Amor caecus

      Как только начались вопросы относительно дневника художника, Сулейман не мог избавиться от червя сомнения, гложущего его мысли. Он старательно отгонял от себя все тревожные опасения, старался не давать ход этому делу. Повелитель боялся того, что мог узнать.       Что могло связывать его женщину и этого неверного? Что заставляло биться чаще его сердце? Почему он хотел покинуть столицу? Причастна ли Хюррем к его чувствам? Все эти ворошения души не приводили ни к чему хорошему. Каждый раз вспоминая, что Лука родом из Крыма, оттуда же откуда и Хюррем, Султан одергивал свои раздумья. Он бы не смог смириться с тем, что кто-то думал о том, как коснется ее шелковой кожи, что кто-то желал ее так же сильно, как желал ее он. И что этот кто-то обратил взор на его женщину раньше, чем он. Хюррем принадлежит только ему и сама мысль о том, что думы Султанши мог покинуть его образ, в угоду ее бывшей любви, доводила его до бешенства.       И никто иной, кроме как его Госпожа, вряд ли смог бы разворошить этот улей воспоминаний и чувств. То, что было забыто, снова маячило на горизонте настоящего, но в этот раз малой кровью не обойтись.       После слов Хюррем, в голове Султана сорвало спусковой крючок. Второй ладонью он резко схватил ее за запястье, и со всей силы встряхнул, крича ей в лицо: — Как ты осмелилась все это мне рассказать? Ты понимаешь, что своим желанием отомстить за Фирузе ты ставишь под угрозу жизни своих детей? — Спокойно, не нужно так нервничать. Насколько ты знаешь, про беременность Селимом я узнала намного раньше той сцены появления Луки во дворце Хатидже. Ты же должен помнить мою реакцию тогда на неизвестного нам крымского художника, — прошептала Хюррем, смотря прямо в разъяренные глаза Султана, — потому что я прекрасно помню, как мне стало плохо, когда я увидела его, ведь мою уверенность в том, что он мертв, никто не мог пошатнуть. Я действительно была в сильном шоке и…       Тут Сулейман прервал ее речь и еще раз встряхнул Султаншу, грозно спрашивая: — Что ты чувствовала к нему? Вы общались? Вы виделись после? Отвечай! — Какая разница? Это все не имеет никакого значения. Я продолжу. После того, как я ему сказала, что люблю другого, что не хочу ничего менять в своей жизни, я попыталась уговорить его уехать, но он не смог этого сделать, ты прекрасно помнишь почему. А дальше обо всем узнал Ибрагим, он не хотел даже и слушать меня, и не рассказал тебе всего, только потому, что считал, что это бросит тень на твою репутацию. В тот день, когда на тебя совершила покушение Садыка Хатун, Ибрагим поставил меня перед выбором: кто-то из нас с Лукой должен был съесть отравленный лукум. Как ты понимаешь, это сделал именно Лука. — Получается ты все-таки виделась с ним? Как я могу после такого верить тебе, верить в твою любовь? Ты за моей спиной встречалась с мужчиной, за такое по законам гарема полагается тебя казнить!  — Если ты в чем-то сомневаешься, то ты никогда не верил в мою любовь! — произнесла Хюррем, — и все же, я продолжу. Мне никогда и не приходило в голову изменять тебе и разменивать свое счастье из-за своего прошлого и возможного иного будущего. Несмотря на всю боль, которую я испытывала каждый раз из-за своей любви, я не могла представить свою жизнь без этих чувств, без тебя. Но как оказалось — зря… — Хюррем, берегись, все это может дорого тебе стоить, особенно после всего того, что ты мне здесь высказала! Остановись, пока ни ты, ни я, не пожалели об этом. Хотя уже того, что я узнал сейчас, мне хватит, чтобы казнить тебя. Что касается Луки, я прекрасно осознаю, что этому мальчишке не тягаться со мной! И ты бы не посмела даже посмотреть в его сторону и давать ему какую-либо надежду, ты бы просто не решилась на такое, зная какое наказание тебя ждет! — прогремело из уст Султана в крайне отрицательной формулировке, потому что это то, чего он больше всего боялся. — Сулейман, мне уже ничего не страшно! После сегодняшней ночи мой мир изменился окончательно. Я наконец-таки осознала цену всем твоим словам и поступкам. Любовь к своему собственному «я», к своему эго — сильнее того, что ты называешь любовью. Из-за этих низменных чувств ты решил наказать меня с помощью наложницы. Показать мне мое место, доказать себе самому, что ты ни от кого не зависишь, что все твои решения принимаются исключительно для тебя самого и твоего блага. Как же я была наивна, когда думала, что ты решил совершить со мной Никях только из-за силы твоей любви. Ведь на поверку оказалось, что таким образом ты хотел доказать своей матери, что, что… — в этот момент из глаз Султанши начали скатываться слезинки, она не могла больше все это выносить, изначальное спокойствие улетучивалось с каждым сказанным ею словом, но тем не менее сквозь слезы она продолжила. — Что ты волен принимать любые решения ни с кем их не согласовывая, это все был фарс, показательное выступление для доказательства твоей независимости. Тебе всегда нравилось играть моими чувствами! Ты думаешь, что я не помню, как ты демонстративно поцеловал мою руку перед Принцессой Изабеллой? Я прекрасно помню этот показной акт любви ко мне, хотя на самом деле ты просто решил сыграть на ее чувствах, используя меня. Ты всегда пользовался моими чувствами в своих собственных целях. Моя любовь — это твой полигон для испытания себя на прочность. Но я больше не хочу этого терпеть, я устала, такая жизнь становится невыносимой. Отныне я не верю в твою любовь, я осознала, что ее никогда не существовало и сегодня ты окончательно мне это доказал! — охрипшим шепотом, сквозь вырывающиеся из груди рыдания, произнесла Хюррем.       Слова Госпожи вызвали в Сулеймане много противоречивых эмоций. Гнев все так же не отпускал его, но гложущее чувство вины постепенно растекалось по его венам. Но неудержимый поток эмоций Хюррем, который вылился на него, не смог воззвать сполна к его совести, и сколь быстро вина поглотила его, столь скоро она покинула разум. Ибо злость и страх — это прямой путь к слепоте, слепоте во всем. Эти эмоции заглушают все то, что позволяет человеку быть человеком. Султан в этом не стал исключением.       Выслушав душераздирающий монолог Госпожи, Повелитель долго пытался найти, что сказать и сделать, чтобы не усугубить положение, поскольку эмоциональный контекст произошедшего разговора мог бы сильно сказаться на итоге всей ситуации. Выпрямившись, гордо расправив плечи и отпустив руки Хюррем, холодным тоном он произнес: — Я не забуду того, что ты мне сегодня наговорила, все твои слова плотно отпечатались в моей голове. И позже мы обязательно вернемся к этому разговору, я не могу оставить безнаказанным то, что происходило все это время за моей спиной. Ты очень далеко зашла, Хюррем, очень далеко! — не без укора, сказал Султан, — не обращай внимания на мое спокойствие, тебя это не спасет, ты получишь то, что заслужила, но лишь после того, как я узнаю все окончательно. Наверное ты наивно полагала, что твоя выходка заставит меня осознать, что я теряю тебя? Нет, я понял, что ты так же пытаешься играть на моих чувствах, как, по твоему мнению, играю я. Но единственное, чего ты добилась — брошенной тени на мое доверие к тебе и будь уверена, что это — далеко не единственное, что ты умудрилась разрушить сейчас. А теперь можешь идти в свои покои. Тебе запрещается покидать их до моего распоряжения, детей также ты не увидишь до вынесения моего окончательного решения. На это время я отправлю их погостить к Мустафе в Манису.       Выслушивая его, Хюррем в который раз за последнее время убедилась в том, что была права. Этот мужчина еще раз показал ей ее место, с которым она больше не намерена мириться. Спокойствие окатило ее мощной волной, придавая уверенности в принятом ею решении. — Не беспокойся, Сулейман, насчет твоих выводов у меня не было никаких сомнений! Не думай, что твое «заслуженное наказание» сможет меня испугать, я давно уже мертва, с того самого момента, как эта женщина вошла в твои покои, ты давно растоптал меня и мои чувства. Тебе с этим жить… — закончив свою речь, Хюррем не отдав поклона, развернулась и вышла из его покоев.       Как только перед лицом Султана закрылись двери, он обреченно вздохнул и попытался успокоиться, расставить все свои мысли по полочкам, не принять какого-либо поспешного решения, но получалось у него очень плохо. Мысли роились в сознании неугомонным вихрем. Столько всего в один миг обрушилось на его голову, что до конца осознать фатальность происходящего стало почти нереальным.       Как, как она могла посметь скрывать это от него? Она столько раз врала ему прямо в глаза на счет этого мальчишки! Что она думала, когда его увидела? Жалела ли, что ее жизнь в итоге не переплелась с ним? Ведь наверняка он бы не причинил ей столько боли; ей бы не приходилось бороться за его внимание; они бы жили в согласии; у них было бы много детей, и она никогда бы не знала печали.       А что если тот раз, когда она выпила «снотворное» из его рук, был всего лишь попыткой сыграть ва-банк? Что если она сделала это, потому что другого выхода не предусматривалось?! Либо она выпивает «яд» и воссоединяется со своей истинной любовью в Раю, либо же это оказывается не ядом и таким образом она доказывает ему свою верность, продолжая сражаться за свою власть.       Тогда почему она не бежала с ним, когда была такая возможность? Но и тут можно найти оправдание: она могла полагать, что Султан все равно найдет ее и тогда для нее все закончилось бы намного печальнее. Тем более у нее были дети, к которым, признаться честно, она была, несомненно, сильно привязана.       Также большие сомнения вызывает тот факт, что художник не покинул столицу сразу. Ведь со слов Хюррем, она с первых минут дала ему понять, что между ними ничего быть не может. А что если это не так? Что если она предоставила ему какой-то повод думать, что у них получится сбежать вместе? Что если она наслаждалась его нахождением в столице? Что если они вместе проводили время вне стен дворца и вне процесса написания их портрета?       Все эти мысли разом окатили Сулеймана дикой, необузданной волной ревности. На его лице заиграли желваки, резко захотелось пойти вслед за Хюррем, прижать ее к каменной стене, взять под руки и вытрясти всю правду.       Хотелось причинить ей такую же боль, какую она доставила ему своим рассказом. Взглянуть в ее изумрудные глаза и попытаться найти в них ответы на все эти вопросы, лишь бы стереть из своей души ощущение полного и безоговорочного отчаяния.       Он не мог позволить своим сомнениям взять верх над рассудком, но с каждой мыслью, с каждым вновь открывшимся фактом, становилось все тяжелее верить в нее, в эту нерушимую любовь Хюррем. Что если все это был фарс? Что если она просто жаждущая власти девушка?       Сулеймана разрывало от эмоций, трудно было даже представить, что когда-то этот паршивец касался его женщины своими грязными руками, думал о ней в таком ключе, в котором не смеет думать ни один мужчина про его законную супругу.       Вся его жизнь в один момент показалась ему сплошным обманом, подозрения в ее неверности стали для него реальностью, в которой ему придется существовать. Его положение казалось сейчас невыносимым.       Что чувствует человек, который оказался втянут в порочный круг сомнений? Что чувствует тот, кто не без своего участия разрушил свой хрупкий мир безоговорочной любви?       Султан не понимал, что делать с вдруг возникшим чувством безответности собственных чувств. Ведь несмотря на все обиды и сомнения, он любил эту взбалмошную девицу, как бы он ни пытался отрицать очевидное. Любил как умел. Он был привязан к ней прочными лентами высоких чувств, которые не разорвать никакими способами. Их отношения были для него бурной рекой — со своими виражами, подводными камнями и встречными течениями.       Они с Хюррем всегда перетекали друг в друга, образовывая хрупкое единство двух скитающихся друг без друга душ. Но что делать со всем тем, что свалилось на них? Ведь любовь не должна ослеплять, не должна затмевать разум, потому что в таком круговороте событий, поддавшись чувствам можно легко потерять грань истины.       Сегодня произошло то, чего всю свою жизнь боялся Сулейман. Он потерял нить истины. Он не понимал, что делать дальше, поскольку так удручавшие его мысли сидели глубоко внутри, не позволяя ему верно расставить приоритеты. Единственным, что Повелитель сейчас четко и ясно ощущал оставались ревность и желание причинить строптивице как можно больше боли за то, что она сполна окунула его в пучину отчаяния. Позволила усомниться в ней, развеяла вуаль умиротворенности и покоя. Она отодвинула шторку, за которой скрывалась вся его зависимость от нее. Она украла его сердце и теперь использует это в своих целях: наказать его за неверность.       Все то, от чего он бежал, еще сильнее заиграло в нем в тот момент. Сулейман понимал, что загнал себя в эту клетку сам. Он так старательно пытался твердить, что независим от своей Госпожи, что сейчас эмоции, которые вызвала в нем ее потенциальная измена, обрушили на него шокирующее и внезапное, будто ушат ледяной воды, осознание важности этой женщины в его жизни       «Она поплатится за то, что позволила себе вызвать у меня сомнения в себе, за все ее тайны и за то, что привязала меня к себе и теперь так цинично этим пользуется!» — размышлял Сулейман.       Сев за стол, усыпанный бумагами, Султан склонил голову, крепко обхватив ее руками и позвал слуг, приказывая привести к нему Ибрагима Пашу. Настало время узнать его версию событий, связанных со злополучным художником. ***       Придя в свои покои, Хюррем первым делом сняла изумрудное кольцо со своего безымянного пальца и взяв маленькую шкатулку из шкафчика, положила символ своей любви в нее.       Все, что случилось, было логичным и печальным завершением ее истории. Удержать любовь Султана и одновременно не позволять ее врагам мешать чувство гордости Султанши с грязью - оказалось нереальным.       Сулейман быстро отдалился от своей Госпожи, стоило ей показать ему «зубки». Его любовь к ней так легко разбилась о собственные тщеславные чувства, что он не нашел ничего оригинальнее и интереснее, чем поставить ее на место очередной наложницей. Его чувства к ней, заканчиваются там, где начинается его эго. Разве это любовь? Разве любящий человек может так легко бросить догорать в костер противоречий и обид, все что есть у нее, все то, что заставляло ее жить, радоваться каждому дню? Нет. Ничто больше не важно, все потеряло свое значение, свет надежды бесследно потух в глазах Султанши. Она больше не намерена это терпеть, ее существование сегодня окончательно стало бессмысленным. Жить одной болью - хуже смерти.       На ватных ногах рыжеволосая Госпожа подошла к маленькому столику в своих покоях и принялась писать свое последнее письмо для любви всей своей жизни.       Это письмо должно каждый раз напоминать Султану, когда его взор будет падать на символ их «бесконечной» любви, о том, что он и только он виноват в ее смерти, а дневник Луки, который он найдет после ее кончины, еще сильнее будет бить по его самолюбию. Сулейман будет понимать, что она выбрала жизнь с ним, любила только его, отдавала всю себя, а он не смог с достоинством пронести эту любовь через свою жизнь.       Его руки будут в крови собственной любви и на обломках этой реальности последним ударом станет осознание того, что выбери она Луку - она была бы жива.       «Сулейман, я мертва, я мертва уже давно. Сегодня я окончательно в этом убедилась. Твои слова, твой взгляд, прикосновения — все это, не принадлежит мне и никогда не принадлежало.       Я больше не могу выносить этой каждодневной боли, косых взглядов наложниц, насмехающихся надо мной, издевок твоей сестры, будто бы глумящейся над самым сокровенным, что есть у меня.       У меня нет слов чтобы описать все, что я пережила за это время. Каждый раз после твоего очередного хальвета с этой женщиной, что-то во мне безвозвратно ломалось, то, что я так оберегала от любого косого взгляда, то, за что неустанно, раздирая руки в кровь, я боролась всю свою жизнь в гареме, замарали, изваляли в грязи и кинули мне под ноги.       Я не смогла уберечь свое главное сокровище, во многом из-за твоих действий. Ты связал меня по рукам и ногам, и бросил умирать, не удостоив даже своим взглядом.       Ты лишил меня гордости, достоинства, но все это меркнет на фоне самого главного - ты лишил меня своей любви. Собственноручно ты закопал все то теплое и важное, что было, между нами.       Я задыхаюсь без наших чувств, я не могу спокойно есть, спать, гулять, играть с детьми, осознавая, что больше меня не существует, ведь как я однажды тебе сказала: «Нет любви и меня тоже нет».       Все это время по гарему ходила лишь моя тень, остатки былой Хюррем, что могла одним своим шепотом заглушить голоса всех девушек в гареме. Хюррем, которой ее Султан писал стихи о любви, каждый раз наполняя ее блаженной верой в то, что рай никогда не закончится. Хюррем, которой ее муж в день свадьбы обещал, что больше ни одна хрустальная слезинка не упадет из ее изумрудных глаз.       Что же сейчас? Слезы нескончаемым потоком льются из моих глаз. Сейчас я существую в бесконечном аду, путешествуя по его кругам, каждый раз открывая больше и больше граней наказания за свою любовь. Ты спустил меня в преисподнюю и выхода от сюда я найти не могу. Здесь я потеряла свой главный маячок, я потеряла себя и боюсь, что больше никогда не найду.       Моя боль отныне не знает границ, я утопаю в ней настолько, что не вижу иного выхода.       Мой мир больше ничего не стоит для тебя.       Мои руки опустились, сердце больше не желает биться, оно уничтожено твоими благословенными руками.       Посему я вверяю себя и свою судьбу в руки Аллаха.       Прошу, позаботься о наших детях, я верю, что ты сможешь уберечь их от страшной судьбы: кровопролитной братской битвы за престол. Я вверяю жизнь наших малюток тебе, надеюсь с охраной этой ценности ты справишься лучше, чем с нашей любовью. Навеки любящая тебя Хюррем....»       На последних строчках были заметны влажные пятна от слез Султанши, она не смогла удержать в себе то, что рвется наружу так упорно и старательно. Ее чувства, последние эмоции - все отразилось в этом письме, оно стало квинтэссенцией всех ее чаяний и точкой в красивой истории любви.       Ее дни на этом свете сочтены, и она покорно склоняет голову перед тем, что ей было уготовано с самого начала.       Встав с тахты и взяв в руки письмо вместе со шкатулкой, она подошла ко дверям своих покоев и позвала Сюмбюля. Спустя непродолжительное время, семенящей походкой, Ага вошел в покои Султанши. - Госпожа, что с Вами? На Вас лица нет, - поинтересовался Сюмбюль, прекрасно понимая печали своей Госпожи. - Не притворяйся, что ничего не понимаешь. Вот, возьми это, - Султанша передала ему в руки письмо и шкатулку - Передашь это Султану лично в руки. - Слушаюсь, Госпожа - Ага взял в руки то, что ему велено отдать и поспешил выполнять поручение.       Хюррем Султан устало вздохнула и направилась на балкон. Небо над Стамбулом было свинцово-синим, по всему горизонту то и дело сверкали молнии, своими всполохами они передавали всю гнетущую атмосферу сегодняшнего вечера.       Девушка подошла к мраморным перилам и облокотилась мертвенно-бледными руками, смотря в грозовое небо. Ее мысли были где-то далеко за пределами этого места. Ее душа давно рвалась в эту бушующую стихию, прочь из золотой клетки. И наконец-таки настало время поддаться зову сердца.       Сжав до боли в костяшках холодный мрамор одной рукой, другой Султанша достала, из искусно вышитого блестящими камнями лифа платья, пузырек с ядом. Откупорив баночку, и устремив свой взгляд в вечность, она поднесла эликсир к губам.       Ветер развевал ее волосы, словно волны, которые разбиваются о камни вод Босфора. Холодящая изморось скрывала слезы печальной Госпожи, а звучные раскаты грома окончательно дополняли картину будущего несчастья.       Спасительная жидкость, словно щербет, разливалась по телу Хюррем, окончательно забирая ее в плен так желаемого ей, освобождения.       Очередное громыханье, взбунтовавшейся погоды, заглушило звук падающего тела на расписанный золотом ковер.