Не из тех, кто...

Поцелуи, украшающие обнаженную кожу Чонгука, такие мягкие… а еще очень жаркие, и каждое прикосновение губ Тэхена к разгоряченной коже оставляет на ней невидимый ожог, от которого внутри Чона все сжимается и сотрясается, а с губ срываются неконтролируемые вздохи, которые Киму очень нравится слышать. А это всего лишь начало расплаты Гука за порванную футболку на теле Тэ. Ведь это была его любимая вещь… он совсем не рад был ее лишиться, даже при таких превосходных обстоятельствах. Прикосновения, которые дарят Чонгуку длинные тонкие пальцы, такие плавные… но в них столько страсти, что кожа под ними плавится, а затем вспыхивает жарким пламенем, которое потушить уже невозможно… даже Тэхен не сможет погасить его, если захочет. Как удачно сложилось, что он желать чего-то подобного не намерен. — Боже… — Гук едва может дышать, когда влажные поцелуи, каждый из которых еще более волнует, чем предыдущий, доходят до пояса его спортивных штанов на белых завязочках и замирают, проходясь вдоль выглядывающей из-под них резинки нижнего белья, заставляя мышцы рельефного пресса сокращаться под смуглой кожей. Это так приятно… Чонгук сам не понимает, как простые поцелуи или обычные поглаживания могут доставлять столько удовольствия, но ему сейчас так хорошо, что парень практически стонет, так соблазнительно прикусывая нижнюю губу, что Тэхен слюной давится от этого зрелища, так вовремя взглянув наверх. Брюнет не может не хмыкнуть довольно и не улыбнуться в кожу, чувствительную больше, чем он ожидал даже после их первого знакомства. Еще в каморке для всякого университетского хлама, необходимого только раз в год, Тэхен понял, что Гук чувствителен, но даже тогда он не знал, что настолько. Так Тэхен сорвал джекпот? Или напоролся на проклятье? Это его наказание или дар свыше? Без разницы, если честно, ведь Тэхен не из тех, кого интересуют такие вот мелочи. Тэхен из тех, кому нравится срывать другим голос, а прекрасный голос Гука просто грех не сорвать. И, кажется, слишком много усердствовать для этого не придется. А Чонгуку очень-очень хорошо, а еще лучше становится, когда Тэхен, накормив свое эго томным вздохом Гука, чертит линию вдоль оттянутой вниз резинки нижнего белья Чона кончиком языка, «совершенно случайно» накрывая ладонью выпирающее сквозь ткань просторных штанов возбуждение. — Бля-я-ять, — безумно красиво, а Тэхен и не знал, что такое слово может так мелодично звучать. А еще не знал, что хороший мальчик Чонгук вообще знает подобные слова. — Ты сейчас выматерился или мне показалось? Совсем не должно быть Тэхену весело, но почему-то он снова почти смеется. С ним еще такого не происходило. Никто и никогда еще не вынуждал его отвлекаться на подобные мелочи от умопомрачительного процесса занятия сексом. Ни парни, ни девушки. Если в постели Ким Тэхена кто-то оказывается, больше нет ни времени, ни места разговорам на отвлеченные темы. Только: «Я возьму тебя так, что ты забудешь обо всем на свете» — самое приятное обещание, которое только мог услышать тот, кто оказался в объятиях парня, и ответ на которое ни разу не отличался, кто бы его ни давал — «Возьми». А больше слов не существует в таких моментах, но сегодня все совсем не так. И Чонгука так хочется взять, только вот почему-то спешить кажется некуда. И так много вдруг оказалось внутри Ким Тэхена слов… Сейчас ему правда весело. Легко так и так… забавно? Не потому что то, что происходит — смешно или глупо, может быть чуточку нелепо разве что, но очень волнующе. А еще занимательно. Все это так интересно… смотреть на зажмурившегося Чонгука, стиснувшего зубы, намного интереснее, чем просто трахнуть его поскорее, потому что, черт побери, так долго хотелось… потому что штаны слишком сильно жмут уже так долго, что скоро искры из глаз посыплются. А может, польются слезы? Ким не слышал еще, чтобы Гук матерился, и такое приятное для слуха Тэ «Блять», протянутое так сладко и так умопомрачительно, совершенно не вписывается в тот образ Чона, о котором Тэхен был осведомлен. Но это его не портило, конечно, просто… удивляло. Заставляло еще с большим интересом смотреть на парня и ломать голову о том, чего Тэ еще не знает, желать все это узнать. А Чонгук и правда не матерится и даже смущается чуточку, если это делает кто-то, но сейчас просто сорвалось. Потому что по-другому никак нельзя было выразить то, что он чувствовал, каким бы он ни был красноречивым. Потому что Чонгуку хорошо… очень. Хорошо настолько, что он забывается и теряется. Хорошо настолько, что он не может понять, как это вообще возможно — чувствовать все это. — Как ты это делаешь?! — Я еще ничего не сделал, что за претензии? — хмыкнул Ким, с удовольствием наблюдая за тем, как Гук не может раскрыть глаза, сильнее сжимая в руках простыни, и пытается перевернуться хотя бы на бок, прячась от прикосновений парня, а спрятаться не получается и не получится. Тэхен только чуть сильнее давит на живот Чона, вынуждая не двигаться, и лениво поглаживает бугорок на его штанах. — Я могу остановиться в любой момент, если тебе не нравится. Ты только скажи. Очень жестоко просить Гука сказать что-то подобное. Очень глупо ожидать, что он на самом деле скажет. — Ты всегда был таким разговорчивым? — интересуется брюнет немного раздраженно, потому что еще немного и он умрет от перенапряжения, сгорит от возбуждения, которое так мастерски распалял Тэ каждым своим движением, и которое Гука практически полностью уже контролировало, заставляя смотреть на Кима осуждающе. Потому что не хочется говорить… в разговорах совсем нет нужды. — А ты всегда был таким нетерпеливым? — вопросительно вздернув бровь, ухмыляется Ким и поднимается к лицу Чона, нависая прямо над ним. — Что такое? Уже не нервничаешь? А Гук нервничает все еще, а когда на него вот так смотрят, сердце в груди стучит быстро-быстро, и во рту пересыхает, а нервный комок в горле не получается проглотить, даже если он очень пытается, глядя на Тэ с распахнутыми губами. Но его нервозность и переживания затмевало что-то другое, что-то, что заставляло его жмурить глаза все это время и прикусывать губы. Что-то, что заставляло парня испытывать нетерпение. — Это прекрасно, мне так больше нравится, — шепчет Ким в чужие распахнутые губы, совершенно не стараясь спрятать улыбку, и целует жарко еще до того, как Гук умудряется что-то ответить. А Чонгук в этом поцелуе тонет и благодарно задыхается, путаясь пальцами в темных, до безумия приятных на ощупь волосах, притягивает Тэхена еще ближе и заставляет его язык проникать в рот Гука намного глубже, до тихого стона с его губ сорвавшегося, до попытки не дать Киму отстраниться, вцепившись в его шею сильными пальцами, когда тот попытался разорвать поцелуй, от которого стало так… томно. И очень жарко. — Как много матов ты знаешь? Тэхену просто интересно и ради того, чтобы узнать ответ на этот вопрос, он готов постараться, как следует. — Откуда мне…? — пытается возмутиться парень, имея ввиду, что неоткуда ему знать много матерных слов, но его пламенная речь обрывается, когда ладонь Тэ, красивая такая и теплая, с длинными нежными пальцами, проникает под ткань не только штанов, но и нижнего белья, и проходится нежно, но с напором по возбужденному члену Гука, пока глаза неотрывно смотрят в глаза, а слух радуется неконтролируемому шипению, вырывающемуся сквозь резко сомкнутые зубы. — Черт… — Не совсем мат, но сойдет, — хмыкнул Тэ, наблюдая за тем, как глаза младшего закрываются, и чувствуя, как его пальцы с силой сжимают обнаженные плечи Кима, а голова откидывается назад так сильно, как это возможно, чтобы позвоночник выгнулся в шейном отделе, а Тэхен не смог проигнорировать такое ненавязчивое приглашение украсить чужую шею своими поцелуями. И Тэ целует влажно, неторопливо, бережно, пока ладонь ласкает так умело и так… пронзительно. Что каждое прикосновение пробирает Чонгука до основания и даже глубже, заставляя хныкать по-детски от того, что невозможно справиться с тем, как ему хорошо, как приятно. Чонгуку очень хорошо, ведь Тэхен с такой нежностью его целует. Ему хорошо, ведь Тэ с таким усердием гладит там, где приятно особенно… Ему хорошо, даже если вздыхать с примесью жалобных, но блаженных стонов смущает. Ему хорошо, даже если в голове еще слышится противный писк того, что он не должен испытывать чего-то подобного и позволять другому парню так к себе прикасаться. Ведь это противоестественно… Но правда ли Гук идет против своей природы и задумок всевышнего, если ему так хорошо? А становится лучше, когда он лишается одежды полностью, и язык Тэхена прослеживает венку на его затвердевшем члене от самого основания и до конца так медленно, что искры из глаз летят еще до того, как губы Кима обхватывают головку, над которой так долго измывались пальцы, с особым усердием уделяя внимание именно ей своими дразнящими прикосновениями. Чонгуку хорошо, когда его член почти полностью пропадает во рту Тэхена, и он не может этого скрыть, хотя пытается, очень старается сжать простыни в руках посильнее, хотя хотелось бы сжать в них Тэхена, вот только не дотянуться; зубы сцепить и зажмурить глаза. Но даже так перед ними отчетливо виднеется картинка такого прекрасного Ким Тэхена, того, который полуобнажен, в низко сидящих на узких бедрах джинсах, которые слишком тесные, особенно сейчас. Того, который, так мастерски издеваясь, проходится горячим языком вокруг розовой головки, а затем так нагло надавливает на уретру… Как Гук может видеть все это с закрытыми глазами? Почему это так горячо?! Почему это возбуждает его еще больше? И почему он испытывает намного больше удовольствия именно сейчас, а не когда в его постели был кто-то другой? — Тэхен… — словно молитву шепчет Гук, не в силах даже попытаться сказать или сделать что-нибудь. — Расслабься, ты снова слишком напряжен. Тэ так не нравится, что Чон напрягается всем телом время от времени, словно что-то мешает ему погрузиться в момент полностью и до капли испить всю его красоту и насладиться его шикарностью. — Тэхен, это очень… очень приятно… И Гук задыхается снова, а прикосновения рук Тэхена не прекращаются, как не прекращается и ухмылка, уже должная устать растягиваться на умопомрачительных губах, вновь приближающихся к чувствительной коже. — В этом и смысл. Время тянулось так медленно и то же время стремительно летело, а Чонгук не знал, чего он хочет больше: сгорать стремительнее от восторга, которым Тэ наполнял его каждым прикосновением и поцелуем, или же надеяться на то, чтобы прекрасная пытка закончилась как можно скорее. Определиться не получалось, как бы он ни старался, хотя Чон Чонгук не из тех, кто любит неопределенность. И его все так же смущают стоны и всхлипы удовольствия, смущает безумно, что кто-то выворачивает его наизнанку, ничего не оставляя в секрете, но все это так неважно… Даже если это очень смущает, чувствовать все то, что он ощущает — восхитительно. Чонгук очень красиво стонет, когда его «хорошо» перерастает в «потрясающе», и тело берется волной наслаждения. Он выглядит превосходно, когда выгибается больше, до побеления костяшек сжимая в пальцах простыни за несколько секунд до того, как тело обмякнет, наполнившись чувством безмерного счастья и свободы. Тэхену очень нравится все это, пусть сам он намного больше, чем просто неудовлетворен, намного больше, чем просто жаждет оказаться в объятиях эйфории тоже. Того, как хорошо Чонгуку, достаточно, чтобы и себя чувствовать странным образом окрыленным. И поэтому хочется очень целовать его все еще потерянное в восхищении тело. Особенно манят губы, но те неспособны отвечать пока на поцелуи, которые угрожают заставить Гука задохнуться, так что уста Тэхена припадают к такой сладкой на вкус шее, слишком привлекательной для того, чтобы не попытаться оставить на ней хотя бы несколько своих отметин. А в такой ситуации думать о чем-то сложно, но в голове Чона оказываются такие ненужные мысли, которые вновь заставляют его напрячься, хотя взгляд не фокусируется все еще, а голос звучит сбито и прерывисто. — Как часто ты это делал? Это было слишком прекрасно для первого раза, а думать о том, как много раз Ким Тэхен доставлял другим подобное удовольствие, совершенно неприятно и даже в какой-то степени бесит. Но не думать не получается… — Это важно? Я не считаю такие вещи, — не придавая особого значения данному вопросу и совершенно не собираясь припоминать каждый секс, который был у него в жизни и уж тем более пересчитывать случаи орального удовлетворения своего партнера, бросает Тэхен, слишком увлеченный ласками безумно привлекательного тела под ним. — Значит, много? — переспрашивает Чон, облизывая губы и стараясь сфокусироваться на чем-то, кроме поцелуев Тэхена, вновь обрушившихся на его шею. И это заставляет Кима выпрямиться на руках, создавая расстояние между телами, и вопросительно взглянуть на Чонгука. — Тебя это расстраивает? Ответ очевиден, раз уж задан такой вопрос, вот только произнести его вслух Чонгук все еще не может, потому что… потому что не может. — Скольким было так же хорошо, как и мне? Пожалуйста, скажи, что никому, — умоляет взглядом Чонгук, а Тэхен не может на этот вопрос ответить. Потому что не знает он, насколько Чонгуку было хорошо, потому что не знает, как хорошо было другим в его руках. Тэхен лишь знает, как ему самому хорошо было с теми другими и с Гуком, насколько он получал удовольствие от процесса, он вздохов, от стонов… насколько сильно ему хотелось заставить другого человека ощутить это самое «превосходно» и как сильно он был готов ради этого постараться. Очевидно, Гук хотел быть сейчас особенным в том, сколько ласки и нежности, сколько удовольствия ему презентовал Ким Тэхен, который не из тех, кто про ласку и нежность. Очевидно, что Чонгук был в этом особенным… вот только вопрос неправильно сформулировал. Вот только Тэхен не мог сказать об этом Гуку, потому что он все равно не поверит, ведь знает, что других было много. И это расстроит его больше того, что никому из тех других так же хорошо с Тэхеном, как и ему, не было. — Так ты уже ревнуешь? — попытка свести все в шутку не венчается успехом, потому что Чонгук продолжает смотреть пронзительно, вынуждая Тэхена вздохнуть побеждено, стирая с губ ленивую улыбку. — Это не значило многое. Честно. Искренне. Почти полностью обнажая душу, перед таким «не в его вкусе» мальчиком, который совершенно не для него. А Чонгук верит, вот только… — А как много значит это? А что если он тоже всего лишь тот, про кого потом Тэ скажет «я не считал» и «это не значило многое»? Тогда будет больно… но даже тогда, сможет ли Гук просто уйти прямо сейчас? — А как много ты хочешь, чтобы это значило? — тише прежнего и все так же искренне. Без шуток, совершенно серьезно, хотя Тэ не из тех, кто про серьезность и про что-то большее, чем про секс на одну ночь. И Чонгук молчит. Молчит, потому что в голове все то же «Неправильно» капслоком и жирным шрифтом. Молчит, потому что боится сказать то, чего правда хочет, хотя это тоже капслоком и через запятую, ведь так многого хочется, и обязательно ярко красным, чтобы нельзя было не заметить, и с тысячей восклицательных знаков в конце, чтобы не было даже шанса за всем этим то дурацкое и скромное «неправильно» заметить и придать этой надписи значения. — Считай, все они были лишь для того, чтобы сейчас тебе было вот так хорошо, ладно? А лучше вообще не думай об этом. Тем более сейчас. — Думаешь, я хочу думать об этом? Тэхен хотел что-то сказать или спросить, но вместо этого смял чужие губы, словно так скажет намного больше, чем если бы попытался подобрать слова. Он просто хотел, чтобы Гук не думал вообще ни о чем, и тем более о других. Потому что так правильно, чтобы только Тэхен и Чонгук. Только двое в этом прекрасном моменте, в котором для других нет места и пространства. — Чонгук, когда двое оказываются в постели, другие люди ничего не значат, — шепчет Тэ, неотрывно глядя в чужие глаза, такие красивые и глубокие… — Ни те, что были до, ни те, кто мог бы быть после. Значение имеют только двое. И сейчас это ты и я. И в этой комнате, этой ночью, не должно быть больше никого кроме нас. — Ты первый спросил про… — Да, но сейчас я думаю только о том, как доставить тебе удовольствие, а не о том, как ты доставлял его ей, — перебил Тэ, заставляя Чона замолчать, понимая свою ошибку. — И ты должен думать о том, что я доставляю удовольствие тебе, а не о том, что я делал в прошлом. Это не имеет значения. Никто не имеет значения кроме тебя, ясно? Молчание длится всего лишь вечность. Взгляды не отпускают друг друга всего лишь вечность. Целая вечность нужна на то, чтобы Чонгук проникся каждым словом и в этот раз не задумался даже о том, сколько раз Тэхен мог бы говорить одни и те же фразы разным людям. Целая вечность потребовалась для того, чтобы дурацкий писк в голове прекратился и погасла табличка с ярко-красной надписью «неправильно», а Чонгук почувствовал себя самым особенным человеком в мире, человеком, который единственный имеет какое-то значение для Тэхена. Единственным человеком, для кого сейчас в его жизни есть время и пространство. — Ясно. — Сцена ревности была очень милой, но в следующий раз накажу за такое, — не до конца понятно, как Тэхен смог сразу же расслабиться и так привычно уже ухмыльнуться, придвигаясь к губам Чонгука. — Неправильно в такие моменты отвлекаться. Усек? В ответ ему кивок, от чего улыбка становится шире и даже счастливее. — Какой хороший мальчик. И вновь время застывает и одновременно с тем бежит слишком стремительно, пока губы путаются с губами, языки исследуют ротовые полости друг друга, а руки прикасаются к разгоряченным телам, красивым и гладким, мягким и очень соблазнительным, даже если смотреть на них не получается, и остается только исследовать ладонями. Чонгуку хорошо… снова, все еще… и хочется так, чтобы Тэ тоже было… наверное, по этой причине пальцы спускаются по его животу к поясу джинсов и ниже, накрывая ладонью недетских размеров возбуждение. Наверное, поэтому глаза смотрят так в ответ на растерянный немного взгляд Тэхена, который такого жеста от Гука точно не ожидал. Но инициатива Чонгука безумно приятна, пусть и сдержана и слегка зажата, этого достаточно, чтобы чувствовать себя очень хорошо. — Будет немного неприятно в начале, — предупреждает Ким, выдавливая на пальцы немного смазки из флакончика зеленого цвета и тут же отбрасывая тот в сторону. Кончик пальца, едва прикасаясь, обводит плавным движением тугое колечко мышц, слегка надавливая, а губы целуют губы, чтобы отвлечь от новых ощущений. И Чонгук снова теряется в чужих поцелуях, а указательный палец Тэхена медленно проникает внутрь, всего на одну фалангу, почувствовав, что Чон задержал дыхание. Всего секунда, и палец проникает в Чонгука глубже, почти до основания, а парень в ответ на необычные ощущения в себе чего-то инородного тяжело вздыхает. Ким Тэхен отрывается от манящих губ, только поймав этот самый вздох, и опускается ниже, оставляя поцелуй под ключицей Чонгука, в этот самый момент вновь обводя анус парня круговыми движениями и надавливая теперь уже двумя пальцами. В тот же момент, когда губы оставляют волнующий поцелуй на груди. Две фаланги теперь внутри, а в награду за терпение Гука язык облизывает его затвердевший сосок, чтобы со стороны смотрелось максимально пошло, а ощущалось невероятно возбуждающе. Теперь внутри Чона два изящных пальца, которые замирают в нем только на несколько секунд, давая привыкнуть к объему, прежде чем Ким Тэхен заставит их совершать поступательные движения внутрь после того, как те почти что выскользнут, а когда окажутся внутри, ко всему прочему и прокрутятся… а потом снова, сначала, и все так же медленно, все так же осторожно, но в этот раз вынуждая Чонгука зашипеть, зажмуриваясь. — Больно? — обеспокоено замерев, спросил Тэ, оторвавшись от издевательств над соском Чона, тут же качнувшего головой. — Не-ет… приятно… Это больше, чем просто приятно, но так необычно и все еще кажется странным. Но это длится совсем не долго, ведь Тэхен обводит языком другой сосок, а затем несильно прикусывает, втягивая в рот, и проникает в Чонгука тремя пальцами, заставляя того приглушенно простонать, цепляясь ладонями за смуглые плечи Тэ. Этого недостаточно, чтобы Тэхен был доволен. Поэтому губы сильнее терзают чувствительный сосок, посасывают и причмокивают очень пошло, а зубы слегка царапают, за что язык множество раз извиняется, зализывая и поглаживая места несильных укусов, а Чонгук стонет то ли от того, какие прекрасные вещи творит с ним рот Тэхена, то ли от того, что три пальца брюнета пропадают между его ягодиц, погружаясь до основания и стараясь растянуть как можно больше, но ласково, чтобы уменьшить боль парня, когда его заполнит нечто другое. — Можешь кричать, если будет больно. — Ладно… — шепчет Гук, проходясь языком по пересохшим от волнения губам, когда в его ягодицы упирается член Тэ, уже только этим посылая по телу разряд тока. Тэхен вошел аккуратно, очень старался не причинить Чонгуку боли, хотя знал, что дискомфорт неминуем в любом случае. Парень просто надеялся, что блаженство, которое он уже подарил Чону, будет достаточно для того, чтобы заглушить неприятные ощущения. Одно единственное движение внутрь длилось вечность, в которую Тэхен не сводил взгляда с глаз Гука, гипнотизируя его и стараясь прочитать малейшее ощущение младшего. Эта вечность была такой долгой, и в самом ее конце Чон не выдержал, зажмуриваясь и выгибаясь в позвоночнике, чтобы стало легче, и прикусил губу, чтобы не застонать жалобно. — Хммммм… Тэхен замер и задержал дыхание, хотя держаться давалось невероятно трудно, ведь оказаться в Гуке он мечтал уже очень давно, а сейчас… сейчас совсем не для остановок и привалов. Ему бы взять Чонгука… много раз. По-разному. В разных позах и с разной скоростью, и чтобы каждый раз до искр из глаз и шума от соседей. Тэхен не из тех, кто переживает очень о чужом самочувствии или благополучии, главное только, чтобы ему было хорошо… а ему будет хорошо, если продолжить, а он останавливается, обеспокоенно глядя на парня под ним. — Все в порядке? — Он… — тянет Гук, не прекращая жмуриться, и сильнее упирается затылком в кровать, вонзая пальцы в плечи Тэ, словно старается сдержать того от движений и даже попытки приблизиться, — больше, чем несколько пальцев. Подожди… А Тэхен все равно приближается, чтобы оказаться к Гуку ближе и убрать с его лба прилипшую к нему темную челку, заставляя распахнуть глаза и уставиться на лицо Тэхена, такое красивое, совершенное. Щеки Чонгука горят из-за многих причин. Потому что он обнажен и потому что рядом другой обнаженный парень, которого Гук считает не просто привлекательным, а которого всей своею душой желает. Потому что взгляд вот этот глаза в глаза слишком интимный, чтобы ничего не значить. Потому что он не был подготовлен ко всему происходящему и поэтому нуждается во времени прямо сейчас. Чонгук очень смущен, потому что это слишком. Потому что для него этого слишком много, даже если хочется еще больше. Гук и с этим не справляется… как он справится с большим? — Все в норме, не нужно смущаться. Это нормально. Дальше будет проще… — обещает Тэхен и ободряюще улыбается, добавляя, — и приятнее. — Ты говоришь это только, чтобы успокоить меня? — Чонгук почти смеется, хотя все это совсем не смешно и очень неловко. — Поговорим об этом, когда ты снова кончишь. Губы Тэ расплываются в многообещающей улыбке, а уже через секунду целуют распахнутые уста Чонгука, с радостью отвечающего на такой необходимый ему отвлекающий маневр, позволивший совсем скоро расслабиться. Тэхен ждет еще немного, самую малость, прежде чем медленно задвигаться, практически полностью выскальзывая из Чонгука, а потом с усилием продвигаясь внутрь. Чон все еще узкий до невозможности, несмотря на растягивания пальцами и использование смазки, проникать в него не дается легко, но так прекрасно ощущается… ощущается обоими слишком хорошо. Каждый миллиметр кожи члена Тэхена соприкасается и дразнит чувствительную слизистую, и этого достаточно, чтобы свести с ума, вот только есть еще… Тэхен проникает слишком глубоко, туда, откуда по телу вдруг разливается больше, чем просто «хорошо». Чонгук хнычет, кусая губы, лишившиеся поцелуя, и выгибается сильнее, вынуждая Тэ остановиться немедленно. — Больно? — Нет… — шепчет он, крепче обнимая Кима, чтобы расстояние между их телами уменьшилось, а животы соприкоснулись, — продолжай… Тэхен продолжал… его не нужно было об этом просить, если честно, потому что самому этого так хотелось… Ким Тэхену это было нужнее воздуха, нужнее крови в сосудах или еще чего-то, всего нужнее. Потому что Чонгук так красиво стонет… потому что он так приятно ощущается… Тэхен был осторожен, несмотря на то, как трудно ему это давалось, или то, как хотелось позволить себе сойти с ума. Он был аккуратен не смотря на то, что еще никогда не был к кому-то таким бережным или внимательным, и не важно, каким по счету он становился. Его это никогда не интересовало. А сейчас он чувствует себя прекрасно, хотя не дошел до пика удовольствия все еще. Потому что он у Чонгука первый. Этот вечер ему навсегда запомнится, несмотря на его исход. Чон Чонгуку навсегда запомнится Тэхен, даже если через неделю они перестанут здороваться. И почему-то было очень важным, чтобы этот вечер для Гука был лучшим в его жизни. Не только среди тех, что были до, но и тех, что будут после. В том ли причина, что Чонгук не из тех, кто во вкусе Тэхена, или в том, что в груди парня живут такие странные и непонятные все еще чувства, но сегодня Тэхен совсем не такой как обычно. А впрочем, виноват ли в его изменениях вечер? Или причиной всему тот самый Чонгук, не из тех, кто для таких как Тэхен, который? Тот, что взмылен, хотя не особо и двигается, тот, чья кожа пылает жаром, шея украшена россыпью едва заметных в полутьме комнаты отметин чужих губ, а пальцы впиваются в чужое, не менее горячее тело, тело жаждущее удовольствия так же сильно, как и его собственное. Тот, что смущается по пустякам и краснеет без особой причины. Тот, для которого все это впервые, но больше не «неправильно» и почти не странно. Тот, что стонет безумно красиво, пусть даже, время спустя, старается сдерживать рвущиеся из груди звуки. — Быстрее… — умоляет Гук, еле дыша, и отпускает парня, стараясь зацепиться за что-то и стабилизировать тело, но не получается и оно продолжает двигаться в такт с движениями бедер Тэхена, ерзая по кровати туда-сюда. И пусть это так хорошо, кажется, что может быть еще лучше, а сейчас Чонгук очень сильно отличается от того себя, кто вошел сегодня в эту комнату, и уж тем более от того, кто когда-то протянул Тэ листовку во дворе универа. Теперь Чон Чонгук очень жадный. И ему недостаточно просто чувствовать чужие взгляды или дарить их в ответ, теперь ему мало даже прикосновений. Ему нужно больше… еще. — Пожалуйста, быстрее, Тэ… быстрее… И хоть становится все быстрее, не становится вовсе менее глубоко, и почти не добавляется резкости. Потому что, черт побери, навредить не хочется. Потому что хочется, чтобы было волшебно… А Чонгук в такт с будоражащими проникновениями теряет с губ едва приглушенное, но такое мелодичное «А» с одинаковым интервалом и скоростью, словно читает ноты, стоящие на одной полоске нотной строки. Такое вот простое и почти бездушное «а, а, а, а, а, …» полное нескончаемого количества чувств и эмоций, заставляет Тэхена сойти с ума, резко подаваясь бедрами вперед, чтобы голос Гука перескочил на полторы октавы и протянулся такой мелодичной нотой, что захотелось слушать ее еще и еще… — Как же ты стонешь… — с рыком, и снова очень глубоко, а Чонгук снова хнычет и совсем не от боли. Пытается дотянуться до Тэхена, но тот так далеко… сильнее вонзает пальцы в красивые бедра, вынуждая те двигаться ему навстречу, а Гуку приходится вновь пытаться ухватиться за простыни, словно они могут перенять хотя бы часть его напряжения или того наслаждения, что парня наполнило почти до краев. — Пожалуйста, пожалуйста…! — и теперь совсем не стеснительно, и теперь совсем не краснея. А Тэхену так тоже нравится, нравится то, как Чонгук обнаженный прекрасно смотрится в его постели, в его объятиях. Такой красивый, разгоряченный и возбужденный, покрывшийся испариной от удовольствия и уязвимый… такой счастливый в его руках. А еще безумно чувствительный, и это на самом деле не только дар, но и проклятие, потому что практически уничтожает Тэ до основания. — Умоляю, будь потише или я сейчас кончу. А Чонгук либо не слышит, либо намеренно издевается, практически крича всего секундой позже. — Тэхен! — Блять, — и Тэхен теряет самообладание, чувствуя, как близится пик эйфории, поэтому ускоряется, как и хотел Гук, и надеется, что это подтолкнет и младшего к черте поскорее, но не теряет надежды его успокоить и растянуть удовольствие еще хотя бы на чуть-чуть. — Тише, Гук, прошу. Он никогда и никого не умолял, тем более о таких вещах. Обычно он командовал тем, кто под ним, быть громче, тешить его самолюбие стонами и криками, но каждый звук, издаваемый Чоном, вовсе не тешил кимово самолюбие, он подталкивал его к черте сумасшествия и заставлял терять над собой контроль, возбуждая все больше и больше, хотя Тэ и казалось уже целую вечность назад, что предел пройден. — Тэ, пожалуйста! Еще! И Тэхен дает это «Еще» и даже больше, заставляя Чонгука первого сдаться в руки блаженству, изливаясь на собственный живот и сотрясаясь всем телом, все еще ощущая в себе чужой член, который совершил последний толчок, прежде чем удовольствие распространилось и по телу Тэхена тоже, заставляя практически упасть на тяжело дышащего Гука. — Тэхен… — шепчет Чон, тяжело дыша и уставившись в потолок размытым взглядом, когда прошло не одно мгновение времени. — Да? — Это… это сон? Если бы Тэхен мог, он бы съязвил или посмеялся бы, он бы ухмыльнулся и пошутил как-нибудь, но сил нет даже на то, чтобы поднять голову или пошевелить конечностью. По этой причине он и продолжает своим телом придавливать Чонгука сильнее к кровати, навалившись на него и на нем распластавшись, даже если от такой близости совсем не получается отдышаться и остыть. Тело Гука такое горячее… приятно липкое от испарины. Если бы Тэхен мог, он бы поднялся и поцеловал Чонгука, прежде вглядевшись в глаза. Но сил нет даже на то, чтобы сделать вдох, поэтому все, что он может — повернуть слегка голову и уткнуться носом в основание шеи парня, на котором тут же остается след от его зубов. — Ауч! Ты чего?! — Как видишь, это не сон… — скорее шепчет Ким, прикрыв глаза, и вновь прикасается к коже Чонгука носом, совершенно превосходно устроившись на красивом теле брюнета. — Это больно. — Извини. — Ты тяжелый, — бурчит Чон, стараясь сдвинуть Тэхена в сторону, но тот недовольно вздыхает, сморщив нос. — Черт, я так устал… не двигайся, просто подожди минутку. Всего минутку… Тэхену нужна только минутка, чтобы прийти в себя хоть немного. — Мне… дышать нечем, — немного стыдливо, потому что на самом-то деле все в таком положении дел Чонгука больше чем просто устраивало. И то, как близко сейчас Тэхен — очень здорово, и он бы не прочь проваляться вот так еще больше, чем просто минуточку, но задерживать больше дыхание не получается. Чонгуку нужен кислород. — Прости… Тэхен извиняется снова, хотя никто до этого дня даже не подозревал, что этот парень знает такие слова. И собрав воедино остатки сил, брюнет падает рядом на кровать и блаженно прикрывает глаза, дыша слишком тяжело и вообще ни о чем не думая. Так хорошо… Тэхену бескрайне хорошо и прекрасно. — Тэхен? — Да? — Мне… наверное… пора. Чонгуку не хочется уходить, но другого выбора нет. Тэхену совсем не хочется, чтобы Чон уходил, тем более прямо сейчас. Но он ничего не может сделать со стремлением Гука покинуть его и прекрасно знает, что делать ничего не должен. Поэтому так медленно и раскрывает глаза, уставившись в потолок и прекрасно ощущая взгляд парня на своем лице. — Ты спросил меня, как много это значит, — заговорил Тэ, выдержав минутную паузу, чтобы собрать мысли в одно целое и не сказать чего-то лишнего. — Это значит так много, как ты хочешь, чтобы это значило, — ответил он, наконец, хотя прошло так много времени. — Это значит самую малость, если ты сейчас уйдешь, потому что так поступают люди, встретившиеся, только чтобы потрахаться. Мы можем повторить все снова, а потом еще раз, если захочется, но это никогда не выйдет за рамки, которые мы создадим сегодня. Сейчас. Мы останемся теми, кто здорово проводил время вместе последний месяц, но для кого этот месяц ничего не значил, — Тэхен замолчал на какое-то время, пронзительно глядя на замершего Чонгука, все еще лежащего рядом. — И это значит бескрайне много, если ты останешься.

***

Он… теплый. Он пахнет осенней листвой и весенней свежестью. Зелеными побегами, морской волной, лесом. Он пахнет хвоей. Немного терпко, но свежо. Он пахнет мятой и клубникой благоухает тоже. Он пахнет туманом, таким ощутимым, материальным практически, густым и вездесущим, пробирающимся в легкие и обволакивающим их, чтобы всюду, куда ни пойдешь, быть рядом, внутри быть. Он и есть туман. Он есть осенняя листва и весенняя свежесть. Он есть волна морская и хвойный лес. Терпкий такой, свежий… глубокий и таинственный. Кажущийся необъятным и пустым… местом, где можно спрятаться или потеряться. Он и есть мята, прохладная и щиплющая уголок губ каждый раз после чистки зубов, он и есть клубничная сладость. Он… теплый. Чонгук безмерно теплый. Бездонно, безгранично, бескрайне… Гук из тех, кто о любви. Он из тех, кто про улыбки, про нежные прикосновения, из тех, кто про трепет в сердце. Он из тех, кто всегда окружен людьми и окутан восхищенными взглядами. Он из тех, в кого слишком легко влюбиться. А Тэхен не из тех, кто влюбляется. Он не из тех, кто обращает внимание на таких, как Чонгук. Тэхен не из тех, кто про нежность и трепет, не из тех, что обращает внимание на искренность улыбки или смешно сморщенный нос. Ким Тэхен не из тех, кому нравится безупречность, не из тех, кому подавай свет и чистоту, Тэхен больше по тьме, если честно. Он никогда не был о чувствах, никогда не был о чем-то серьезном. Он не из тех кто… Но Чонгук такой теплый… такой радостный. Он такой светлый и искренний человек, что даже такой Ким Тэхен, который совсем не из тех, оступился. А может быть, наоборот обрел путь? Чонгук пахнет приятно очень, до умопомрачения, улыбается сладко, до бабочек глупых в животе Тэхена, а Ким ведь никогда не был поклонником этих насекомых, да вообще не до всей этой лабуды ему раньше было. Но Чонгук пахнет очень приятно и одним только взглядом своим завораживает, обволакивает Тэхена одним лишь своим присутствием и проникает в его легкие, чтобы всюду, куда бы Ким ни отправился, рядом быть. Как туман. Густой такой, почти материальный, чтобы казалось, что можно коснуться или взять себе чуточку. Чонгук и есть туман. С одним только отличием маленьким. Ведь Чонгука можно коснуться, а еще можно взять себе чуточку. Тэхену очень хочется хотя бы самую малость, щепотку Чонгука хотя бы. Себе. Но он не из тех, кто поддался бы зову этих раздражающих бабочек или другой ереси вроде цветочков расцветших где-то там, на краю почти мертвого сердца, сердца черствого, обезвоженного настолько, что на нем никогда и ничего не смогло бы вырасти. Но сердца, в котором что-то зацвело. Но еще Тэхен знает, что Чонгук не из тех, кому такие как Тэхен нравятся. Он знает, что Гук не из тех, кому такие как Ким подходят. Но не важно все эти «из тех» или «из этих», и Тэхен все это понимает сейчас, когда он, тот, что не влюбляется, потому что сердце его уже давно мертво и окаменело, глупо так и по-детски влюблен. А Чонгук не из тех, кто для таких, как Тэхен, но в руках Кима он ощущается словно вторая его часть, пусть почти что противоположная. И Тэхен теперь больше о чувствах и о самой настоящей нежности, Ким Тэхен теперь о любви… потому что Чонгук теплый очень и очень ласковый. Потому что собой Тэхена укутывает и обволакивает, как туман, но с одним отличием маленьким, ведь Чонгука Тэхен забрал себе. Не маленькую его часть, всего. Себе. И это так прекрасно… Чонгук лес, который позволил в своей глубине непроглядной спрятаться и обещал никогда не отпускать. А Тэхен не из тех, кого умиляют такие вещи, как зубная паста в уголке чужих губ после чистки зубов или тяга к мороженому. Клубничному. С шоколадной крошкой сверху. Но он умиляется каждый раз, когда Гук, покидая ванную, бормочет что-то о том, как прошел его день, не удосужившись избавиться от пасты полностью. И заниматься этим Тэхену приходится, прикасаясь к губам младшего большим пальцем, а после целуя, потому что сдержаться, находясь к сладким губам так близко, не получается. А Чонгук по-прежнему из тех, кто краснеет густо и часто смущается. А Тэхен по-прежнему не из тех, кого подобное привлекает… в ком-то другом. Потому что Чонгук идеален. В нем ничего не нужно менять, ни за что, даже если он все еще про свет. Даже если сам Тэхен про тьму все еще. Не важны эти глупые мелочи, если Гук снова поцелует Тэ в губы невероятно сладко на ночь, а тот не сможет не позволить этому поцелую перерости во что-то большее, даже если безмерно устал. Ничего не важно, даже если они не из тех, кто…