***
Джейс пролежал, не вставая с постели, более двух недель. Простуда оказалась пустяком, а вот ранения вполне серьезными. Абрахам менял грязные бинты на менее грязные практически ежедневно, и Джейс в удивлении обнаружил, что не узнает себя. Руки казались крепче и толще, икры шире, чем он помнил. На ладонях — неведомые раньше мозоли. Джейс не мог объяснить метаморфозу, и это злило и пугало. Перемещение с помощью магии было ему знакомо, трансформация физической формы — нет. Еще больше злило, что он не может проверить зыбкие, возникающие в голове теории. Ни лаборатории, ни шуримских кристаллов, ничего. Только сарай, небольшой амбар, маленькая кухня на двух человек, душевая с отходным местом, печь да комната самого Абрахама. Стоило Джейсу поправиться, как фермер напомнил об обещании помочь. И Абрахам не шутил — Джейс работал на пашне аки вол. По словам фермера, это была необходимая мера: организму требовалось восстановление, требовалась работа на свежем воздухе, а мышцам — тренировки. И Джейс не спорил. Он задолжал за собственное спасение. В первую неделю, плуг постоянно выскакивал у него из рук, лемех застревал в глиняной почве, ноги заплетались, а настоящий, худосочный вол, и вовсе не хотел помогать. Абрахам посмеивался над подручными, но нет-нет да давал советы по поводу того, как управляться с небольшой пашней. Иногда садился на крыльцо и, задумчиво куря, объяснял нерадивому студенту, почему полей должно быть минимум четыре, почему нельзя обойтись при посеве без бобовых, что такое севооборот и почему работа старого Абрахама круглогодичная. После ежедневного тяжелого физического труда, Джейс с аппетитом уплетал скудный ужин, а потом прятался в своем любимом сарае и брался за записи. Абрахам достал для него небольшой по размерам, но пухлый блокнот, обитый кожей, и на страницах постепенно образовывались формулы, заметки, небольшие рисунки на полях. Джейс часто рисовал звезды и Луну, которая неизменно возвращалась во снах, навязчивой идеей. Словно он не должен был о ней забывать, словно он уже забыл о чем-то важном. Вопросы, вопросы, вопросы. Как его перенесло, что произошло в мастерской, в порядке ли Кейтлин? И вот что: он был уверен, что последнее, что он слышал — его собственное имя, оно отдавалась в ушах эхом до сих пор. Но он также был уверен, что окрик «Джейс!» принадлежал не Кейтлин. Это был мужской голос. Испуганный, бархатный, но со стеклянным звоном в интонации. Это его собственные мысли, собственный разум пытался уберечь хозяина от беды? Или же рядом был кто-то еще? — Ты ужасно нетерпеливый вол, — сказал Абрахам, когда Джейс как обычно опрокинул в себя похлебку, практически не жуя. — Тише нужно быть, тише. — Да ладно, — Джейс вытер тыльной стороной ладони рот. — Ее пока горячая есть нужно. — Этак обжечься можно. Вот ты лучше посмотри на пашню, — завел Абрахам, и Джейс обреченно вздохнул. — На посевы посмотри. Сезоны сменяют друг друга, весна зиму, весну лето, и каждому растению дан свой срок. Они всходят неторопливо, как им положено. Тянутся к Солнцу, каждый как умеет, рождаясь при этом в темноте. Как истина, знаешь? — Я просто хочу пообедать. — Дурной ты. Ну, ничего. Когда-нибудь поумнеешь, молодой просто. А так из тебя выйдет хороший фермер. Менее чем через месяц ярмарка, поедем продавать первый урожай, к которому ты руки приложил. А, здорово? Я тебе даже кое-что купил. Взял, так сказать, к празднику… Абрахам соскочил с высокого стула и засеменил к себе. Как Джейс не старался, юркий старик продолжал напоминать ему йордла, разве что не такого пушистого. — Вот. Безрукавка, с капюшоном, как раз на тебя. А? И подкладка теплая. М? Примерь. А то рубаха моего сына (пусть Боги хранят его душу) на тебе лопнет скоро, вол. — Спасибо. Я… хорошо, я примерю, — Джейс потянулся к кофте. — Крепкая. — А то ж, ручной пошив. Портной, конечно, мерзкий старикашка, должен мне монет еще, дрянь, а вот швея, которая при нем, милейшая дамочка. Ты бы присмотрелся. — Абрахам, прекрати. — Что прекрати? Такой вол пропадает. Детишки у тебя хорошие будут, ты посмотри на себя. Джейс закатил глаза, но сумел промолчать. Скорее, из чувства благодарности за подарок, который сидел как влитой, ежели из уважения. Абрахам часто, не специально, но доводил Джейса до белого каления: то излишней заботой, то наоборот — заваливал непосильной работой. То бесконечными разговорами вслух, то чудовищной неторопливостью — Джейс буквально чувствовал, как его собственное время утекает сквозь пальцы. Ему нужно вернуться домой, его ищут, он торопился уйти, но в начале придется отдать долг. И ярмарка будет прекрасным поводом закрыть гештальт. Всего месяц потерпеть. С другой стороны, он ведь почти привык к размеренному темпу жизни. К щебечущей тишине фермерских угодий. К прогулкам вдоль пологих скал, к налипающий на дешевые сапоги грязи, которая, высыхая, превращалась в корку, и счистить ее можно было разве что жесткой щеткой. К отсутствию гомона новостей Пилтовера — в начале жуткая пустота раздражала, до зуда под кожей, но труд и безнадежность заставили войти в колею, такую же размеренную как след, оставленный плугом на глинистой почве. Иногда Джейс что-то чинил в доме, и делал это с удовольствием: в детстве он часто помогал отцу в кузнице, а допотопное оборудование лечить было куда как проще, ежели ковать из непослушного металла сталь. При работе с механизмами Джейс чувствовал себя парадоксально живым — не бурлящая органикой почва, но кинетические повороты шестеренок заставляли напевать под нос старый мотив, услышанный где-то на родных улицах. Порой Абрахам уезжал в город, который не сильно отличался от раскиданных по скалам ферм. И возвращался всегда с гостинцами, в виде сушеных фруктов, корзиной слухов о неизвестных Джейсу людях и с ворохом сломанных игрушек: Абрахам лично всем растрезвонил, что в его доме живет человек, у которого руки чистое золото, мышцы — бронза, а глаза — камень драгоценный, какой именно Абрахам сказать не мог, он в них не разбирался. Только в тех, о которые спотыкался лемех.***
Привычно выйдя ночью покурить на крыльцо, Абрахам с удивлением обнаружил Джейса — он сидел на скамье, у пашни, и не отрываясь смотрел вверх, на небо. Вздохнув, Абрахам подошел и сел рядом. И тоже посмотрел вверх, но не увидел ничего, кроме россыпи звезд. — Если выпрямить земную ось, — заметил Джейс, спустя пару затяжек цигарки Абрахама, — то каждая точка Рунтерры окажется в одинаковом положении относительно лучей Солнца. Выверни привычное положение вещей, и круглый год на планете будет царить один и тот же сезон. И не было бы смены весны на лето, а лета на осень. Солнце никогда не заходило бы, а лишь скользило у горизонта, как лошадка на карусели. Стоял бы вечный день, точнее — вечное раннее утро. Бесконечный, замкнутый цикл. — Об этом ты пишешь по вечерам в своем блокноте? — Вроде, — пожал плечами Джейс. — Я пытаюсь вспомнить. Что-то было еще после взрыва. Что-то важное. И когда я смотрю на звезды, то почти вспоминаю. Почти. — Сегодня прохладно, лучше иди в дом. — Холод мне не страшен. Я из Фрельйорда. Родился то есть там. — Пилтовер далеко от Вечных Снегов, — удивился Абрахам. — Да, там я оказался точно также, как и здесь, — Джейс прикрыл глаза. — Магия. Но тогда, в детстве, все было иначе. Магия спасла маму и меня, и тот полет сквозь пространство походил на чудо. Я видел временные потоки, видел всё и сразу, видел того, кто вручил мне магию, и вместо его глаз горели звезды. Ярче, чем эти, сегодняшние. А недавний переход походил скорее на кошмар. — А как же отец? — Отец? — Ты сказал, что перенесло двоих, — Абрахам откинул в сторону окурок, и в темноте, на фоне отсветов из дома, его жилистые пальцы казались совсем хрупкими. — Он погиб, кажется, — просто сказал Джейс. — Я его не помню, но по ледяной пустыни мы бежали точно без него. На племя напали, Ратная Мать ринулась в бой, а моя… схватила меня в охапку и бросилась прочь. Наверное, это было самоубийством, бежать вот так. До сих пор не знаю, на что она надеялась, но нам повезло. Потом, уже в Пилтовере, матушка вышла замуж во второй раз, и я получил новую фамилию, Талис, обрел ремесло, а потом и второго отца не стало. Не судьба, видимо. — Ты бы спать шел, — тихо сказал Абрахам. — Завтра вставать рано, надо будет плуг почистить, весь уже забился… Джейс поморщился: старик видел лишь то, что под ногами, и вечно все разговоры сводил к земле. — Я не хочу спать. — Не выходит? Может, тебе трав заварить? — Не надо, Абрахам. Мне это не поможет. Мне нужно вернуться домой. — А ждет ли тебя там кто? — Осторожно спросил Абарахам, на секунду замирая. — Конечно. Кейтлин. Мама. Мама точно с ума сходит. Может, кто-то еще, о ком я забыл. — Джейс, а может… — Мне нужно продолжить исследования, — Джейс резко поднялся со скамьи. — В них вся суть, весь смысл. Если бы мне только удалось подчинить магию… — Нельзя природу подчинять, Джейс, с ней можно только сотрудничать, о чем ты? — Я не фермер, Абрахам, — жестко оборвал Талис. — Я ученый. Мы именно этим и занимаемся, и вполне себе успешно. — Но это опасно! А может ты лучше останешься, а? Дом вместе расширим, хочешь, мастерская тут будет тебе, а? Джейс посмотрел на Абрахама с такой жалостью, с таким плохо прикрытым презрением, что старик подавился собственными словами. Он понял, какую фразу Джейс оставил при себе, и был рад, что тот не нанес удар вслух. Но золотой, горящий металлическим Солнцем Пилтовер на секунду мелькнул в глазах Талиса, и своим высокомерным блеском ослепил старика. Абрахам судорожно закашлялся, попытался нащупать в кармане табак, но там было пусто, моргнул, и Джейс уже скрылся в доме — только дверь бесшумно вздохнула в ночной тишине, сотканной из стрекота насекомых. — Глупый мальчишка. Как же тяжело тебе придется, — узловатые, иссушенные руки бессильно опустились. Какое-то время Абрахам сидел неподвижно, а потом поднес ладонь к собственному лицу. Хрустнул узловатыми пальцами и медленно оттянул тугой рукав, обнажая запястье. Шрам, нанесенный необузданной магией, белел в полуночном блеске также ярко, как и раньше.