***
Стайлз осторожно огладил деревянную рамку, в которой хранилась фотография его матери. Он мало знал её, помнил смутные образы прекрасной женщины, которая не имела недостатков. Стайлз видел её глазами десятилетнего ребёнка, и не мог иначе, потому что никогда по-настоящему не имел возможности понять, какой она человек. Добрая, нежная, заботливая, вспыльчивая и отходчивая — слова мало значили, когда и без того малые, размытые воспоминания блекли под тяжестью других, более насущных и куда более ярких. Иногда Стайлзу казалось, что он любит саму мысль о матери, а не Клаудию Стилински. Он всегда ругал себя за такие мысли, старательно выбрасывая из головы подобные глупости и изо всех сил пытаясь не вспоминать. — Он хочет убить меня, Ноа! Маленький монстр хочет убить меня! Однако сейчас он словно перегорел. Мысль о том, что он любит и скорбит по Клаудии Стилински не так сильно, как всегда хотел себе представить, больше не пугала его. Стайлзу казалось, что он перестал бороться с течением реки, в которую ему довелось угодить, и теперь он просто поддаётся сильным волнам, расслабляясь и опустив все заботы. В конце концов, она сама назвала его монстром, правда? Теперь Клаудия не должна удивляться тому, что она перестала быть для него центром Вселенной, что он перестал любить её слепо и преданно. Болезнь разъедала её мозг, заставляя говорить жестокие, ужасные вещи, но Стайлз довольно быстро понял, что дело не только в стремительно прогрессирующей деменции. Его мать всегда обвиняла и пугалась только его. Не отца, не врачей и не знакомых — только его. Это должно было иметь какое-то значение. Он смог принять это ужасающее откровение только сейчас. — Она бы гордилась тобой, сынок. Ты вырос прекрасным человеком. Человеком. Стайлз уже не был так уверен. — Она бы с ума сошла от восторга, если бы узнала, что оборотни существуют, — легко натянул улыбку Стайлз, поворачиваясь к отцу, который мягко смотрел на фотографию в его руках. Стайлз положил её обратно на полку с излишней силой, но легко списал это на свою неуклюжесть. Отец похлопал его по плечу, тихо посмеиваясь, и тут же принялся в очередной раз расспрашивать, что он собирается делать теперь, когда окончание школы было не за горами. Стайлз планировал не сойти с ума, избавиться от дурных снов и просто выжить. — Я хочу разобраться во всём, что произошло, — неопределённо махнул Стайлз, намекая на недавно закончившийся кошмар во главе с Тео и Ужасными Докторами. — Я не хочу торопиться. Ноа кивнул, всем своим видом олицетворяя понимание и поддержку. Стайлз это ненавидел. Он не заслуживал любви отца. Только не с теми мыслями и порывами, которые всё чаще стали им овладевать. Он не заслуживал доброты, друзей и семьи, потому что был не лучше того же Тео. Стайлз ходил на грани и всеми силами пытался скрыть своё состояние. Все его старания мог разрушить всего толчок в нужном направлении, который стал бы для него решающим, летальным, оттого он избегал выхода из дома, встреч с друзьями, волнений и слишком ярких эмоций. Всё что угодно могло стать катализатором. Дело в том, что Стайлз помнил. Он часто вспоминал то чувство абсолютного безразличия ко всему, пустоту, которая поглощала любую боль, вызванную предательством, ложью, недоверием. Он помнил, как ему было хорошо, когда он не чувствовал ничего, смотря на своих некогда друзей. Он был пуст, ненасытен и доволен. Не существовало ничего, кроме жажды и Ногицунэ, нашёптывающего ему на ухо обещания, которые тут же исполнял. Это был настоящий покой, который мягко сковывал и убаюкивал. И потому вернуться к реальности, в которой стая умудрилась спасти его от влияния Ногицунэ, было сложно и больно. Стайлз вспоминал, как ранил и калечил, не чувствуя ничего, как врал и создавал хаос, ощущая лишь удовлетворение своей новой сущности. Он помнил пустоту, которая заполняла его душу, когда он вонзал катану в живот Скотта; помнил упоение и сладость, что растекалась по языку, когда он поглощал боль, вместо того чтобы самому быть ею поглощённым. Он помнил пустоту, знал реальность, более жестокую и грубую, но честную, и всем своим существом жаждал вернуть ложное безразличие, ненавидя себя за это каждой клеточкой тела. От совершения непростительного — возвращения лиса, который взывал к нему каждую секунду, — его всегда ограждали друзья и семья. Но сейчас… сейчас, когда он сумел принять ненависть матери, пережил предательство Скотта, стерпел уход Малии, потерял все ориентиры в жизни… Ему казалось, что терять уже нечего. — Тебе нужно что-то сделать с этим, Стайлз. Решить, какой путь выбрать лучше всего, — голос Ноа, озабоченного выбором колледжа, академии или даже временной работы сына, звучал приглушённо, словно сквозь слой ваты в ушах. Стайлз согласно кивнул, тяжело сглатывая и вспоминая, как кровь скользила по его рукам, как сила текла по жилам, опьяняя и придавая уверенности. Ему нужно было решиться: либо забыть навсегда, окончательно и безвозвратно, либо принять и стать тем, кем ему нравилось быть. Стайлзу уже хотелось исключить один из этих вариантов. А, как известно, если ты избрал одно из многих и результат тебе не нравится, на самом деле ты уже давно свой выбор сделал.***
— Ты понимаешь? Молодой офицер Рис остановился перед ним, положив обе руки ему на плечи и пачкая рукава футболки Стайлза свежей кровью. В глазах Ногицунэ, принявшего облик давней любви Ношико, сквозило терпение. — Нет. Не понимаю. Стайлз сжал кулаки, стараясь не закрывать глаза и не отворачиваться. Ногицунэ не нравилось, когда он избегал смотреть на него или на то, что он сделал, чтобы преподать очередной урок, цель которого была туманная и не ясна. Стайлз лишь знал, что он должен будет понять. — Ну, в таком случае мы просто должны продолжить. Теперь попробуешь ты. Руки Ногицунэ в этой форме были невероятно сильными. Лис обхватил Стайлза за талию, разворачивая к себе спиной и прижимая юношу к своей груди. Одна его ладонь расслабленно лежала у него на животе, окрашивая ткань в неприятный, коричнево-красный цвет, а другая обхватила его правую руку. Стайлз испуганно замер, когда Ногицунэ вложил ему в ладонь нож, заставив сжать пальцы вокруг рукояти. Он обхватил его напряжённый кулак с зажатым окровавленным ножом своей рукой, и утешительно погладил запястье большим пальцем. — Расслабься, лисёнок. Иначе ничего не выйдет. — Лис шептал ему на ухо, обжигая кожу и изредка задевая её губами. Стайлз постарался взять себя в руки и действительно расслабиться. — Молодец. А теперь возьми нож немного по-другому. Так тебе будет неудобно. Стайлз, ободрённый похвалой, сделал, как его просили, и, следуя указаниям Ногицунэ, обхватил нож более удобным способом. Жёсткая, плотная куртка военного кроя, в которую был одет офицер Рис, ощущалась кожей Стайлза даже через рубашку, но он старательно пытался об этом забыть, сосредоточившись на ноже в своей руке и на руке Ногицунэ, который мягко его направлял. — Зачем всё это? Ты хочешь, чтобы я кого-то убил? Мысль об убийстве в этом туманном уголке его подсознания не казалась такой уж страшной. В конце концов, это не могло быть чем-то большим, чем его воображение, не так ли? Его яркое, живое воображение, которое Ногицунэ подстроил под собственные нужды. — Ты сам выберешь кого, лисёнок. Я не буду тебя заставлять. — Лис крепче сжал Стайлза в своеобразных объятиях, выбивая из груди юноши весь воздух. Голос его стал насмешливым и жёстким. — Это будет дочь нашего врага? — Ногицунэ без предупреждения толкнул Стайлза вперёд, от чего он упал на колени, больно ударившись о твёрдый пол. Перед ним внезапно оказалась связанная, заплаканная Кира, смотрящая на него умоляюще и со страхом. Глаза Стайлза расширились. — Я не… — Или несчастный волк, боль которого была особо сладка на вкус? — протянул лис, подходя ближе и запуская пальцы ему в волосы. Стайлз ожидал очередного резкого движения, удара или хлёсткого слова, но Ногицунэ только мягко поглаживал его по голове, задумчиво бормоча что-то себе под нос. Кира растворилась в белом свете, словно её и не было. На её месте материализовался Дерек, глаза которого свирепо горели голубым. Обнажённые в приступе свирепости длинные клыки оттягивали его нижнюю губу, а руки — заломлены за спину и надёжно связаны. Стайлз вздрогнул, когда встретился с ним взглядом. Дерек смотрел на него с болью и ненавистью. Так, как он того и заслуживал. Он, скорбящий по потерянной пустоте, жаждущий воссоединения с убийцей и потерявший последние крохи своей изломанной морали, которая раньше держалась на хрупких нитях дружбы. Дерек смотрел на него с ненавистью, которую он заслуживал. И с болью, что стала результатом его предательства. Дерек всегда понимал Стайлза, как никто другой. — Может быть, лучший друг, из которого вышел отличный предатель? — голос Ногицунэ был тягучим и глубоким. Его хотелось слушать, за ним хотелось следовать. Дерек исчез с негромким рыком, который невероятно ему соответствовал и придавал этой иллюзии пугающую реальность. Теперь перед Стайлзом оказался Скотт, смотрящий на него обвиняюще и разочарованно. Стайлз смотрел в ответ, пристально, внимательно, стараясь найти внутри себя отклик, жалость, былую любовь, но не нашёл ничего. У него вырвалось испуганное рыдание, и он опустил голову, когда в полной мере осознал: Скотта он убить готов. — Это меня не удивляет, лисёнок. — Ногицунэ поднял его на ноги, придерживая за плечи. — Я не буду тебя отговаривать. Маленький Альфа всегда мне не нравился. Предлагаю вырезать ему глаза и слушать его крики. Стайлз поднял голову, услышав эти слова, и в приступе паники и испуга выронил нож. О чём он только думает? Он всерьёз хотел зарезать лучшего друга под чётким руководством Ногицунэ? — Нет. — Ну вот опять, — капризно протянул Ногицунэ и рассмеялся, властно взмахнув рукой, от чего Скотт, выглядящий как побитая собака, исчез. — Я уж думал, что сегодня мы переступим грань. Но ты снова решил проявить свою удивительную стойкость. Стайлз не ответил, потерянно рассматривая свои руки, которые едва не запятнал в крови человека ему не безразличного. Пусть во сне, пусть под влиянием манипуляций духа, пусть с затуманенным разумом, но он всё же едва не лишил жизни друга, брата, члена стаи. Что же он за монстр такой? — Ты правда не знаешь, Стайлз? Что ты за монстр? — Ногицунэ хихикнул, внимательно его рассматривая. — Название тебе просто и обычно. Ты ведь сам мне сказал: таким как ты пустым быть непривычно. — Не все люди монстры, — прошептал Стайлз, чувствуя, как быстро стучит сердце. Он иррационально надеялся, что Ногицунэ заверит его в обратном, высмеет саму идею того, что Стайлз может быть монстром. Он хотел утешения, а получил лишь подтверждение своим страхам. — Чего ты хочешь? Я не понимаю! — Ты всё поймёшь, когда соизволишь принять. Стайлз попытался стряхнуть руки, которые крепко обнимали его за плечи, но не преуспел в этом деле. Ладони у него дрожали, всё тело сотрясалось, как при нехватке воздуха, а голова шла кругом. Перед глазами всё размывалось, и Стайлз сам не заметил, как упал. Он был зол, напуган, ослаблен, опечален, разбит. Боли от удара не было, его голову мягко придерживал Ногицунэ, что сидел на коленях рядом и задумчиво смотрел прямо на него. У Стайлза пересохло во рту. — Я не хочу понимать.