Напарник

      Несколько часов назад ему казалось, будто что-то манило его к вершине. Чужая шутливая воля. Или собственный азарт. Красота невидимой угрозы. Так или иначе он чувствовал, что его приглашают на Хребет.       Теперь же Альберих думал, что единственная цель, для которой его могли пригласить — возможность половину ночи пролежать без сознания.       Он почти привычно приходил в себя. Ничего нового. И морока не осталось. Только за грудиной драло. Привкус кашля и крови осел под языком.       «Где Альбедо?»       Этого следовало ожидать.       Капитан убрал волосы с лица. Поправил перчатки, аккуратно стряхнул с плаща снег. Невольно он заметил странное чувство. Он ничего не помнил о произошедшем, но это непонятное остаточное ощущение... И Альберих точно понял, что они о чем-то говорили. О чем-то безумно важном.       И тогда он сумел найти в голове замутненное воспоминание. Действительно, говорили о важном. Кэйа чувствовал, будто с ним поделились каким-то страшным секретом. Он не мог вспомнить этого секрета. Но он помнил доверие. Не чужое оказанное доверие, но, кажется, своё собственное, внутреннее. Поёжился.       Это был не сквозняк. Обычный ветер. Настоящий ветер снаружи черного каменного грота. Как рыцарь оказался здесь? Он решил спросить потом об этом алхимика. И поспешил к выходу.       Надоевший ему до одури пейзаж стал ещё скучнее. Чёрные и серые тучи, стянувшиеся в непробиваемый клубок, были точно такого же цвета, что и скалы. Здесь, удивительно близко в вершине, не было гула. Звукам, похоже, неоткуда было отражаться. И в ушах монотонно шипел морозный ветер. Галок не было. И деревьев, где они могли бы сидеть, тоже не было. Только снег, наполовину черный, серое небо и серый камень.       И чёрная, грустная и размытая фигура. Развалины, к которым напрямик с порога грота пролегала тропка. Единственная.       Альберих вообще любил мистику. Поэтому с радостью поддался интриге и пошёл по тропке. Нет, он по ней не шёл — его тянуло! Тащило, просто волокло с неистовой манящей силой. И это был не морок, не мистическая злая воля, о чем Кэйа, возможно, слегка жалел. Это был его собственный интерес. Желание проверить одну очень конкретную догадку...       Под куполом было мало света.       Рисунки. Подёрнутые временем, они испещряли стены от пола до потолка. Зелёные узоры складывались в огромный треугольник, верхний край которого вытягивался под потолок. И зелёные человечки разных размеров по этому треугольнику разбежались.       Альберих понятия не имел, что это был за сюжет. Его только удивляло кое-что — зелёный треугольник изображал, кажется, Хребет?       Кэйа в детстве ещё удивлялся, до какой степени никого не волновала древняя история. Вот эти узоры, например, могли заинтересовать разве что Лизу...       Впрочем, чего он хотел? Что было, то прошло, что умерло, то мертво. Развалины в Мондштадте слились с пейзажем и никого не удивляли.       А Хребет-то давным-давно был зелёным...       Что-то он начал различать в этих рисунках.       Весёлые люди на цветущем холме. Они поднимались к вершине и, кажется, тянулись к столбу света. Свет этот наверху, почти под потолком, собирался в цветной шар. Кэйа подумал было, что это солнце, но потом пригляделся получше. Шар не был закрашен равномерно. Было в середине шара белое пятно — в форме парящего острова.       Свет, зелень, маленькие зелёные цветы в узорах. И люди. На рисунке было ещё много деталей, но у рыцаря не получалось их разглядеть. Мешала плотная корка синего инея. Вечная. Альберих невольно коснулся в памяти... не то чтобы чего-то личного. Так, просто, хороших стихов:

Казалось, что это музыка, Казалось, что так будет всегда — Но осколки гасли быстрей, чем спички, Покрывались корочкой льда...

      Улыбка медленно сползала с его губ. Он наслушался за жизнь историй о древних королевствах. О людях, в былое существование которых трудно поверить, об их великих свершениях, о гордыне...       О наказании.       Всё это он уже давно видел. Выучил наизусть. Не хотел повторять. И не мог отвести от этого глаз.       Потому что была во «всём этом» какая-то часть его самого. Банальщина, но факт. Да и, если честно, разве много кто мог похвастаться такой «банальщиной»? «Конечно. Все люди на свете, например» — очень серьёзно отметил Кэйа.       Он смотрел на рисунки и думал: а остались ли на свете подземелья, где на стенах были бы нарисованы сюжеты его древней истории? И где они были, если были? Это всё, конечно, ему не нужно, это всё так же неинтересно, как любые развалины. Ему просто почему-то... непонятно, почему — мучительно хотелось, чтобы всё-таки были такие подземелья. Хотя бы одно такое подземелье.       И ещё ему бы очень хотелось, чтобы было там что-то, что он мог бы понять.       Получается, чем больше человек узнаёт себя, тем большим адом становится его жизнь?       «Получается, что так».              Прибежало из коридора, из глубины развалин, эхо чужих шагов. Время улыбнуться. И пойти прочь.       С воспоминаниями прощаться было не больно, потому что этого не нужно было делать. Они никуда не уходили. Дышали в спину. Привычно.       За поворотом встретился очередной коридор. Всюду из пола торчали каменные колонны, отбрасывая тени, складывая их в чёрный узор. Посередине — знакомая тонкая фигурка.              Алхимик на появление напарника не реагировал. Смотрел прямо перед собой, как слепой. Кэйа задушил дикое желание наорать на него. Улыбнулся:              — Уважаю, конечно, твою любовь к догонялкам, но что если сперва мы доиграем в прятки с Кли?       Альбедо повернулся с неожиданным запалом ярости, открыл рот и... промолчал. Уставился на рыцаря. Очень злой. И совершенно беспомощный. Его трясло.       Капитан заговорил так осторожно и мягко, как мог:       — Я беспокоился за тебя...       — Замолчи, — просипел алхимик, еле шевеля языком. У него глаза оказались круглые, как две луны.       — Альбедо, — Кэйа держал мирный тон.       — Сейчас не до тебя! Замолчи!       Громко сказал. Гораздо громче обычного. Дыхание его сбилось, и дрожь, похоже, усилилась. Альберих дал ему выдохнуть. Шепнул:       — Ну зачем всё портить? Мы ведь только подружились.       Алхимик всё никак не мог отдышаться. Он отвёл растерянный взгляд.       — Не подружились, — и он шагнул навстречу рыцарю. Протянул ему руку.       Кэйа дал ученому опереться на себя и аккуратно повел его прочь из пещеры. Спустя минуту алхимик заговорил:       — Кли только что... была здесь. Это точно была она, настоящая она, — он часто прерывал себя, потому что, видимо, понимал, что заговаривается, — только, увидев меня, она испугалась. Заплакала и побежала. А меня это так поразило. Я не смог решить, бежать мне за ней или... и остался здесь.              Постепенно тон его сменился с печального на механический. И глаза опустели, будто всё, что он рассказывал, было так скучно и так не ново, так ему неинтересно, что он успел от этого устать.       — Теперь у нас один подозреваемый, — заключил он с железом в голосе.       Альбериха радовала способность алхимика справляться с эмоциями, но почему-то теперь он чувствовал что-то неправильное.       — Плюсы: мы теперь приблизительно понимаем, что произошло, — спокойно начал рыцарь, — минусы: один из нас полностью разбит.       Самый растерянный на свете алхимик ответил непонимающе:       — Что с тобой?       — Со мной всё в порядке! — усмехнулся капитан.       — Не начинай...       — Нет, Альбедо, ты прости, — упрямо и мягко продолжал Альберих, — но что-то с тобой случилось, когда меня не было. И вообще, если судить объективно, выходит вот что: ты устал. Не спал всю ночь, уже трижды вытаскивал нас обоих из могилы, боялся за сестру... всё время, наверняка, о ней думал, да ещё и пытался от меня скрыть то, что у тебя банально всё болит от побоев. Я знаю, что больно, и знаю, что страшно. Сокрытие, понимаешь, это низкий жанр!       Кэйа подивился тому, куда его унесло, и совершенно не специально, по привычке, начал отшучиваться. Он всегда старался прервать себя шуткой до того момента, пока в речи не закончится правда.       Правда...       «Проклятье»...              В пещере стояла кромешная чернота. Сверкали лишь белые капли, падавшие с потолка под странным углом.       Возможно, это из-за темноты. Альберих вдруг явно почувствовал, что упал. Что земля выскользнула у него из-под ног.       — Альбедо, я что, рассказал...       Это было неосторожно. Не так, как он обычно спрашивал. Он испугался. Заговорил, не подумав. Поэтому не стал вообще заканчивать предложения. И вышло совсем глупо.       Алхимик также неуверенно, тихо ответил:       — Я могу сделать вид, что ничего не слышал, — и подарил рыцарю наиглупейший из своих взглядов.       Кэйа едва не взвыл.       Всё было просто! Правду знали двое живых людей. Двое! Для остальных Кэйа был цыганёнком. Элементарная схема. А теперь в неё каким-то хреном надо было вписывать Альбедо!       «Может, придушить проще?»       Алхимик смотрел на капитана. Как-то туманно и... оценивающе, что ли? Протянул:              — Есть ещё кое-что.       Альбедо снова взял свою любимую паузу. Медленно поправил перчатки. Сжал правую руку в кулак, потом раскрыл ладонь, растягивая пальцы. Вздохнул.       — Он мой брат.       Ученый поймал непонимающий взгляд Альбериха, чуть подождал.       — Двойник — мой брат.       Сказал, как будто пожелал доброго утра. Сопротивляясь шоку, Кэйа отшутился:       — Ты — луковица?       Альбедо слабо улыбнулся. В его выражении читалось грустное «если бы».       — Я существо, синтезированное алхимическим путём.       В списке людей Мондштадта, хранивших самые тёмные тайны, алхимик мгновенно взлетел на первое место.       — Меня создала моя наставница. Двойника — тоже. Поэтому мы с ним родственники. С определённой точки зрения.       Кэйа наслышан был об алхимиках. Он знал, что их наука умирала. Что былым величием она была обязана искусству Кхемии. Искусству, действительно способному создать всё из ничего, остановить разложение и смерть, сделать из неживого живое, в том числе человека... и Бога.       В ушах застучала кровь.       С  языка слетел издевательски простой вопрос:       — И как ты связан с ней?