***
Одним из преимуществ государственной службы были поездки. Дэйн Уитмен любил путешествовать, особенно в Россию. Он всегда получал такое VIP-обращение, которого заслуживал как личный гость члена Политбюро. Машина КГБ доставила их из аэропорта Внуково, куда он прибыл на частном самолёте, прикомандированном каким-то нефтяным олигархом или кем-то ещё, в красиво обставленную частную квартиру на Кутузовском проспекте, используя полицейский эскорт, обычно предназначенный для власти. Служащий взял его шляпу и пальто, в то время как другой проводил его к кушетке, где третий спросил, не хочет ли он чего-нибудь поесть или выпить. Он заказал кофе и ничего больше. Ему казалось, что обслуживающий персонал смотрит на него с завистью. Гардеробщица провела руками по гладкой ткани его пальто, и ему пришло в голову, что её предки, возможно, смотрели на царскую знать с той же степенью зависти, которую она испытывала к нему. Он сидел в царственном одиночестве, только в отдалённой компании персонала, потягивая кофе и глядя в зеркальное стекло, ожидая прибытия хозяина. Ему не пришлось долго ждать. — Мистер Уитмен. — Генерал Дрейков. Как дела? — Всё идет так, как ты и предсказывал. Американцы послали сюда агента, как только до них дошло известие, что Елена в Москве. — Для нас это является доказательством, ведь если бы то, что она украла, было подделкой, они бы не стали утруждать себя эскалацией, посылая кого-то сюда. Это самая большая проверка подлинности, на которую мы можем надеяться. Артефакт должен быть подлинным. — Или они могут захотеть продолжать притворяться, — И выставят нас всех дураками, подумал русский. — В это время, генерал, и в этом месте? У меня есть свои сомнения. Энергия, с которой они преследовали её, достаточно красноречива. В любом случае, они захотят знать, кто её нанял, — Я по-прежнему подвергаюсь риску. — Она не попадёт к ним в руки. Даю тебе слово. Это Россия, мистер Уитмен. Моё слово — закон, — Я сам убью Елену Белову, если придётся. Странные времена действительно приводят к странным партнёрам, думает Уитмен. Я рискую всем, полагаясь на слово русского. — А теперь давай поговорим о твоей тихоокеанской экспедиции. — Тогда к делу. Когда они говорили о российских военных кораблях, якобы проводящих подводные гидроакустические исследования в южной части Тихого океана, в то время как на самом деле они искали то, чего не должно было существовать, Дэйн Уитмен поймал себя на том, что в глубине души думает о маленьком неприятном факте. Это было, за неимением лучшего слова, внутреннее чувство — хотя он никогда бы не снизошёл до признания своей склонности к подобным вещам. Они заканчивали обсуждение, когда он, наконец, озвучил эту шепчущую мысль в своей голове. — Позвольте мне, генерал, американский агент, о котором Вы говорили. Кто он такой? — Она, — генерал не был дураком, — Это так важно? — Боюсь, это плод непрестанно любопытного ума. У неё есть имя? — Её зовут Кейт Бишоп. Аа-а. И вот пришло время расплаты. Как удачно. — Я подозреваю, мой дорогой генерал, что мисс Белова была не слишком откровенна в своём отчёте.***
Город Москва по праву славился своей системой метро. За гроши люди могли ездить практически куда угодно на современной, безопасной, ярко украшенной железнодорожной системе. В случае войны подземные туннели могли бы послужить бомбоубежищем для жителей Москвы. Это также давало место, где можно было спрятаться, когда сердце было в состоянии разрухи. Кейт знала, что поездка в метро — опасное занятие. Елена была в курсе, что она в Москве. Значило ли это, что КГБ также было известно о её прибытии в город? Означает ли это, что её прикрытие было рассекречено? Так много вопросов, на которых у неё не было ответов. Она задавалась вопросом, как бы она сформулировала это, если бы ей пришлось сообщить об этом руководству. Ситуация нестабильна. Она коротко улыбнулась собственной шутке. Перспектива смерти всегда пробуждала в Кейт Бишоп комика. Предупреждение Елены зазвенело у неё в ушах: Возвращайся домой, Кейт Бишоп. Или Москва станет твоей могилой. И всё же она была здесь. Всё ещё в Москве, всё ещё во чреве зверя. Я не могу уйти. Предполагалось, что агент должен быть бесстрастным. Никаких эмоций — только холодное, сдержанное суждение. Кейт Бишоп была скомпрометирована во многих отношениях. Если бы она была откровенна в своём отчёте, Клинт никогда бы не отправил её сюда. Конечно, другие последствия того, что она была полностью откровенна в том, что связалась с женщиной, которую её послали поймать, закончились тюремной камерой. Брюнетка выдохнула, глядя на станцию. Она вошла на "Кузнецкий мост" как раз вовремя, чтобы увидеть отправление одного поезда. Выбор времени всегда был сложной частью. В час пик поезда Московского метрополитена курсируют с интервалом всего в тридцать секунд. Она прошла по платформе точно к тому месту, где находилась передняя дверь второго вагона этого поезда, гарантируя, что она будет первой на борту. Ей не пришлось долго ждать. Вскоре она услышала грохот приближающегося поезда. Головы, как всегда, повернулись, чтобы увидеть огни начального вагона, и звук тормозов наполнил сводчатую станцию пронзительным шумом. Дверь открылась, и оттуда хлынул поток людей. Затем Кейт вошла и сделала несколько шагов к задней части железной махины. Схватилась за верхнюю перекладину — все места были заняты, и ни один мужчина не уступил, — посмотрела вперёд, прежде чем поезд снова дёрнулся с места. Её глаза осмотрели экипаж. Это должно было быть беглым проходом, не более того. Но когда её глаза скользнули по сторонам, она заметила, как один... два... три человека посмотрели в её сторону. Мимолётные, но, тем не менее, взгляды. За ней наблюдают. Она сохраняла бесстрастное выражение лица и использовала покачивание поезда, чтобы скрыть свой изучающий взгляд, направленный на трёх мужчин. Они одеты по-разному, но все были высокими и спортивными. И очень сильно походили на военных. КГБ.***
Однажды предавший — предаст и в дальнейшем. Дрейков поднял голову и посмотрел в окно своего кабинета. Он мог видеть площадь снаружи, машины, огибающие статую Феликса Дзержинского. Железный Феликс, основатель ЧК. По происхождению поляк и еврей, со своей странной бородкой и безжалостным интеллектом, Дзержинский отразил первые попытки Запада проникнуть в тогдашний Советский Союз и ниспровергнуть его. Он стоял спиной к зданию, и люди говорили, что Феликс был обречён там на вечную изоляцию, точно так же, как Дрейков обеспечил изоляцию Елены Беловой. Она вернулась, ища защиты от мстительного ЦРУ. Маленький воробушек, вернись наконец домой. Он на мгновение поиграл с идеей убить её немедленно, но он был не из тех, кто растрачивает имущество, особенно то, которое так тщательно культивировалось. Вместо этого он решил оставить её себе, намереваясь использовать в качестве своей ручной убийцы, которую можно будет использовать против его внутренних врагов. И она солгала ему в лицо — впечатляющий подвиг сам по себе. Дрейков мог бы простить ложь, но не такую, которая угрожала раскрыть всё, над чем он работал. Ах, Феликс, что бы ты сейчас сделал, будь ты на моём месте? Дрейков достаточно легко знал этот ответ. Феликс приказал бы схватить Кейт Бишоп и безжалостно допросить — возможно, даже настроить против её работодателей, а Елена Белова оказалась бы на дне Волги. Тогда было достаточно малейшего нарушения, не говоря уже о подозрениях — кто знает, сколько невинных мужчин и женщин было сломано или убито без всякой причины? Теперь всё было не так уж и по-другому. Ты всё ещё мог просто хватать людей на улице и пытать их так, как тебе хотелось. Тебе просто нужно было относиться к этому осторожнее.***
Они нашли её. Она не знала как, но они это сделали. Миллионы людей каждый день ездили в метро, но они каким-то образом сосредоточились на ней. Должно быть, Елена постаралась. Сейчас было не время для обвинений или обид. В первую очередь нужно было позаботиться о насущной проблеме. Побег. Она знала, что они не станут предпринимать никаких действий прямо здесь, на открытом месте. Свидетелей было слишком много, и вид взрослых мужчин, жестоко обращающихся с женщиной, вполне мог вызвать некоторое чувство рыцарства у других пассажиров поезда. Нет, они останутся, выжидая, пока обстоятельства не позволят провести более спокойный захват. Главное было — не позволить им загнать её в угол. Нужно было оставаться на открытом месте, где они не могли бы её тронуть. Не позволять им заманивать её в свою ловушку. Мозг Бишоп работал быстро. Они не знали бы, куда она направляется, и не догадались бы, что всё, чего она действительно хотела — это ехать на поезде так же, как она ехала бы домой на метро, находя утешение в постоянном движении, которое не давало ей чувствовать себя так, как будто она застряла на одном месте на некоторое время. Это означало бы, что они не могли предвидеть, с какой станции она сойдёт. Она заставила себя оставаться неподвижной, не обращая внимания на надвигающуюся опасность, когда поезд остановился. Люди уходили и приходили. Ещё двое мужчин, войдя, мельком взглянули на неё. Невинные прохожие, привлечённые видом красивой женщины? Или их намерения были более мрачными и смертоносными? Она не знала, но пришло время предполагать худшее. Поезд с грохотом двинулся дальше, и Кейт позволила толпе подтолкнуть её ближе к дверям, позаботившись о том, чтобы никто не увидел, что она намеренно пробирается к выходу. Следующая станция выглядела намного оживлённее, с большой толпой, ожидающей входа в поезд. Беглый взгляд показал, что довольно много людей готовятся к отъезду. Более нетерпеливые начали двигаться к дверям, собираясь в массу, которая увлекала её за собой. Один из мужчин — гораздо более бдительный, чем его соотечественники, — заметил это, но к тому времени было уже слишком поздно. Двери открылись, и Кейт Бишоп исчезла. Они двигались быстро, но у неё была фора, она то и дело ныряла в пешеходный поток в час пик, делая вид, что вообще не бежит. Бег привлекал внимание, а внимание было последним, чего она хотела в это время. Её глаза выхватили ещё двух мужчин — брюнетка поняла, что они разместили агентов–перехватчиков на каждой станции, но они её не видят. Она предала тебя. Бишоп прячет эту мысль глубоко в своей голове. Не время, Кейт. Но она остаётся, как неприятное зловоние, не желая уходить по собственной воле. Если они нашли её здесь, значит, они уже нашли её номер в отеле. Мозг Кейт работает быстро, прокручивая в голове различные варианты. Её отель закрыт — если они нашли её здесь, значит, они нашли её отель. Возвращение туда означало бы верную смерть. Другого выхода не было. Ей нужно было уехать из Москвы. Она шла по служебному коридору, когда совершенно случайно столкнулась лицом к лицу с одним из агентов, разыскивающих её. Бишоп насторожилась, а в следующий миг он дико хватает её, реагируя тогда, когда ему следовало бы подумать. Он уже лежит без сознания, прежде чем успевает сообщить по рации о своём местонахождении и вызвать помощь. Она оставляет его там, распростёртым на земле, без пистолета, наушника и бумажника.***
Бишоп пошла на север, держась подальше от грязных тротуаров, находясь в тени от уличных фонарей. Рабочие смены, возвращавшиеся домой с завода "Москвич", делали улицы приятно многолюдными, но когда она прибыла на железнодорожную станцию за пределами завода, все поездки на работу были закончены. Начался сильный снегопад, уменьшивший видимость примерно до пятидесяти метров или около того, с небольшими хлопьями вокруг каждого из огней над неподвижными грузовыми вагонами. Казалось, приближается поезд, вероятно, направляющийся на юг, сказала она себе. Сменные локомотивы двигались взад и вперёд, перегоняя товарные вагоны с одного запасного пути на другой. Один из них был её выходом. Она провела несколько минут, прижавшись к машине, чтобы убедиться, что знает, что происходит. Пока она наблюдала, поднялся ветер, и Кейт поискала более выгодную точку обзора. В пятидесяти или около того метрах стояло несколько товарных вагонов, откуда она могла лучше наблюдать. У одного из них была открытая дверь, и она знала, что ей нужно будет проверить запорный механизм, если она захочет проникнуть внутрь одного из них. Она подошла, опустив голову, чтобы защитить лицо от ветра. Единственное, что она могла слышать, кроме хруста снега под её ботинками, были сигнальные свистки переключающихся двигателей. Это дружелюбный звук, сказала она себе, звук, который укажет путь к безопасности. — Тебе следовало уйти, когда у тебя был шанс, Кейт Бишоп. Брюнетка сразу же нырнула за вагон. Тут же вынула пистолет, рукоятка была странно тяжёлой в её руке. Елена. — Но ты так не сделала, — неизвестно, откуда доносился этот голос. Ветер разносил звук и рассеивал его повсюду, Елена могла быть где угодно. Она могла видеть меня прямо сейчас. — Ты должна была послушать меня, — снова голос Елены, кажется, плывёт в воздухе, преодолевая ветер, который безжалостно дует сквозь кружащийся вокруг снег. Кейт рискует заглянуть в открытый вагон. Ничего, но вид, открывающийся из открытых дверей, ограничен. Выстрелов нет — пока нет, и она делает глубокий вдох, решая рискнуть. Она приподнимается, перекатывается по металлическому полу и вываливается с другой стороны. И снова ни выстрела, ни звука, кроме завывания ветра. — Никогда не умела хорошо слушать, Елена. — Нет. Просто вру. Бишоп слышит хруст снега под ногами и оборачивается. Она что-то пропустила? Что-то двигалось? Она не знает. Всё её тело напряжено, сердце колотится в груди, угрожая выпрыгнуть из горла. Вот оно, понимает она. Это реально. Это происходит на самом деле. Её взгляд опускается на пистолет. Палец дёргается, словно стремясь дотянуться до спускового крючка, будь проклята безопасность пистолета. Она выдыхает, её дыхание затуманивается на холоде. Елена. — Так что же теперь будет, Елена? Ты убьёшь меня? Я убью тебя? Чем это всё закончится? — если голос брюнетки дрожит, когда она говорит, это не потому, что она боится умереть. Нисколько. Она одна, во враждебной стране, за ней охотится КГБ. Она знает, чем это закончится. Она смирилась с этим. Дело не в том, почему она боится. Она не хочет убивать Елену. — Как бы то ни было, мне жаль, — слова звучат в холодном воздухе, нависая так же тяжело, как туман. Снова начал идти снег, падая на закрытые товарные вагоны, вежливо прося разрешения войти, а затем разочарованно падая на землю. — Ты это уже говорила, Кейт Бишоп. — Я повторю это снова. И ещё раз. Я буду продолжать это повторять. — Как долго? — Столько времени, сколько у меня есть, Елена, — она ждёт и прислушивается, но от другой женщины нет ответа. Кейт знает, просто чувствует, что Елена держит её на прицеле. Она представляет себе блондинку где-то там, глядящую в оптический прицел, готовую выстрелить в любой момент. Вполне уместно, подумала Кейт, что именно здесь она должна умереть. Здесь, на белом снегу. Земля была покрыта им, и он всё ещё падал в такой глубокой тишине, что Бишоп показалось, будто она начала ощущать эту тишину. Это был снег, который нужно разгребать лопатой по шрамам земли, снег, который скрывал уродство окружающего мира, который окутывал бронированные машины людей белым одеялом. Это был снег, который мог заставить сердце биться быстрее, когда открывалась его красота, подобно ковру, натянутому на твёрдую землю, смягчая путь всех, кто шёл по нему. Это был снег, который мог пробудить воспоминания о вещах более чудесных, чем всё, что было известно или о чём можно было мечтать. Снег такой же чистый, как её память об Елене. Мысли брюнетки возвращаются к постели, белым простыням и приветливым рукам блондинки, обнимающим её. — Я не знаю, чем это закончится, Кейт, — голос близок к ней. Так близко, что кажется, будто Елена находится прямо рядом с ней. Кейт поворачивается, и её встречают ударом ботинка в грудь. Она падает назад и перекатывается от удара, позволяя инерции унести её вперёд. Елена следует за ней, но её ноги вязнут в снегу, замедляя движения. Кейт вскакивает достаточно быстро, чтобы блокировать последующий удар. Елена наносит удар замахивающейся рукой, и Кейт ловит его, притягивает блондинку ближе и отвечает локтем в грудь. Белова падает, но превращает это в замах, и Кейт снова оказывается на спине. — Почему ты просто не возвратилась домой, Кейт Бишоп? Почему ты просто не улетела, когда я тебе сказала? — на лице Елены слёзы, поняла это Кейт, когда посмотрела на женщину, стоящую над ней, — Почему ты не могла просто уйти? — Ты знаешь почему, Елена, — она запыхалась, но ей удалось выкашлять слова. У Бишоп болит грудь, и не только от полученных ударов. — Правда, Кейт? — то, как эти слова произносятся шёпотом и болезненно мягко, вызывает задумчивую улыбку на губах Кейт. — Ты прекрасно это знаешь. Она садится и моргает, глядя в дуло пистолета, направленного прямо ей в висок. Рука Елены держит его ровно, палец на спусковом крючке. На этот раз никаких колебаний, никакой неуверенности. Это твёрдо и верно. Глаза Кейт расширяются, и она закрывает их. Она не хочет, чтобы последнее, что она увидит в этом мире, была Елена Белова, нажимающая на спусковой крючок. — Вот и всё, Кейт Бишоп, — блондинка делает долгий судорожный вдох. Холодный туман касается её щёк, и кажется, что слёзы, которые скатились по её лицу, застыли на месте, — Попрощайся. — Я уже говорила тебе, Елена, — шепчет Кейт. Её сердце странно спокойно, несмотря на неминуемую смерть. Она улыбается, и это грустная, горько-сладкая улыбка, — Я не буду этого говорить... Никогда. Говорят, что самые глубокие осознания всегда приходят в тишине. И в наступившей тишине Кейт Бишоп понимает, что за все прошедшие минуты ни одна из них не сделала ни единого выстрела.***
Генерал Дрейков подошёл к шкафу в спальне, где надел форму генерала армии. Формально он числился в списке отставных, и был таковым ещё до того, как многие генералы на действительной службе даже родились. Но работа в КГБ эскортировалось обычным политиканством, которое сопровождалось огромной бюрократией. Ношение униформы отличало его от партийцев, которых продвигали по службе просто из-за политической благосклонности. Это была одна из причин. Другие причины были на его форменной груди — медали, которые он получил на поле боя за личную храбрость перед лицом врага. Это были не медали, выданные за штабную работу, и уж точно не для того, чтобы один член партии мог подарить другому в качестве яркого украшения на лацкане. Они были ограничены такими людьми, как он, которые рисковали смертью, которые проливали кровь, и слишком часто умирали, за Родину. Ему напоминали об этом каждый раз, когда он надевал форму. Он внезапно отвернулся от своего места перед зеркалом. Мир вокруг него превратился в кристалл ужаса, особого ужаса, который не имеет ничего общего с размахивающим оружием или призраками, но имеет всё отношение к тому, что знакомое становится незнакомым. Что-то фундаментальное было уже не тем. — Доброе утро, генерал. То, что он не выказывает ни капли удивления, свидетельствует о том, что он был солдатом. — Елена. Он смотрит на пистолет в её руках и задаётся вопросом, будет ли у него время позвонить телохранителям, которые ждут его в вестибюле квартиры. Он ловит себя на мысли и улыбается — если она здесь, наверху, они уже наверняка мертвы. — Ты здесь, чтобы убить меня? — Это зависит от обстоятельств, генерал, — она соскальзывает с кровати, не сводя с него взгляда. Одно движение, и он мёртв. — Каких? — Примете ли Вы мою отставку, генерал. Он бросает взгляд на стол и сейф, который он держал за ним; сейф, который сейчас открыт, содержимое — его личные бумаги — теперь разбросаны по столу. — Я вижу, ты кое-что уже прочла. На лице блондинки играет полуулыбка, и он в очередной раз поражается тому, насколько хороша Елена Белова на самом деле. Проникнуть в его личную резиденцию, открыть его сейф, при этом сделав всё незаметно. Он внутренне улыбается и чувствует странную гордость в груди за способности тех, кто тренировался в Красной комнате. — Как ты думаешь, Елена, американцы были бы так снисходительны? — Нет, — признаётся она, — Но это риск, на который я готова пойти, генерал. — Тебе пришлось бы провести остаток своей жизни в бегах. Мы можем предложить тебе безопасность. Защиту. — Есть некоторые риски, генерал, на которые стоит пойти. — Конечно, если ты убьёшь меня... — Тогда я рискую навлечь на себя гнев КГБ, а также ЦРУ. И, возможно, Вашего партнёра из МИ-6. Я в курсе, генерал. Вот почему она здесь, понимает он, когда его взгляд падает на открытую страницу его личного дневника. — Я взяла на себя смелость сделать копию. Гарантия Вашей доброй воли и доброй воли Родины. Он продолжает молчать. Подходит к маленькому столику у своего комода и тянется за бутылкой американского виски — напитка элиты, которая избегает водки, столь любимой и поглощаемой массами. Он наливает один стакан и подносит его к губам. Дрейков не потрудился налить ей ещё. Он знает, что когда он повернётся, её уже не будет.***
— Как ты думаешь, это сработает? — Без понятия, — признаётся блондинка, — Но я знаю, что убийство Дрейкова не имеет никакой цели и смысла. Таким образом, у нас есть некоторая безопасность, и он знает об этом. Это само по себе может заставить их задуматься. Кейт Бишоп не выглядит убеждённой, и Елена хмуро смотрит на брюнетку, сидящую рядом с ней. Aэробус A330 скользит под прозрачной, наполненной звёздами ночью над Западной Сибирью, унося их всё дальше и дальше от России. — Я бы больше беспокоилась о твоём ЦРУ, Кейт Бишоп. Я буду не единственной, за кем они придут. — Почему? — поддразнивающе спрашивает другая женщина, — Ты боишься, что они пошлют кого-то другого, чтобы украсть твоё сердце? — блондинка молчит, и Кейт Бишоп прикусывает нижнюю губу, — Слишком рано для шуток по этому поводу, да? — Ты планировала это? — Что именно? — Так, Кейт Бишоп. Не заставляй меня произносить это. Кейт выглядывает из окна самолёта, шумно выдыхая через нос. — Нет. Ничего из этого... — она указывает на пустой воздух между ними... — Ничего из этого не должно было случиться. — Но это произошло. — Да, — отвечает она, — Так и есть. Блондинка протягивает руку и хватает её за ладонь. Их пальцы переплетаются вместе. Кейт сжимает руку Беловой и чувствует ответное пожатие. — Ты отказалась от своей страны ради меня. От работы. От всех, — голос блондинки хриплый от эмоций, — Я всё ещё не могу в это поверить, Кейт Бишоп. Ты отказалась от своего дома. — Да правда что-ли? — спрашивает Кейт, и на мгновение на лице Елены появляется выражение чистой радости. Это исчезает так же быстро, как и появляется, когда другая женщина хмурится. — Ты такая дрянная, Кейт Бишоп, — она качает головой, и Кейт ухмыляется. Она подносит руку Елены к губам и слегка наклоняется вперёд, целуя её ладонь. — Я знала, что ты была в курсе. Когда прибыла в Лувр. — В курсе чего? — Что всё это было реально. Что это не было очередной ложью. Что ты чувствовала то же, что и я. — Может быть, всё, что я хотела сделать — это посмотреть какое-нибудь произведения искусства. — И ты это сделала? — Я вновь увидела тебя, поэтому можно считать, что да. — Ну и кто сейчас ведёт себя глупо, Елена Белова? Блондинка почти мгновенно отдёрнула руку, на её лице было написано притворное оскорбление. Кейт ухмыльнулась и надула губы, повернув лицо прямо к женщине, которую она любила. Елена смягчилась и снова протянула руку — руку, которую быстро схватили, как будто Кейт не могла с ней расстаться. — Я рада, что ты не попрощалась, — бормочет Елена, когда они сидят бок о бок, а её голова покоится на плече Кейт. — Ну... — Кейт шепчет ей в ответ на ухо, — Теперь мне никогда не придётся этого делать, — она целует Елену в голову и чувствует лёгкость в груди — лёгкость, которую она никогда раньше не знала, — от ответного прикосновения блондинки. — Знаешь, есть только одна вещь, которую я хотела бы у тебя спросить. — Что это, Кейт Бишоп? — Что, чёрт возьми, ты украла, Елена?Эпилог
Дэйн Уитмен сидел и размышлял над артефактом. Эта вещь была найдена американцами в лесистых болотах к югу от Нового Орлеана во время рейда на предполагаемое культовое собрание; и связанные с ней обряды были настолько странными и отвратительными, что местная полиция охотно передала её федеральным властям, где она некоторое время пролежала, находясь под стражей в Федеральном бюро расследований, прежде чем попала в поле зрения провидца из Центрального разведывательного управления. О его происхождении, кроме беспорядочных и невероятных рассказов, выуженных из захваченных членов культа, не было обнаружено абсолютно ничего. Он проснулся с полным желудком соли и наполовину погребённый в белом песке среди обломков шторма. Чайки кричали над головой, их тени кружились по покрытому рябью пляжу. Спазмы спазмировали его живот, он застонал и медленно перевернулся. Воспоминания о прошлой ночи — или это был день, или какая–то искажённая версия сумерек... он больше не мог быть уверен... вернулись — горы льда поднимались из глубин, море яростно волновалось, как будто что-то внизу было потревожено. Чьё-то присутствие, пока ещё невидимое, тяжело повисло в воздухе. Неверие всё ещё мучило его, как будто его собственные воспоминания содержали невозможные образы, порождённые воспалённым мозгом. Но он знал, что ничего не выдумал. Он был всего лишь свидетелем. И каким-то образом выжил. Солнце было тёплым, но не жарким. Небо над головой было молочно-белым, а затем чёрным, прежде чем превратиться в тёмный зеленоватый оттенок. А чайки, как он теперь видел, были чем-то совершенно другим. Каким-то образом рептилии и амфибии одновременно, бледнокрылые, рассекающие воздух целенаправленными кругами, как стервятники, кружащие вокруг мёртвых. Он увидел, что на пляже было ещё больше тел. И обломки. Куски и плоты быстро тающего льда шуршали на мелководье. Крабы сновали тысячами. Мужчина приподнялся на четвереньках, а затем его вырвало горькой жидкостью на песок. Пульсирующая боль сотрясала его голову, достаточно сильная, чтобы он наполовину ослеп, и прошло некоторое время, прежде чем он, наконец, откинулся назад, чтобы сесть и ещё раз взглянуть на сцену вокруг него. Берег, который не был похож на берег. Ядерное сдерживание — это предотвращение войны угрозой взаимного холокоста. Если вы убьёте наших беспомощных мирных жителей, мы убьём ваших. Оборона была уже не защитой собственного общества, а угрозой бессмысленного насилия против другого. Это был крайний акт дикости, но ни одно племя дикарей никогда не формулировало подобную идею, поскольку это было настолько непостижимо, что даже самые нецивилизованные варвары были слишком развиты для такого. И всё же это было именно то, что решили самые развитые народы мира в тот момент, когда человеку удалось расщепить атом. И хотя можно было бы сказать, что сдерживание работает, это означало, что каждая страна, обладающая ядерным арсеналом, жила под угрозой более чем одного триггера. Угроза взаимного гарантированного уничтожения означала, что соперничающие сверхдержавы направляли оружие, которое ни одна из них на самом деле не хотела использовать. Тупиковая ситуация, удерживаемая угрозой ядерного холокоста. Ставки были повышены с появлением бомбы. Теперь Дэйн Уитмен стремился поднять ставки ещё выше. Он опустился на колени, как проситель в молитве. Его глаза созерцали открывшуюся перед ним славу — панораму огромных углов и каменных поверхностей, слишком больших, чтобы принадлежать чему-то правильному и подобающему этой земле, и нечестивых с ужасными изображениями и тревожащими иероглифами. И в своей голове он услышал Зов.