Amor caecus

      Что-то в этом дне изначально было не так. Не только стоявшая на кону «Священная ночь четверга» и скребущие кошки внутри, но и атмосфера вокруг: взгляды наложниц, разговоры, доносящиеся со во всех углов. Хюррем прекрасно понимала, чем закончится сегодняшний день, но упорно отгоняла от себя эти мысли. Пузырек с ядом одновременно давал надежду, что скоро ее муки закончатся, но и напоминал о столь печальном конце всех ее чаяний и надежд.       От этого никуда не скрыться, не спрятаться, да и нужно ли? Ведь если неизбежное должно случиться, то оно все равно произойдёт и бегать от правды бывает порой болезненнее, чем ее принять.       Все приготовления к предстоящему хальвету были окончены и Хюррем ожидала, когда наступит время отдать себя в цепкие лапы собственной судьбы.       Собравшись с мыслями, смеющаяся Госпожа ступила на Золотой путь. Проходя по коридорам дворца, чувствуя холод, исходящий от многовековых стен, она ощущала себя опустошенной, безрадостной — мертвой. Страх перед этим днем окончательно сковал своими липкими путами Хюррем, колени дрожали и идти с каждым шагом становилось все труднее.       Подойдя к покоям Повелителя, Госпожа попросила стражников доложить о своем приходе, на что получила ответ: — Простите, Султанша. Повелитель со своим гаремом, — робко пролепетал ага. — Кто? —  решила спросить Хюррем, хоть уже знала ответ. — Фирузе Хатун, Султанша.       Все. Точка невозврата окончательно пройдена. Мир сомкнулся до одного единственного момента, до пространства возле покоев Султана, места, которого окончательно стало ее погибелью.       Слез не было, не было ничего: ни любви, ни страха, лишь боль. Всепоглощающая, липкая, удушающая — неправильная.       Развернувшись, Хюррем Султан на ватных ногах хотела было отправиться в свои покои, как вдруг за спиной раздался скрип дверей. Удивленная Хюррем оглянулась, перед ней стояла поверженная, такая же, как и она, ее соперница. — Султанша, что же Вы такая печальная? На Вас лица нет, что-то случилось? — гордо задрав голову, поинтересовалась персидская наложница. — Фирузе, я расстроена по той же причине, из-за которой ты сегодня вечером будешь сокрушаться в своих покоях. Ведь мы обе стоим сейчас по то сторону дверей, — с нотками показного сочувствия, произнесла Султанша.       Хатун резко нахмурилась и старалась не допустить того, чтобы ее мысли потекли в заданном Хюррем направлении. Но, увы, она не смогла, все слишком очевидно, очевидно настолько, насколько это может быть.       Сегодня не выиграл никто, этот вечер стал оплеухой для обеих женщин. Сулейман умеет уничтожать, умеет топтать то, что им дорого. Для Хюррем — это означало, что все ее существование не более, чем борьба, борьба за место под солнцем. Ни за любовь, ни за все эти эфемерные ценности, а всего лишь за возможность находиться рядом, за возможность дарить любовь, тому, кто умеет ее лишь принимать. Позволять принимать любовь — это и есть его ответ. Хюррем сожалеет лишь о том, что поняла это слишком поздно.       Фирузе же, все это предстояло только осознать. Но она понимала, что в ее положении, большего и не нужно. Противостояние с Хюррем настолько засосало ее, что девушка уже не понимала, где любовь, а где ее собственные чаяния. Однако этот вечер дал ей понять, что тягаться с человеком, который отдает всего себя, существует за счет своих чувств — нереально. И выбраться из этой битвы победительницей, в первую очередь для себя, будет очень и очень трудно. — Я пойду в свои покои, Султанша. Я уже успела увидеться с Повелителем в «священную ночь», большего мне и не нужно. — Не обольщайся на свой счет, Фирузе. Важно лишь то, где ты находишься сейчас и почему именно здесь, — прошептала Хюррем, наклонившись ближе к лицу наложницы.       Не удостоив Султаншу поклоном, Хатун гордо развернулась и поспешила в покои фавориток.       Хюррем же стояла, решая, что делать дальше. С одной стороны, хотелось пойти в свои комнаты и, наконец, отпустить себя, и сделать, то, чего так давно требовала ее израненная душа. Но с другой, Султан должен страдать всю свою жизнь, не только из-за ее смерти, в чем она уже сильно сомневалась.       Развернувшись в сторону покоев Сулеймана, Хюррем проследовала мимо стражников и зашла в комнаты, громко распахнув двери. У нее созрел план, как насолить «любимому мужу» перед ее уходом.       Ворвавшись в покои, она застала супруга за столом, полировавшим очередное украшение, явно не принадлежащее ей. Султан, удивленно посмотрел на нее исподлобья, прекрасно осознавая, что приход Хюррем ничем хорошим не закончится. — Хюррем, что-то случилось? Почему ты так резко здесь появилась? — тихо, не без ноток раздражения поинтересовался Сулейман. — Если Вы не забыли, сегодня ночь четверга, — ответила ему рыжеволосая Госпожа, пытаясь скрыть свой постепенно возрастающий страх и глубокое разочарование.       Хюррем стояла и пыталась обуздать свои эмоции, разумно решив, что излишний запал, покажет лишь ее слабость и поспешность принятого ею решения.       Султан снова поднял на нее свои глаза и посмотрел с укором, одновременно пытаясь придумать, что ответить, чтобы окончательно не привести их диалог к скандалу, который в любом случае разразится. Оба прекрасно это понимали. — Я очень устал, иди к себе, — у Султана действительно не было настроения выслушивать свою жену именно сейчас, пусть зачастую их ссоры вызывали в нем возбуждающий накал. Но сейчас отношения с его наложницей не хотелось марать об эти скандалы, ведь их суть не в том, чтобы играть чувствами Госпожи.       Хюррем считала по-другому и продолжила: — Сулейман, на самом деле причина моего прихода к тебе уже известна нам с тобой с того момента, как я появилась в твоих покоях. Ты слишком хорошо меня знаешь, поэтому настало время избавиться от одной недосказанности, которую все время пытались обнародовать мои враги. Флер этого события для меня был настолько незначительным, ведь я одна знала правду, но в руках других — это могло превратиться в оружие, которое убило бы меня во всех смыслах, лишив меня самого ценного. Однако сейчас, все это перестало быть мне важным.       Хюррем остановилась, чтобы перевести дух и постараться подавить в зародыше подступающие слезы, ведь как прежде больше ничего не будет.       Во время ее монолога Повелитель встал из-за своего стола и приблизился к Султанше. Поначалу он справедливо полагал, что Хюррем не скажет ему ничего нового, но по мере продолжения ее слов, нарастало его беспокойство и ощущение того, что с этого момента, его мир действительно перевернётся. — Я слушаю тебя. Признаться честно, ты меня заинтриговала, — произнес Султан с ноткой насмешки в голосе, заламывая за спиной пальцы в кулаках, стараясь не выдать своего страха.       Хюррем гордо расправила плечи, тон Сулеймана задел ее, Госпоже показалась неуместной его веселость. Ощущение того, что ее чувства на самом деле не значат ничего для этого мужчины только усилилось. — С превеликим удовольствием, — удовлетворенно продолжила Хюррем, — насколько ты знаешь, я росла в Крыму, у меня была семья: сестра, мама, папа, бабушка с дедушкой. Мы жили прекрасно, у нас был дом, счастье и я была уверенна в своем будущем, потому что я никогда не была одна. Меня всегда поддерживали, ценили и прислушивались к моим чувствам. Все мои родственники, в том числе и мой жених.       Повелитель слушал Хюррем и с каждым сказанным ею словом осознавал, что суть разговора ему не нравится. Внутри нарастал гнев, ведь всегда его мысли относительно этого вопроса крутились лишь в одном направлении: ее прошлая жизнь исчезла, испарилась, потому что он являлся ее настоящим и будущим.       А на последних словах, злость еще сильнее начала клокотать в нем. Султанша никогда не рассказывала ему об этой части своего прошлого. — Хюррем, что это значит, зачем мне нужна эта информация? — пытаясь не выдать закипающей ревности, которая всегда была очень яркой по отношению к этой женщине, пусть она и не давала поводов, спросил Сулейман. — Ты пытаешься вывести меня на какие-то, выгодные тебе эмоции? У всех есть свое прошлое, так же я знаю, что в гарем попадают лишь невинные девушки, значит переживать по этому поводу не вижу смысла. Если это все, то можешь идти! — раздраженно произнес правитель.       Ему нужно переварить эту информацию и не позволить этому повлиять на его отношения с женой, поскольку возросшее внимание к ней после этого разговора, не входило в его планы. Своими отношениями с Фирузе он пытался доказать себе и ей, что ее влияние на него не такое сильное, что он может без нее, что каждый должен знать свое место.       Стоит отметить, что девушка на эту роль нашлась подходящая, она действительно смогла сместить фокус внимания с его жены и давала ощущение того, что никто не властен над ним. Даже его рыжеволосая Госпожа. — Нет, Сулейман, это не все, — поспешила его прервать Хюррем, — когда меня похитили татары, нас разлучили и я была уверена, что он мертв. Но как оказалось это было не так.       Резко прервав ее слова, Султан приблизился к ней, жестко ухватив ладонью ее предплечье и прошипел: — От куда ты знаешь это? Тебя все это время интересовала судьба этого неверного? Вы виделись? Как ты могла такое допустить? — Постой, как бы не было иронично, это случилось по твоей воле. Ты сам открыл глаза на эту правду! — Что это значит? Как такое возможно? Кто он? — Сулейман уже начинал догадываться на что намекает его жена, но всеми силами пытался переубедить себя, что этого не может быть, что такое просто не могло произойти, ведь мысли относительно этого человека и его пребывания в столице, часто докучали ему и давали повод для лишних сомнений в верности близких людей.       Повелитель еще сильнее сжал руку Госпожи, смотря прямо ей в глаза, пытаясь разгадать, что она скажет дальше и моля Аллаха, чтобы его опасения не подтвердились.       Хюррем прекрасно осознавала, что после того, как она скажет то самое имя, она поставит в опасность не только себя, но и своих детей. Но отлично она понимала и то, что нужно сказать, чтобы в первую очередь не пострадали ее дети. — Это крымский художник, Лука.