it's warmer where you are and it's safer by your side but right now i can't be what you want just give it time *
Одновинтовой вертолет снижается к пусковой площадке, создавая авторотацией набегающий поток воздуха, от которого работники станции почти одновременно хватаются за свои головные уборы, дабы их не снесло в океан. Чимин, занимающий почетное место рядом с пилотом, придавливает наушники против шума вплотную к ушам, зажмуриваясь от глухого гвалта вместо собственных мыслей. Выглядывает из окна и опускает взгляд, где, к его большой радости, ждет долгожданная твердая земля. Он также замечает похожую на отряд муравьев часть команды подводной лаборатории «Габбро», что, как он позже отметит, встретит его без особого энтузиазма. Пилот наконец-то разрешает высвободиться из ремней безопасности, когда над крышей перестает безостановочно свистеть ветер, а под ногами больше не дрожит бездна Тихого океана. Чимин спускается с узкого и не сильно надежного трапа, еле сдерживаясь, чтобы не опуститься на колени прямо у всех на виду и расцеловать нагретый под солнцем асфальт. Вместо этого прижимает к груди дорожный рюкзак и спешно оглядывает новые лица перед собой. Вперед выходит высокий мужчина в очках с толстой оправой, тяжеловатой челюстью и весьма пухлыми губами. Протягивает ладонь и пожимает с таким рвением, что у Чимина слегка хрустит в плече. — Ким Намджун, — представляется, натянуто улыбаясь, — руководитель лаборатории. Полет, надеюсь, прошел без накладок? Под накладкой тот видимо подразумевает крушение. — Пак Чимин, — прочистив горло, отвечает юноша, — все отлично, спасибо. Легкая турбуленция в четырнадцати километрах от станции вряд ли сумеет удивить того, кто полжизни провел в лаборатории посреди океана. Прежде, чем подписаться на необычную командировку, Чимин хорошенько исследовал биографию Намджуна, и конечно же видел множество его фотографий в интернете. Как оказалось, в жизни он выглядит значительно моложе и, чего уж там, привлекательнее. Тридцать четыре года — это далеко не внушительный возраст, но Ким Намджун даже на него тянет со значительной натяжкой. Руководитель бегло представляет Чимину парочку своих подопечных, что стоят все это время за его спиной. Их имена не имеют для юноши никакого значения, так что он даже не силится их запомнить. Для него проводят ознакомительную экскурсию по верхнему уровню подводной лаборатории, в двух словах рассказывая про центр управления и примечательную вышку смотрителя, к которой подводит дрожащая железная лестница. Чимин на ходу делает заметки в своем глянцевом блокноте, на полях оставляя в списке важных дел разговор о технике безопасности на станции. Они подходят к тридцатиметровому бассейну, керамическая плитка у которого покрыта водой. Подошва его прекрасных лоферов скользит по поверхности и Чимин, громко взвизгивая, теряет равновесие. В последний момент успевает ухватиться за локоть Намджуна и устоять на ногах. Чимин с недовольством расправляет складки на брюках и ставит в списке важных дел разговор о безопасности на ближайший тет-а-тет с Намджуном. Он заглядывает в бассейн еще раз и замечает на противоположной стене вход в туннель, прикрытый титановой решеткой, который, как он предполагает, ведет прямо в океан. К прутьям как раз подплывает человеческая фигура, которую стремительно преследует нечто мощное и быстрое. Чимин готов поклясться, что у него наступила горячка, ведь какова вероятность того, что он действительно видит в бассейне человека, за которым гонится чертова акула? При этом Намджун со своей командой стоят, как ни в чем ни бывало, и наблюдают дикую картину, не предпринимая ни единой попытки как-то помочь этому бедняге. Не отыскав нужных слов, даже матерных, Чимин оторопело выставляет перед собой руку, указывая на сцену из ненавистных ему фильмов ужасов. — Вы… вы собираетесь что-нибудь сделать?! Его же сейчас убьют! Намджун мотает головой и мягко прикрывает ладонью вытянутые пальцы Чимина. — Не переживайте. Просто смотрите. И тому ничего другого собственно и не остается. Трясясь от подступающей панической атаки, Чимин наблюдает, как острый плавник самого опасного морского хищника разводит по поверхности воды в туннеле волны, подбираясь к своему обеду все ближе и ближе. Блокнот с заметками выпадает из чиминовых рук и приземляется в лужу на плитке. Человек в бассейне, добравшись до решетки, разбирается с замком, как если бы у него в запасе были не считанные секунды, а несколько часов. Ему удается справиться с ним буквально за мгновение до того, как акула щелкает здоровенной пастью над его головой. Оставшаяся без закуски рыба продолжает биться вытянутой мордой в прутья, а умалишенный дайвер в полном здравии поднимается на поверхность. Хриплый смех Намджуна, чем-то напоминающий хохот Санта-Клауса, выводит Чимина из состояния паралича. Он заторможено подбирает промокший насквозь блокнот, который уже никак нельзя использовать. — Чонгук! — выкрикивает руководитель, приближаясь к краю бортика. Чимин следует за ним, но оставляет для своего комфорта пару шагов расстояния. Циркач в блестящем от влаги, плотно облегающем гидрокостюме выбирается из бассейна, избавляется от маски и принимается трясти волосами, будто промокшая псина. Один из ассистентов Намджуна предлагает ему бутылку воды. Осушив ее меньше, чем за десять секунд, его любопытный взгляд наконец упирается в побледневшего юношу за спиной руководителя. — Чимин, знакомьтесь, это Чон Чонгук — самый младший участник нашей команды. Чимин скромно кивает, здороваясь. После увиденного он еще не готов к живым беседам. Намджун же продолжает знакомить молодых людей друг с другом. — Пак Чимин — журналист. Работает над еженедельной колонкой в журнале «Colors», и непосредственно сейчас пишет про наш проект. Последующая тишина приводит каждого участника представления в заметный дискомфорт. Чимин использует минуту молчания, как возможность детальнее рассмотреть нового знакомого. Он почти такого же роста, что и Намджун, но более массивный в плане мускулатуры. Гидрокостюм прекрасно подчеркивает крепкие плечи, твердые и мощные грудные мышцы, узкую талию и накаченные бедра. Кроме этого, у Чонгука весьма миловидное лицо с большими глазами, выразительным носом с широкой переносицей и острой линией челюсти. Темные волосы прикрывают лоб, но за влажной челкой блестит серебряный циркуляр на правой брови. Этот парень будто бы сошел прямиком с айдоловских плакатов чиминовой маленькой племянницы. — Чимин будет брать интервью у нескольких сотрудников лаборатории, включая тебя, — продолжает разъяснять ситуацию Намджун, — если он не против, то можно будет даже дать ему вводный урок дайвинга. Чимин собирается высказать категорический отказ на подобную авантюру, но его опережает нахмурившийся Чонгук: — Я не даю уроки для начинающих. Готовый вот-вот возмутиться журналист не успевает среагировать до того, как дайвер попросту откланивается и уходит. Намджун без желания извиняется за поведение своего подчиненного, а затем приглашает на оставшуюся часть экскурсии, которая, к счастью, больше не приносит никаких сюрпризов. Вскоре Чимина доводят до его личной каюты, в которой ему придется ночевать следующие две недели. Тесная, выкрашенная в больничные зеленые цвета, в ней отсутствуют окна, а квадратов еще меньше, чем в чиминовом шкафу для одежды в его нью-йоркской квартире. Юноша устало бросает портфель на узкую скрипучую койку, первым делом выудив из бокового кармашка свой любимый зеркальный цифровой фотоаппарат. — Мне нужно вернуться к работе, — позади него негромко говорит Намджун, — если у вас будут вопросы, меня можно найти на втором уровне. Мой личный кабинет будет в самом конце коридора. Чимин молча кивает в знак того, что все понял. Ему нестерпимо хочется стянуть со вспотевших ляжек тесные джинсы и переодеться во что-то более легкое и подходящее для морского путешествия. Намджун почему-то не торопится уйти, так что журналист разворачивается и несколько грубо уточняет: — Что-то еще? Мужчина резко поднимает взгляд к лицу Чимина, хлопая губами. Юноша на сто процентов уверен, что тот только что пялился на его задницу. — Н-нет, — мямлит он, ретируясь, — хорошего дня! Когда за ним закрывается тяжелая металлическая дверь, Чимин со вздохом опускается на каменный матрас и с печалью осматривает камеру заключения. Он никогда не считал себя избалованным. Быть может слегка педантичным, но его нельзя винить за то, что холодные, криво замазанные дешевой шпатлевкой стены, не пропускающие даже лучика света внутрь, наводят его на мысли о том, что он прилетел сюда отсиживать тюремный срок, но никак не работать. Не желая находиться в этой каморке больше, чем необходимо, Чимин спешно натягивает шорты и рубашку, и выходит обратно на палубу. Солнце припекает в макушку волос, но устойчивый тропический ветер охлаждает. Чимин настолько привык к душным выхлопам большого города, что теперь, где-то на самом краю земли, он почти задыхается оттого, что легкие наполняются до восхитительного чистым кислородом. Выходит на бортик, слегка переваливаясь верхним туловищем за поручень. Ложится на него всей грудью и поднимает двумя руками фотоаппарат, чтобы настроить объектив и сделать долгожданный первый снимок. Его целью вдруг совершенно непреднамеренно оказывается тот самый дайвер, с коим не слишком задалось первое знакомство. Чимин уверенно держит камеру и заглядывает в видоискатель. В это же время Чонгук, находящийся уровнем ниже, заводит обе руки за спину и опускает замок гидрокостюма до самого пояса, высвобождает из него область от шеи до пояса и оставляет болтаться на боках. Затем сводит лопатки вместе и не торопясь разминает суставы. Чимин зажимает кнопку спуска, довольный полученным результатом. — Он поражает, правда же? — слышится восторженный голос позади, и Чимин бесшумно ругается, едва не выронив дорогущий фотоаппарат за бортик. Рядом с ним останавливается и складывает вместе ладони на поручень незнакомый парень с продолговатым лицом, широко посаженными темно-карими глазами и леденцом в зубах. Он одаривает Чимина запоминающейся улыбкой, щурясь от солнечного света. — Что? — растерянно переспрашивает журналист, опуская камеру и невольно пряча ее за бедром. — Вид, — объясняет тот и вытягивает ладонь вперед, указывая в никуда, — океан. Чимин уже было решил, что его застукали за шпионажем, так что ответ незнакомца приносит волну облегчения. Он согласно мычит и беглым взглядом замечает по пояс обнаженного Чонгука, который продолжает разгуливать по палубе, складывая свое оборудование в сумку. — Чон Хосок, — продолжает инициировать диалог парень. Чимин представляется в ответ и пожимает тому теплую ладонь. — Ты — тот самый репортер, — щелкая пальцами, улыбается шире новый знакомый. — Журналист, — поправляет юноша. В очередной раз зачем-то заглядывает на нижнюю палубу, а на ней теперь ни единой души. Дайвер ушел, забрав все снаряжение, лишив Чимина возможности сделать еще парочку неплохих кадров. — После города, здешние виды, наверное, впечатляют. Когда я впервые сюда попал, мне показалось, что эта какая-то параллельная вселенная: бескрайний океан, ощущение безмерной свободы… — Прости, — достаточно грубо перебивает его Чимин, но, с другой стороны, он и не просил о компании, — я собирался сделать несколько фотографий для своего отчета. Непроизнесенное вслух «ты мне мешаешь» все равно слишком явно выпячивается собеседнику в лицо. Всего на мгновение Чимину даже становится стыдно за резкость, но все же он прилетел сюда не для того, чтобы заводить друзей. Хосок выдавливает из себя крайне неловкий смех и торопливое: — Да, конечно. Отталкивается от перил балкона и подносит ладонь к чиминовому плечу, скорее всего собираясь по нему похлопать, но в последний момент передумывает и, вместо этого, заводит руку за голову, взлохмачивая каштановые волосы. Бросает напоследок перед тем, как уйти: — Еще увидимся. Чимин полной грудью вдыхает чистый морской воздух, отмечая про себя правоту Хосока о том, как поражают воображение неизмеримые водные просторы. Океан опустошает мысли и воистину зачаровывает. Если позволить себе некую поэтичность, то можно сравнить это благоговейное чувство свободы с крыльями за спиной. Наверное, время от времени, каждый человек испытывает легкую зависть по отношению к птицам, которые могут в любую секунду улететь, куда глаза глядят. И если не захочется, то можно даже не возвращаться назад. Журналист вздрагивает, стряхивая с себя эти глупые наивные мысли. Возвращается к работе и делает фантастические кадры, не заморачиваясь на том, как лежит свет и в какую сторону собирается подуть ветер. Знает, что снимки все равно выйдут чудесными. Потому что глубокому синему океану не нужны фильтры и ракурсы. Потому что в океане нет места людям и это восхитительно.***
К вечеру все того же первого дня Чимин ознакамливается с несколькими традициями, устоявшимися между членами команды лаборатории. Одной из них являются обязательные совместные ужины на верхней палубе под открытым небом. Намджун представляет журналисту их местного повара — Ким Сокджина, который своей ослепительной внешностью куда больше походит на лицо с обложек глянцевых изданий нежели на прислугу для шайки ученых. Чимин мигом очаровывается его доброжелательной улыбкой, отвечая автоматом на ряд вопросов о личных пожеланиях в меню. Юношу усаживают между Хосоком и неким пареньком из команды механиков, чье имя Чимин не удосужился запомнить. На пластиковый стул напротив с опозданием плюхается уже знакомый ему дайвер. В этот раз, благо, хотя бы полностью одетый. — Это вся твоя еда? — интересуется сосед Хосока с торчащими из-под ярко-рыжих волос ушами, проколотыми во всех допустимых местах. Чуть позже Чимин узнает, что его имя — Тэхен, и что он любит говорить еще больше Хосока. А пока что Чимин только молча кивает, пронизывая вилкой кусочек помидора на тарелке. Даже не поднимая взгляд, Чимин нутром чует, что Чонгук ухмыляется, наблюдая за тем, как он неуклюже справляется со своим салатом. Короткие пальцы сильнее сжимают столовый прибор и тот в результате скрипит по тарелке, заставляя Тэхена передернуть плечами. — Так, Чимин, в чем конкретно заключается твоя работа? — пытается начать застольный разговор Хосок, пережевывая кусок стейка. Покончив с ужином, журналист крутит между ладоней стакан с водой и вкратце рассказывает о том, на что нацелена его статья. Вряд ли кому-нибудь за столом эта информация может показаться интересной, но Чимину приятно вспомнить о любимом деле, пусть и в компании незнакомцев. Дождавшись, когда он закончит, Чонгук с недоброй ухмылкой спрашивает: — Исподтишка фотографировать — тоже входит в твою работу? Румянец мигом вспыхивает на чиминовом лице. К счастью, на улице из освещения только гирлянды с фонариками, подвешенные для украшения, поэтому практически никто этого не замечает. Конечно, кроме подлого дайвера. Остатки воды в стакане невероятно хочется выплеснуть ему прямо в лицо. — Если ты имеешь в виду фотоотчет членов команды лаборатории — да, это тоже часть моей работы, — находит он подходящий ответ, сохранив чувство самообладания и защитив свою гордость. Напряжение между ними ощутимо практически на физическом уровне. Хосок пытается разрядить обстановку, начав пересказывать всем присутствующим анекдот про моллюсков. Чимин его не слушает и резко поднимается с места, не желая более быть объектом для насмешек неотесанного дайвера. — Уже уходишь? — зовет Сокджин с другого конца стола, — но я еще даже не подал десерт. — Спасибо, я наелся, — говорит Чимин, сминая бумажную салфетку в пальцах, и надеется на то, что повар не затаит на него обиду — всем спокойной ночи. После довольно стрессового перелета, толпы новых знакомств и колоссальной смены обстановки, Чимин не верит, что сможет как следует отдохнуть в тюремной камере, которую ему выделили для ночлега. Потому он совершает остановку у того самого балкона, где ранее сделал чудесные снимки для отчета. После девяти часов вечера закатное солнце отбрасывает на безмятежную поверхность океана тепло-розовый бархатный свет. Ласковое прикосновение пассата к коже расслабляет и отключает защиту. Чимин прикрывает веки, растворяясь в дивном моменте. Сквозь убаюкивающий шум волн прорывается разрушающий атмосферу звук шагов. Рядом с журналистом, едва не задевая того плечом, устраивается человек, которого он хочет видеть сейчас в последнюю очередь. Чимин решает, что если не будет никоим образом отмечать факт его присутствия, то нежелательный гость просто уйдет, но, к его разочарованию, этого не происходит. Тогда юноша с раздражением открывает глаза и поворачивается к Чонгуку. — Камера бы сейчас была очень кстати, — говорит дайвер, рассматривая сказочный вид на финальные минуты заката. Чимин закатывает глаза и даже фыркает, чего не делал с лет одиннадцати. При этом он прекрасно понимает, что ведет себя нелепо и инфантильно, поддаваясь на никудышные провокации. Своей реакцией он лишь дает Чонгуку лишний повод его подначивать. Ему должно быть глубоко плевать на нелепую неприязнь дайвера и на его присутствие в целом. Особенно сейчас, когда прямо у него на глазах происходит невероятная трансформация до сумасшествия эффектных пейзажей. К чёрту Чонгука и его гадкие комментарии, просто дайте этот вечер Чимину в руки, и он положит его в свой карман, отвезет в город показать родным, потому что такой красоты нигде больше нет. — Плейона, — произносит уже потише Чонгук. Если бы он брякнул что-то обидное или саркастичное, Чимин обязательно бы его снова проигнорировал, но ему становится любопытно. — Плейона? — Вон там, — поднимает одну руку в небо и указывает на скопление первых звезд, показавшихся этим вечером. — Одна из ярчайших звезд в созвездии Тельца, — поясняет он, — в древнегреческой мифологии Плейона — океанида, супруга титана Атланта. Чимин не уверен, что высматривает на небесном покрывале ту самую звезду, но все равно находит и вид, и коротенькую историю весьма занимательными. — Не стоит, — говорит он спокойно. — Не стоит что? — Не стоит тратить на меня свои великолепные познания в истории, — заканчивает и отступает на шаг назад от перил. Чимин устал и хочет спать. Пусть даже на койке, пропахшей сыростью, в коробке без окон, зато с экологическими занавесками паутин в углах. Прежде, чем он окончательно уходит с палубы, до него достает приятный слуху певучий голос Чонгука: — Но тебе понравилось.***
Первая встреча с Ким Намджуном не оставила у Чимина ярких впечатлений. Особенно после того, как сразу после нее он едва не стал свидетелем самоубийства одного безрассудного дайвера в пасти тигровой акулы. Сегодня журналисту удается застать руководителя научной группы в его родной среде, среди множества прозрачных склянок с подозрительного вида жидкостями, дорогой технической аппаратуры и горького запаха спирта. — Сколько лет вы уже работаете над этим исследованием? — задает он первый вопрос, вооружившись новеньким блокнотом. Намджун стоит перед тридцатидюймовым монитором компьютера, на экране которого прописаны четырехстрочные формулы, что так далеки от гуманитария. Профессор задействует все десять пальцев на руках, печатая на клавиатуре, что уже неплохо так впечатляет Чимина. Он сам может использовать максимум два указательных. Сегодня Намджуну ассистирует куда более серьезный, нежели вчера Тэхен в белом халате и в очках с желтой оправой. Похоже, что у него какой-то сдвиг на яркие цвета. — Шесть лет, три месяца и четырнадцать дней, — отвечает с задержкой Намджун и ставит одну из программ в компьютере на долгую загрузку. Чимин следует за ним к окну во всю стену, за которым открывается первоклассный вид с первых мест на нижний уровень бассейна. В нем точно плавает одна акула, которую юноша заприметил ранее. Намджун его уже ранее заверил, что стекло безопасное, но паранойя редко водит дружбу с логикой. Журналист прикладывает ладонь к ледяной поверхности стекла и засматривается на будто бы застывшие во времени синие воды. — Как вас до сих пор не закрыли? — спрашивает далее, замечая, как вдали мелькает продолговатая тень с хвостом. Намджун выдерживает паузу, не одобряя такой прямой и отчасти бестактный вопрос. — Уж поверьте мне, пытались. За окном едва слышится глухой всплеск воды, как будто бы в бассейн бросили камень или даже скорее здоровенный валун. Чимин подводит лицо вплотную к стеклу, щурясь. Его линзы для зрения остались в его сумке в каюте. — Это… — Чонгук, — заканчивает за него Тэхен, присоединяясь к беседующим у окна, — снова балуется. Песчаная тигровая акула, как и ожидается, молниеносно реагирует на отчетливый звук и подготавливается к охоте. — Что он делает? — в замешательстве задает вопрос Чимин, второй день пребывая в полнейшем шоке от безумства определенных здешних работников. Намджун абсолютно равнодушно вскидывает подбородок вверх в том же направлении, где показывается человеческая фигура в гидрокостюме. Рассказывает: — Акулы имеют достаточно развитую систему мозгового мышления и память. Они способны обучаться, анализируя и запоминая ответную реакцию среды и окружения на какие-либо действия. Но у этих хищников напрочь отсутствуют такие черты характера, как доброжелательность или даже милосердие. К примеру, они наслаждаются, если им поглаживать кончик носа, потому что он густо усеян различными чувствительными рецепторами. В этот же момент они не проявляют к человеку никакой агрессии. Заметь, я сейчас говорю про акулу и человека, которые длительное время контактировали друг с другом. Намджун указывает ладонью в направлении той картины, от которой в жилах стынет кровь. Чонгук и акула оказываются практически припертыми друг к дружке. — Они испытывают удовольствие от этих действий, но, после всего, у них не проявляются чувства нежности или благодарности. Они вполне могут в ту же самую секунду откусить тебе протянутую руку. Чонгук ловко опускается на самое дно, отчего даже полуслепому без линз Чимину удается хорошо его разглядеть. Дайвер вдруг разворачивается в направлении лаборатории, и Чимин может поклясться, что тот смотрит из-под маски прямо на него. Журналист оторопело убирает пальцы от окна и опуская руку с дрожащими пальцами вниз. Страх за жизнь человека по ту сторону стекла вибрирует в каждой клетке. В горле моментально пересыхает и поперек встает ком, который не так уж и просто сглотнуть. — У Чонгука уже налажена определенная связь с несколькими нашими подопечными, — подразумевая таких же акул, как эта, продолжает Намджун. — То есть вы позволяете ему это вытворять, чтобы у акул скорее развивалось мышление? — додумывается Чимин, нисколько не считая риск оправданным. Ученый одаривает журналиста косой полуулыбкой за то, что тот смог самостоятельно добраться до нужного вывода. — А вот и Дакота, — ахает Тэхен и нетерпеливо подбирается поближе к стеклу, почти тычась в него своим идеальным носом. — Только не говорите мне, что вы дали этим тварям имена. — Чонгук дал, — поправляет Намджун и преспокойно возвращается к компьютеру. В отличие от своего ассистента он явно не испытывает ни капли интереса к происходящему в бассейне. Зато акулу уже можно разглядеть четко и ясно. Она виляет своим хвостом, не сводя пуговичных черных глаз с чокнутого смертника в обтягивающем костюме, который демонстрирует своим зрителям жест Спока из Стартрека. Не будь Чимин так напуган, то хлопнул бы себя по лицу за то, что вообще об этом знает. — Он не уплывает, — говорит юноша то, что видит, не зная нужно ли стучать по стеклу, чтобы донести до Чонгука всю серьезность ситуации. — Дакота не причинит ему вреда, — уверенно заявляет Тэхен со своей дурацкой улыбкой, на которую у Чимина вот-вот разовьется аллергия. — Вы же сами только что сказали, что акул нельзя приручить! — Все верно, нельзя. Чонгук расставляет руки в стороны словно собираясь заключить морского хищника в жаркие объятия. Чимин же ощущает на языке привкус крови от прокусанной в панике десны. Его колотит от того факта, что кроме него все остаются совершенно невозмутимыми. — Тогда почему вы ничего не делаете? Акула движется так стремительно, будто собирается протаранить Чонгуку грудную клетку, а тот только выставляет одну руку в направлении бассейна и указывает двумя пальцами сначала на Чимина, затем сразу же на себя, словно приказывая смотреть, не отворачиваясь. Оцепеневший журналист, даже если бы сильно захотел, то не смог бы сейчас отвлечься. Хищная рыбина жадно раскрывает пасть, а сердце Чимина бесшумно уходит в пятки. — Дакота не причинит Чонгуку серьезного вреда, потому что у нее нет зубов, — заканчивает Намджун. Дайвер рассекает ладонями синюю воду и отталкивается нижними конечностями, направляясь к поверхности. По пути захватывает в полуобъятие верхний плавник акулы и ловко пристраивается сбоку. Для пущего эффекта и желания выпендриться он даже рискует пригладить узкую морду морской подружки, как бы демонстрируя наблюдающим полный контроль над ситуацией. Прибывающая в ярости акула безуспешно хлопает беззубой пастью и остервенело пытается сбросить мешок костей со своего тела, но вскоре быстро сдается и начинает наворачивать круги по бассейну. — Кто-то любит бегать по утрам, кто-то заниматься йогой, а наш Чонгук обожает кошки-мышки с акулами, — заключает в шутливой манере Тэхен, довольный увиденным. Шоу окончено. Зрители возвращаются к своей тоскливой рутине, и только Чимину требуется чуть больше времени, чтобы прийти в себя. Юноша прикладывает лоб к запотевшему от сбившегося дыхания стеклу и считает каждый свой вдох и выдох. Страх за человеческую жизнь все еще основательно держит за горло, активируя тупую головную боль. Намджун и Тэхен решают выделить журналисту пространство и не мешать ему медитировать над стаканом с минеральной водой. Через полчаса настает время небольшого перерыва на кофе. Вежливые ученые предлагают Чимину к ним присоединиться, но не имея ни малейшего желания сейчас подниматься на верхнюю палубу, тот отказывается. Юноша остается в лаборатории совершенно один. Намджун настоятельно попросил его ничего не трогать и у Чимина нет ни сил, ни желания ставить тому палки в колеса и делать что-либо наперекор. Интернет на его мобильном телефоне ловит здесь крайне плохо, поэтому вариант просиживания штанов, сидя в социальных сетях отпадает. Приятной неожиданностью становится появление Сокджина с чашкой горячего шоколада. — Тэхен рассказал про твою реакцию на забег Чонгука с Дакотой, — повар ставит симпатичную керамическую кружку с изображением дельфина перед бледным журналистом, — решил, что тебе это нужно. Чимину искренне нравится Сокджин. Нравится его мягкий, успокаивающий голос. Нравится радужная белоснежная улыбка, дающая безмолвное обещание, что все будет хорошо. Нравится то, что мужчина не требует, не торопит и прекрасно понимает, что Чимин здесь чужой и справляется с переменами так, как умеет. Отказываться от предложенной им награды за пережитый стресс кажется настоящим кощунством. — Спасибо, — Чимин слегка обжигает жидким шоколадом губы, но терпит, не подавая вида. Они с Сокджином начинают говорить о всякой ерунде, которая немедленно оказывает действенный эффект на моральное состояние Чимина. У него даже выходит рассмеяться над одной из нелепых шуток старшего, и именно в этот же момент с лестницы спускается главный виновник появления новых седых волос на голове журналиста. — Тебя Намджун искал, — обращается дайвер к Сокджину, никоим образом пока не отмечая присутствие в лаборатории еще одного человека. Сокджин ласково поглаживает Чимина по лопаткам и, уходя, приглашает того этим вечером выпить вместе зеленый чай с мятой. Чонгук не уходит за ним и почему-то считает правильным решением остаться в замкнутом помещении наедине с недолюбливающим его новым знакомым. Он сжимает и разжимает в правой руке какой-то фиолетовый резиновый мячик, напоминающий игрушку собаки. — Тэхен сказал, что ты перепугался, — нарушает молчание, переступая с одной ноги на другую. Чимин про себя думает, что Тэхену следует поменьше болтать, а вслух вырывается какое-то несвязное мычание. Не то, чтобы журналист не знает, что сказать, но он уверен, что из любого ответа дайвер не упустит возможности ляпнуть очередной дурной комментарий, и тогда весь расслабляющий эффект от разговора с Сокджином и чашки с горячим шоколадом пойдет насмарку. Чонгук же сдаваться не намерен. — За меня? — предполагает он, удивляя Чимина степенью наглости. — Тебе разве не нужно быть где-нибудь еще? Чимин хватает пустой блокнот со стола и собирается на ближайшие пару часов закрыться в своей каюте, чтобы привести мысли в порядок и настроиться наконец на рабочий процесс, но Чонгук блокирует собой проход к лестнице, чтобы все-таки попытаться развязать живой диалог. — Разве ты прилетел сюда не для того, чтобы получить материал для статьи? Какой прок от того, что ты здесь, если, вместо по-настоящему полезных занятий, ты предпочитаешь прятаться от людей и заниматься самобичеванием? Чимин едва сдерживает нижнюю челюсть, которая так и норовит опуститься до самых колен. После услышанной бравады ощутимый жар приливает к щекам, а пальцы на руках тесно сжимаются в кулаки. — Что ты вообще обо мне знаешь, чтобы делать подобные выводы?! — вспыхивает юноша, ненавидя факт того, что ему приходится запрокинуть голову назад, чтобы взглянуть наглецу в глаза, — моя работа тебя не касается. То, как я решаю проводить свободное время тебя не касается! Какое право… Чонгук демонстративно закатывает глаза и хватает Чимина, смыкая в кольцо длинные пальцы вокруг чувствительной кожи запястья. Тянет того за собой вверх по лестнице, а журналисту остается проглотить остаток тирады и пребывать в состоянии шока до финишной прямой. Насквозь мокрая белая футболка Чонгука плотно прилегает к его спине, от вида которой Чимин не в силах оторвать взгляд. Широкая и мощная, будто скульптурная. Впечатляющие мышцы сокращаются за каждым шагом, лопатки и бугорки позвоночника четко прорисовываются под прозрачной тканью. На правом плече виднеются росписи татуировок, образующие целый рукав до самого запястья. Будь у Чимина больше времени и меньше причин наброситься на привлекательного засранца с кулаками, он бы с интересом рассмотрел эти рисунки поближе. Такие парни, как Чонгук, прекрасно осведомлены о том, что лучше других, и именно поэтому Чимину не стоит на него засматриваться и позволять себе такие мысли. Его сильная, слегка потная ладонь, удерживающая юношу словно марионетку, конечно же, нисколько не помогает справиться с неподобающими фантазиями. — Чонгук, — зовет журналист, удивляя прежде всего самого себя вполне умеренным тоном, — ты не можешь просто хватать меня и вести, куда тебе вздумается. — Здесь, — объявляет тот и останавливает их обоих на месте. Они находятся перед бассейном, в котором вчера Чимин впервые столкнулся с дайвером. Именно через него, за титановой решеткой, простирается туннель в океан, кишащий акулами и другими опасными тварями. На плитке лежат несколько гидрокостюмов и маски. Юноша смотрит на них, затем заглядывает в бассейн и только в последнюю очередь поднимает нахмуренный взгляд на Чонгука. — Ты спятил, если реально думаешь, что я полезу в воду, — не оставляет этим заявлением ни единой возможности для спора. Во всяком случае так ему кажется. — Думаешь, я бы рискнул закинуть такую принцессу, как ты, к Дакоте? — усмехается Чонгук, — ты же съешь ее живьем. До Чимина с опозданием доходит, что парень все еще держит его за руку. Решительно выдирает ее из цепкой хватки и потирает оставленные на запястье розовые следы. — Как ты меня назвал? У него никогда раньше не было такого же сильного желания одновременно набить кому-то морду и ее же зацеловать так, чтобы губы отвалились. Чонгук продолжает обворожительно ухмыляться, как если бы мог читать мысли собеседника. — Там не будет акул, — обещает он, на мгновение становясь максимально серьезным, — только ты и я. Чимин категорически машет головой. — Тем более нет. — Что, боишься меня? — издевается самодовольный дайвер. Юноша показательно фыркает, складывая поперек груди обе руки. Не хватало еще начать вестись на глупейшие детсадовские провокации. — Сделай это, — давит Чонгук, уже предчувствуя победу. — Тебе какая выгода? Чего ты ко мне пристал? Я же мелкий выскочка из города. Разве я стою твоего драгоценного времени? — Не знаю, ответь ты мне, — расслабленно пожимает тот плечами и наклоняет голову к левому плечу, — стоишь? Чимину нечего доказывать ему. Этот спор изначально не имеет никакого смысла. Так почему же так невероятно сильно хочется, вопреки привычному благоразумию, что-то предпринять против откровенного подстрекательства выскочки. Юноша кривит симпатичное лицо, а на тонкой кремовой коже поблескивает испарина. Ему жарко и некомфортно от липнущей к телу одежки. Но больше, чем о погоде, Чимин волнуется о том, что ему больше не хочется Чонгуку ни в чем уступать. Даже в нездоровом желании себе навредить. Он наклоняется и подхватывает гидрокостюм, оглядываясь вокруг в поисках подходящего темного угла для смены наряда. Ему уже доводилось иметь дело с такими, как Чонгук. Ничего нового. Ничего такого, с чем он не сможет справиться. — Я не стану раздеваться перед тобой, — предупреждает Чимин и краем глаза наблюдает, как дайвер выуживает из кармана своих шорт пластмассовую баночку с белым порошком. Вновь хватает чиминову ладонь, переворачивает и вручает в нее вещицу, инструктируя: — Обсыпь тальком внутреннюю поверхность нарукавных и шейных манжетов перед тем, как надеть на себя костюм. Без него ты раздерешь кожу до царапин. Чимин кивает и, через несколько секунд, запирается в одной из палуб, служащей скорее всего для сбора ненужного хлама. Порошок, растираемый между пальцами, оставляет жирные следы. Несмотря на неприятные ощущения, журналист все же выполняет указания дайвера и в итоге без труда забирается в костюм. Чонгук ждет прямо за дверью, озвучивая еще одно предупреждение: — Держись рядом со мной. Запаса кислорода хватит примерно на сорок минут. Почувствуешь себя неважно — сразу сигналишь об этом мне. Все ясно? — Так точно, капитан, — бурчит в ответ Чимин. По факту бассейн огорожен от океана лишь одной клеткой с ключом, который никак не может оказаться у акул на внешней стороне. Какими бы умными их не пытался дрессировками сделать Намджун, пальцы на плавниках он им отрастить уж явно не сумеет. Ленивые всполохи воды на самой поверхности отрезвляют небольшое помутнение рассудка у Чимина во время погружения. Окунувшись в бассейн по пояс, он полностью осознает, в какое положение позволил себя заманить и тут же пытается вернуться обратно к бортику, но Чонгук, подстерегающий со спины, не дает ему сбежать. От резкой смены температуры и характерных ароматов океана голова становится чуточку ватной, но времени на адаптацию журналисту не выделяют. Чонгук командным тоном велит надевать маску и следовать за ним. Его легкости и гибкости в воде можно только позавидовать. При спуске на два метра глубины Чонгук оборачивается, чтобы проверить, не сбежал ли новый знакомый. Задней мыслью Чимин задумывается, каково морским созданиям на той стороне злополучной клетки. Каково иметь доступ к абсолютной свободе и не иметь за плечами никаких обязательств? В твоем распоряжении необъятные просторы Тихого океана под аккомпанемент шепота ракушек и шорохов водорослей, застрявших меж подводных камней. Присутствие людей в этой среде неестественно. Им здесь не место. За первой титановой решеткой, дальше по туннелю, есть еще одна. Сама труба является полностью прозрачной и, как рассказывал Намджун, была сделана из застывших капель закаленного стекла с примесью пластика. Ее стены прошли проверку на прочность пулями из пятизарядного револьвера. Таких туннелей в лаборатории два. Один здесь, другой на самом нижнем уровне строения, куда пропуск есть лишь у руководителя научной группы. Они с Чонгуком добираются до второй решетки за восемь с лишним минут. Чимин с интересом цепляется за прутья клетки, зажимая их между пальцев, и лишь немного вытягивает другую руку наружу. Смертельная опасность, скрываемая в этих синих водах, будоражит сознание. Температура за последней преградой перед голодным океаном заметно холоднее, чем в бассейне. Где-то вдали мелькает продолговатая тень с мощным хвостом. Даже за маской Чимин заранее замечает ее и, испугавшись, слишком резко дергает руку назад, разрывая о некий острый стержень в решетке рукав костюма, а за ним и кожу запястья до крови. Та оперативно сочится из раны и растворяется в воде тягучей красной дымкой. Юноша вскрикивает под маской скорее от неожиданности, чем от боли. Еще сильнее пугается, когда его за пояс отбрасывают назад двумя сильными руками. Кислород большими пузырями тратится впустую. Чонгук смотрит на чиминовы пальцы несколько секунд, прежде чем повернуть голову в направление треклятых прутьев. Тем временем тень, что ранее привлекла внимание журналиста, теперь однозначно двигается, с невероятной скоростью набирая темп, прямо им навстречу. С непередаваемым ужасом Чимин осознает, что на них мчится самая настоящая акула и она явно не собирается останавливаться на пути к своей добыче. Чонгук хватает Чимина за предплечье, утягивая силой за собой. Впервые с момента знакомства журналист полностью согласен с требованием Чонгука и даже не думает начинать спор, но только вот каждую клетку его тела незамедлительно закупоривает липкий противный страх, отяжеляя его конечности и добавляя в них где-то лишних сорок футов. Нахлынувшая паника заставляет дышать куда чаще, чем следует, неотвратимо вытягивая кислород из маски. Кровь же продолжает сочиться из раны, будто палец уже успела отхватить акула. Пока Чимин пытается предотвратить несвоевременный нервный срыв, Чонгук опускается, чтобы проверить надежность решетки. Он успевает вовремя отпрянуть назад, когда акула врезается вытянутым носом в металлический замок. Тварь отчаянно борется с преградой, игнорируя вмятины на коже формы титановых стержней от излишних усердий. Щелкает зубами, затягивая узкими ноздрями алые разводы на воде. Чимин прячет раненое запястье за спину и вздрагивает от беспокойного голоса Чонгука. Дайвер встряхивает его за плечи, но юноша на него даже не смотрит. Ему никак не удается отвести взгляд от той, что больше всего на свете теперь жаждет разорвать ему глотку. Осознав бесполезность команд, Чонгук подплывает к чиминовой спине, чтобы захватить обеими руками его за пояс и потащить по трубе к первой решетке. Безостановочное лязганье железа преследует их до самого всплытия на поверхность. Первым делом Чонгук выбрасывает на твердую плитку Чимина и только после этого сам выбирается из бассейна. Журналист яростно стягивает с лица маску и восстанавливает дыхание. Его плечи, спина и руки не унимаются от судорог. По лицу, кроме воды океана, стекают горячие слезы. Чонгук оставляет его на пару минут, чтобы забежать в одну из палуб и проверить камеры в туннеле. Несмотря ни на что, его первоначальная задача при подобных инцидентах — удостовериться, что система безопасности не дала сбой и лаборатории ничего не угрожает. — Ты как? — скорее возвращается к Чимину и опускается на корточки рядом с его дрожащей фигурой. Мокрыми пальцами берет подбородок юноши и поворачивает из стороны в сторону, чтобы убедиться в отсутствии других повреждений. Пытается заглянуть тому в глаза, но Чимин упорно отводит взгляд, пережевывая на зубах прожитый ужас с привкусом соли. — Надо обработать рану. — Отвали от меня! Чимину внезапно хочется истерически рассмеяться: громко и с надрывом, чтобы Чонгук осознал, как крупно он облажался с самого начала. Предложение прогуляться по океанскому дну от чокнутого дрессировщика акул — о чем Чимин только думал? Его конечности болтаются по швам, а мысли до сих пор преследует параноидальная уверенность, что акула в любой момент может настигнуть его даже на суше. На пастельно-бирюзовую плитку капает кровь. Чимину кажется, что он вот-вот задохнется от ее дурного запаха. Чонгук бережно касается поврежденной руки, но журналист на автомате отшатывается и отползает назад. — Я сказал отвали! — кричит он, скользя босыми ногами по темно-розовым разводам из собственной крови, когда дайвер пытается в очередной раз ухватиться за его запястье. — Дай посмотреть! — в ответ повышает голос тот, не собираясь больше церемониться и рисковать его здоровьем. Чимин куда нескладнее и слабее Чонгука. Долго сопротивляться и далеко убежать не выходит. — Мне нужно, чтобы ты хотя бы немного расслабился, — знает, что просит в эту секунду об очень непростой просьбе, при этом не прекращает поглаживать огрубелыми подушечками пальцев влажную кожу чиминовой ладони. Выражение лица Чонгука приводит Чимина в смятение. Конечно же он обучен сохранять хладнокровие в такие моменты, но за сосредоточенностью и требуемой от него невозмутимостью, различается слабая тень волнения, которую Чимин еще не готов разгадывать. Пока что ему достаточно знать, что за маской сорвиголовы есть что-то, что не так уж сильно их различает друг от друга. Чонгук помогает юноше подняться и, не отпуская его руки, уводит в безопасное место. По пути поглаживает большим пальцем ямочки на чиминовой ладони, откуда-то прекрасно зная, что только теперь это так же важно, как и необходимость дышать. Солнце отражается в воде и создает иллюзию жидкого золота, щедро разлитого до краев. И день такой хороший. Такой тёплый и дружелюбный. А Чимин им уже наелся до острой тошноты. Они прячутся в одной из кают с уже привычными зелеными стенами. Только в этой, в отличие от выделенной журналисту, стены чуть шире и воздух не такой затхлый. Вообще-то пахнет даже приятно — мятным лосьоном после бритья. Чимин узнает этот запах после того, как присаживается на постель, а Чонгук наклоняется к нему вплотную, потягиваясь за аптечкой на прикроватной тумбочке. На ней также сложены стопкой художественные книги, а сверху лежат очки для чтения. От белой смятой футболки на спинке одного единственного стула несет хлоркой. Комната не похожа на спальню, но у Чимина нет сомнений, что все эти вещи принадлежат Чонгуку. Пока дайвер отыскивает в аптечке необходимые предметы, Чимин дотягивается до самой верхней книги и переворачивает обложкой вверх. Она явно не новая и, судя по стертым уголкам, побывала ни у одного читателя. — Ночь в Лиссабоне, — читает он название вслух, привлекая внимание хозяина комнаты, — интересная? Тот рвет зубами бинт и откручивает баночку чистого спирта, от запаха которого тут же слезятся глаза. — Хочешь поговорить о книгах? — усмехается Чонгук, но это совсем не та усмешка, которой он награждал нового знакомого все предыдущие разы. Чимин вдруг ясно понимает, что больше на него не злится. — Не хочу думать о том, что произошло десять минут назад. Чонгук приступает к обработке раны, первым делом дезинфицируя порез промоченным в спирте ватным диском. Сначала только лишь по краям, не желая причинить юноше дополнительную боль. От проявленной заботы у Чимина покалывает в области живота. — Если тебе нравятся трагические истории любви, то эта должна понравиться. Любишь читать? — Конечно. Я журналист, если ты не забыл. — Ты ведешь колонку в журнале. — А ты дрессируешь подводных тварей. На потрескавшихся губах Чонгука появляется едва заметная полуулыбка. — Еще кормлю их, ухаживаю за ними, слежу за их здоровьем, — перечисляет дайвер, пока завершает перевязку, — у тебя довольно скудное представление о моей профессии. — Как и у тебя о моей, — парирует Чимин. Перевязка выглядит аккуратной и надежной. Рана слегка ноет, но сильного дискомфорта более не вызывает. У Чимина нет видимых причин оставаться в этой комнате, но он все равно не спешит подняться с постели и вытащить себя за порог. Где-то в глубине души теплится надежда, что Чонгук тоже не захочет его отпускать. — Мне нужно вернуться к работе, — объявляет Чонгук. Подходит к старому шкафу и принюхивается к первой попавшейся футболке из кучи идентичных. Не глядя на Чимина, советует: — Тебе бы сладкого чего-нибудь перекусить. Помогает при… — Нападении голодной акулы? Обернувшись через плечо, парень одаривает его хмурым взглядом и заканчивает: — Стрессе. Чимин понимает, что ему дают сигнал, выпроваживая на выход. Он открывает дверь и переступает через порог, когда слышит брошенное вдогонку: — Она бы не причинила тебе вреда. Я бы этого не допустил. Не зная, что на это ответить, юноша растерянно кивает и выскакивает на улицу, плотно закрывая за собой дверь. Покалывание в животе постепенно перерастает в какие-то дикие танцы в области солнечного сплетения.***
До возвращения Чимина в Нью-Йорк остается полторы недели, а собранный до сего дня материал едва ли потянет на вступительное слово автора статьи. Рана на руке заживает быстро и, к счастью, без осложнений, но каждую ночь журналист травит себя снотворными таблетками, дабы, закрыв глаза, не мучаться пережитыми кошмарами. Сегодняшним вечером он уже по привычке прячется на балконе палубы, где открывается самый чудесный вид на закатное солнце. Рядом работает Хосок, таская обеденные стулья в кладовую. Чимин вспоминает их первую встречу и морщится оттого, как повел себя тогда и насколько грубо обошелся с незаслуживающим этого парнем. Отходит от балкона, чтобы предложить тому свою помощь. Хосок заметно удивляется и прежде, чем успевает отказаться или согласиться, Чимин уже хватает один из стульев, унося к остальным. Небольшая физическая нагрузка ему не навредит. В городе он два раза в неделю, после работы в офисе, наведывался в тренажерный зал, чтобы поддерживать себя в атлетической форме. Здесь же разгуляться было негде, кроме воды, но, после недавнего случая в бассейне, он ни за что не подпишется на еще один заплыв. Закончив, Чимин присоединяется к Хосоку у бортика с мягкой улыбкой. Солнце успевает нырнуть за горизонт, передавая очередь в руки теплому, наполненному озоном, вечеру. Чимину и сотни лет не хватит на то, чтобы привыкнуть к этим необыкновенным видам. — Как давно ты здесь работаешь? — спрашивает, как следует насладившись наводящей порядок в душе тишиной. — Два года и один месяц, — бодро отвечает Хосок, добавляя с заминкой, — кажется. — Из всех возможных мест, почему именно здесь? — А почему нет? — разворачивается к нему механик с какой-то совершенно особенной мечтательной улыбкой, — я работал в нескольких больших серьезных компаниях на западном побережье, в которых встречаются одни и те же типы людей: вечно уставшие, вечно злые, прожигающие свои жизни в пластиковых коробках вместо офисов. Однажды я побоялся, что стану одним из них. Он вдруг запрокидывает голову назад, подставляя обветренное лицо дружелюбному океанскому бризу, что бесплатно пропитывает поры ароматом легкого сандала. — Да и вообще, скажи мне, ты хоть еще где-нибудь видел такие звезды? Это ведь сумасшествие какое-то. Такая красота и ты за нее не платишь ни цента. Чимин повторяет за ним и отыскивает среди мерцающих бусин ту, что сияет ярче остальных. — Плейона — говорит вслух совсем тихо, но Хосоку удается его расслышать. — Хм? — Это одна из звезд в созвездии Тельца, — продолжает, поднимая к небу перевязанную кисть руки, — а еще древнегреческая богиня и супруга титана Атланта. Чимин не уверен, что указывает на верную звезду, но пересказ речи Чонгука позволяет заново пережить те чудесные ощущения сказки — волнующей и бросающей в трепет. Хосок бросает взгляд в разные уголки неба, разыскивая ту самую Плейону. — Такие истории обожает рассказывать Чонгук, — делится механик, — в последнее время куда реже, но я уверен, что не будь он морским биологом, то стал бы каким-нибудь профессором в области истории. — Морским биологом? — удивляется Чимин. — Ты не знал? В прошлом году он защитил магистерскую диссертацию в Брауновском университете. Даже Намджун называет этого парня чертовым гением. Стыд — именно его Чимин начинает сиюсекундно испытывать после услышанного. Всего несколько дней назад он обозвал Чонгука дрессировщиком морских тварей, даже не потрудившись разузнать побольше о специфике его работы в лаборатории. Какой же из него журналист, если он так крупно облажался в самом примитивном аспекте его работы? Хосок извиняется и оставляет загруженного Чимина в одиночестве, когда его зовет кто-то из команды. Поникший юноша бездумно вспоминает о старой ненавистной ему привычке грызть ногти на руках и не замечает другой фигуры, подкравшейся сзади. — Ты кое-что украл у меня. Чимин подпрыгивает на месте от неожиданности, прокусывая на указательном пальце заусенец. — Что? — ахает, когда взгляд более-менее фокусируется на стоящем очень близко к нему Чонгуке. На нем одна из его излюбленных белых футболок со смятыми рукавами и свободные джинсовые шорты до колен. От дайвера веет свежестью и мятой, как и в его каюте. Чимин ловит себя на опасной мысли, что за пару дней успел соскучиться по этому запаху. — Что я украл? — переспрашивает еще раз, сжимая пальцы на правой руке, чтобы скрыть погрызенные ногти. Дайвер останавливается там же, где несколько минут назад до него стоял Хосок. Только вот Чонгук на пять сантиметров выше и на граммов десять побесстыжее, так как позволяет себе приблизиться вплотную, соприкасаясь с журналистом плечами. Они все еще не друзья, но после пережитого вместе, кажется, что уже и не просто знакомые. Новые чувства, зарождающиеся в Чимине с каждым их новым столкновением, размывают границы все больше и больше. — Это место, — с задержкой, но все же поясняет Чонгук, — веришь или нет, я приходил сюда почти каждый вечер, пока ты не появился. — Почему мое появление мешает тебе сюда приходить? Парень с неприкрытым скептицизмом осматривает лицо журналиста, обнажая ряд верхних зубов в заигрывающей улыбке. Его передние зубы немного напоминают заячьи. Улыбаясь таким образом и хлопая большими круглыми глазами, Чонгук выглядит совсем юным и невинным. Чимину нестерпимо хочется протянуть ладонь и взлохматить ему смоляные волосы на макушке. — Ты же не выносишь меня, — заключает дайвер, одной фразой заряжая Чимину и всем его глупым фантазиям оглушительную пощечину. — С чего ты… с чего ты так решил? — от изумления даже начинает заикаться тот. Чонгук поднимает брови и искренне недоумевает: — Я не прав? Если бы он только знал, о чем Чимин думает, когда они остаются наедине, то несомненно бы посмеялся над подобными выводами. Хотя, если задуматься, журналист действительно вел себя с ним не лучшим образом с самой первой встречи, так что опасения Чонгука не такие уж и беспочвенные. — Нет, — с непоколебимой твердостью признается Чимин, но скорее поправляет сам себя, — то есть да, ты не прав. Мы не стали закадычными приятелями с первых секунд знакомства, но я не испытываю к тебе неприязни. Чонгук задерживает нечитаемый взгляд на лице юноши, а после пожимает плечами и выдает: — Ясно. — Ясно? И это все? — А что еще сказать? — издевается, напрягая скулы от желания усмехнуться. Чимин раздраженно поджимает губы и демонстративно отворачивается обратно к океану. Должно быть Чонгук защищал в университете диссертацию по практике выведения людей из себя, иначе откуда у него такие фантастические способности в этом деле? — Как продвигаются успехи со статьей? — спрашивает Чонгук вдруг максимально серьезно, без единого намека на колкость. Реальность с грохотом обрушивается Чимину на голову, напоминая о насущных проблемах. — У меня ничего нет, — решает в кои-то веки не юлить, а признать истину, — чуть больше недели до моего отъезда, а я понятия не имею, о чем писать. — Еще есть время наверстать, — бархатный голос Чонгука разносится по ветру. Чимин вздыхает, невероятно желая ему поверить. — Есть, но… я не хочу по итогу написать пресную и скучную статью о Намджуне и работе всей его жизни просто ради того, чтобы от меня отстал редактор. Люди, работающие здесь, этого не заслуживают. Смущаясь собственной откровенности, Чимин опускает голову, чтобы хоть немного спрятаться от пронзительного взгляда дайвера. Тот отодвигается в сторону, намереваясь уйти, но до этого мягко просит: — Приходи в полночь к бассейну. Ему не нужно близко рассматривать выражение лица Чимина, чтобы догадаться, какой страх прошибает его в этот самый момент только об одном упоминании о месте обитания хищных зверушек подстанции. — Обещаю ни на что тебя не подстрекать. Просто… приходи. Сам все увидишь. И если захочешь уйти — уйдешь. Не дожидаясь ответа, он откланивается и оставляет Чимина наедине с прекрасным молчаливым океаном.***
Чимин останавливается на нижних ступеньках, ведущих в лабораторию Намджуна, когда Чонгук, опережающий его на несколько шагов, достает из кармана своей толстовки электронный ключ-карту. Дни на станции неизменно жаркие, а вот ночами лучше не забывать одеваться потеплее, о чем журналист не подумал и теперь обнимал себя руками, чтобы хоть как-нибудь согреться. — Намджуну лучше не знать, что я стащил у него пропуск к этому уровню, — предупреждает дайвер и прикладывает вещицу к сенсорному замку. Чимин минует сложные технические устройства, даже в эту секунду, не нарушая данное Намджуну слово не прикасаться к его драгоценному оборудованию. Позволяет себе чуть задержаться у стены из стекла, неожиданно схваченный ностальгией. Океанское дно подсвечивается прожекторами, и таким образом оно кажется еще опаснее нежели при дневном свете. Где-то за этим окном, может быть на расстоянии каких-нибудь пары метров, скрываются морские твари, только от одних лишь мыслей, о которых у Чимина встают дыбом все волосы на теле. Они могут быть голодны и, прячась в тени, терпеливо ждут возможности полакомиться добычей. Или же они прибывают в крепком сне, даже не подозревая о присутствии человека по ту сторону стекла. Именно от этой неизвестности так стремительно нарастет чувство страха. — Эй, — окликает его Чонгук, ожидая в проходе к самой секретной части лаборатории. Чонгук настраивает систему безопасности, чтобы они смогли свободно передвигаться по нижнему уровню и не переполошили сигнализацией спящую команду. Снимает блокировку с еще одной двери, а Чимин, не сдержав любопытство, привстает на носки, чтобы заглянуть ему за плечо. Прежде чем пройти за ним, он обращает внимание на предупреждающие знаки и двухстраничную инструкцию, застекленную в раме о правилах поведения в подобных помещениях. Строго охраняемым объектом оказывается второй по счету туннель «Габбро». Этот, в отличие от предыдущего, позволяет в нем дышать кислородом, что уже невероятно радует журналиста. Он построен из того же самого материала и является полностью прозрачным. Чонгук опускает синий рычаг и активирует каждую лампу за пределами толстого стекла. Чимин в это же мгновение, забыв о необходимости вести себя тихо, взвизгивает и складывается пополам, когда над ними проплывает пятнистый приплюснутый скат размером с пассажирский автобус. — Что это за место? — спрашивает, не особенно торопясь выпрямиться обратно. Чонгук лыбиться, довольный собой и реакцией журналиста. — То, о котором тебе обязательно захочется написать. Они продвигаются вперед медленно, чтобы Чимин успевал осматриваться по сторонам и разглядывать до ужаса прекрасных обитателей океанских глубин. Он начинает ощущать себя в безопасности только поравнявшись с Чонгуком плечами, с трудом сдерживая порыв схватить его за руку. Кеды бесшумно контактируют со стеклянным полом, не нарушая идиллию безмолвного океана. От такой безусловной тишины создается иллюзия нахождения в неком непроницаемом вакууме. — Слышал когда-нибудь об акулах-няньках? Не дожидаясь ответа, Чонгук пальцем указывает в водное пространство под их ногами, где в рифах еле-еле виднеется светлый хвост, а по другую их сторону — треугольные продолговатые усы, свисающие с морды. — Совершенно безобидные, — рассказывает дайвер, — если, конечно, на них не напасть первым. — Зачем кому-то нападать на акулу? — интересуется наивный Чимин. Чонгук реагирует на вопрос с загадочной улыбкой, непохожей на все его прошлые. — Их мясо очень дорого стоит. Поблизости показывается роскошное цветение медуз, которых Чонгук называет океанской крапивой и делится об этих чудесных созданиях парочкой фактов. К счастью, тот заранее предупредил Чимина взять с собой фотоаппарат, поэтому журналисту удается запечатлеть редкие кадры для статьи. — Могу я взять у тебя интервью? — Разве для этого тебе не нужен диктофон или хотя бы тот милый дневник, который ты почти не выпускаешь из рук? — шутливо спрашивает дайвер, не намереваясь обидеть. К этому моменту Чимин уже успевает привыкнуть к манере общения парня, и она больше не вызывает у него такой же бурной реакции, как раньше. Он спокойно настаивает: — Это не займет много времени. Чонгук заводит обе руки за спину, заключая их в замок. Прогулочным шагом следует по туннелю и, покончив с шутками, говорит: — Я весь в твоем распоряжении. От такого заявления Чимин краснеет и поскорее опускает глаза в пол, где между его ног в воде проскальзывает что-то черное и длинное, похожее на змею. Несмотря на это, у него получается взять себя в руки и начать выполнять свою работу. — Сколько тебе лет? — Двадцать шесть. Чимина не удивляет столь молодой возраст дайвера после того, как Хосок рассказал о его недавнем окончании университета. — Место рождения? — Корея. Пусан. Журналист вскидывает голову наверх и удивленно смотрит в лицо Чонгука. — Я тоже из Пусана, — признается, на секунду позабыв о том, что должен вообще-то вести интервью, — в каком году ты уехал? Парень задумывается, напрягая память. Похоже, что это было очень давно. Сам Чимин покинул Южную Корею одиннадцать лет назад после развода его родителей и переезда матери к новому супругу. Родного отца он уже по традиции навещал два-три раза в год, если по работе не приходилось улетать в длительные командировки. — Кажется мне было семь или восемь лет, когда родители переехали в Род-Айленд. Я закончил там среднюю и старшую школы, а затем они снова вернулись в Корею. Мой младший брат живет с ними и учится в Пусане. Я остался из-за учебы в Брауновском университете. — Лига плюща, значит? Чимин не думает язвить. По правде, этот факт из биографии Чонгука вызывает огромное уважение. Возможность учиться в подобном высшем учебном заведении — мечта миллионов. Это что-то вроде частного элитного клуба для золотой молодежи, только вот что-то подсказывает Чимину, что Чонгук туда попал вовсе не из-за денег своих родителей, а только лишь благодаря своим умственным способностям. — В университете Брауна одна из лучших учебных программ по морской биологии и потрясающие профессора. Моя учеба там пролетала так быстро, что я даже не успевал скучать по семье. Далее Чонгук отвечает на несколько дежурных вопросов и с наибольшим удовольствием делиться опытом работы в лаборатории «Габбро». Упоминая имена коллег, особенно Намджуна, он практически светится изнутри восхищением и уважением к этим людям. Чимин не может отвести от него взгляд, зачарованный страстью к любимому делу, которой тот переполнен. На обратном пути, собрав предостаточно годного материала, Чимин в полной мере начинает ощущать холод, добравшийся к этому моменту уже до самых его костей. Сжав челюсть, чтобы та не стучала, Чимин не замечает пристального взгляда дайвера, а тот вдруг прихватывает свою толстовку с нижних краев и в один миг снимает через голову, торжественно вручая журналисту. — У тебя губы посинели, — комментирует, не позволяя Чимину сыграть в независимость. Занятно, насколько по-разному одна и та же часть гардероба может смотреться на двух людях. Чонгуку толстовка пусть и была чуть велика по размеру, но все же сидела ровно на плечах и заканчивалась там, где начинались джинсы. Чимин же в ней выглядит, как ребенок, стянувший вещь из шкафа отца. Внутри запросто мог бы поместиться его брат-близнец, если бы таковой существовал. Возможно, это лишь галлюцинация, но Чимину кажется, что, при виде на него в этой кофте, скулы Чонгука зарделись, окрасившись румянцем. — Пора возвращаться, — прокашлявшись, сообщает дайвер. Чимин прячет камеру в футляр и окидывает стеклянную трубу прощальным взглядом. Вряд ли ему повезет когда-нибудь побывать в более необыкновенном и таинственном месте. Чонгук вновь недолго возится с системой безопасности и проверяет закрытые за собой двери. Они молча поднимаются на палубу, чтобы проститься на ночь. — Спасибо, — на выдохе благодарит Чимин спутника, желая на самом деле сказать куда больше. — Как твое вдохновение? — с неподдельным интересом спрашивает Чонгук. Чимин награждает парня глазами-улыбками в форме полумесяцев. — Не знаю теперь, как усыпить его, чтобы успеть отдохнуть до утра. Чонгук глядит на него, ничего не отвечая. Мельком опускает волнующий взгляд на чиминовы губы, но не позволяет ему на них задержаться. — Я рад, — шепчет, — тебя проводить до каюты? Чимин отказывается, но не потому, что не хочет растянуть столь сокровенные минуты наедине с Чонгуком, а как раз-таки потому, что хочет и этого желания безмерно боится. Через полторы недели он улетит отсюда и вернется к своей обычной городской жизни. Чонгук же останется здесь, в окружении монстров из глубин и мучительно прекрасных карминовых закатов. Их пути разойдутся во что бы то ни стало. Пора бы перестать витать в облаках.***
— По шкале от одного до десяти, насколько сильно наша компания тебе наскучила? — Сокджин ставит у шезлонга, на котором с утра разлегся Чимин, высокий стакан с прохладным чаем, заботливо украшенный бумажным зонтиком, — только не врать. Чимин закрывает рабочий ноутбук и протирает веки, заболевшие от напряжения. — А я думал, это меня все сегодня избегают, — улыбается, — куда все подевались? На часах уже половина четвертого дня, а журналист повстречал в лаборатории от силы двух механиков с момента, как проснулся. Лаборатория Намджуна все это время была заперта. — Сегодня большой день, — загадочно отвечает Сокджин. — Какой-то профессиональный праздник, о котором я не знаю? — поднимает одну бровь юноша, — у кого-то День Рождения? — Намджун улетел в город отчитываться по результатам испытаний. Разработка пробной сыворотки от Альцгеймера должна была завершиться еще в прошлом месяце, но он не был в ней уверен. На него сильно давят. — Чонгук и Тэхен улетели с ним? Сокджин кивает. Чимин с опозданием замечает, насколько необычайно встревоженным тот выглядит. Похоже его волнует результат поездки Намджуна намного сильнее, чем он готов в этом признаться. — Почему мне никто об этом не рассказал? — Без обид, но до сих пор каждая статья о Намджуне, о его работе была напичкана унизительными словами о том, как чокнутый ученый из года в год проваливается в своем единственном научном исследовании. Он давным-давно перестал читать их и относиться с доверием к людям твоей профессии. Чимину нечего на это ответить, зато становится понятно, отчего неделю назад ему устроили не самый теплый прием. Они с Сокджином одновременно слышат знакомый шум винта вертолета и, переглянувшись, бросаются в его направлении. Сначала на твердую землю ступает Тэхен, и за козырьком его кепки невозможно разглядеть выражение его лица. Следом спрыгивает Намджун в сером однобортном костюме, в котором он выглядит гораздо старше своих лет. Не сказав ни слова, он проходит мимо подоспевших их встретить Чимина и Сокджина, должно быть направляясь прямиком в свою лабораторию. Все становится понятно без лишних объяснений. Очередной провал, который вскоре редактор пожелает увидеть в чиминовой статье. В таком случае, через несколько дней они с Намджуном окажутся врагами, потому что Чимин ни за что не посмеет огорчить жадное до сплетен начальство. Сокджин уходит вслед за Намджуном. Тэхен, спрятав руки в карманах разорванных на коленках джинсов, как-то лениво и без прежнего задора подмигивает Чимину, проходя дальше. Последним из вертолета выбирается Чонгук. Он единственный останавливается перед юношей, чтобы с ним заговорить. — Они хотят лишить его финансирования. Намджун уже так далеко продвинулся, но эти чертовы офисные крысы не желают видеть дальше своих носов. Они требуют чудо, не имея ни малейшего представления, что такое наука и как она работает. Чимин не уверен, что Чонгуку позволено рассказывать ему все эти вещи, но приятно, что кто-то из команды все еще сохраняет к нему расположение. — Мне жаль. Вот он — золотой материал. То, для чего его закинули в Богом забытую лабораторию посреди Тихого океана. Потрясающая возможность продвинуться по карьерной лестнице и заслужить расположение редактора. Так почему же Чимин ощущает себя так паршиво, почти достигнув заветной цели? Чонгук наклоняется, чтобы разглядеть опущенное лицо юноши и как будто бы читает все эти дурные мысли в его голове. — Эй, — зовет с теплотой, поддев пальцем краешек его подбородка, — ты не можешь винить себя за то, что делаешь свою работу. Чимин знает, что он прав, но это не более, чем слова. Чонгук отказывается, как и все остальные, признаться в своих настоящих чувствах, ведь неудача Намджуна его также рано или поздно коснется. Чимин больше не хочет быть палачом для этих замечательных и более, чем достойных своего звания ученых.***
В ночь перед вылетом в Нью-Йорк, Чимин отчего-то нисколько не удивлен видеть еще одного беспокойного лунатика на станции в месте, которое притягивает к себе каждый вечер после заката. Он останавливается рядом с Чонгуком, опираясь о перила балкона. Под иссиня-черным покрывалом звездного неба будто бы полностью стираются границы реальности. Есть здесь и сейчас, вокруг бескрайних вод Тихого океана, и какая к черту разница, что будет завтра. — Через несколько часов это место снова будет только твоим, — грустно улыбается Чимин, глядя прямо перед собой. Находясь на одном кусочке суши в отсутствии альтернативы, они каким-то образом последние дни просто перестали попадаться друг другу на глаза. Чимин не желал отвлекать дайвера от работы и рисковать показаться ему навязчивым. У Чонгука наверняка были также свои причины избегать общества журналиста. Но сегодня их все же решил свести случай. — Ты, наверное, в большом предвкушении наконец-то вернуться в город, — отстраненно говорит Чонгук, перебирая собственные пальцы на руках, перекинутые через перила. Десять дней назад Чимин бы прибывал в экстазе от окончания ссылки и возможности вернуться в цивилизацию, но после всего того, что он видел и пережил, мысль оставить это дикое ощущение свободы позади кажется почти что невыполнимым шагом. Он будет скучать. Сильнее, чем Чонгук или кто-либо еще может себе представить. — Я буду рад снова засыпать в мягкой и теплой постели, в комнате без зеленых стен и паутин, развешенных по углам, — признается юноша, не желая врать, — но также я буду до сумасшествия скучать по стряпне Сокджина и даже по идиотским шуткам Тэхена. Мне будет не хватать разговоров по душам с Хосоком и… мне будет не хватать «этого». Чимин поджимает губы, боясь, что ляпнул лишнего, но дороги назад больше нет. — Этого? — переспрашивает Чонгук тише прежнего. — Этого места, этого вида, твоих глупых идей и историй о звездах, акулах. Обо всем, чему я никогда не придавал значения до прилета сюда. Чонгук разворачивается, опираясь боком о парапет, чтобы получше разглядеть собеседника. — Это такой способ сказать мне, что ты будешь скучать по мне? На палубе недостаточно освещения, чтобы заметить каждую деталь, но какие-то особенности внешности дайвера, а также его привычки, Чимин, оказывается, уже и так знает наизусть. Например, ему точно известно, что под нижней губой у него припрятана маленькая милая родинка. Или, что на левой щеке у него есть небольшой бесцветный шрам, о природе появления которого ему пока не довелось спросить. У Чонгука более десяти пирсингов. Сережку в брови он носит от случая к случаю. Когда он не носит для работы гидрокостюм, то предпочитает одеваться в мешковатую спортивную одежду черного или серого цвета. Иногда, работая в лаборатории с Намджуном, Чонгук собирает волосы в крохотный хвостик на затылке. А еще, когда Чонгук думает, что его никто не видит, он поет. Чимин три раза заставал его за этим любопытным занятием и ни в один из них не набирался храбрости раскрыть свое присутствие. Поэтому, сложив все перечисленное, ответ на вопрос Чонгука чересчур очевиден. — Кто бы мог подумать, да? — усмехается Чимин с невысказанной жалостью к себе и к своим чувствам, которые не имеют будущего. — Я был немного невыносим сначала, — вспоминает дайвер, — повезло мне, что у тебя хватило терпения. — Немного? — возмущается юноша, — я против бессмысленного насилия, но в какой-то момент я на полном серьезе был готов зарядить тебе по физиономии. Низкий хрипловатый смех Чонгука ударяет Чимина прямо под дых. Он на секунду теряется и пытается вспомнить, пробуждал ли в нем похожие чувства в прошлом кто-либо из его бывших возлюбленных. Кажется, что нет. — Справедливо, — продолжая широко улыбаться, заключает Чонгук, — я это заслужил. — Но почему ты так себя вел? — все еще не понимает журналист. Парень отводит взгляд в сторону. — Работая на станции, я привык день ото дня видеть вокруг одни и те же лица. Они мне хорошо знакомы, и я знаю, чего ожидать от этих людей. Твое появление, можно сказать, сломало эту рутину. Кроме того, посмотри на себя… — практически черные глаза вновь находят чиминово застывшее в удивлении лицо, — ты очень красивый, Чимин, и, я уверен, неоднократно слышал об этом от многих. Бедное распаленное сердце Чимина бухает в груди до ненормального часто. Он шумно сглатывает слюну и с третьей попытки раскрывает пересохшие губы. — Ч-что ты пытаешься сказать? Ему необходимо услышать эти слова напрямую от Чонгука, чтобы в них полностью поверить. Достаточно одного раза — это ведь так просто, но дайвера одолевают явные сомнения, чего не может скрыть даже глубокая ночь, в которой они застряли вдвоем, без спасательных жилетов. Он пытается начать предложение снова и снова, но наружу выходит лишь пустой воздух. В конце концов, Чимин принимает именно его за единственно верный ответ. — Мне нужно вернуться в каюту, — отходит на шаг назад, краем глаза замечая, как сжимаются в кулаки чонгуковы длинные пальцы, — спасибо за еще один памятный разговор. Спокойной ночи. Чонгук его не останавливает, а лишь глухо желает того же, оставаясь стоять на том же самом месте у балкона. Океан заговаривает на собственном языке прерывистым всплеском воды словно догоняя дайвера порцией ругательств. И поделом ему.***
Утром, в час чиминового отбытия, на его проводы собираются лишь два человека: Хосок с типичной для него беспричинной улыбкой во весь рот и Сокджин с двумя увесистыми бумажными пакетами с первым и вторым завтраками. Вертолет уже ждет на посадочной площадке с нетерпеливым пилотом, которого журналист с трудом уговорил на перекур. Прощание с членами ученой группы, как он и предвидел, оказывается крайне непростым и эмоциональным процессом. — Если тебе когда-нибудь нужно будет от всего и всех убежать, ты знаешь, где самый чистый воздух и самые восхитительные закаты, — напоминает Хосок, обнимая почти что до хруста костей. На память он вручает Чимину новенький ежедневник с обложкой из дерева и вручную вырезанными инициалами журналиста в нижнем углу. На первой странице синей ручкой выведены цифры мобильного телефона механика. — Это на всякий случай, — очаровательно краснея объясняет юноша и тут же прячет обе руки за голову, театрально потягиваясь, — если захочешь пообщаться. Чимин прижимает подарок к груди, переживая, что в любую секунду сломается и расплачется. Ему бы не хотелось улетать, оставив напоследок этим чудесным людям воспоминание о своем уродливо-плачущем лице. — Кстати, — куда более позитивный Сокджин оживляется, выуживая из кармашка фартука мягкий переплет знакомой книги, — Чонгук попросил тебе передать. Не знаю, почему он не пришел проводить тебя сам, но эти… Чимин перестает его слушать, не в силах отнять ошеломленный взгляд от очередного сувенира. Он забирает книгу, что немного дрожит в его пальцах от волнения, которым юноша переполнен. Именно она лежала на прикроватной тумбочке в каюте Чонгука, когда он обрабатывал ему рану. «Если тебе нравятся трагические истории любви, то эта должна понравиться» Зачем Чонгук ее отдал? Почему нужно было привлекать Сокджина для ее передачи? И почему вчера ночью он так ничего Чимину и не сказал? В этих вопросах больше не должно быть смысла, потому что Чимин через пять минут улетит отсюда за тысячу километров, и больше не вернется назад. Не успевший прогреться холодный ветер забирается Чимину под футболку и поднимает с нижнего позвоночника до шеи стаю мурашек. Юноша кожей ощущает на себе чей-то жгучий взгляд и оглядывается, пытаясь найти источник. Шестое чувство нашептывает ему запрокинуть голову назад и взглянуть вверх. Там виднеется вышка смотрителя, на которой, опираясь всем телом о перила, стоит и смотрит на него в ответ никто иной, как Чон Чонгук. У Чимина нет лишнего времени метнуться туда и, взобравшись наверх, потребовать от дайвера ответы. Пилот уже вернулся обратно в кабину вертолета, а значит у журналиста остались считанные секунды. Он задерживает стеклянной взгляд на крепкой мужской фигуре и коротко, задавливая глубоко внутрь нужду крикнуть, возможно, самые важные слова в его жизни, машет тому одной ладонью. Чонгук реагирует, повторяя тот же самый жест. Данное себе обещание не плакать Чимину все же не удается сдержать. Уже погруженный в вертолет, он отворачивается от хмурого пилота к окну и скромно радуется оглушительному шуму ветра и двигателей, ведь за ним не слышны его жалкие всхлипы.***
— Намджун, думаю тебе стоит взглянуть. Сокджин, по устоявшемуся обычаю, доставляет ровно в полдень хорошему другу чашку кофе с одним кубиком сахара. Кроме напитка, повар в другой руке держит толстый и тяжелый выпуск журнала «Colors», спустя почти два месяца после того, как Чимин покинул подводную станцию. Он ловко открывает его на нужной странице, где красуется в формате 35×45 фотография автора статьи с обезоруживающими глазами-улыбками, успевшие запасть в сердца многих членов команды «Габбро». Намджун ставит на первые абзацы текста чашку, специально пачкая дорогие листы, отчего Сокджин звонко цокает языком и тут же убирает ее на стол. — Я и так знаю, что там написано, Джин. Старший приятель поглаживает ученого по спине и негромко высказывается: — Я в этом сомневаюсь. Упертый Намджун делает вид, что вернулся к работе в компьютере, надеясь на то, что Сокджин быстро сдастся и уйдет, но тот, вопреки его надеждам, устраивается поудобнее в кресле напротив его рабочего места и начинает беззаботно листать журнал. — «Я был удивлен, когда, спустившись со ступеньки вертолета, меня встретил не еще один заурядного вида ученый, наряженный в белый халат с хвостиком чернильной ручки, торчащей из переднего кармана, а Ким Намджун — молодой руководитель подводной лаборатории «Габбро», которому за три недели до нашей первой встречи исполнилось тридцать четыре года». — Джин, я же попросил… — Бла-бла-бла, одни восхваления в твою честь, — продолжает, не слушая тот, покачивая ногой, расслаблено закинутой на другую, — из его слов кто-то мог бы даже подумать, что он в тебя бесповоротно влюбился за эти две недели. Намджун закатывает глаза, но каждым мускулом в теле выдает одолевающее его волнение — «Мне доводилось наблюдать за работой множества выдающихся ученых, преданных своему делу, но сколько из них знали в точности до минуты о том, сколько времени они потратили на свой последний проект? Планка Доктора Кима изначально стояла слишком высоко, но не потому, что он переоценил свои возможности, а потому, что он безгранично верил и верит даже сегодня в свою команду. Ему пришлось столкнуться с ужасающим количеством критики, которой вполне бы хватило потопить самый большой корабль на поверхности Тихого океана. Но корабль Ким Намджуна до сих пор прочно держится на его вере: странной, поразительной и непотопляемой». Кофе слегка обжигает небо, когда Намджун сталкивается с каемкой чашки своими зубами. Сокджин продолжает читать: — «Я уверен, что в один день напишут не о том, что доктор Ким ожидаемо провалился, а о том, что он совершил невозможный прорыв. Мне лишь грустно от мысли, что это уже буду не я». Сокджин дополнительно мельком зачитывает моменты интервью с Чонгуком и Тэхеном, а еще шумно восторгается фантастическими фотографиями, на одной из которой даже смогла засветиться беззубая Дакота. Дойдя до точки, он наконец смотрит на Намджуна и задерживает дыхание. Тот, не моргая, глядит в монитор компьютера, погасший от бездействия. На полных губах застывает глупая счастливая улыбка. — Он молодец, правда? — спрашивает Сокджин, поднимаясь с кресла. Какое-то время держит ладонь на плече друга, а после сминает журнал и собирается молча уйти, когда Намджун хватает за запястье и тихо просит: — Оставь. Мужчина со слезами на глазах послушно оставляет журнал на столе и уходит. Ему нестерпимо хочется отыскать Чимина и поделиться с ним той благодарностью, которая рьяно пылает в его сердце. Иногда люди забывают, насколько важна вера. Насколько большую роль она играет, когда мы замираем в одном шаге оттого, чтобы сдаться и отказаться от мечты, к которой, как слепые котята, стремились много лет. В такие моменты достаточно того, чтобы в нас поверил один единственный человек. Даже не подозревая об этом, ему под силу изменить чью-то жизнь.***
Чимин покупает физическую копию журнала «Colors» в маленьком киоске на Манхэттене, расплачиваясь с пожилым продавцом мелочью. Тот забавно почесывает свою недлинную треугольную бороду и приветливо улыбается, красуясь одним золотым зубом в верхнем переднем ряду. Через пару минут он останавливает желтый автомобиль такси у тротуара и складывает зонтик перед тем, как залезть на заднее пассажирское место. Называет водителю домашний адрес и придвигается поближе к окну, откуда за окном с крупными разводами от дождя горят яркие огни большого города. Юноша распечатывает журнал и раскрывает новенькие страницы из ламинированной бумаги. Тираж только-только поступил в продажу, во что Чимину до сих пор трудно поверить. Подготовка к выпуску его статьи была похожа на агрессивную игру в пинг-понг с редактором, который не желал видеть оду в честь Ким Намджуна вместо разгромной тирады о крахе его карьеры. В итоге, настояв на голосовании между несколькими членами совета управления, Чимину удалось одержать победу и выпустить текст, которым он может теперь гордиться. Прощаясь с водителем по приезде на нужный адрес, Чимин пробегает небольшое расстояние от дороги до крыльца высотного здания, не раскрывая зонта. Здоровается с молодым парнишкой консьержем, который работает в его доме совсем недавно. Он выглядит, как студент, подрабатывающий здесь по необходимости. Они обмениваются любезностями, после чего журналист забирает почту из ящика и перебирает ее в лифте по пути на девятый этаж. Останавливается на запечатанном бумажном пакете, поверх которого криво нацарапан фломастером его адрес и инициалы. Любопытство заставляет его порвать пакет прямо в лифте. На посылке нет информации об отправителе. В силу профессии, Чимин готов встретиться даже с нежелательными письмами от антипоклонников, но по итогу внутри оказывается книга Ремарка под названием «Тени в раю». На внутренней стороне титульного листа есть карандашная приписка от руки: «Уже осень. А осенью не следует оставаться одному. Пережить осень и так достаточно трудно» — это похоже на цитату из книги, которую Чимин прежде никогда не держал в руках. Ему не нужны пояснения, от кого посылка. Он знает. Юноша вспоминал о Чонгуке каждую ночь с момента, как вертолет унес его с посадочной площадки станции «Габбро». Жалел о словах, которые побоялся сказать. Иногда винил Чонгука за трусость, которой тогда болели они оба. Они ничего уже не могли изменить. Прошло два месяца. И вот очередная загадка, пересланная через Тихий океан, ради того, чтобы вновь взбудоражить крайне уязвимое сердце Чимина. Лифт сигналит о прибытии на девятый этаж, на который журналист выходит неуверенными шагами, крепко сжимая в пальцах художественное произведение знаменитого автора. Терзается между желанием выйти на лестничную площадку, а затем запустить книгу между пролетами и желанием запереться в своей уютной двухкомнатной квартире и попытаться найти еще какие-нибудь подсказки от Чонгука на страницах рассказа. Он выбирает второе, потому что слаб душой и, возможно, чрезмерно наивен.***
— Фотографии вышли отличными. Я даже удивлен. Чимин, скорчив гримасу, резко отнимает личную копию журнала у близкого приятеля и прячет ее в верхнем ящике рабочего стола. В пятничный вечер, на четвертом этаже офисного здания остался лишь он один, так как все остальные убежали пораньше готовиться к наступающему празднику. Сегодня отмечается годовщина со дня первого выпуска «Colors». Юнги, работающий в издании фотографом, решил забежать на огонек и немного потрепать журналисту нервы перед важным вечером. — Почему ты еще не ушел готовиться, как все остальные? — интересуется Чимин с надеждой. Обычно из Юнги получается очень хороший собеседник, но сегодня он явно встал с утра не с той ноги, потому что саркастичных комментариев изрекает вдвое больше нормы, а у Чимина в последнее время с чувством юмора наблюдаются заметные проблемы. — Каким образом ты предлагаешь мне готовиться? — От тебя за милю несет проявочными химикатами, а на руках черные следы от перчаток, которые ты носил, не снимая, весь день, — зорко подмечает каждую деталь юноша, — Шеннон не позволит тебе в таком виде отправиться на вечер, к которому она готовилась два с половиной месяца. Юнги подбирает грязной ладонью подбородок, отворачиваясь к гигантскому окну с впечатляющим видом на погрязший в дождливых сумерках Верхний Ист-Сайд. — Ну и отлично, — бурчит устало, — не хотел идти туда в любом случае. — Еще чего, — остро реагирует Чимин и пихает ногой под столом того по коленке, — если ты не пойдешь, то мне останется только вдрызг напиться из-за компании чванливых сливок общества. В прошлом году, чтобы сбежать от Кристалл и ее подпевал, мне пришлось сочинить безумную историю про бывшего-сталкера, который грозил мне расправой. Так что нет, в этот раз ты меня не бросишь. — Тогда заканчивай быстрее, иначе я усну. Под аккомпанемент барабанящих по подоконнику дождевых капель и посапывания Юнги, Чимин закругляется через пятнадцать минут. Его электронная почта наконец-то полностью разобрана, а значит на будущих выходных ему не придется вспоминать о рабочих делах. Они с Юнги живут в одном районе Мидтауна. Фотограф обычно приезжает в офис на своем кряхтящем и доживающим последние месяцы голубом мопеде, но последние две недели беспрерывно идут дожди, так что ему пришлось временно вернуться к поездкам в метро. У Чимина же нет личного транспорта, как и водительских прав, что значительно усложняет жизнь в большом городе вроде Нью-Йорка. Сегодня они решают воспользоваться услугами такси, чтобы не терять времени и успеть к началу вечеринки, которая пройдет уже через полтора часа в довольно известном греческом ресторане недалеко от Центрального парка. У Чимина всегда была небольшая слабость к дорогим и качественным элементам гардероба. Его зарплата не позволяла закупаться исключительно люксовыми брендами, но время от времени он все же мог себе позволить нарядиться с шиком. Этим вечером его выбор падает на шелковую лавандовую рубашку, черные брюки и классические кожаные оксфорды от именитого итальянского дизайнера. Укладывает вымытые волосы с прямым пробором и даже избавляет лицо от бледности, закрашивая его тонким слоем тонального крема. Загар, что он заработал в командировке в Тихом океане, уже практически полностью пропал, зато проблемы с чрезмерной сухостью кожи никуда не делись. По итогу вполне довольный своим внешним видом, он созванивается с Юнги и вместе они отправляются на праздник. — Пойду к бару, — первым делом заявляет фотограф, как только они оставляют верхнюю одежду в гардеробе и вступают в главный зал. Белые мраморные стены ресторана украшены виноградной лозой. Живые растения и свежие цветы в вазах расставлены в огромных количествах едва ли не на каждом шагу. Первые секунды Чимину даже кажется, что он попал в некие джунгли. Жаркий нагретый дыханием сотни приглашенных гостей воздух еще больше насыщает эту картинку. Чимин не успевает зацепиться за пиджак приятеля, чтобы его остановить. Тот мигом исчезает в толпе, оставляя юношу в самом эпицентре торжества. В ресторане играет живая музыка и прямо сейчас группа исполняет романтическую композицию какой-то знаменитой поп-дивы, имя которой у Чимина никак не получается вспомнить. Среди разодетых во все цвета радуги фигур, он узнает лицо коллеги, с которой меньше всего желал столкнуться на этом мероприятии. Прекрасная и уже слегка пьяная Кристалл в шикарном красном коктейльном платье вскидывает худенькую руку вверх, расплескивая из бокала в ней прозрачный напиток. Выкрикивает имя Чимина так громко, что на нее оборачивается по меньшей мере два десятка гостей. Журналист неуклюже машет ей в ответ и скорее ныряет в скопище людей, надеясь в них окончательно затеряться. Кто-то из чиминовых знакомых обязательно бы сказал, что тот драматизирует в своем отношении ко всеми любимой зазнобе из отдела HR. Кристалл — молодая, привлекательная и умная девушка. Прекрасно готовит, иногда удачно шутит и неудачно скрывает свое пристрастие к японским комиксам, но все это неважно, потому что она вот уже полтора года упорно напрашивается к Чимину в подружки, не веря в его слова-признания о том, что он, на секундочку, гей. Юноше достаточно было несколько раз, в начале их знакомства, выпить с ней утренний кофе и с тех пор мания преследования не прекращалась ни на один день. Проблема также была в том, что Чимин ни с кем не встречался уже очень долгое время. Когда-то он сделал уверенную ставку на свою карьеру и попросту перестал ходить на свидания, а затем случилась ссылка на станцию «Габбро» и встреча с Чонгуком. Теперь, даже при большом желании, Чимин не уверен, что сможет в ближайшее время посмотреть на какого-нибудь мужчину и не сравнивать его в каждой чертовой мелочи с проклятым дайвером. Сматываясь от столкновения с Кристалл, журналист чуть не сшибает с ног бедного официанта, разносящего гостям легкие закуски. Много раз извиняется и находит путь к отступлению через коридор, усыпанный разноцветными лепестками некогда живых цветов. Редакция журнала похоже знатно увлеклась идеей устроить в центре Нью-Йорка какую-то безумную икебану. Чимин выходит на террасу, где собрались одни лишь курильщики. От сигаретного дыма журналиста захватывают неприятные флешбэки двухлетней давности, когда ему с горем пополам удалось бросить курить. Он собирается повернуть назад, но замечает своего босса с матово-рубиновым айкосом в руке. Шеннон Обрайен накануне стукнуло сорок девять лет, но при этом она умудряется выглядеть как минимум на десять лет младше. Регулярные занятия фитнесом и веганское питание определенно выполнили свою задачу на твердую пятерку. Женщина замечает своего подчиненного и поманивает его эффектным маникюром на пальцах. Чимин жалеет, что до этого не успел выпить хотя бы один бокал шампанского. Шеннон стоит в компании высокого мужчины в темно-синем костюме с короткими черными волосами. Приближаясь к ним, Чимин рассматривает ряд пирсинга в правом ухе незнакомца. По спине мерзкой змейком проползает нехорошее предчувствие. — Ты вовремя, — начальница одаривает журналиста сдержанной улыбкой и жестом указывает на своего собеседника, — тут как раз о тебе спрашивали. В нос Чимина ударяет приторно-сладкий ванильный аромат стиков, что так яро любит Шеннон. Юноша с отвращением кривится, отворачиваясь от облака дыма. Молодой человек, беседовавший до этого с главным редактором, удосуживается наконец-то повернуться к Чимину лицом. — Давно не виделись, — проговаривает четко и ясно мягкий, скрывающий за будничным тоном тонны секретов, до боли знакомый голос. Чимина мутит от жуткой вони электронной сигареты, но еще хуже ему становится, когда он поднимает растерянный взгляд на единственного и неповторимого героя своих снов за два последних месяца. — Какого хрена? — вырывается у него до того, как он успевает себя остановить. — Чимин! — тут же вскрикивает Шеннон, вспыхивая от возмущения. — Прошу прощения, — машинально извиняется и вновь обращается к спокойному, как удав, Чон Чонгуку, — что… что ты тут делаешь? Тот стоит перед Чимином, пряча обе руки в карманах брюк, и первые секунды молчит, пристально разглядывая его ошеломленное лицо. — Чонгук учился с моим сыном в одном университете, — заговаривает вместо парочки женщина, — они были на разных факультетах, но были соседями по комнате в общежитии. Чимина эта новая информация волнует все еще гораздо меньше, чем ответ на его простейший вопрос. — Ты немного изменился с нашей последней встречи, — с одобрением замечает Шеннон и протягивает костлявое запястье вперед, невесомо касаясь воротника чонгуковой рубашки. Наблюдая эту в какой-то мере сюрреалистичную сцену, Чимина внутренне скрючивает от необходимости лицезреть жутко-неловкие попытки своего босса флиртовать с ровесником своего сына. Чонгуку очевидно еще более некомфортно, что выдают в нем поза солдатика и плотно сжатые губы. — Точно! — резко голосит журналист и театрально взмахивает руками, якобы случайно стряхивая пальцы Шеннон с груди молодого парня, — ты же говорил мне, что собираешься приехать, чтобы мы… мы хотели… хотели дополнить материал для статьи с моей командировки. Дурак я. Совсем вылетело из головы. Чимин дергано нащупывает ладонь Чонгука и сжимает ее в своей. Широко раскрытыми, полными невинности глазами смотрит на начальницу и врет ей, не моргая: — Мы будем говорить о работе. Наверное, вам не захочется сегодня о ней ничего слышать, — по-идиотски смеется и начинает ретироваться задним ходом, утягивая следом за собой и Чонгука. Шеннон раскрывает ярко-красные губы, чтобы вероятнее всего спросить, зачем говорить о статье, когда та уже вышла, но, хвала чиминовой удаче, ее внимание забирает какая-то супружеская парочка, присоединившаяся только что к остальным курильщикам на террасе. Чимин пользуется моментом и сбегает под руку с дайвером в усыпанный лепестками коридор. — Она клеилась ко мне еще три года назад, когда навещала Марка в общежитии, — зачем-то делится Чонгук, пока Чимин пытается прийти в себя, — никогда не забуду, как она нашла пачку презервативов в нашей комнате и за… — Чонгук, — перебивает его юноша и отпускает горячую ладонь так стремительно, будто бы затянувшееся прикосновение оставило на его коже ожоги, — что ты здесь делаешь? Парень делает это снова — застывает на месте, замолкая, и бесстыдно разглядывает журналиста, стоящего слишком близко, отказываясь отвечать на такой незамысловатый вопрос. Чимин только сейчас осознает, в какое положение он их обоих поставил. Чонгук вплотную прижат спиной к стене, покрытой зелеными витиеватыми ветвями, а Чимин стоит напротив, не предоставляя тому ни единого шанса на отступление. — У меня отпуск, — пожимает Чонгук плечами, как будто бы намеренно испытывая терпение собеседника. — Что ты делаешь здесь, в Нью-Йорке, на вечеринке журнала, в котором я работаю? — практически по слогам разжевывает Чимин, насупливаясь и краснея. Чонгука же его реакция невероятно забавляет. Он имеет наглость косо улыбнуться, сверкнув белыми зубами. Дабы не схватить того за шею и не вытрясти ответы силой, Чимин концентрируется на тех мелочах, которые не успел подметить несколько минут назад. Чонгук подстригся, убрав значительное количество волос по бокам и на затылке. К пирсингам на брови и ушам прибавился новый — на нижней губе. Вкупе с классическим костюмом и распахнутыми верхними пуговицами черной рубашки, если уж честно, никто не мог винить Шеннон за попытку притронуться к этому мистеру Совершенство. Отныне у Чимина нет абсолютно никаких шансов в будущем все-таки влюбиться в кого-нибудь другого. Будь ты проклят, Чон Чонгук. — Ты получил мою посылку? Если сильно присмотреться, то можно начать замечать зачатки белого пара, готового вот-вот пойти из чиминовых ушей. — Господи, ты не выносим, — взмахивает он руками, — если ты не собираешься отвечать на мои вопросы, то возвращайся к Шеннон. Она будет несказанно рада возможности снова тебя облапать. Круто разворачивается, чтобы вернуться в главный зал и присоединиться к Юнги за баром, но Чонгук смеет вытянуть свои грабли вперед и положить их поверх чиминовых бедер. — Дай же мне немного насладиться этим, — шепотом просит дайвер и склоняется очень близко к розовому лицу журналиста. — Чем? — выдыхает тот, опешив. Чонгук склоняет голову набок. В уголках его век собираются ряды морщинок от неудержимой улыбки. — Тем, как легко ты заводишься, — говорит, неотрывно следя за его реакцией, — как мило бесишься. Как легко краснеешь, — одна ладонь поднимается до чиминового лица и застывает в миллиметре от румяной кожи, — и как дрожишь от нетерпения. — Я не… — Ты прекрасно выглядишь сегодня, — не дает он Чимину закончить попытку не согласиться с перечисленным, — хотя, по моему мнению, ничто на тебе не смотрится лучше моей старой спортивной толстовки. Ты сохранил ее? Она лежит на самой верхушке тех вещей, что Чимин носит чаще всего. Иногда он ходит в ней по квартире все выходные дни, не снимая. К сожалению, она почти что перестала распространять волнующий аромат мятного лосьона. Мимо парочки проходит ряд гостей с напитками в руках. Они слишком увлечены разговором между собой, поэтому даже не замечают прижатых к стене молодых людей, но Чимин все равно напрягается и, ерзая, пытается выбраться из жаркой хватки. — Отпусти. Здесь повсюду ходят мои коллеги. Пытается надавить на грудную клетку дайвера, но в итоге упирается пальцами в каменную стену из впечатляющих мышц, о которую не составит усилий поломать костяшки. Чонгук держит за бедро так сильно, что рискует оставить на чиминовой коже синяки. Извивания червяка журналиста ни к чему не приводят. — Они не знают, что ты гей? — спрашивает Чонгук, склонившись прямо над ухом юноши. — Мне плевать, знают они или нет. Я не хочу завтра быть объектом сплетен независимо оттого, с кем меня застанут в компрометирующем положении. — Они ушли. — Придут новые, — шипит Чимин и прихватывает ногтями мягкую ткань чонгуковой сатиновой рубашки, глупо надеясь на то, что парень отпустит его из-за угрозы красивому костюму. — Отпущу после того, как скажу, что должен, — выдает тот компромисс и этим заставляет юношу в своих руках угомониться. Чимин все еще сжимает в пальцах его одежку, но больше не пытается нанести ему бесполезные побои. — Говори, — велит и тут же поторапливает, — скорее. — С тех пор, как ты улетел со станции, я каждый день вспоминал те последние десять минут. Я должен был выйти и проститься с тобой сам, передать книгу, не упрашивая об этом Сокджина, но мне слишком сильно не хотелось прощаться. Чонгук заметно смущается от признания, требующего мужества, но страшиться последствий больше не собирается. — Ты бы улетел в любом случае, но тогда мне казалось, что я таким образом себя защищаю, — тыльной стороной ладони он касается мочки чиминового уха, засматриваясь на его чувствительную шею, покрасневшую не меньше лица, — но все это никак не помогло мне скучать по тебе хотя бы чуточку меньше. — Ты ведь даже не пытался со мной связаться, — еле слышно замечает Чимин, — прошло два месяца. Во взгляде Чонгуке проскальзывает тень сожаления, которую не так просто выразить словами. Он подается всем телом вперед и нависает над юношей, разгоняя дыханием его трепетно уложенную челку. Убирает часть волос со лба двумя пальцами, чтобы ничего не мешало смотреть ему прямо в глаза. — Потому что я хотел сказать тебе лично. — Сказать что? — с нетерпением задает вопрос журналист, — ты уже много чего сказал, но я все равно ни черта не понимаю. — Что я дико скучал по тебе. — Этого не… — Что ты мне нравишься. Чимин застывает, округлив глаза, ощутив, как часть левой ладони Чонгука, что все это время лежала на его бедре, проскальзывает под рубашку и соприкасается с голой кожей. Дайвер наклоняется достаточно низко, чтобы их лица оказались на одном уровне. В результате кончики их носов почти что врезаются друг в дружку. — Что я хочу тебя поцеловать. Горячее дыхание Чонгука опаляет щеки и губы журналиста. Он собирается исполнить свое заветное желание, но Чимин отдергивает лицо назад, способный только на это в настойчивых объятиях парня. — А что будет потом? — спрашивает так холодно, что Чонгук вновь выпрямляется, не сводя с него глаз, — что будет после того, как ты меня поцелуешь? Развернешься и улетишь обратно на подводную станцию посреди Тихого океана? Или перед этим ты еще пригласишь меня в номер отеля? Я не намерен стать развлечением на одну ночь, Чонгук. — Ты считаешь, что я лишь хочу развлечься с тобой? Ладонь Чонгука соскальзывает по покрытой мурашками коже и опускается вниз, безвольно повисая. Чимин использует его растерянность, чтобы сделать шаг назад и избавить себя от затуманивающей мысли близости, которую он так долго ждал и представлял. — А что еще я должен думать? — недоумевает юноша, — после двух недель на станции, одну из которых мы оба упорно делали вид, что невыносим друг друга, ты не удосуживаешься со мной даже попрощаться. За два месяца я о тебе ничего не слышу, как вдруг ты присылаешь мне роман Ремарка с многозначительной подписью. А теперь ты ни с того ни с сего прилетаешь в Нью-Йорк и заявляешься на корпоратив журнала, в котором я работаю, чтобы сходу заявить, что, оказывается, я тебе нравлюсь и ты хочешь меня поцеловать! Чимин делает короткую передышку, чтобы восстановить дыхание, пока огорошенный Чонгук щедро предоставляет ему такую возможность. — Похоже, что ты перечитал любовные романы, — безжалостно резюмирует, — потому что в жизни это так не работает. — Почему ты обвиняешь только меня? — застает Чимина врасплох вопросом дайвер. — О чем ты… — Я говорю про то, что ты и сам не сделал того шага, которого с таким нетерпением ждал от меня. Я не дурак. Я видел, как ты на меня смотришь. В ином случае я бы просто сюда не прилетел. И все-таки за два месяца ты даже не попытался выйти со мной на связь несмотря на то, что у тебя были контакты Хосока, у которого ты мог хотя бы попросить номер моего мобильного телефона. Так почему же только я один, по твоему сценарию, виноват в этой идиотской ситуации? Если бы они сейчас играли в шахматы, вышла бы весьма занятная партия. — Я собирался с тобой связаться, — опускает взгляд Чимин, пристыженный справедливым упреком, — всего через пять дней после возвращения в Нью-Йорк. Чонгук поддевает чиминовы пальцы своими и с невысказанной нежностью начинает их перебирать один за другим. Это заметно успокаивает юношу и дает ему храбрость продолжить. — Но я не знал, что сказать. Точнее… я знал, чего я хочу. Я хотел увидеть тебя, поговорить с тобой о чем угодно: созвездиях или разновидностях планктонов. Хотел проводить вместе еще один закат. Хотел спросить тебя, хочешь ли того же. — Так почему ты этого не сделал? — Потому что мои желания не работали в реальности, в которой ты живешь и работаешь в тысячах километрах от города, в котором нахожусь я. Ты бы не бросил все свои дела и обязанности ради встречи, как и я бы этого не сделал. Черт, да мы и знакомы-то были всего ничего. Никто из нас не пошел бы на такую глупость. Чонгук вдруг усмехается, но не со зла, а, напротив, по-доброму. — Как видишь, я пошел, — поглаживая изнанку чиминовой ладони особенно ласково. — На один вечер, — хмурится журналист, но руку не отнимает. — Кто тебе сказал? Чимин не находит, что на это ответить и хлопает беззвучно губами в ожидании какого-то толкового объяснения. — Я не стану врать, — мягко начинает Чонгук, — я не прилетел сюда с чемоданами, чтобы обосноваться в Нью-Йорке и бросить работу на станции. Но я действительно прилетел сюда ради того, чтобы встретиться с тобой. Так вышло, что у меня очень давно не было отпуска, поэтому я решил взять его сейчас и потратить хотя бы часть его на то, чтобы понять, что происходит между нами. — Отпуск на сколько? — с осторожностью интересуется юноша. — На месяц. — Но… — Чимин запинается в словах, которые так и норовят сорваться с языка, — но что ты хочешь получить за этот месяц? Я не понимаю. Ты ведь все равно потом улетишь назад. — Если ты хочешь того же, что и я, то, спустя этот месяц, мы придумаем, как это может сработать. Я хочу попробовать. Очень сильно. Главный вопрос, хочешь ли ты? Дрожь в чиминовом теле Чонгук мгновенно распознает через его трясущиеся пальцы. Он отчаянно хочет обнять юношу, прижать к себе и успокоить, но, вместе с тем, он не может себе этого позволить до того, как Чимин озвучит свое решение. Это будет нечестно. Мимо них снова проносится цепочка увлеченных разговорами гостей, но в этот раз Чимину наплевать на их возможные взгляды и мысли по поводу двух молодых людей, стоящих в коридоре цветочных лепестков в преступной близости друг от друга. К голове, словно лампочка, вспыхивает безумная идея, которую ему не хочется анализировать. Он встает на носочки и без предупреждения хватает правой рукой заднюю часть чонгуковой шеи. Нажимая, притягивает, чтобы достать своими губами до его, и, трудно в это поверить, наконец-то целует. В животе сумасшедшие бабочки кружатся в настоящем смерче спорных, но невероятно жгучих ощущений. За закрытыми веками стреляют серебряные фейерверки, а конечности и вовсе отнимает от иступленной тяги где-то под ложечкой. Чонгук жарко выдыхает в полные, увлажненные слюной губы. Не сдерживает улыбку и нащупывает его горячий язык, углубляя поцелуй и делая его уже далеко не невинным. Обеими руками обнимает юношу за стройную талию, получив долгожданное согласие. Мысль о том, что они оба потратили кучу времени, мечась между своими необоснованными и бестолковыми страхами, в эту секунду кажется до необыкновения абсурдной. Ведь все, что им было нужно ради того, чтобы получить желаемое — путем небольших провокаций и каверзных вопросов вывести другого на откровенный разговор. Только и всего. — Стой-стой… Чимин отстраняется, перестав ощущать собственные губы, но Чонгук, отключив возможность его слышать, снова нападает с порывистыми поцелуями, отказываясь останавливаться так скоро. Журналисту удается в ужасно неудобном положении выгнуть шею и тем самым направить губы Чонгука на привлекательное местечко за подбородком, где скорее всего уже через несколько секунд появится заметная отметина. — Тут слишком много людей, — настаивает Чимин, болезненно нажимая пальцами в схваченные предплечья дайвера. — Мы можем… — ахает, когда Чонгук прикусывает зубами тонкую кожицу у адамового яблока, — можем уехать, пожалуйста? Волшебное слово взаправду творит чудеса. Чонгук послушно выпрямляется и с жутко довольной физиономией разглядывает ярко-розовые следы поверх чиминовой шеи. Открывает рот в форме буквы «О», когда смущенный с головы до пят Чимин выставляет перед его лицом указательный палец и предупреждает: — Если скажешь про отель, я тебя задушу. Чонгук шутливо демонстрирует воображаемую закрывающуюся молнию вместо рта, подчиняясь. — Возможно ты хочешь… — едва ли разборчиво мямлит Чимин, — поехать ко мне? — Прости, не расслышал, — сдерживая смех, Чонгук наклоняется к очаровательному, цвета спелой сливы, лицу юноши, — повтори еще раз. Чимин в угрожающей манере скрючивает пальцы на обеих руках, демонстрируя партнеру эффективный способ удушения. Не сводя с того блестящего от обожания взгляда, Чонгук перехватывает изящные запястья и покрывает влажными торопливыми поцелуями острые костяшки. — Если ты мне сейчас предложишь полететь с тобой на луну, я, не раздумывая, отвечу «да, черт возьми», — говорит дайвер, закладывая в эти слова чересчур много ласки и прямодушия. От их переизбытка у Чимина нещадно заболевает голодавшее многие годы сердце. — Тогда мне нужно сказать Юнги, что я уезжаю. Журналист намеревается оставить Чонгука на пару минут, чтобы совершить задуманное, но тот все еще цепко держит его за запястья и, судя по немного пугающему выражению лица, не собирается их в ближайшее время отпускать. — Напишешь ему смс из такси, — без шанса на протест, чеканит сухо Чонгук и быстрым шагом направляется, через главный зал, к выходу из ресторана. Чимин, вынужденный тянуться следом из-за их сцепленных пальцев, надеется лишь на то, что его коллеги уже достаточно пьяны, чтобы не заметить любопытную сцену. В такси, несмотря на ярые попытки Чонгука отвлечь его самыми подлыми методами от телефона, Чимину все-таки удается отправить Юнги одно короткое сообщение. А вот прочитать ответ у него уже никак не выходит, так как к моменту его получения, они уже подъезжают к жилому комплексу, и Чонгук торопливо заталкивает их обоих в лифт, минуя немного обомлевшего консьержа, перед которым журналисту завтра похоже придется извиняться. Чимин спотыкается о сваленную в беспорядке обувь в коридоре, которую из-за торопливых сборов не успел убрать в шкаф, опаздывая на праздничный вечер в ресторане. Чонгук хлопает за его спиной входной дверью и мигом справляется с замком, как будто бы уже не один раз бывал в этой квартире. Верхняя одежда обоих выбрасывается в сторону замшевой салатовой банкетки. Тщательно выглаженное несколькими часами ранее осеннее пальто Чимина сваливается на пол и остается на нем лежать, пока его хозяина беспорядочно заталкивают в гостиную. — И почему я не удивлен тому, что у тебя есть фетиш на секс в общественных местах? — в перерывах между горячими поцелуями, с усмешкой озвучивает мысль юноша. Он растягивает ворот чонгуковой рубашки и бесится оттого, что не выходит зацепиться за мелкие глянцевые пуговицы. Чонгук совершает остановку перед белоснежным кожаным диваном, чмокая партнера во влажный от пота висок, с пленительной глубиной заглядывает ему в глаза. — Если бы ты видел то, что вижу я, то также не смог бы сдержаться, — низким голосом проговаривает он, околдованный видением перед собой. Кукольно-нежная кожа Чимина вспыхивает жаром с новой силой. Никто из его прежних любовников не умел так искусно играться со словами. Чимин никогда прежде не ощущал себя более желанным, чем в это самое мгновение. — У тебя есть… — Чонгук облизывает припухшие губы журналиста, не в силах прервать долгожданный момент близости даже на одну минуту. — В спальне, — заканчивает за него Чимин и тут же вскрикивает от удивления, когда дайвер сжимает его ягодицы и подхватывает на руки, чтобы унести в названную комнату. Крепко ухватившись за шею парня, Чимин случайно вырывает ему несколько коротких волосков на затылке. От стильной укладки вскоре не останется ничего, кроме приятных воспоминаний. — Похоже твои фетиши этой ночью тоже не останутся в секрете, — почти что пропевает обрадовавшийся Чонгук, щипнув того за левую ягодицу. Он совершенно точно ощутил чиминову эрекцию, упирающуюся ему в живот, когда, без предупреждения, поднял его на руки. Чимин немедленно прячет горящее от смущения лицо в черных волосах, освежающе пахнущих шампунем с в меру сладким ароматом лесных ягод. Его бережно укладывают на застеленную постель и нависают сверху необъятной тенью. Чимин дергает головой в сторону ночного столика, неуверенный, что сможет или же ему позволят самостоятельно добраться до необходимых предметов. — Смазка и презервативы в нижнем ящике. Взъерошенный, разгоряченный и порядочно заведенный Чонгук срывается с места и шумно роется в указанной шуфляде, полностью разрушая идиллию порядка в чиминовых вещах. Бросает на кровать блестящую в полумраке спальни серебряную обертку, а затем и пластиковый тюбик с лубрикантом. Чимин же за это время успевает доползти задним ходом до спрятанных под пуховым одеялом подушек, чтобы устроиться удобнее. — Скажи мне, чего ты хочешь, — просит Чонгук, с угрозой крадущийся на четвереньках по постельному белью вслед за партнером. Чимин упирается лопатками в тупик, добравшись до изголовья кровати. Собирается подтянуть к груди дрожащие от желания ноги, но оперативный Чонгук хватает его за обе лодыжки, оставляя их на месте. Нарочито медленно, издеваясь, разводит их широко в стороны, а сам становится на колени в образовавшееся свободное пространство. Жадно глядит на юношу сверху вниз, ни в коем случае не оставляя без должного внимания яркие засосы на деликатной шее. Из освещения в комнате лишь свет фонарей с улицы и огни большого города. Сливочные сатиновые шторы отдернуты и не мешают желтому мерцанию засвидетельствовать интимное воссоединение возлюбленных. Делая для Чимина большой подарок, Чонгук снимает с себя пиджак и измятую рубашку, отбрасывает себе за плечи, не заботясь о том, куда они приземлятся. Рукав его татуировки начинается от правой ключицы и заканчивается на костяшках длинных пальцев. У Чимина в буквальном смысле захватывает дух от дерзости и сексуальности этого образа, который дополняют безупречное спортивное тело и карамельный загар. Не задумываясь, он протягивает ладонь в надежде коснуться и почувствовать под своими пальцами твердые мышцы, но Чонгук перехватывает запястье в паре сантиметров до заветной цели. — Сначала скажи, — больше не просьба, а требование, — чего ты хочешь? Не будь Чимин так сильно возбужден, то, возможно, смог бы противостоять напору и поиздеваться над дайвером в ответ, но правда в том, что его терпение безвозвратно иссякло еще в салоне такси. — Тебя, — сбивчиво выдыхает он и разминает запястье в чонгуковых обжигающих пальцах, чтобы тот поскорее отпустил, — пожалуйста… Подлая, но до безобразия восхитительная улыбка появляется на губах партнера, добившегося желаемого. Не отпуская чиминовой кисти, он самостоятельно подводит ее к области своего живота и опускает подушечки на косую мышцу брюшного пресса, которая, от контакта, соблазнительно сокращается. Чимин совершенно не удивится, если из его рта вот-вот поплывет дорожка слюны. Чонгук высвобождает его руку, чтобы заняться чиминовыми брюками и, прежде всего, молнией с ремнем. Наконец-то получив полную свободу действий, журналист начинает ненасытно исследовать стальной корсет костей и переплетения сухожилий. Нащупывает над косой мышцей продолговатый шрам, длиной с целую чиминову ладонь. Откладывает вопрос о природе шрама на более уместное время, не собираясь о нем забывать. Чимин поднимает ладонь выше, чтобы уделить внимание поджарой груди дайвера и мизинцем задевает твердый сосок. Чонгук вздрагивает, но манипуляции над чиминовыми штанами не прерывает. У журналиста возникает потрясающая идея, как слегка отомстить любовнику за все прошлые обиды. Он подается вперед, стараясь не мешать его планам, и припадает губами к тому самому соску, обильно смачивая слюной светло-коричневый ореол. Чонгук второпях стягивает со щиколоток треклятые брюки и выбрасывает на пол, а затем яростно обхватывает двумя ладонями чиминово лицо и целует так, что у второго в глазах вспыхивают звезды. — Играешь нечестно, — цедит сквозь зубы, не отрываясь от манящих губ. Чимин стачивает ногти о его грудные мышцы, оставляя на память поверх золотых волосков следы борозд и розовые полосы. Под нижним бельем выделяется природная смазка от переизбытка крышесносных ощущений. Будто читая его мысли, Чонгук съезжает одной ладонью к поясу и вскоре обхватывает всеми пятью пальцами затвердевшую плоть под упругой тканью чиминовых боксеров. Юноша не сдерживает стон, что в ту же секунду поглощает за вдохом восторженный партнер. Чонгук надавливает на плечо журналиста, чтобы тот улегся головой на мягкие подушки. После этого, одной рукой придерживая за бедра и не позволяя тому сомкнуть колени, другой он прихватывает резинку трусов и ловко стягивает их вниз с первой попытки. В отличие от самого Чонгука, на Чимине все еще его блистательная и весьма дорогая рубашка, которую теперь, из-за связанных с ней воспоминаний, будет крайне непросто куда-нибудь надеть. Отвыкнув, в период отсутствия романтических отношений, от столь откровенных поз и действий, Чимин закрывает лицо руками, ощущая, что готов кончить даже просто от одного взгляда Чонгука, которым тот награждает его стоящий колом член. Тишина в спальне заполняется лишь тяжелым дыханием дайвера, который, в отличие от него, ничего стыдного в их положении не наблюдает. — У тебя очень красивый… — Заткнись! — пищит Чимин, подглядывая из-за собственной ладони, — это чертовски смущает. Прекрати туда так смотреть. Ухмылка Чонгука, кою юноша успевает заметить, не сулит ничего хорошего. Тот опускается ниже и заговорчески подмигивает, дергая блестящей штангой в правой брови. — Как скажешь, моя принцесса, — бесстыдно шутит и, к чиминовому ужасу, опускает лицо еще сильнее, в конце концов останавливаясь прямо у него между ног. — Что ты собира… — Чимин не заканчивает вопрос из-за электрического разряда, пронзившего его от верхнего туловища до кончиков пальцев ног. Все потому, что Чонгук принимается облизывать кончик его члена, пробуя на вкус прозрачную вязкую жидкость. Чимин сдавленно стонет в изнанку ладони и прикусывает ее от утраченной способности здраво мыслить. Мягкие подушечки губ любовно окольцовывают верхушку и поступательными движениями то спускаются, то вновь поднимаются к кончику. Не в силах вспомнить значения даже самых простейших слов, Чимин хватается за густую шапку волос на макушке Чонгука и болезненно собирает их в кулаке. Это решение, вопреки чиминовым намерениям, только еще больше раззадоривает его партнера. Отстранившись, тот вдыхает кислород после чего с маниакальным блеском в глазах возвращается в исходное положение, на этот раз заглатывая твердую плоть, проталкивая ее до самых стенок горла. Чимину никогда не делали минет с таким удовольствием и рвением, так что не удивительно, как скоропостижно его рефлексы взывают к разрядке. — Я сейчас… — задыхаясь, натирает попой гармошку из простыни под собой, — Чонгук, пожалуйста… Он из последних сил сжимает волосы возлюбленного в надежде подать знак, чтобы тот отстранился и дал ему возможность кончить, но Чонгук лишь только ускоряется и напирает, едва уже не тычась своим носом тому в низ живота. Чимин запрокидывает голову назад и закатывает глаза до белков от упоительного наслаждения. Как умалишенный бессвязно повторяет имя Чонгука и в одну секунду отпускает все накопившееся за долгие месяцы напряжение, напрочь забыв о последствиях. Прилипшая к вспотевшему телу рубашка покрывается рваными струйками белесой жидкости. Грудная клетка юноши вздымается учащенно и беспорядочно, пока сам он приходит в себя, пытаясь припомнить хотя бы еще один раз, когда ему было хотя бы наполовину так же хорошо. Чонгук подтирает большим пальцем часть семени с нижней губы и тщательно облизывает его будто младенец свою любимую пустышку. Затем этим же пальцем надавливает на кончик обмякшего члена Чимина, отчего тот издает высокий пронзительный звук, похожий на скулеж. Его организм еще не отошел от потрясающего оргазма и тело какое-то время будет сверхчувствительно, о чем Чонгук конечно же должен знать и сам. Плотно сожмурив веки, Чимин вслепую пытается отмахнуться от настырных лап дайвера, умоляя о передышке. Сквозь белый шум в ушах ему удается расслышать какой-то странный звук, напоминающий шелест бумаги. Он с опасением приоткрывает один глаз, чтобы в полутемной спальне разглядеть уже полностью обнаженного Чонгука во всей красе, уверенно стоящего на коленях с блестящей оберткой от презерватива в зубах. — Для чего он тебе? — дрожащим голосом уточняет Чимин, уже и так прекрасно зная ответ. Чонгук, не переставая косо ухмыляться, выплевывает бумагу и откидывает влажные волосы со лба назад. Тонкие кольца в ушах играются со светом из окна, пока пальцы его левой руки надевает резинку на очевидный предмет гордости в паховой области. У Чимина от вида такого колоссального багажа в прямом смысле этого слова сжимается очко. Как куклу на веревочках, его подбрасывают и переворачивают на живот, не дав времени сориентироваться. Чимин привстает на локтях и заглядывает себе за плечо. Чонгук выливает чересчур много лубриканта себе на ладонь и принимается резво растирать его между пальцев, согревая. — Я ведь только кончил, — напоминает журналист, распластанный в самой неподходящей позе перед перевозбужденным Чонгуком. Вместо того, чтобы применить смазку в месте, где она действительно нужна, дайвер зачем-то начинает растирать ее по чиминовым круглым ягодицам, вскоре любуясь полученным результатом. Шлепает по одному разу каждую с неописуемым голодом наблюдая за тем, как мясистые области потряхивает от удара. Чимин тычется лицом в изгиб локтя, несдержанно постанывая. — Какой у тебя рекорд? — неожиданно задает Чонгук вопрос, оттопыривая одну ягодицу в сторону, чтобы рассмотреть заветное колечко тугих мышц. — Какой еще рекорд? — не понимает Чимин. Чонгук надавливает одним пальцем на анальное отверстие, и журналист дергает вверх тазом одновременно, как от страха, так и от волнующего интереса. — Сколько раз ты максимально кончал подряд? — поясняет парень на удивление абсолютно сдержанно и трезво. Чимин же похвастаться таким хладнокровием в подобной ситуации никак не способен. Он возмущается вопросу, но вместо упреков, напротив, поджимает рот и шумно выдыхает через нос. Чонгука такой расклад не устраивает, что он незамедлительно демонстрирует, зарядив звонкий шлепок по его сверкающей от лубриканта попе. Юноша вскрикивает и пытается приподняться с подушки, но Чонгук ему не позволяет, схватив сильными пальцами заднюю часть его шеи. — Сколько? — требовательно повторяет он вопрос. Невероятно, но от этого повелительного тона, жестких прикосновений и доминантных выделываний в постели, Чимин вновь ощущает подходящее к его паху неудержимое возбуждение. Трение о постельное белье лишь ускоряет приятный процесс, затуманивая рассудок, ровно как и несколько минут назад. — Один, — цедит Чимин сквозь зубы, делясь далеко не самым любимым фактом о себе. Только его ответ доходит до ушей Чонгука, как тот просовывает палец сквозь нетронутое месяцами кольцо мышц, благо, до этого щедро смазанное гелем. Чимин подается навстречу, выгнув поясницу. — С какими неумелыми кретинами ты спал раньше? — продолжает допрос парень, медленно и безвредно растягивая проход, пытаясь проникнуть внутрь для начала до костяшки пальца. Он наклоняется к чиминовому правому уху и прикусывает зубами мягкую мочку, минуя один прокол с сережкой-гвоздиком. Облизывает едва заметный след и далее совершает дорожку из поцелуев от подбородка до выпирающей косточки ключицы на плече. — Не хочу о них сейчас думать. Чимин не пытается слукавить, а говорит чистую правду. Вот уже два с половиной месяца его мысли занимает один единственный человек, и он не собирается делить первую ночь с ним, вспоминая о второсортных любовниках, которые не задерживались ни в его голове, ни в его постели больше недели. Чонгук со сладостной медлительностью вытаскивает палец, но только лишь для того, чтобы приставить рядышком с ним еще один и добавить к растяжке оба. — Хороший мальчик, — пропевает с дурманящей теплотой, целуя в родинку под нижним шейным позвонком. Свободной рукой он задирает концы рубашки и поднимает их, с риском разорвать шелковую ткань, до самых чиминовых лопаток. Проходит языком по выемке позвоночника, наслаждаясь каждым новым всхлипом юноши под собой. Пальцы Чонгука достаточно длинные, чтобы достать до самого чувствительного места внутри кольца мышц, но при этом он как будто забавляется и специально останавливается за мгновение до того, как нажать на простату. Двигается внутри все еще тесного прохода, разводя пальцы подобно лезвиям ножниц. Слизывает прозрачные дорожки пота, стекающие по чиминовой спине и упирается вплотную своим набухшим от возбуждения членом между упругих ягодиц. Чимин двигает бедрами вниз и вверх, сходя с ума от желания. Ему уже совершенно плевать на боль, с которой он столкнется, как только дайвер решит, что подготовки достаточно. Ему необходимо почувствовать Чонгука внутри. Его жажда настолько катастрофически сильна, что задней мыслью закрадывается страх и угрожающее осознание — если Чонгук передумает и оставит его здесь одного, он попросту умрет от сжирающей внутренности пустоты. — Пожалуйста… — просит непонятно, о чем и, к своему стыду, вытирает слезы с мокрых ресниц. Чонгук пока не замечает его состояния и добавляет третий палец. Решает сжалиться над хныкающим любовником и показать ему, каких красок он избегал два месяца. Чуть сгибает костяшки под необходимым углом и тычется подушками в простату. Из чиминовых век катятся гроздьями слезы, а изнеженное тело охватывает прибой электрических волн. Юноша жадно приподнимает бедра с постели, пытаясь помочь Чонгуку найти это место снова, только вот тому никакая помощь не нужна. Чонгук подло использует слабость, истому и легкое потрясение возлюбленного, начиная вдалбливаться пальцами в простату безостановочно. Чимина раздирают на части изнутри тысячи импульсов, доводящих его до эйфорических судорог. Он дрожит и трется о простыню в попытке унять хотя бы долю этих бесконтрольных ощущений. Мокрая от слез подушка до красноты натирает лицо. Журналист едва ли осознанно протягивает одну руку под себя, чтобы обхватить болезненно ноющий член и попытаться избавить себя от мучительно-сладостной пытки. Второй оргазм накрывает его еще пуще, чем первый. Пальцы липнут друг к дружке из-за спермы, которая в этот раз выходит более жидкой нежели в прошлый. Чимин хочет перевернуться, чтобы вдохнуть полной грудью, но ему не дают такой возможности. — Не забывай, ангел, — нашептывает ему на ухо настоящий, мать его, демон, — этой ночью мы бьем рекорды. Чимин не способен быстро связать два плюс два и оттого никак не ожидает, что Чонгук нагло схватит его за пояс и с легкостью поднимет бедра с постели, вынудив таким образом встать перед ним на четвереньки. У Чимина не остается сил, чтобы держать вес собственного туловища на ладонях, и он падает на локти, бубня неразборчивую речь в уголок одеяла. — Ш-шш, — успокаивает его Чонгук, поглаживая по мокрой спине под рубашкой, — осталось совсем немного, но, если ты этого не хочешь — скажи сейчас, и я остановлюсь. Он дает Чимину шанс сохранить частичку разума и, скорее всего, возможность завтра подняться с постели. Юноше стоит воспользоваться им и попросить передышку, ведь у него уже даже нет энергии поднять голову и просто кивнуть. Но по какой-то немыслимой причине, Чимин открывает рот и еле-еле озвучивает: — Продолжай. И Чонгуку не нужно повторять дважды. Как и ожидалось, к моменту пробуждения, Чимин просыпается с пронзительной болью в пояснице и в куда более интимных местах, одна мысль о которых заставляет его жалобно застонать и накрыться одеялом с головой. Рядом с ним посапывает как ни в чем не бывало виновник всех его страданий. Чонгук лежит на спине, раскинув руки по подушке. Постель выглядит чистой и свежей. Должно быть после того, как журналист отключился, Чонгук сменил белье и даже протер тело Чимина влажными салфетками. От проявленной заботы юноша не сдерживает мечтательной улыбки и, прикусывая нижнюю губу, переворачивается набок, чтобы как следует рассмотреть спящего любовника. Спящий Чонгук выглядит до жути невинно. Он дышит через приоткрытые губы и периодически морщит нос или дергает подбородком. Его тело прикрывает лишь тонкая простынь, так как единственное одеяло он героически отдал Чимину. Белая ткань оставляет мало пространства воображению, потому как прикрывает лишь небольшой участок голой кожи от пояса до коленей. Чимин не уверен, что когда-нибудь наступит день, когда он перестанет восхищаться красотой и привлекательностью этого парня. Даже ранним утром с растрепанными волосами, сухими губами чуть светящейся после бурной ночи смуглой кожи, Чонгук выглядит обворожительно. — Можешь потрогать, — доносится до него внезапно хриплый голос дайвера, вмиг избавляющий от фантазий. Чонгук лениво открывает глаза и поворачивает лицо к застывшему от уже привычного смущения партнеру. Счастливо улыбается и заговаривает снова: — Доброе утро. Чимин же нахмуривается. — Как давно ты не спишь? — Достаточно, чтобы понять, как сильно я тебе нравлюсь, — самодовольно заявляет тот. Юноша демонстративно фыркает и скидывает с себя одеяло, чтобы подняться. Оказывается, Чонгук его даже переодел в одну из пижамных футболок, но, что почему-то не удивительно, забыл о нижнем белье. Чонгук задерживает его, опустив ладонь поверх его пальцев и уже без всяких насмешек уточняет: — Или нет? В его взгляде нет вчерашней самоуверенности. Лишь искреннее любопытство, перемешанное с нескрываемой надеждой. Чимин как будто бы уже видел этот его взгляд. На станции «Габбро», где они встретились. — Я должен знать, что эта ночь для тебя значила, — продолжает Чонгук, тщательно подбирая слова, — сейчас. Кто бы мог подумать, припомнив обстоятельства их первой встречи, что они в один день будут здесь, лежать в одной постели: открытые и уязвимые, и разговаривать о самых сокровенных человеческих чувствах. Чимин подносит свободную ладонь к щеке Чонгука, с полуулыбкой выделяя особенно трепетным касанием его маленький шрам. — Конечно, ты мне нравишься, — признается, ни о чем не жалея, — после того, что между нами произошло, как вообще можно в этом сомневаться? Лицо Чонгука проясняется с осознанием услышанного. Немедля он целует Чимина в губы и тихонько проговаривает: — Должен был убедиться, — и целует снова, укладывая того обратно на свежие простыни. Недавнее предупреждение из художественного романа Ремарка о том, что осенью не следует оставаться одному теперь кажется куда более логичным. Без Чонгука в его городе, в его постели и в его сердце, Чимину несомненно было бы безмерно одиноко. И все же, что-то Чимину подсказывает, что, даже если бы не в эту осень, они бы с Чонгуком все равно рано или поздно отыскали путь друг к другу. Несмотря ни на что. Потому что, как говорил все тот же Ремарк: «одиночество без устали ищет спутников».