House of Cards

      Мегуми чувствует себя истощенной.       Куском безобразного мяса, над которым надругались, позабавились и бросили при первой же удобной возможности. Изучили игрушку со всех ракурсов, повыдергивали волосы, порвали платья, выгнули ноги в стороны — игрушка, которую выучил на все сто, перестала приносить удовольствия.       — Хочешь? Или из о-одной банки не пьешь?       Мегуми сидит на красном диване в игровой комнате с бильярдом, столом для покера и баром, на котором стоят бутылки из-под пива. Элегантно поправляет идеально-черное отрезанное каре, рассматривает спокойным взором. Пьет хвачхэ, качает ногой. Для образа суки не хватает красной помады, маникюра, сигареты между пальцами и «мальчик, я тебе не по карману». Одета просто: джинсы и черная полупрозрачная водолазка, под которой черный топ.       — Ты умеешь разговаривать, Мегуми-сан.       Перед глазами щелкают пальцами. Мегуми глубоко вздыхает. Поворачивает к нему голову:       — Что тебе нужно?       — Хочу сказать, что мне н-нрав-вится твой ар-ромат… Цветочные?       — Соберись.       — Тебе б-больше подойд-дут д-древесные ароматы. Л-легкие запахи тебе не и-идут… А что ты пьешь?       — Хвачхэ с клубникой.       — Безалкогольное? — искренне удивлен.       — Образ жизни и принцип. А то в тебя, пьянь, превращусь, и уйдут все мои таланты коту под хвост.       — Какая токсичная…       Мегуми не думала, что дойдет до точки невозврата — где смотрит на себя в отражении зеркала с правильным освещением. Ножницы в руках все решили за нее: длинные пряди оказались на плитке вместе со слезами. Она это успешно пережила — значит, справится и с другим.       Справится и с Годжо, с которым Мегуми никогда в жизни нормально не общалась. Он пьет Чу-чай со вкусом персика. На нем две рубашки, черная и белая, светло-голубые джинсы с белыми кедами, глаза закрывают солнцезащитные очки. Его развезло за пару банок; говорят, страдает хроническим алкоголизмом и айкью выше ста пятидесяти. Эти вещи в принципе не совмещаются, но Годжо всегда выглядел как тот, кто выходит за границы в клетчатой тетради. Сидит фривольно: левая рука закинута на спинку дивана, пальцы почти касаются стрижки Мегуми, ноги широко раздвинуты. Годжо — тот, который должен быть примером для подражания из-за ума и способностей, которые передались с молоком матери, но вместо этого он погряз в болоте.       С баночки поднимает взгляд на Годжо: расслабленные мышцы лица, опущенный взгляд ей на живот, спокойные дыхание и движения. Годжо не пытается ни спровоцировать, ни поддеть, ни дотронуться — настраивает речевой аппарат.       — Почему пьешь?       — Как известно, причины развития зависимости разнообразные, — Годжо успешно настроил, чтобы такие сложноподчиненные предложение говорить. — Стрессы и высокая чувствительность. Не вывожу разногласия в отношениях.       — Не думала, что у тебя все проблемы из-за…       — Проблемы у всех, а у меня сложности. Я не ловлю галлюцинации и синдром отмены, так что… Меньше слушай тех, кто судачит. Я не так часто пью, а разносит даже со слабоалкогольных.       — А это уже обусловлено генетически.       — Да, ты права… Даже малый процент мне как абсент… Так что правильно делаешь, что не пьешь, — Годжо ей улыбается по-доброму. — Не начинай и не встречайся с парнями, которые пьют… В них нет ничего хорошего. Сначала обещают, что бросят, а будут кормить тебя обещаниями годами. Я знаю, о чем говорю.       — Гето кормишь такими завтраками?       — Угу.       — Хорошо, Сатору-кун. Прислушаюсь.       — Ты идешь на отличие. Зачем тебе это?       — Я хочу поступить в престижное место.       Годжо хмыкает. Вау.       — Что за университет?       — Какая тебе разница?       — Я сомневаюсь, что ты намереваешься поступать в Тодай.       — TIT.       — Ты выбрала один из самых строгих и избирательных универов. Высокие стандарты или желание порадовать папочку?       — Может, и папочку порадовать, — язвит. — Хоть кто-то должен своих отцов радовать.       — Ты умная, конечно, после меня — не в обиду, — но я ждал немного д-другой университет… а не который стоит на шестом месте в топе. Там дикая нагрузка на студентов… Перед TIT нужно пройти р-репетиторов… Ты не вывезешь.       — Вывезу.       — Ты будешь сидеть на успокоительных и таблетках для сна, а те, кто посчитают лучше тебя, будут тебе мешать. Там придется выживать и не спать. Вижу, ты готова к этому. Деньги у папки есть?       — А ты в кошелек к моему отцу не заглядывай.       — Всем известно, что твой отец — состоятельный молодой человек. Мало кто в техникуме забирает свою дочь на Порше, правда? — делает глоток Чу-чая. — Не секрет, кто за тебя заплатит. С такими привычками выйди замуж за ученого или инженера, роди ребенка и не парься! Зачем тебе работать? У вас девушек все гораздо проще… Тем более, ты ведешь правильный образ жизни и вкусно пахнешь… Любой нормальный состоятельный мужчина, которому нужна не грелка для члена, на тебя взглянет.       — А спросить меня не хочешь, чего хочу я? — изгибает вопросительно бровь.       — Ты можешь не париться: его банковская карточка будет всегда у тебя. Правда, если он заведет любовницу, есть шанс что она будет жить лучше тебя… Не туда завернул… Ты замужем? Тупой вопрос… Не-мужло тебя бы сюда не пустило. Сложно.       Ох, Годжо… наивная детская душа.       — Я не хочу быть кому-то прислугой — я хочу себе нравиться, в первую очередь.       — Ох, так ты хочешь потешить свой нарцис-с-с…       — Нарциссизм, да.       — У тебя есть рекомендации учителей? Ты знаешь английский? Ты прекрасно разбираешься в физике, химии, инженерии? Ты знаешь, что такое гармонический осциллятор? Бета-лучи? Принцип Гюйгенса?       — «Нарциссизм» ты не в силе проговорить, а все это — да? — Годжо пожимает плечами. — Да, разбираюсь.       — Если ты сдашь экзамены и получишь к-красный диплом, я могу тебе помочь у-устроиться…       — Не нужно, Сатору.       — Нужно, Сатору. У меня там родственник преподает что-то… По-моему, биологию, не уверен. Я тебя лично н-не знаю, но знаю: ты — не дура. Хочу помочь твоим м-мозгам пробиться… Я уверен, ты все умеешь, когда хочешь.       Годжо делает глотки чая, опустошает баночку, выбрасывает куда-то за диван. Достает из кармана со вкусом манго, открывает с характерным звуком — кадык задергался от частых глотков. Он еле дошел до дивана, возможно, с него больше и не встанет.       — Ты выбрал наименьший путь сопротивления.       Годжо, конечно, посмотрел на нее как на дохуя умную, не отрывая губы от баночки; через некоторое время он и эту опустошил, громко вздыхая от недостатка воздуха. Понадобилось немного времени, чтобы вернуть контроль над дыханием. Если он подумает и третью опустошить, то отключится.       — То, что у меня три рекомендации со школы и три отсюда, отличие по всем предметам и знание английского на семь баллов IELTS, ничего не говорят. Абсолютно. Я не стремлюсь стать сенсеем или хакасе…       — Ты не даешь себе помочь. Даже Сугуру, который, такое ощущение, любит тебя за тебя.       — Сложно, — Годжо закидывает очки на макушку, протирает глаза, массирует глазные яблоки. — Он уверен, что у меня играет максимализм. Со своими загонами и сложностями он справляется на боксе, в который хочет полностью уйти. У нас р-разные пути сопротивления.       — Сугуру тебе помочь не хочет или не может?       — Думаешь, мы это не обсуждали? Я сказал, мне нужно перегореть этим, а он уверен, что я тупой. В итоге я дал слово, что это — последний мой алкоголь. Но, мы не обговаривали количество, — Годжо хитро смотрит и устраивается поудобнее. — Если даже я поступлю в Тодай, чувствую, контролировать меня уже будет некому. Я продолжу обжигаться. От себя не убежишь.       Годжо медленно оборачивается на бильярдный стол, за которым играет Гето, Маки, Тодо и Инумаки. А потом вновь на Мегуми.       — Ты права. Если он меня бросит — это будет пиздец. Сдохну раньше времени.       Мегуми тяжело вздыхает, но, сколько бы Годжо не говорил, насколько он обречен, ему не помочь.       — Ты была на и-игре? — Мегуми ему кивает. — Красивый был хоум-ран со стороны Ремена. Получил со ставки пять тысяч. Чисто по приколу закинул.       — Я киотских ребят не знаю, но дали жару.       Годжо аж откинулся на спинку, покосился подозрительно, прыснул от смеха.       — Я никого не знаю, — предвещает она вопрос.       — А из наших?       — Сукуна и Итадори, — слишком похуистично сказала она. — С остальными — нет.       — Т-то есть, ты сосешь первому, и он тебе ничего не рассказал?       Мегуми поворачивает голову на него — Годжо, как бы не так, задал вопрос абсолютно без подтекста. Девичье сердце пропустило удар, но умение Мегуми делать непроницаемую маску не подвело.       — Мы не…       — Не-а! Я запалил т-тебя на вечеринке с бассейном, когда искал Сугуру по апартаментам. И я знаю, чем обычно занимаются два молодых тела при закрытой двери, — Годжо приближается к ее лицу, шепчет: — Ты идиотка?       — Собираешься осуждать?       — Не хочешь о-оправдаться?       — Мы расстались. Все в прошлом.       — Мне должно быть грустно? — парирует Годжо.       — Только за него.       Годжо злобно ухмыляется. Мегуми понимает: Годжо, скорее всего, на ее стороне.       — Не будет как с Дездемоной?       — Не думаю, что он способен на подобное.       — Я просто немного у-удивлен, как умница и мудак сошлись.       — А тебе почему мудак?       — Я принципиально ненавижу спортсменов: они все тупые. И да: Сугуру просто тренируется, а не дрочит на спорт. Это разные вещи.       Мегуми тяжело вздыхает.       — Интересно.       — Ты, кстати, не хочешь ему отомстить там?.. Или… э-э-э…       — Отомстить?       Годжо кивает на бильярдный стол — Мегуми замечает Тодо с кием в руках, смеющегося с какой-то шутки Маки. Тодо одет в черную майку большого размера, черный браслет с черными круглыми камнями — черный агат, — дреды распущены, а на лице большой, уродливый шрам.       — Тебе нужен он, — Годжо пьяно, неаккуратно притягивает Мегуми к себе подмышку, шепчет на ухо, пытаясь сделать вид, что они попросту пьяно обнимаются и несут хуйню. — Парень неплохой, на размер не смотри… Не жадный, из полной семьи… на что вы там еще смотрите?.. У него хорошие друзья, правда, нихрена не учится… но поддержать разговор может. Спортсмены все тупые.       — Я не буду делать первый шаг, — категорично обрубает Мегуми, вдыхая приятный парфюм Годжо.       — Не делай. Просто подойди и наблюдай за игрой. Хочешь выйти сухой из воды — начни с ним общаться, — Годжо наваливается. Мегуми кучкуется, напрягает плечи, слегка его отталкивает. — А когда начнешь сомневаться, правильно ли ты делаешь — вспомни, как с тобой поступал Ремен.       Годжо отстраняется, икает, хлопает Мегуми по плечу.       — Поверь: я, как тот, кто трахается с одним и тем же парнем уже много лет, знаю, насколько это заденет хрупкое мужское эго такого напыщенного мудака. Я бы еще поговорил, но меня вырубает.       Годжо закидывает голову к потолку, пытаясь унять рвотный ком, но в итоге вырубается. Спасение утопающих дело рук самих утопающих.       В доме еще и Киотский техникум, с которым, по сути, Токийский должен соперничать, но это является сугубо межличностными прихотями: большинство дружит и поддерживают контакт, а соревнования рассматриваются как шанс отточить мастерство и сделать работу над ошибками. Нанами ненавидит американское общество и коллег затягивает сюда, чтобы уже в Америку затянуть своих, но сильная разница культур сильно мешает.       Мегуми подошла к бильярдному столу, к Сугуру, пьющему темное пиво из пинты. Он поприветствовал ее кивком и пенными усами. Одет в белую рубашку заправленную в черные брюки; волосы убраны в пучок, слева свисает прядь. Тодо молча осмотрел прикид Мегуми, но ни слова не сказал. В левой руке держит кий, ждет, когда Маки уже подберет правильный угол и забьет черный шар в лунку.       — Годжо отключился на диване.       Гето убедился, что его никчемный бойфренд уснул пьяным, и обернулся обратно. Раздражение выдал блеск в глазах.       — Разберемся.       — Часто так уходит от ответственности?       — Когда выпьет на голодный желудок. Лучше не трогать.       — Агрессивный? — спрашивает Инумаки.       — Не заткнешь и ничего не докажешь. Лапочка.       — Мы наоборот душевно поговорили.       — У пьяных ни один диалог не несет смысл. Не обольщайся, — обреченно продолжил Гето.       — Я помню, Годжо пьяным смог мне объяснить, что такое Архимедова спираль. Так понятно мне еще не объясняли, — вспоминает Маки.       — «Интеллект — это не преимущество, а дар», — говорит Инумаки. — Так он любит говорить.       — Он много че говорит, — усмехается Гето, а потом оборачивается на симпатичную Мегуми. — А ты что тут делаешь? Ты же не употребляешь.       — А я должна ходить в такие места только при таком условии?       — Тебе не скучно? Здесь не чаепитие и не показ мод…       — Хочешь вызвать мне такси? — поддевает она.       — Нет, волнуюсь за самую светлую голову здесь, потому что мы все — пьяные.       — Не все, — отзывается Маки. — Я, например, в хлам.       — Ты смешала пиво и водку. Удивлен, как ты стоишь на ногах, — отзывается Тодо. — Кстати, если вы не заметили, то мы пьяными играем в бильярд…       — Кстати, из-за Годжо, который хотел сам поиграть, — отозвался Гето.       И внимание привлек Тодо, громко прыснул от смеха. Диалог кое-как вязался.       Тодо пытался получить у Сугуру честный ответ, с какой целью все еще живет с человеком, чьи привычки выводят из себя. Гето слишком вежлив и рассудителен, чтобы эмоционально рассказывать про совместную жизнь с монстром, — не хотел так быстро посылать нахер киотский длинный нос, — и дежурно ответил: «в любой паре есть разногласия, которые за миг не решить». Тодо такой логики не принял, но спорить не стал: это не его отношения. Годжо сам решит, когда с него хватит, и Сугуру, в каком-то искаженном смысле, включил режим ожидания.       Маки и Инумаки не вслушивались в их разговор, продолжая не забивать шарики в лузы, а Мегуми молча, хитро, непрерывно и длительно следит за Тодо и что он говорит. Вдали он выглядел гораздо массивней и угрожающе, а вблизи источает спокойствие снайпера. Правда, все это усиливается алкоголем в крови, но раздражение от рассуждений Гето не скрылось. Мегуми подметила: Тодо раздражает чужое мнение, но в открытый спор не вступает; его раздражает, когда смиряются с негативными привычками партнера, которые являются психологической слабостью.       Сошлись на одном: пока у Годжо есть деньги, так и продолжится. Мегуми согласна со всеми: никто не смеет учить другого и все в праве выбрать с кем быть. Понимает это, почему-то, только сейчас. Необязательно быть с тем, кто сел тебе на хвост.       Партия бильярда затянулась: Инумаки и Маки стали шутить и отвлекаться, и в итоге большее количество очков набрал Тодо, который, как говорит, играет отвратительно. Гето потерял настрой из-за разговора про Годжо и выпитого пива, поэтому даже не расстроился поражению, присоединяясь к легкому угару Маки с Инумаки, которые, ощущение, смеются с дохлой курицы. Само собой, Тодо обратил внимание на Мегуми: высокая студентка с не очень аккуратным каре, от которой пахнет цветами и фруктами. Она выглядит спокойно и непринужденно; Тодо подозревает, что держит дистанцию. Довольно сдержанна, изредка посматривает и улыбается. Тодо подходит к ней с кием в руках, вынуждая обернуться. От него идет приятный мужской одеколон с амброй.       Первое впечатление никогда не врет.       — У спортсменов есть манеры? — укалывает она, стоило Тодо поклониться. — Казалось, вы все на одно лицо.       — С чего ты взяла?       — Бывший спортсмен.       — Значит, какой-то неправильный спортсмен, — гордо заявляет он. — Спорт — это самодисциплина, а если человек второсортный, то даже спорт не поможет. Не идиоты создали «фэйр-плей».       Он делает глоток пива, оборачивается — ребята куда-то ретировались. Видимо, на перекур — и значит, что Тодо не курит.       — Не хочешь сыграть?       — Не умею.       — Научу. Не гарантирую, что правильно, — намекает он на выпитое пиво в руке.       Он спокойно нашел для нее кий на соседней стене, где висит несколько штук, протер хлопковой тканью и объяснил общие правила и то, что они просто играют. Просто учит и просто знакомиться.       — Правда хочешь или из вежливости соглашаешься?       — Правда интересно или из вежливости спрашиваешь?       Тодо хмыкнул на парирование, кое-что подмечая, и приступает демонстрировать на себе: как держать кий, какой рукой с какой силой, как поступить с ногами, — Тодо может, и пьян, но он в силе понять, что Мегуми его слушает. Тодо выставляет руку на стол, поближе к белому шару, балансирует кий в руке: рассказывает, между какими пальцами проще прицеливаться, и делает удар — бильярдный белый шар забивает красный, который Гето не смог забить. Приятный, характерный удар разносится по комнате.       Тодо отдает Мегуми ее кий. Она рассматривает его, взвешивает в руке. Белое легкое дерево, которое не должно подвести.       — По весу подходит?       — Идеально.       Мегуми сгибается, выставляет руку на столик. Тодо аккуратно, невесомо, поправляет ее руку своей, положив запястье на столик. Мегуми кусает щеки, чтобы не ухмыльнуться.       — Вот. Пробуй.       Удар — не туда, но метко для первого раза.       — Говорила же.       — Ты только учишься, ждешь высоких результатов? — Тодо облокотился на свой кий, жестикулируя.       — Когда смотришь со стороны, то кажется довольно просто.       — Хотя… вот тут косячишь.       Тодо тут же поправил носком кроссовка ее ноги, и руками правильнее фиксирует ее плечи. Мегуми растерялась, сжала зубы и напрягла запястье: она понимает, что у нее не совсем адекватная реакция на чужие мужские прикосновения.       — Расслабь руку.       Мегуми понимает: это — ебаная проблема.       Тодо допивает пиво, не обращая внимание на растерянность собеседницы.       — Чем занимаешься помимо учебы? — спрашивает Тодо.       — Учусь и только. Отличие.       — Отличница ходит на вечеринки с алкоголем?       — Ну, я такой же человек, как и вы.       — У нас девчонки если отличницы, то ходят только на вечеринки студенческих клубов, а не просто пьянки. И открыто презирают подобный досуг.       — Прям все до одной? — едко подмечает она, изгибая бровь. — Я знаю несколько девочек из вашего, потому что в одной школе учились. Они были вполне безбашенными.       — Говорю о тех, кого знаю.       — Звучишь как сексист, — Мегуми усмехается, на что Тодо сильно удивился.       — Никогда в жизни! Это не в моей конституции…       — Поверю на слово, зная тебя от силы десять минут.       — Походу, у кого-то проблемы с доверием… — подмечает Тодо, запивая пивом, а Мегуми чувствует, что ее раскрыли. — Виноват бывший спортсмен?       — Отчасти.       По крайней мере, при разговоре с Тодо нет ощущения, что сейчас приедет гребаная банда и начнет шмонать или стрелять в воздух. Он ведет и правда непринужденную и пьяную беседу, но усердно пытается не терять нить диалога и не выглядеть полным дураком. Несмотря на проигрыш ее бывшему — о чем Тодо явно не догадывается, — он не отчаивается и даже не пытается. На ошибках учатся.       Удар — черный шар улетает в лунку. Тодо горд.       — Значит, просто хорошо проводишь время?       — Почему нет?       Удар — желтый шар улетает в лунку.       Тодо расслабленно осматривает ее, смеется под нос, и собирает все шары на столе с помощью треугольника. Мегуми стоит напротив, ждет, когда можно сыграть один на один.       — Точно не пьешь? — наверняка спрашивает он.       — Хочешь напоить?       — Мне неловко стоять с трезвой!       — Не парься.       — Как скажешь.       Тодо нагибается под столик, дреды прячут глаза, достает баночку пива. Открывает с характерным звуком, ставит на деревянную часть столика. Можно сказать, он не боится перед ней выпить чуточку больше, чем позволяет здравый смысл, что дает Мегуми некоторые крючки. Может, сейчас он ей и слегка доверяет из-за градуса, но это еще ничего не значит: первое впечатление не врет.       — Расскажи мне про твою карьеру питчера, — начинает она, выжидая, когда Тодо почистит свой кий. — Я видела твою игру и, могу сказать, вы поддались. Сукуна выиграл только за счет хоум-рана.       Тодо смог ответить только спустя два больших глотка:       — У меня профессиональные травмы, — спокойно ответил он.       — Что?       — Растяжение связок локтя и мышц плеча. Спортивный врач сказал, что такое повреждение не уйдет бесследно… Не смогу кидать так, как кидал прежде. Сукуна честно выиграл и, скорее всего, он знал про мои травмы. Он сам лодыжку вывихнул!       — Как?       — Он до дома неудачно добежал и нога под него ушла. Она у него минимум полгода будет о себе напоминать!       — На ровном месте? — Мегуми прыснула, но Тодо злорадность не заметил.       — Это частая травма. Спустя год будет как новенький.       — Все равно достойно сыграли.       — Спасибо.       Тодо отдает первый удар Мегуми — ни один шар не забился, но разбросались по всему столу.       — Часто пьешь?       — Очень редко, потому что пить не умею, — честно отвечает он, уходя к белому шару. — Алкоголь, лично для меня, способ раскрасить досуг.       — Значит, ты не запиваешь проигрыш? — специально поддевает.       — Культурно провожу время. Такие дни случаются очень редко. Типа… добровольный отказ. Как там называется?       — Аскеза.       — Да, аскеза… — стоит на месте, наблюдая, как Тодо ищет позицию для удара. — Так что… будем знакомы?       Удар — зеленый улетает в лунку. Неплохо для пьяного.       — Может, будем.

***

      В какой-то момент голова перестала хвататься за мысли. Грань настоящего смылась наркотическим приливом. Чувствует себя так, словно его отключили от всех органов чувств. Беспробудно расталкивает народ, пытаясь никого не оскорбить. Разговоры и прикосновения теряются где-то в вакууме: кажется, в очередной раз себя не послушал, и злоупотребил. Посылает кого-то на хуй и идет в сторону выхода. Ему начинает казаться, что все против него. Где Махито?       Приземляется на ближайший диван где-то в большой комнате. Ему больно ходить: опора в виде стойки от торшера не помогает. Волосы лезут в глаза, на лбу выступает испарина, глаза смотрят на бинты. Кто-то справа протягивает Чу-чай.       — Выпей. Поможет.       Кажется, это не музыка: Годжо выглядит как настоящий даже если будешь обдолбанным в слюни. Сам президент выглядит так, словно его не стошнило минуту назад. Очки перекошены, рубашка полурасстегнутая, ноги фривольно раздвинуты. Рассудок уносится ввысь. Годжо просек:       — Ах, ты…       Убирает пиво, выпивает сам.       — Уйди с дивана, — убедительно просит Годжо.       — Что ты тут делаешь?       — Жду своего парня, — тупо посмеивается Годжо, а потом переводит взгляд на его перебинтованную ногу и абсолютно убитый внешний вид. — Ты… ты в порядке?       — Что, заметно? — язвит Сукуна.       — По заслугам.       — Как скажешь.       — Могу еще кое-что с-сказать? Очень хочется.       — Когда разговаривать нормально начнешь…       — Жаль, что не сломал. Жаль, что тебя не избили. Это… знаешь… когда в член всунута трубка, потому что ты встать поссать не можешь… И к-когда приходится челюсть по кусочкам с-собирать.       — Неловко вышло.       — Ты меня не тронешь, — предвещает Годжо, на что Сукуна прыснул. — Не посмеешь.       — Может, не трону, но торшер — не я.       Годжо двигается впритык, к уху:       — Вижу, решил оторваться и покурив, и выпив?       — Значит, ты понимаешь, что я могу сделать что угодно…       — Ты м-меня не тронешь.       — Тебя трогать стремно, пьянь. Ты на грани проблеваться.       — Молись, чтоб не на тебя.       Сукуна грубо пихает его от себя, и тот тут же подорвался в туалет. Разговаривать, увы, с ним уже не хочется. Сукуна чувствует, что с ним что-то не так, но не может быть уловлено и расшифровано: он чертовски не в себе. Горбится, протирает лицо, глубоко дышит и радуется, что все еще не может вспомнить причину, по которой так сильно нажрался — значит, все идет по плану. Татуировки на запястьях стали живыми, — так его прет. Напротив дивана открыта дверь в какую-то темную комнату, из которой он слышит странные, немного приглушенные голоса. Все тело против того, чтобы вставать. Сукуна упрямый: ему и правда нужно на воздух.       — Ну, нравится? Я же говорил, ничего плохого не будет.       — Ну, для первого раза… мне понравилось.       — У тебя наверняка есть Инстаграм.       — Есть.       — Ты знаешь, что делать.       Тодо протягивает свой же телефон, и Мегуми спокойно вводит свой Инстаграм, который, кстати, завела и ведет. Им остались последние пять шаров, но разговоры увлекли в другую ситуацию: можно сказать, первое впечатление они произвели на друг друга положительное. Смело подписался на нее. Мегуми заметила это, но решила позаботиться об этом чуточку позже. От него идет приятный аромат, который начал только сейчас отдаваться… табаком и смолой.       Мегуми принюхивается к Тодо. Он, конечно, не понял, а потом резко понял. За спиной падают бильярдные шарики. Половицы скрипят под весом. Вместе с шагами слышатся приглушенные удары, словно трость. Мегуми оборачивается — знакомый запах табака и смолы, который теперь стал ебаным нерушимым бастионом в рецепторах, не обманул. Да, все было пиздец как очевидно, и ты, Мегуми, была не в курсе дел?       Кажется, Сукуна крайне недоволен, сбрасывая рукой бильярдные шары на пол. Тодо замечает интересную деталь: он ужасно ориентируется в пространстве.       — Хорошо проводишь время?       — Решил отпраздновать победу травой?       — Ну, знаешь, есть что-то в этом… особенное, — Сукуна становится рядом с ними, свободно скинув все тяжелые шары на деревянный пол. Они раскатываются по сторонам. Взгляд падает на пустые бутылки пива под бильярдным столом. — Вижу, ты тоже не остался трезвенником.       — Ты обдолбан.       — Тебя серьезно сейчас это волнует? — жирно намекает он.       — Ты себя нормально чувствуешь?       — Нет. Это что-то изменит?       — Я могу вызвать тебе такси.       — Мне нужно поговорить с ней, — внезапно заявляет он, тут же бросая обкуренный взгляд на застывшую Мегуми. Она явно не хочет с ним разговаривать. — Один на один.       Тодо оглянулся на Мегуми. Мегуми стоит, смотрит на него, нахмурив брови. Девчонка с ним не поздоровалась — значит, это уже говорит о многом. Сукуна договорился сам с собой: если Тодо еще пару раз ответит за нее, невозможное станет возможным.       — Ты стал не только пить, но еще и употреблять? — внезапно заявляет она. Сукуна ухмыльнулся.       — Не начинай.       — Я не могу тебя одного оставить с ней… — пытается прояснить ситуацию Тодо.       — Мне мерзко стоять рядом с тобой. Уйди.       Время, кажется, не располагает к долгой дискуссии, и Сукуна искренне смеется — трава не дает злиться. Его реакции настолько притуплены, что он даже не сразу поймет, что его ударили под дых. Прямо сейчас его интересует не то, что он на грани упасть в обморок, а то, где ебаный живот Мегуми, если после их последней встречи прошло два месяца?       Взгляд снова на Тодо. Сукуна держится за столик, чувствуя недомогание.       — Ты хочешь ее трахнуть.       — Ты гонишь.       — Я не прав?       — Что ты несешь! — влезает Мегуми.       — Ремен, успокойся…       — Думаешь, не выкупаю?       — Мы только что познакомились.       — Захотеть трахнуть чужую девушку можно и через секунду.       Тодо смеется, абсолютно не выкупая пьяную агрессию соперника.       — Ты — ее бывший?       — Смекалистый Тодо. Всегда знал, — Сукуна улыбается.       — Успокойся, я пришел сюда пить и отдыхать, а не…       — Мне нужен всего один диалог с ней — и я уйду. Ты мне не нужен, — Сукуна слишком под кайфом, чтобы сейчас по-настоящему злиться и осознавать всю сложность ситуации: если бы он был в себе, он бы без долгих прелюдий начал сначала угрожать, а если угрозы не возымели эффекта, то ладонь бы превратилась в кулак. Годжо не угадал лишь в одном — в нынешнем состоянии Сукуны. — Уйди, пока на словах прошу.       — Исключено.       — Ты хочешь поговорить? — Мегуми тут же выскакивает вперед, закрывая Тодо.       — Я это только что сказал? — боль в ноге вынуждает его опереться об стойку.       — Хорошо, давай поговорим.       — Он вообще не выкупает, где он, Мегуми, — констатирует Тодо, не давая собой им сблизиться. — Он может сделать что угодно.       — Он меня не тронет, и он вполне себя контролирует, если еще не в обмороке. Я тебе напишу, а сейчас дай нам время, пожалуйста. Если что — закричу.       Дверь закрывается снаружи. Кулак сильнее сжал стойку торшера.       Мегуми хватает его за грудки футболки — тому, кажется, пиздец как похуй на окружающий мир. И на мир перед собой. В ответ Сукуна хватает ее за запястье.       — Беременные девушки ходят на рейвы?       — Я ненавижу тебя.       Сукуна отбивает руку достаточно сильно, чтобы по комнате прошел удар. Мегуми косится на перебинтованную лодыжку, на его замедленное дыхание и перегар. Если Сукуна сейчас не откинется — он вытащил счастливый билет. Надо же, таким жалким она еще его не видела.       — Ты еле на ногах стоишь…       — У тебя нет живота.       Мегуми молчит, хмурится, бесит своим поведением.       — Не беси меня.       — Неужели интересно?       — Ты меня знаешь, Мегуми. Говори.

***

      — Вы преподаватель, да? В каком вы корпусе?       — Где столовая.       — Вау… вау… вы… я вас никогда не видела… — студентка накрасилась так, словно эта вечеринка — последняя в ее жизни. — Вы… такой.. вау.       — Ты, вижу, не старший курс. Как попадешь ко мне — буду рисовать тебе отметки. Как тебе такое решение?       — Господи…       — Не нужно льстить.       Студентка взрывается смехом. Это место кишит алкоголем, травой и тупорылыми мордами, которые нуждаются в евгенике. Тодзи позволяет студентке оставить свой номер на его руке, бросает пару фраз — девка прощается игриво. Тодзи усек: его член в венерической опасности. Он приехал вовремя, но настолько захотел в туалет, что пришлось идти в ебаный дом.       Тодзи одет в черную рубашку, расстегнутую до груди и костюмные брюки с ремнем. Все строго в черном цвете, потому что он опаздывает на ебаный корпоратив уже как на два часа. Сейчас где-то начало десятого, и Мегуми убедительно попросила ее забрать по смс-ке. Ну, он не стал отказывать: ему все равно выезжать и все равно по пути. Перед корпоративом можно и заехать в это уебищное место, куда Мегуми поехала, после чего убедиться: Мегуми перестала быть той самой дочкой.       К нему за десять минут успели прилипнуть две студентки разной внешности. Ну, их понять можно: Тодзи под свои года выглядит недурно, а в некоторых случаях даже лучше остальных. Где-то пытаются продать траву и таблетки, где-то в алкоголь вмешивают те самые таблетки. Тодзи и смешно, и грустно находиться среди такого контингента: студенты пиздецки безбашенные.       — Я вас не знаю.       Тодзи берет с общего стола какой-то стаканчик, принюхивается. Вроде бы пахнет пивом, но не уверен, что не бодяжный.       — Нет… Не пейте красные стаканчики. Там маленькая доза Бутирата. Если вы шарите…       Тодзи оборачивается — белобрысая студентка, облокотившись на стену плечом, с ним говорит. Разноцветные глаза, худощавая фигура, взлохмаченные донельзя волосы и спокойный голос. Видимо, она под кайфом и, видимо, она будет третьей, кто доебется.       — Его нельзя смешивать с алкоголем, — Тодзи давит интеллектом.       — Нельзя в больших д-дозах, а так… чтоб дали без вопросов.       — Я мог выпить, и мой член был бы в твоих владениях.       — Такие, как вы, не в моем вкусе.       — А кто в твоем вкусе?       — Не такие, как вы…       — Понял. Ну, благодарю, что остановила…       — Махито.       — …Махито-чан.       Девчонка ближе подходит, и Тодзи замечает расширенные зрачки, помутненный взгляд, слабую ориентировку в пространстве и нелепость в движении. Конечно, Тодзи не собирался пить здесь даже воду из-под крана, но раз Махито решила его предостеречь от такого тяжелого наркотика, то ее нужно, как минимум, отблагодарить за рассудительность. Если она все еще может рассуждать.       — Кто вы?       — Преподаватель.       — Сексуальных практик?       — Философии.       — Вообще-то, все студенты в курсе об одном правиле: ничего не говорить преподавателям про вечеринки.       — Тупое правило.       — Нет, не это.       Тодзи упрямо смотрит на нее, Махито упрямо смотрит на Тодзи. Она в курсе, как рискованно сознаваться преподавателям. Табу. Запрет. Нет.       — Вы чей-то брат?       — Нет.       — Муж?       — Нет.       — Тогда, вы здесь в огромной опасности, папаша, — Тодзи смеется, принимая ее проницательность. — Чей вы отец? Кого ищете?       — Тебе какая разница?       — А вы противный…       — Не представляешь насколько, Махито.       Тодзи тактично развернулся от нее, пытаясь найти взглядом хоть кого-то максимально похожего на Мегуми. Ситуация начинает его напрягать и раздражать: толпа с каждой минутой все горячее. В пентхаусе сильнее слышится запах травы и пота. Его дочь может быть где угодно в этом блядском доме с кем угодно, и с ней могут делать что угодно, и одна гребаная минута может решить, сука, все.       Он может искать ее сутки и даже больше.       — Сукуна.       Махито смотрит такими глазами на папашу, что Тодзи сначала нихуя не понял, а потом нихуя не понял.       — Вы — батя Сукуны?       — Да.       — Вы не похожи…       — Он мне нужен.       — Зачем?.. — Тодзи разглядел что-то необъяснимое в ее голосе, который внезапно стал тише.       — Он попросил меня его забрать.       — Но… вы же не отец его…       — Мне нужно найти его, потому что он может быть в опасности, — Тодзи в наглую врет, пытаясь из дуры выпытать ответ, очевидно, которая лично с ним связана. — Я не буду делать ему ничего, за что ты можешь переживать. Я его очень старый приятель.       — Вы соврали…       Махито тут же обернулась и бросилась прочь, но Тодзи тут же перехватывает ее за руку. Девчонка посмотрела на него так, словно она всю жизнь забитая и живет с угрозой собственной безопасности — подавленно и настороженно.       — Я не знаю!       — Тебе незачем его защищать. Я ему не друг. Тебя это успокоит?       — Нет… Я не знаю…       — Скажи мне, где он. Я отблагодарю тебя, — Тодзи пытается пьяную Махито уговорить любыми способами, даже если это будут деньги.       — Хорошо… Отпустите… пожалуйста.       Тодзи оставил ее запястье в покое, отходя на шаг. Девчонка потирает место сжатия, а глазами смотрит такими, словно Тодзи прибил ее к батарее и не кормит. Он понимает: несмотря на вызывающий внешний вид, который очень бросается в глаза, просачивается угнетенность. Возможно, Тодзи невольно пробудил в ней нежелательные чувства, тесно связанные с Сукуной.       — Поищите в игровой… Это по коридору справа… Если не будет, то парковка или туалет… У него травмирована нога и он не может уйти далеко…       Он садит ее в темный угол, уговаривает никуда не уходить и не пить из красных стаканчиков. Махито слушается, кивает головой бестолково, впервые видя этого человека. Может, он — единственный, кто сегодня так добр к ней. Она уже ни в чем не уверена. Дом вертикально поделен, она фатально потеряна. От нее пахнет травой — он улавливает это.       Тодзи видит анафему через три минуты в игровой комнате.       — Ну нет… Не сейчас.       Нет принца на троне — есть раб в яме с дерьмом.       Мегуми бьет его по щекам, сидит рядом на корточках, переживает. Крупная фигура у двери привлекла внимание — отцу не нравится, когда на ее глазах слезы.       — Ты….       Тодзи хладнокровно подходит к нему, наблюдает стойку от торшера и перебинтованную ногу. Сукуна бледный как привидение.       — Он просто вырубился… Мы разговаривали, и он просто взял и вырубился!       Тодзи рефлекторно — издержки многолетней профессии — проверяет у Сукуны дыхание и пульс: медленное и хаотичное. Мегуми с трудом видит что-либо из-за слез, скопившихся на ресницах, и пытается сказать что-то еще отцу в свое оправдание, но паника не позволяет. В ее руках стакан воды.       — Вода откуда?       — Кран…       — Промой четыре стакана, набери воды и принеси соль с кухни.       — Что с ним?!       — Не знаю, Мегуми, но нужно быть быстрее.       — Он…       — Воду!       Тодзи знает, кто перед ним сейчас лежит в обмороке. Мегуми покидает комнату, Тодзи моментально ориентируется в комнате: открывает окно нараспашку для воздуха, рвет на нем футболку для доступа к кислороду. Проверяет зрачки фонариком телефона — на свет реагируют, а белки глаз до безобразия красные. От него идет стойкий смрад духов, травы и вина. Тодзи смотрит на него, думает: и ты, полнейшая мразь, моей дочери нравишься?       Совсем не так.       Мегуми возвращается с четырьмя стаканами воды и солью. Закрывает за собой дверь, послав нахер тварь, которой очень интересно, что происходит.       — Сколько он в отрубе?       — Отключился за пару секунд как зашел ты, — Мегуми ставит стаканы на пол. — Он пьяный…       — От просто выпитого алкоголя редко вырубаются. Он или под бутиратом, или смешал траву с алкоголем, или вообще все вместе. Не могу утверждать.       — Промыть желудок?       — Если очухается. Чем ты думала, когда шла сюда?       Мегуми, на удивление, проглотила огромный ком.       — Опять воспользовалась случаем, когда я с ночной смены?       — О чем ты…       — За кретина меня держишь? — Тодзи говорит все со спокойным лицом. — Он тебя до слез доводит? Я видел следы на твоей шее и слезы, которые ты постоянно скрывала. Серьезно?       — Почему я должна до сих пор отчитываться?       — Не должна, если это не причиняет тебе вред.       — Это мои отношения!       Тодзи сидит на корточках, смотрит на свою рыдающую дочь и хочет ее обнять, но прямо сейчас ситуация не располагает к подобным вещам. Итадори Джин не был многословным, но был безусловно любящим и заботливым. Прекрасный коллега, который всегда не прочь поболтать и перекурить. У одного отца были сыновья, у другого — дочери. Итадори любил сыновей и всегда говорил, что хотел бы, что бы их дети дружили.       Получилось наполовину.       Тодзи не говорил о семье Итадори по ряду причин: разговоры об этом не поднимались, а людская психика способна забывать плохое. Братья забыли эмоции после смерти отца, потому что появилась другая отцовская фигура — дедушка.       — Поговорим, когда твой парень придет в себя, — резко обрубил Тодзи.       — Он не…       Выставляет руку — жест закрыть рот. На самом деле, его ситуация нехило раздражает и напрягает, но все же ждет дополнительные пятнадцать секунд. Не проснется через минуту — бригада и копы. Сукуну нельзя переворачивать или заливать в него воду, — конечно, Тодзи знает, что Сукуне есть за что захлебнуться, но не сейчас. За него все сделает чертова жизнь.       Тодзи следит за дыханием. Держит в руке стакан воды.       — Он тебе дорог?       Семь секунд.       Тодзи смотрит на нее исподлобья.       Десять. Пятнадцать.       — Нет.       — Тогда почему дрожишь?       Эксперимент и боль прекращаются в громкий вздох — Сукуна распахивает глаза, кривится, хватается машинально за грудь. Тело чувствует себя мишенью для боли и тошноты. Мегуми подрывается с корточек, уходит к окну. Сучонок живее живых. Тодзи не позволяет ему встать на ноги, появляясь перед глазами. Тот вообще ничего не понимает кроме одного: его накрыло сильнее прежнего.       — Ты упал в обморок. Четко меня видишь?       Сукуна чувствует себя так, словно его пережевали и выплюнули. Дыхание сбито, сердцебиение чувствуется в висках и горле. Тодзи понял одно: с него сейчас спроса нет.       — Сукуна.       Сукуна расфокусировано смотрит на черный силуэт перед собой. Рука на груди не дает подняться на лопатки. Ему нужна вода, свежий воздух и двенадцатичасовой сон.              — Ты, блять, кто такой еще?       Тодзи по-джентельменски игнорирует и подает ему подсоленную воду.       — Пей.       — Блять…       — Вода с солью.       — Зачем?       — Ты всегда такой упрямый? — Тодзи спрашивает прямо.       — Кто ты?       — Что я тебе сказал?       Сукуна выбивает из рук Тодзи стакан с водой, тот отлетает к дивану. Тодзи вздыхает с пониманием, но это понимание граничит с ударом ножа в печень. Сукуна переворачивается на бок, но ноющая нога вернула в положение лежа.       — Отъебись со своей водой с солью, че я тебе сказал?       — Не выпьешь — еблет сломаю, — Мегуми в откровенном ахуе, что происходит между ними. — И, поверь, тогда уже пить будешь, сука, через капельницу.       Сукуна хватает Тодзи за грудки идеальной черной рубашки. Но, кажется, его организм не готов к таким резким движениям, и замечает на заднем плане Мегуми. Тесное знакомство переворачивается в бегство от праведного гнева.       — Папаша?       — Пей.              Сукуна приподнимается, берет стакан и осушил три в ряд. Рвотные позывы напрягают желудок. Скручивает в позу эмбриона. В голове звенящая пустота. Эмоции не в силе пробить бастион — пелену отравления. Тодзи следит за ним. Сукуна ему ничего не сделает, а если попытается, то внезапно превратиться в девочку.       — Ты пил из красных стаканчиков? — Сукуна отрицательно кивает головой. — Что ты сделал?       — Траву с градусами смешал.       — В туалет.       Тодзи помогает ему дойти до ближайшего санузла, учитывая травмированную ногу и абсолютно блядский характер, который весит тяжелее него самого. Дает приказ Мегуми никого не впускать. Сукуна вызывает рвоту. Тодзи не привык, когда приходится работать с живыми, но сейчас его не это волнует.       Сукуна смывает все и бессильно падает на туалетный пол. Нога ноет, хочет перевязки и постельного режима. На лбу выступила испарина. Руки бессильно дрожат. На губах вкус соли. В ушах музыка и шум воды из-под крана; Тодзи включил воду на всю, присаживаясь на бортик квадратной ванны. Равнодушно наблюдает за калекой: зарывает руку в волосы, налаживает связь с явью.       — Где брат?       — В доме.       Тодзи расстегивает одну пуговицу у себя и выдыхает. Сучонок остался живой и чувствует себя просто охуенно.       — Это ничего не значит, — обрубает наперед он. — Ты едешь домой с Юдзи.       — Нет.       — Я не собираюсь с тобой нянчиться.       — А я просил?       — А ты, блять, хочешь со мной полемику устроить?       — Ничего общего н-не хочу с тобой иметь, — честно признается он.       — Ошибаешься, если думаешь, что я внезапно снизошел до твоей жопы и буду любезничать. Так что, если не хочешь эскалации конфликта, то делай то, что я скажу тебе, и ты будешь в шоколаде.       — Смешно. Мог бы дать мне помереть.       — Не сегодня.       — Ну, тогда сегодня же завершу незавершенные… диалоги, — Сукуна сел за закрытый унитаз, пытаясь стерпеть спазмы желудка.       — Я тебе не дам договорить с моей дочерью, — критично обрубил его папаша, на что Сукуна усмехнулся. — За тебя сегодня решаю я.       — С хуев?       — Потому что я так сказал. Вопросы?       Сукуна в ответ молча набирает стакан воды, выпивает залпом.       Тодзи сейчас не интересует интеллектуальная перепалка с этим обдолбышем: этот обмудок, который так себя любит и ненавидит всех вокруг, страдает явным дефицитом внимания. Его отец ни разу не пытался так воспитывать детей, но если человек сделал свой выбор, то родители не имеют никакого значения. Может, их первое знакомство и изначально не должно было быть прекрасным. Тодзи на похуизме выходит из ванной, приказав Сукуне сидеть на толчке и не рыпаться.       — Где Итадори? — спрашивает у дочери у двери.       — У бассейна.       — Сукуну на улицу через главный вход. Я найду вас. Будет сопротивляться — говоришь сразу.       Тодзи на похуизме идет к бассейну. Если пробудет здесь лишних полчаса, то тяжкое с отягчающими обстоятельствами обеспечено. Юдзи вальяжно лежит на шезлонге, пока Нобара, сидя на его ногах, разделяет с ним большую миску попкорна. Тодзи на похуизме встает рядом, пытаясь всеми силами скрыть раздражение. В бассейне плещутся студенты, и если хоть капля попадет на одежду — туши свет.       — Встаем. Оба.       Они подняли глаза — вечеринка заканчивается здесь и сейчас.       — Мне по-английски сказать?       — Сэр?.. — Юдзи не видел ее отца несколько лет. — Как вы…       — Господи! — кричит Нобара, от удивления закрывая рот руками.       — Нет, это отец Мегуми…       Тодзи разворачивается на пятках.       — Как хотите.       — Нет-нет! Погодите…       Они подорвались как ужаленные, следуя за Фушигуро.       Он не записывался ебаной нянькой для такого количества детей.       Тодзи проходит сквозь дом с детьми и закуривает. Выходят через главный вход, замечают Сукуну и Мегуми в траве: она сидит около него, лежащего: или в обморок упал, или издевается. Ближайшим студентам все равно, что происходит на лужайке, и Тодзи похуистично проводит троих к своей машине, усаживая девочек на заднее сидение. Итадори забирает с собой.       Тодзи на похуизме достает сигареты и подходит с братом к брату. Он уже, сука, ни на какой корпорат не хочет ехать. Сукуна полностью избавился от рваной майки и лежит на боку, спиной к парням, размеренно дыша. Юдзи брезгливо прыснул, слегка сжал банку пива в руке.       — Боже, в какое же ты говно.       — У него интоксикация.       — У него… что?       — Поднимаем и усаживаем на переднее.       — Пошли оба… — отзывается со спины Сукуна.       — Мне напомнить, в каком состоянии я тебя нашел? — выпустил дым Тодзи, пытаясь быстро покурить.       — В каком? — спросил Юдзи.       — Обморок.       — Отъебитесь!       Юдзи фыркает. И сминает банку пива силой.       — Ты серьезно думаешь, что ты сейчас выглядишь крутым?       — Я ничего не думаю.       — Ты меня позоришь. Валяешься как кусок собачьего дерьма в сраной траве, огрызаешься и воняешь как собачье говно. Вставай. Сейчас же. Или я сломаю тебе руку и ребро… Пусть все увидят… Мне плевать… Вставай или будешь черный от синяков!       Однако, здравствуйте. Тодзи проглатывает вместе с дымом удивление.       Сукуна переворачивается на спину. Смотрит снизу на взлохмаченного, пьяного и усталого брата, с которым так много времени провел вместе за последние годы. Если бы ему платили за то, как часто его ненавидит Юдзи, то давно бы уже стал миллионером. Тодзи похуистично сбрасывает пепел, но своим присутствием работает как метафизический барьер для двух братьев от драки. Понимает: Юдзи очень стыдно перед ним за своего брата.        Девочки тут же бросились к окну. Папаша дистанционно заблокировал машину.       — Ты закончил? — пробубнил старший брат.       — Вставай на свои чертовы ноги… Или я уничтожу тебя так же, как ты уничтожил меня… Я из-за тебя не могу нормально жить…       — Нужно найти виноватого в своих проблемах? — усмехается.       Тодзи делает глубокую затяжку.       — Ох, нет… Нет-нет… Не закончил.       Тодзи делает самую глубокую затяжку: Юдзи наносит точный удар прямо в нос. Из носа хлынула кровь. Итадори заносит второй удар на него, но Тодзи тут же оттаскивает за руку. Итадори падает на траву задницей, плохо ориентируясь из-за алкоголя. Костяшки ноют. Итадори стряхивает кулак. Сукуна приподнимается на лопатках. С носа капает кровь, но он его не сломал.       Сукуна смотрит на Юдзи. Тот еще не успел оценить импульсивный поступок. Глупая улыбка освещает лицо, кровь течет на зубы и губы. Юдзи смотрит на отца.       — Давно не виделись, сэр.       — Рад видеть тебя в полном здравии, — констатирует Тодзи, выкидывая бычок.       — Ну, я давно уже не в полном, но с-спасибо за помощь… Вы хорошо выглядите.       — Благодарю, а теперь — в машину.       То, как они сели в машину, вызывает и смех, и слезы: Юдзи уселся между девочками на заднем, Сукуна сел спереди, у Тодзи. Итадори буквально кипит гневом, и Нобара тут же пытается его успокоить ласковыми поглаживанием по рукам и волосам, которые так любит. Мегуми молча и с ужасом смотрит на Сукуну, который хлюпает носом и просит об выстреле в упор.       Как же, сука, весело.

***

      Сукуну по дороге стошнило, естественно, в окно. Пытался попросить папашу трижды угостить сигареткой, но Тодзи тактично, насколько мог, приказал закрыть ебало, пока специально не въебался в столб с его стороны. Нос ноет глухой болью и немного опух, но дышать можно. В бардачке Порше нашел сухие салфетки, чтобы убрать кровь с лица. Он понял: ее отец доказывает свое реноме.       — Ты в машине не держишь даже бутылку с водой? — невзначай спрашивает Сукуна, уняв рвотные позывы. — Меня заебал вкус соли и крови.       — А меня заебал ты, — Тодзи вписывается в поворот, держа дорогу к их дому.       — Что, не привык со сложными детьми? — ненароком подъебывает, но Тодзи упрямый:       — Особенно, если здоровый пацан ведет себя как ребенок.       Сукуна усмехнулся, сдержал рвотный позыв и глухую боль в носе. Итадори получит еще свое, получит. Обычный вопрос времени. Смотрит назад через зеркало: Юдзи нервно дергает ногой и смотрит в окно, Нобара положила голову ему на плечо. Мегуми втыкает в телефон и с кем-то переписывается. Тушь потекла от слез, а подстриженное каре давно потеряло величественный вид.       Тодзи моментально пихает его в плечо.       — Что? — получилось язвительно.       — На дорогу смотри.       — Я…       — Заткнись.       Через полчаса Тодзи подъехал к небольшому дому. Юдзи открывает дверь своим ключом, пропуская Тодзи и Сукуну вперед — тот сам контролирует его поведение и направления, не давая специально брату влезать, — провожая в туалет. Юдзи находит по просьбе Мегуми сорбент и набирает кувшин питьевой воды. Сукуну тошнит еще, и еще, и еще, пока рвота не становится прозрачной. Выпивает сорбент, кувшин обычной воды и идет в свою комнату, упираясь об стены. Там ждет его у окна Тодзи, усевшись на подоконник. Не такое снисхождение ждал.       — Никто не войдет сюда, пока я первым не выйду. Мегуми занимается ими и помогает улечься спать, — его голос серьезен и однороден. — Не станет легче через пятнадцать минут — вызываешь бригаду скорой.       Сукуне потребуется много алкоголя в будущем, чтобы пережить то, что он не в силах исправить; потребуется много терпения и силы воли, чтобы смириться с тем, что он не может исправить. Ему потребуется океан нездоровых развлечений. Он в этом уверен. Садится на кровать. Желудок скручивает, словно тряпку выжимают. Тодзи выглядит как тот, кто сейчас это оформит.       — Сейчас что-то будет.       — Можешь перечислить, кто бы расстроился?       Сукуна мнимо усмехается.       — Мне стоит поблагодарить тебя? Или что-то подарить?       — Мне не нужны твои благодарности.       — Оставление человека в опасности — уголовка.       — Не когда ты просто проходишь мимо, не заметив умирающего студента на полу, — Сукуна на это пожал плечами: справедливо. — Наверное, самая лучшая смерть для тебя — на глазах у Мегуми?       — Ну, меня не это смущает, — пошутил он, но Тодзи не выкупил.       — Думаешь, шучу?       — Нет. Меня смущают предки, которые слишком озабочены личной жизнью своих детей.       Сукуну и правда нехило раздражался: отец имел заочное участие в их личной жизни. Мегуми нельзя было гулять позже девяти, в некоторые дни приходить или гулять. Тодзи не контролировал. У него слишком страшная работа, чтобы не беспокоиться о своих детях. Тодзи — заботливый, а не контролирующий.       Тодзи перестает быть просто заботливым, когда жена спрашивает: «ты не знаешь, что с Мегуми?»       Тодзи перестает быть просто заботливым. Когда видит борозду на шее дочери и ее тщетные попытки заесть стресс.       — Ты меня нихуя не понял.

***

      — Нет… Нет…       — Юдзи…       — Почему я должен думать об этом?!       — Юдзи, успокойся!       — Вы не понимаете… Вообще ничего!       — Я пытаюсь вразумить тебя.       — Хороший мой, не кричи так…       Итадори нервно дергает ногой, сидя в своей комнате на кровати сгорбившись. Руки спрятаны в волосы, взгляд на пол, плечи — камень. Он никого не слушает. Только себя и свои эмоции, которые потребовали свободы. Он разбил брату нос и не сожалеет. Пытается отогнать от себя девочек и безуспешно: Мегуми и Нобара пытаются его успокоить и уложить спать. Нервная система не хочет — Итадори тем более.       — Мы хотим помочь…       — Если хочешь поговорить, то мы тебя выслушаем.       — Пожалуйста, Юдзи… — Нобара садится на корточки перед ним, пытаясь достучаться до любимого. — Мы не пытаемся тебе навредить. Я понимаю, как тебе досталось за лето… Прости меня, что уехала. Я не должна была…       Кажется, он больше зол не на свою девушку.       — Ты…       Итадори подходит к ней ближе, в глазах читая непоколебимость.       Мегуми делает шаг назад. Нобара обнимает его сзади, тут же хватая за плечи.       — Ты же в курсе, что это все — из-за тебя? Вся ситуация, которая сейчас вокруг нас, из-за тебя.       — Юдзи, она тут вообще не причем! — влезает Нобара.       — В чем была проблема мне сказать? Я не нашел бы слов? Послал? — Мегуми впервые видит Юдзи таким убитым, разгневанным, обессиленным. Это говорит старый Юдзи, который жил в этих эмоциях. — Я бы понял, если бы мы были с тобой в ссоре…       — Юдзи, ты пьян.       — Не настолько.       — Я не хотела никому об этом говорить, потому что считала это моей проблемой.       — Даже я об этом не знала, Юдзи…       — Тупая ложь! — экспрессивно взмахнул рукой. — Я не поверю в то, что ты не видела, какую херь он делает! Тебе резко стало на меня насрать, как начала с ним трахаться!       Юдзи говорит не правду — истину.       — Я не говорила, что встречаюсь с твоим братом не потому, что не ценю тебя…       — Юдзи пытается сказать, что за все это время ты отгородилась от нас и все же была с ним, — Нобара поглаживает Юдзи: тот успокаивается. — И он боится, что всю вину перекинешь на него из-за того, что они — братья. Он видел и все знал, и бездействовал, потому что знал тебя… Но, он знал и его.       — Я врал ему обо всем, — признается младший. — Все, что бы он не спросил про тебя… Какого черта?!       — Он стал мне небезразличен.       Нобара сглотнула ком, ни слова не сказала. Юдзи стушевался, а потом прыснул от смеха. Руки Нобары не позволяют выплеснуть все эмоции телом.       — Тебя впечатлил старый Лексус? Постоянное внимание? Секс? В чем твоя проблема?       — Мне нравилось, что он за мной бегает; сколько внимания уделяет и на какие извращения идет, чтобы я на него смотрела, — голос Мегуми, кажется, дрожит опять за долгое время. — Юдзи, мне нравилось все в нем с самого начала.       — Ты просто не хочешь ругаться… поэтому говоришь так!       — Я говорю правду.       — Какая ты идиотка!       — Прости меня.       Юдзи бессильно возвращается на кровать. Нобара все так же удерживает его, успокаивает поглаживаниями и легким массажем. Стакан с водой давно перевернут на пол. Юдзи не может простить. Не может смириться. Юдзи не может простить.       — Мы же друзья…       — Ими и остались.       — Друзья так не поступают.       — Это был мой выбор.       — Ты сделала тупой выбор!       — Эти месяцы Сукуна сам не свой, а лодыжка совсем его превратила в монстра… Ты сама все видела, — Нобара вмешивается, на Мегуми смотрит. — Я сейчас постоянно с Юдзи, не отхожу как от ребенка, но я все равно чувствую это, понимаешь? Он все еще недоедает и раздражается при бытовых вопросах.       — Я же сказал, что сам справлюсь…       — Нет, дорогой, ты нихера не справился, — Нобара пальцами массирует ему кожу головы: его слабое место. — Я рассказала Мегуми обо всем, что произошло. Сейчас я от тебя вообще не отойду.       — Нихера меня не подкосило!       — Ты недоедаешь из-за брата и мне не сказал об этом, — Мегуми косится на Юдзи. — Почему молчал?       — Потому что это моя проблема.       Мегуми увидела эту знакомую ядовитую искру в тоне, которую заметить могут только близкие им люди. Юдзи сжимает кулаки, потирает травмированные костяшки, смотрит на Мегуми — они оба пытаются друг другу привить претензии, при этом оба утаивали свою боль. Мегуми стала переедать, Юдзи стал недоедать — оба могли помочь друг другу, а в итоге увязли по самые уши. Он безумно зол и на Мегуми, и на Сукуну. Но больше всего — на себя.       — Юдзи, что ты хочешь от меня? — Мегуми садится напротив него на корточки, положив руки на крепкие плечи. — Просто скажи мне. Я никогда в жизни от тебя не отказывалась и не отрекалась.       — Чтобы ко мне вернулась моя подруга.       — Я всегда с тобой.       — Ты не была со мной эти месяцы — ты была с ним.       — Прости меня.       Юдзи вздыхает. Он простит. Обязательно простит.       — Ты начнешь кушать, ладно? Все, что дает Нобара. Она любит тебя больше меня.       — Не правда!       — Ты больше не будешь кидать своих друзей, как найдешь нового парня?       — Нет.       — Хорошо.       Он даже не подозревал, что может настолько быстро выгореть.       Нобара укладывает его на кровать, снимает с него футболку и садится рядом, помогая уснуть. Юдзи засыпает через минут пять, начиная сопеть. Слишком много воды утекло. Даже когда дверь из комнаты Сукуны громко закрывается. Нобара боится отходить от Юдзи, поэтому просит проверить Мегуми. Сукуна пулей влетает в туалет, включает воду и умывается, промывает рот и зависает перед зеркалом с напряженными плечами. Нет, Тодзи его не избил.       Но лицо говорит за него: разговор был пиздец.       Периферийное зрение замечает Мегуми в коридоре — она смотрит прямо на него. Тушь подсмылась от слез, щеки обветрились. Оно все еще сидит где-то там, внутри, вызывает ненормальный отклик. Тот, который перестал быть приятным. На его руках вздутые вены. Сукуна просит себя больше не злиться, вновь на нее смотрит — Мегуми не хочет ругаться. Сейчас или всегда?       Сукуна молчит. Мегуми молчит. Их разделяет пять метров.             — Не молчи.       Сукуна понять не может: по какой ебаной причине, стоически игнорируя боль в ноге, он хватает этого монстра за предплечья и закрывается с ней в темном туалете. Мегуми слышит его тяжелое дыхание и чувствует, как он навис над ней, как громовая туча. От нее пахнет, сука, цветами.       Сукуне плевать, как он сейчас выглядит; плевать, что буквально за двумя дверями стоит ее отец, который провел довольно взрослый диалог, как мужчина мужчине, где было донесено все на довольно понятном — для Сукуны — языке. Если быть честным, диалог был обостренным: оба получили ответы на все вопросы.       Все разрушилось. Как блядский карточный домик.       — Где отец?       — Говорит по телефону с твоей матерью и курит. Я отпросился в туалет.       — Сколько у тебя есть времени?       — Пять минут.       — Я не беременна.       Сукуна, если честно, не удивился. Посмеялся.       Сукуна, если честно, заржал.       Отходит от нее в темноте, невидяще смотря куда-то в зеркало. Щели двери пропускают свет с коридора. Мегуми глотает ком. Ждет ответной, давно известной ей, реакции. Полупьяная улыбка с лица не сходит. Девчонка уже знает его как облупленного. Девчонка уже не боится. Девчонка уже не любит, не принимает, не понимает. Девчонка уже не хочет ничего общего с ним иметь. Даже ебаную переписку и фотографии.       — И узнал только сейчас.       — А тебе есть дело?       — Что за тупой вопрос?       В очередной раз упрашивает себя не злиться. И уже из собственной безопасности, а не из безопасности этой стервы. Она больше не заслуживает твоего внимания, взгляда, касания. Девка бегает по другим, тебя сторожится и говном называет — но почему ты, стоя напротив нее, упрашиваешь себя же? Почему тебе нужна самодисциплина, когда Мегуми так рядом?       Почему рядом с ней не хочется лезть за словом в карман?       — Что это было?       — Я не делала аборт и не врала тебе. Из-за стресса у меня пропали месячные. Понимаешь? Нет? Туго для мужского мозга?       Сукуна, на удивление, понимает. И, кажется, не принимает. Хмыкает.       — Ты ничего не сказала.       — Что я должна тебе сказать? Тебе всегда было плевать! — Мегуми кричит шепотом. — Даже не вздумай мне доказать обратное своими словечками… Мне все равно на тебя. Я слишком долго, Сукуна, замазывала синяки на шее, — Мегуми тянется ближе. Сукуна начинает закипать. — Почему сейчас я должна тебя жалеть?       — Гонишь! — усмехается он.       — Вот, о чем я, — усмехается она. — Ты никогда не считался с моим мнением. Мне плевать на тебя! Мне плевать, что там отец заливал тебе! Мне плевать, если тебя машина собьет!       — Тогда че глаза зареванные?       Сукуна резко успокаивается. Темнота скроет многое, но не их чувства друг к другу даже после пережитого. Мегуми глубоко дышит, ненавидит, переживает — Сукуна подходит ближе, окровавленными пальцами заправляет ее челку назад, ненавидит новую прическу. Ненавидит ее новую. Ненавидит эту покорность и безусловность. Но запомнить, зашить в подкорке мозга на всю жизнь то, что выстроили. Поцелуи, секс, объятия не стереть.       Мегуми кусает щеки изнутри.       — Ты бы помер, если бы не отец.       — Я уже пообещал ему обручальное кольцо и букет роз. Но я сейчас о тебе говорю.       — Ты издеваешься, — тихо усмехается она. Пальцы в волосах вызывают тревогу. — Ты издеваешься надо мной. Ты издеваешься над людьми, как над своей собственностью… Тебе нужна терапия.       — Это уже моя проблема: нас вместе ничего не связывает, кроме гребаного прошлого, — Сукуна не видит, но знает: он ни за что ей не простит подстриженную длину. — Присматриваешься на Тодо? Тоже ему через год дашь?       — Не ревнуй, мальчик. Ты мне больше никто.       — Рад слышать. Подстриглась зачем?       — Захотела.       — Длина девушку украшает.       — Кажется, мне плевать на твое мнение.       — Ну-ну.       Сукуна отстраняется, оставляя Мегуми в замешательстве и неведении. Волосы обратно скатываются на уши, глаза незряче из-за темноты смотрят на его широкий силуэт. Травмированная нога ноет, Сукуна переместил вес на здоровую ногу. Они все еще у друг друга в головах, они все еще пытаются делать вид, что ничего не было.       Мегуми же ничего ему не простит.       Ничего.       Даже когда видела его во всех состояниях. Даже при смерти.       Даже когда делает шаг ближе, сдерживает слезы. Обновляет счетчик, показатели по нулям, глаза закрывать не нужно — больше он не увидит ни ее линии колен, ни остроту глаз, ни во снах. Ни танцев, ни улыбок, ни ласковых прикосновений по коже головы.       Сукуна в последний раз лишается того, о чем дрожал.       Пустота. Ебаная пустота вокруг.       Даже когда Мегуми клянется: придется стрелять — не промажет.       — Между нами ничего не было.       Даже когда Сукуна клянется: придется стрелять — не промажет.       — Между нами ничего не было.

***

       Спустя три месяца, Мегуми записывается к психологу. Отец, в силу воспитания, не понимает прикола психотерапии, но поддерживает ее в этом решении, — она начинает ходить раз в неделю и ни с кем, кроме своего психолога, это не обсуждает. У нее наблюдаются проблемы с доверием и либидо.       Спустя четыре месяца, Мегуми, все-таки, идет на контакт с Тодо. Парень оказывается грамотный, ответственный и воспитанный: не боится писать первый, спрашивает про настроение и делится всем из своей жизни. Главное: никаких намеков на интим и «быстрое развитие отношений». Тодо не поднимает вопрос о прошлых отношениях, а Мегуми считает, что всему свое время. Спортсмен приятно удивляет, но это еще ничего не значит: верить на слово никому нельзя.       Спустя полгода, Мегуми наблюдает в отношениях Юдзи и Нобары скачок: первый начал нормально кушать, вторая не может этому нарадоваться. Дружеская идиллия вернулась не быстро, но Мегуми уверена: Юдзи не умеет долго держать зло, тем более, когда та приносит изобилие его любимой еды как приходит проведать. Нобара начала загоняться, что ей нужно похудеть, а Юдзи считает, что пусть поступает как считает: если его девушке комфортно так, то он только счастлив. В любом случае, с тренировками он в силе ей помочь, как и с поддержанием правильного питания. Юдзи по секрету признался, что хочет сделать ей предложение.       Спустя восемь месяцев, Мегуми поступает в TIT. С огромным трудом и стрессом, который и так был минимизирован благодаря раздолбаю Годжо. За время, которое он провел с ней в попытках достучаться, перестал пить: его кожа стала светлее, похудел и стал лучше спать. Годжо приглашал к себе с Сугуру, который организовал в своей комнате полуспортивную комнату. Мегуми поняла: если дома все хорошо, то у Годжо все стабильно. Сложный цикл, который отражается на всех домочадцев. В благодарность Годжо, Мегуми приносит ему торт Тирамису. Годжо с радостью разделил торт с ней на кухне за кружкой чая. Сугуру грезит спортом, Годжо осмелился на преподавание.       Спустя год, Мегуми психологически становится легче на сорок процентов. Иногда, разумеется, у нее случаются дропы, но теперь она знает, что это — нормально. Сукуна забывается в памяти как что-то плохое и ужасное, но хорошее уходить не собирается. Тодо изредка приезжает — конечно, Мегуми не тупая, чтобы не понимать, что Тодо испытывает к ней симпатию, раз уж приезжает, — и дарит приятности. Познакомил со многими девочками из Киотского, и при любых условиях делает ей комплименты и угадывает с подарками, — или, возможно, дело в том, что Юдзи и Тодо — давние друзья. Мегуми забывает, что она себя ненавидит. Учеба идет своим ходом: преподаватели оказываются лояльными и строгими, требующими узконаправленных знаний.       Спустя полтора года, Мегуми рассказывает все отцу про Тодо. Тот, сжав зубы на горьком опыте, разрешает ей поехать к нему на зимние каникулы в Киото. Все романтично-эротичное случается в квартире, комнаты которой делятся с парнем-официантом. Тодо считает ее своей девушкой: принимает и понимает любые ее психологические проблемы и постоянный сарказм, который распространяется и на него. Мегуми рассказывает про Сукуну, и Тодо дал клятву: никто и никогда. Мегуми верит ему на слово; обещает, что познакомит с отцом.

***

      Спустя три месяца, Сукуна думает, что хуже быть не может.       Спустя четыре месяца, Сукуна сводится с новой командой. Ребята разношерстные, от цвета кожи до мировоззрения, и некоторые из них вызывают особые чувства, которые Сукуна не привык подавлять. Большая часть парней не пьет и не курит, но даже среди этих спортивных дрочил нашел единомышленников. В целом, жить в Америке сносно.       Спустя полгода, Сукуна свыкается с новым режимом дня и правильным питанием. Тренера и учителя поддерживают, завел себе пару-тройку друзей. Перестает быть совсем одиноко. Алкоголь сугубо по выходным, с курением выходит сложнее: в лиге с этим очень, сука, строго, и капитаны команд — Сукуна не капитан команды — следят за уставом. Его характер вытерпеть, безусловно, то еще испытание, но сублимация в виде спорта прекрасно помогает компенсировать. С сексом сложнее: график мешает трахаться регулярно; он еще не решил, кто ему больше нравится: американка или японка.       Спустя восемь месяцев, Сукуна встречает Нанами: вновь длительная командировка сюда. Тот знал, что так будет, и на поле просто подстебал. Со временем Сукуна выяснил: Нанами не питает к Сукуне никаких чувств, как и к Юдзи, и просто пытался из того вытрясти мотивацию на победу. Нанами оказывается довольно своенравным приколистом, который умеет играть и кнутом, и пряником. Делегация помогла как и, собственно, замолвленное словечко. Его наличие здесь напоминает о родном Токио. Итадори не собирается сюда: спустя столько времени, он с Нобарой пустили корни и, вроде как, собирается делать ей предложение. Общение с братом поддерживает, но не постоянное.       Спустя год, Сукуна смирился с новым миром, американскими традициями и конченным сленгом, который выучил благодаря напарникам-неграм. Английский выучивает на четверку по десятибалке, но для понимания прекрасно. Матчи идут своим чередом, до больших игр ему нужно набрать больше веса и сыграть больше домашних игр. Он уверен: все идет своим чередом, но блядский характер «здесь и сейчас» часто требует резкой смены погоды. Помогает трудный матч: мгновенное заземление.       Спустя полтора года, Сукуна впервые, находясь в Америке, чувствует трепетно-омерзительное чувство, встретив на одной тусовке эксцентричную деваху. Стандартная американка: играет на гитаре с сигаретой в губах, обилие пирсинга и татуировок. Черные ногти, смоки айс, худощавое телосложение, стрижка боб с неровными краями и карие глаза. Пьет, курит, флирт как общение, знает наизусть гимн США и сколько было дефолтов. Сукуна позже на вечеринке выяснил: перед ним известная каверша. И, если честно, он в душе не ебет, сколько она весит в медийном пространстве.       Спустя немного времени, Сукуна сделал некоторые выводы: девчонка убедительно попросила его показать руки и сжать пару раз кулак. Странную просьбу выполнил, и она смотрела на него как на что-то съедобное, стоило татуированным рукам покрыться венами. Даже удосужилась рассказать, сколько про японскую культуру начитана и что обожает дорамы и знает слово «конишуа».       Сукуна зажимает ее спустя три часа знакомства.       Выводы становятся прозрачными ровно на том моменте, когда они раздеваются в чьей-то комнате с кроватью без подушек и белья. Эта каверша приятно удивляет: сразу лезет руками под шорты, не нуждаясь в прелюдии, и целует взасос. Сукуна не запомнил ее имя, но запомнит вкус мятной жвачки и помаду на лице.       Сукуна осознает очень простую и очень примитивную вещь: даже на другом континенте, даже спустя полтора года, измененный образ жизни, ритм и привычки, ничего на самом-то деле не поменялось.       — То есть, тебе не нравятся американки?       На каком еще ломанном английском объяснить, что он всех ненавидит?       — Тебя это волнует?       Как еще самому себе объяснить, что все было не зря?       — Мне интересно… ах… там азиаточки лучше нас…       Пальцы властно сжимают ее бедра, пока каверша скачет на его члене как на родео. Кривой боб свисает на лицо, серьги-цепи скачут в ритм хозяйке, искусные пальчики крепко на груди лежат. Взгляд похотливый и ненасытный, округлое лицо раскраснелось и потное. На трезвую голову чертовски скучно трахаться.       Не то. Все не то, сука.       — Детка, поверь: ты явно лучше всех.       Даже когда от очевидной лести расползается едкая ухмылка. Даже когда эта черноволосая деваха доводит его до мышечных судорог.       — Сучонок. Я и так… ах… подложила записку тебе в карман.       Даже когда вытирает сперму об ее порванные колготки, наслаждаясь тишиной в голове и опустошением в яйцах. Девчонка подвязывается, лезет в поцелуй и хвалит умения япошки. Блядская набриолиненная каверша, с которой мерзко иметь дело — гайдзин, которой даже в глаза смотреть не хочется.       Даже когда сидит в натянутых шортах на кровати, прикуривает себе хорошие сигареты и считает до трех, когда эта бесформенная мерзость покинет его компанию.       — Ты прекрасна как яриман.       — Ммм, а по-английски?       — Прекрасная леди.       Специально задницей щеголяет, булками трясет, в татуированную щеку целует. Это было легко.       Сукуна достает телефон. Нужно заказать такси отсюда к ебеням.       Уведомление; не совсем то, что он ожидал в час ночи.       Новая фотография в инсте заставляет обдумать ход вещей: фотография Мегуми, которую она выставила час назад, приносит экзистенциальный кризис. Сидит в лаборатории, что-то мутит в белом халате с лабораторными очками на лице и улыбается в камеру; что-то с лазерами делает. Улыбка с каждым месяцем все шире, все беззаботней, все… свободней.       Все то же каре, что при встрече. Аккуратный макияж, гладкая кожа, голубые глаза. За полтора года мало что изменилось.       Сукуна не ошибся в одном: что было в Токио — в Токио и останется.