не была, сейчас…       — Кли!       Вырвалось. Он не хотел пугать сестру. По лицу пробежала болезненная судорога, но выдавить полуулыбку все же удалось. Он очень старался.       Кли вздрогнула.       Она плакала.       Кажется. Она плакала? В темноте не было видно. Это как с той звездочкой в глазу. У Альбериха тоже не было видно. Только блестело что-то.       Сейчас также. Видно только, что что-то блестит. Но не видно, настоящий ли это вообще человек. Различима только тень. И огромные глаза. И маленькие, дрожащие плечи.       Альбедо что-то делал? Он вообще был там? Это с ним происходило?       Всхлип. Короткий, абсолютно панический всхлип знакомого голоса. Сестра отшатнулась, сделала шаг назад.       Она опрометью бросилась прочь.       Альбедо не дрогнул.       Если это ловушка?       Если это всё красные камни?       Если не надо за ней бежать?       Эхо уже множило шаги и дыхание. Потом один звук хлопнул громче других. Кли оступилась. Споткнулась. Упала. Альбедо сжал зубы. Его окатило страхом, причину которого он понял не сразу. Cтрах был в том, как повернулась фигурка сестры, в том, как она оглянулась — отрывочно и как-то дико, и страх был в том, как что-то блеснуло снова в темноте.       А если ему не кажется?       Кли снова побежала. Теперь не было видно даже мутного пятна. Только ноги стучали о камни. Уже далеко.       Он в упор смотрел в темноту. Слушал. Если это обман, Альбедо не поверит. На него это не подействует. На него такое не действует.       Какая-то горячая капля прокатилась по щеке.