***
Сукуна хочет расслабиться, но не может. В последнее время раздражительность стала близким другом и, возможно, дело в том, что не пьет две недели. Курение помогает, но только в самом процессе. На этом фоне с ним стало втройне невозможно разговаривать, и понимает отчетливо. Если опять накрывает, то берет машину и уезжает, пока не отпустит. Никого не берет с собой, никого не оповещает — только он, океан и музыка из машины в три ночи. Нужно выиграть и напиться. Или нет, если уже две недели трезв как стекло? Нанами отошел на свою позицию. Норитоши, сегодняшний кетчер, сидит рядом с Сукуной на корточках, и видит его невозможность удержать себя в руках. То биту перемнет, то шлем поправит, то амуницию потуже затянет. Какой-то суетливый баттер с замашками психа, — Норитоши услышал немало слухов про него. Киотский в целом знает братьев, особенно миролюбивого Юдзи, но ни разу не видели их в деле. Тодо же стоит на горке питчера, проверяет перчатку и мяч. Но на Сукуну не смотрит. — Бейсбол — не твой спорт, — Норитоши не встает с корточек, смотря на Сукуну снизу. — Тебе или в бокс, или в ММА. Таких, как ты, сразу заземляют. — Не думаешь, что сейчас словишь заземление? — перевешивает Сукуна биту. — Вот, о чем я. Тронешь — вылетишь с треском. Постарайся не разочаровать. Сукуна засмеялся. Нанами обратил внимание. — Если ты с Тодо дрочишь на мечту о шатауте, то мечтай. — У Нанами как у судьи большая страйковая зона. Все в нашу пользу. — Поверь: по статистике, твоя маска не спасет от моего удара битой. — Заткнитесь, — отозвался Нанами. Норитоши усмехнулся. Заткнулся. Ясен факт: Сукуна отличается умением добиваться своих целей. Пробивное ядро, сносящее все на пути, даже если приколочено. Он здраво оценивает соперников и брата, который не настолько желает победить в сухую. Юдзи в принципе летом отличился напускной стрессоустойчивостью. Для нормальной выносливости ему пришлось сбросить семь килограммов, питаясь сугубо овощами и мясом, перебиваясь рисом и фруктами вместо сладкого. Правда, их отношения теперь как оголенный нерв. Сукуна же очень отличался терпимостью к нему. Он его на тренировках гонял, но неустанно следил за ним, не нагружая больше дозволенного. Были даже несколько — два — вечеров, когда они просто выехали попить кофе на набережной. Именно во второй вечер, когда Юдзи был измотан тренировкой, а Сукуна был морально не в самом лучшем состоянии — это был следующий день, когда он узнал о беременности Мегуми, — Сукуна спросил, как он себя чувствует. Юдзи обомлел, но признался, что скучает по Нобаре и вкусной еде. Тогда Сукуна посмеялся совершенно беззлобно. В тот вечер Юдзи не стал поднимать вопрос про Мегуми. В тот вечер Сукуна выпил два стаканчика кофе. Первый иннинг. Тодо не скрывает полуулыбку, поправляет кепку и переглядывается с Норитоши, следом с Сукуной. Ясно как день: эти двое генетически друг друга терпят, и Сукуна силой воли умоляет себя после матча не уебать его битой. Тодо кидает, Сукуна отбивает — граунд-аут. Команды меняются местами: Тодо — баттер, Сукуна — питчер, Юдзи — кетчер. Нанами показывает руками в сторону поля. Мяч проигрывается в пользу Киото. Второй иннинг. Напряжение растет. Юдзи — кетчер, Сукуна — питчер, Тодо — баттер. Сукуна никогда не назывался сильным питчером, но заебатый баттер, которого стоит уважать; у Тодо — наоборот. Они смотрят друг на друга. — Я обязан выпить с ним, — заявляет Тодо. Юдзи усмехнулся. Плечи дернулись. Сукуна нахмурился. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал. Тодо не расслышал — летевший крученый мяч, кажется, врезается Юдзи в перчатку. Трибуны подняли шумиху. Нанами поворачивается вправо и указывает пальцем. «Страйк». Сукуна ухмыляется. Юдзи хмыкает. Сукуна заставляет Тодо читать по губам: «меньше пизди, сука». Тодо усмехнулся. Как скажешь, сука. Сукуна кидает мяч, Тодо отбивает, но не добегает до базы. Нанами Сукуне рукой показывает, куда именно ушел мяч: ниже. Значит, бей выше. У него выходит вывести Тодо в аут. На что Юдзи горд и насторожен. Третий иннинг. Каждый вернулся на свои места. Нанами считывает эмоции каждого, самому решая, где будет страйк: в бейсболе судья сам решает, где будет страйковая зона кетчера, и никто не имеет права это оспорить. На соревнованиях его и любят, и ненавидят: его страйковая зона играет на руку только защите. На этот раз он сузил страйковую зону от груди кетчера до его паха. Видно, что команды пиздец как недовольны этим, и Сукуна сдерживается, чтобы не предъявить. Нанами знает всех игроков на поле. Тодо — отличный, исключительный питчер, с которым смело можно заключать многомиллионные контракты. С ним в минус не уйти: знает как кинуть мяч под любым углом с любой силой, как запутать соперника и как действовать в любой ситуации. Как спортсмен, к нему вопросов ноль, но как студент… У него нет мотивации учиться. Норитоши — выходец из состоятельной семьи. Богатый словарный запас, терпение воина и хладнокровие хищника, но ленивый и упрямый. Юдзи отличается от всех. Не просто тем, что он другой; тем, что он по-настоящему может обманывать. Он воспринимает всерьез всех, но при этом держит покерфейс. Он в курсе, что киотский и токийский между собой не враждуют, но всегда оттачивают мастерство на друг друге крайне безжалостно. Это необходимость. Юдзи — единственный, кто по-настоящему может выбраться в штаты. Возможно, это поймет американская делегация. И, если прямо сейчас, в самый решающий момент, Сукуна расслабится, то вместо ничьи будет проигрыш. Самый страшный позор. Тодо расслабленно крутит мяч то в руке, то в перчатке. Норитоши на позиции кетчера пытается ему подавать жестами подсказки, но Сукуна за это время выучил все возможные подачи этого ублюдка. Но это играет и в его сторону: Тодо понял, что Сукуну не наебать даже леворукой подачей. — Говори кинуть ему фастбол: я в курсе, что если он поправляет дважды кепку, то спрашивает тебя за чендж-ап. Примитивные. Норитоши смеется. Нанами отвлечен раздумьями Тодо. — Тодо в курсе, что ты гибкий игрок. Не отвлекайся. Сукуна поднимает невольно взгляд — она, сидящая в третьем ряду справа, сразу бросилась в глаза. Непривычная для ее стиля косуха, отрезанные угольные волосы. И Нобара, рыжая сука. Бита в руке тяжелеет. Желание победить превышает все условности. Стоп. Она отрезала волосы? Мяч летит без вращения и меняет траекторию в последний момент — мяч улетает. Бита оказывается на земле вместе с защитным шлемом. Сукуна бежит до первого дома. Мяч все еще в воздухе. Юдзи снимает с себя шлем, следит. Мегуми внимательно наблюдает, Нобара встала на ноги и завороженно смотрит. Кола оказывается на земле. Весь ряд свистит, шумит, орет и визжит. Сукуна перекатывается вперед, успевает коснуться дома до того, как долетит мяч. Вся форма в песке. Нанами подбегает к нему, видит: амбициозный вывихнул лодыжку. Нанами поднимает правую руку вверх с вытянутым указательным пальцем, делая круговые движения. Хватает правой рукой Сукуну за плечо. Тот сдерживает стон боли, шока, раздражения. — Хоум-ран. Сукуна бы победоносно ей крикнул, но, увы, вывихнутая лодыжка вызывает только крик боли.***
— Ты какой-то странный… Может, пора градусы мешать? Его не это волнует. Его волнует омерзительно-трепетное чувство, которое он преобразовал в сгусток гнева и непонимания. Сукуна не скоро поймет, сколько отдал себя на растерзание злу, как дал волю пресмыкаться — все, что не даст места для выбора. Ему хватает силы лежать на кровати лицом к потолку, медленно дышать и пить из бутылки вино. — Вот дела… Сделать глубокий глоток, моргнуть, повернуть голову — разноцветные глаза смотрят сквозь. Красива, статна, идеальна, изящна, искусна и безобразна. Она бы всегда Сукуне улыбалась, всегда бы играла в поддавки и говорила, что других в Японии не найти. Сразу бы дала понять, что Сукуна — уникальный. С ней проще: перед ней не нужно пресмыкаться. Рядом та лежит, которая заразить способна взглядом, но видит лишь: — Ужасный макияж. — Чт… — Ты хуево красишься. Или не так, как Мегуми? — Ты трезвый? — Нет. — Значит, время покурить, чтобы ты не всматривался… — Меня не интересуют панические атаки. — Тебя пробьёт только пуля, плейбой, — ее тонкая, с бесцветными волосками рука, тянет блант травы. — Во мне три стаканчика пива и половина косяка, а убить тебя не хочу. — Наебываешь. — Я не в силе думать, как тебя наебать. — Ты не можешь ни то, ни то. — Тебя давно не пиздили? Сукуна прыснул от смеха. — Давно. С игры прошло четыре часа. Киотский приехал неделю назад. Сукуна бы в жизни не был с ней знаком, если бы не странное стечение обстоятельств. Махито — бывшая чирлидерша своего техникума: частые пропуски тренировок и скандальное хоумвидео повлияли на ее дальнейшее участие. Имеет дерьмовую репутацию и огромное количество вредных привычек: наркотики, алкоголь, секс без обязательств, уличные гонки и тусовки. Ее порно-ролик стал достоянием общественности, когда ее обкурили и бывший парень натянул ее с другом в комнатке сборной команды. Ради Бога: лучше бы он этого не видел. Сукуна стоял на парковке, курил и пытался словить связь, а Махито выходила из магазина в слезах с пачкой зефира. У него было хорошее настроение: в просьбе стрельнуть не отказал, так еще и предложил сухие салфетки. Девка сама на одной из них написала свой Инстаграм, а там уже Сукуна не стал сопротивляться общению. Можно сказать, он пиздец как пожалел этой дружбе: он понял, что Махито ничем от него не отличается. А рыдала она, потому что она ничего из видео не помнит. Она его не привлекает. Может, на хоумвидео она трахалась как бестия, но это ей не помогло. Сколько себя не уговаривай, эта конченная девка его отталкивает: избирательность перевешивает. Ну не привлекают его проколотые соски, глупая улыбка и охуенная фигура, об которую можно порезаться. Он не засунет в нее даже если будет под тяжелыми наркотиками. Передает ей бутылку, а белый маникюр, который ему не нравится, принимает. Махито всегда считала Сукуну «своим»: грубый юмор, изобилие сарказма, непробиваемые пушечным ядром принципы, любовь к запретному и нарушению правил. — У тебя появились новые татуировки на плечах и ключицах? — Набил прошлым летом. — Тебе очень иде-е-е-т… Что еще расскажешь?.. — Я пить пришел, а не на допросе быть. — Ты быстро напился. Сколько до игры ты не пил? — Сорвался. Две недели. — Ах, бедняжка… — пальцем игриво по татуированному плечу проводит. — Не любишь трезвую жизнь? — Мне пиздецки скучно трезвым, с тобой — тоже. — Не груби девушке. Хоть я твоей жизнью интересуюсь, — усмехается в горлышко бутылки, отпивая. — Ты уснешь на втором вопросе или опять спросишь, не хочу ли я внезапный минет. — Ну, ты его всегда хочешь. — Не от тебя, овца. — Ты ж-жалкий… — пьет она, следом закуривая блантом. — Я — твой единственный вариант на этой вечеринке, Ремен. Тем более твоя привлекательность с трав-вмированной ногой падает до… говна. — Ладно, — отбирает он бутылку и запивает такое горе. — Ты даже если будешь трезвой и здоровой, никому не станешь нужна. Ты даже своим ребятам не нужна: я слышал, как тебя прогнали с первого этажа. — Не было такого! — Махито размахивает руками. — Врешь! — Конечно. Все боятся твоего перегара. — Или того, что я могу сделать! Состояние аффекта непредсказуемо! Если бы Сукуна был в себе — точнее, не напоен, — то залился бы смехом до боли. В медпункте ему перевязали лодыжку и приказали постельный режим или хотя бы ходить с костылем — а он серьезно ее травмировал, что может сказаться на дальнейшей профессии, — но вместо этого он приперся в эти ебаные апартаменты с перевязанной ногой. Вместо обезболивающего — алкоголь. А раз это серьезная травма, то прямо сейчас ему нужно не только обезболивающее, но и нейролептик. — Ремен, тебя же не посылали. Что ты делаешь тут со мной? Сукуна пожимает плечами. Намек он, конечно, не понял. — Пью и расслабляюсь. — Да ну? Ты можешь пить и на первом со всеми и слушать, какой ты о-охуенный… — Я со всеми увиделся и ушел. Хочу побыть в темноте и одиночестве, сука, а не с твоим пустым пиздежом, который мне не нужен. — Ты просто не в состоянии что-либо делать, калека. — Как скажешь. Сукуна отбирает у нее блант травы и делает затяжку, отставляя бутылку вина на прикроватной тумбочке. Сейчас ему жизненно необходимо отключиться от нашего мира, уйти в свой, внутренний, где никто не раздражает. Опустошить голову от навязчивых мыслей, позволить телу расслабиться и потерять вес. Дать дыханию восстановиться, глазам закрыться, сердцу распространить алкоголь по клеткам. Сукуне нужна эйфория, та самая незабываемая эйфория, пронизывающая миллиметры тела, вызывающая счастье, беззаботность, дезориентацию. Депрессию. Упадок сил. Заторможенность реакции. Дурман. — Наши президенты там… Им наверняка о-о-очень весело… — Мне насрать на нашего президента. — С Годжо у тебя терки? Даже с тем, с кем нельзя ругаться из-за знаний? — Мы никогда не общались, но я знаю Гето. И, уверен, что раз уж они встречаются, то явно два сапога. Ну и Годжо родился с золотой ложкой в жопе, которой, надеюсь, ест. — У тебя нет аргументов, почему ты его не любишь… — Сноб, — по пальцам считает, — повеса, раздолбай, тощий и… — Ты просто завидуешь. — Сдохнет к тридцати, а если нет, то Гето его кинет и тогда он точно сдохнет к тридцати. Да, завидую… — Как скажешь. Сукуна злорадно ухмыляется, делая более глубокую затяжку. — Мне нечего ловить на первом. Может, за это время уже многие подтянулись, но я, наверное, с трудом сейчас спущусь. — Ты — тот еще характер. Сукуна закатил глаза. Сколько раз он уже это слышал? — Ага. — Тебе напомнить, сколько мы пробухали вместе? — Махито ластится, а Сукуна сосчитать не в силе. — Любой твой друг о тебе ничего хорошего не скажет. — Ага. — Я серьезно. Даже твой давнишний друг Хакари. — Познакомить? Под транса тянешь. Ты ему понравишься. — Плевать на него. А вот брат твой… — Махито аж облизнулась, аж волосы на палец крутит, аж губы закусывает. — Я бы с удовольствием ему показала, на что способны стервы. — Он будет на тебя смотреть как на шалаву и не прогадает, — за это Махито прописывает ему удар в плечо. Похуй. — Что? Для тебя новость, что тебя за грязь считают? — Ты с ним не ладишь. Откуда тебе знать, какие ему нравятся? Может, он еще девственник! Ох, обожаю невинных… Самые хорошенькие. — Хочу посмотреть на лицо Нобары, когда ты это ей скажешь. Махито, кажется, охуела. — Нобара? Нет… т-только не она. Ужас. Юдзи не может иметь такой уж-жасный вкус. Он ее любит? Как в фильмах? — Не так на нее посмотрю — в затылок дышит револьвер. — Это статья! — Махито, кажется, в той кондиции, где юмор неуместен. — Шутка. Махито засмеялась в голос, а Сукуна не понял, с хуя ли шутка — которую он даже не пытался пошутить — так ее рассмешила. А потом вспомнил: они укуренно-пьяные. Так что, он не против, чтобы над несмешной шуткой угорали. — А сколько они встречаются? — Долго. — А почему ты так не можешь? Сукуна от вопроса закашлялся. — Я серьезно. Не понимает: или трава пробирает, или его пиздецки бесят вопросы. — Нобара, может, и глупая деревенщина, но даже она нашла себе душу. — Мне напомнить, что ты встречалась с гнидой, которая разделила тебя со своим кентом? Махито молчит. Долго молчит. — Я задел твою травму? — Ты ничего не знаешь. — «Тебе напомнить, сколько мы пробухали вместе?» — пародирует ее интонацию. Его ведет медленно. Прямо в кювет. — Ты — не святая, и я знаю, как сильно эта ситуация тебя подкосила. Может, про тебя поговорим? Нет? Махито замахивается — Сукуна получает мощный удар по руке. Трава реакцию, само собой, убрала. — Не трогай то, что тебя не касается. Если открылась тебе — значит, доверяю! — Ценю, — звучит неискренне. — Но, представь, как я устал слушать, какой я хуевый. Ты — не та, которая должна мне это говорить. Я каждый раз жалею, что вижусь с тобой: ты задаешь тупые вопросы и мой член всегда под угрозой. Даже если женат буду, всячески захочешь на меня присесть. Может, я и сейчас женат, просто жена у меня охуенная? Махито на секунду зависла. Потребовала продолжения: — У тебя есть кто-то?! Сукуна потирает переносицу. Махито знает: показывает привычку — значит, отсчет пошел. — Кто она? — Заткнись нахуй! — Кто она? — Ты заебала меня! Это насколько ты Мегуми ненавидишь, что даже говорить о ней не хочешь? Махито глупо улыбается во все зубы, двигается ближе. Тот, как в танке — поебать на обстановку вокруг себя, находясь где-то внутри толстенной защиты. Он не виноват, не виноват. — Кто она? Я ее знаю? Она красивая, умная? Она стоит моего внимания? Какой курс? Иностранка или японка? Английский знает, китайский? Пьет, курит? У нее полноценная семья? Братья, сестры? Колись, мудила… Я вытрясу из тебя ответ. У нее есть инстаграм? Шатенка или… — Мегуми Фушигуро. Сукуна не забыл, как горько, как, сука, сложно произносить это имя. Махито перехватывает через него бутылку вина и косяк с его губ. Докуривает — тушит об бутылку, на пол ставит. Теперь все гораздо интереснее. — Бредишь. Сукуна посмеялся. Громко посмеялся. — Ты не мог стать исключением! Девочка с голубой кровью не могла подпустить тебя настолько близко. Сукуна, конечно, мог бы показать этой пизде все голые фотки Мегуми, все видео, шикарные телодвижения, отточенную пластику, которой он восхищался, но попросту закатит глаза и покачает головой. — Как скажешь. — Ты… Бля… Пиздец. Она пожар в постели? — и взгляд стал крысиный, который Сукуна сразу выкупил. — Каково это — с гадюкой? Сукуна, каково это — трахнуть королеву? — Пожар. Про который не расскажу. — Какой благородный оказался эгоист. А любишь ее? Или для галочки? — Сидел год во френдзоне, терпел полную хрень с ее стороны. Было увлекательно — она мне дала на вечеринке. Думаю, спустя год, уже можно. — Ты издеваешься. Стоит ли рассказывать, какими методами Мегуми компенсировала настойчивость Сукуны? — Я знаю, о чем говорю. Нет. — Мегуми стала твоей? — Первая поцеловала, первая призналась в чувствах, первая бегала ко мне и умоляла никому не говорить. Классика. — А ты? — Зависел от ее внимания. После моего приезда, когда я пытался акклиматизироваться, я встречал ее на тех же вечеринках — у нас очень много общих знакомых, которые нас приглашали, и я ни разу не видел, чтобы публично меня гнала. — Боялась унизить при знакомых? — Это уже не имеет смысла. Махито завороженно слушает. Нет такого в природе, чтобы гадюка и кролик были вместе. — Я правда думала, что она замужем… Она всегда выглядит хорошо и никого к себе не подпускала. Зенины и остальные, кто с вами учится, говорили мне, что есть «интересная» персона. Которая брызгает ядом. — Притворство — вот, в чем она охуенная. Махито льстится ближе. — Тогда почему ты, как баттер, не распознал ее ложь? Две причины, почему Сукуна не подпустит Махито: не в его вкусе и он ее знает. Махито невыносима в любом состоянии. Ее белокурые до поясницы волосы и разноцветные глаза, которые сейчас расширены как покерные фишки, его совсем не заботят. Его не заботит, что он дал ей сесть на свой пах, его не заботит шум полиэстеровых шорт, его не заботят ее ручки на собственной груди. Его не волнует, что она его оседлала в момент, когда трава с алкоголем дали о себе знать. Его не волнует, что эта тупая сука, которую нужно бить до черных синяков, заползает белым маникюром ему розовые волосы. Нет, не волнует. Его не ебет, что губы, на которых не высохло вино, дышат прямо на ухо. Сукуна ловит дезориентацию. Все в порядке, все под контролем, даже когда смотрит в потолок, сжимает зубы, вспоминает: никаких поблажек, никаких уговоров, никаких любезностей. — Мегуми, уверяю, жалеет, что потеряла такого мужчину… Махито поднимает его футболку, восхищаясь структурой тела. — Что ты… — Затмеваю боль в груди у ее бывшего. Сукуну осенило: он, блять, ее бывший. — Слезь с меня. — А не это ли ты хочешь, плейбой? Может, она и права. Ему нужно затмить потерянный год, улыбку Мегуми, ее искренние смех и поцелуи. Нужно забыть человека, который занимал все его мысли даже во время сна. Человека, с которым смотрел сериалы — которые ненавидит, — мемы, шутил, обсуждал других. Которая всегда уходит со скандалом, чтобы вернуться. Забыть ее взгляд на поле, безразличное лицо, торчащие ключицы и ресницы, спрятавшие радужки, следом на него не смотрящие. Слезы на ветер. Очередная привычка. Сукуна вспоминает, не забывает, охраняет это, как Цербер вход в Ад. Пьяные тощие руки липко, навязчиво гуляют по прессу, изучают татуировки. Волосы падают ему на грудь. Сука сама лезет к нему, упирается в член, провоцирует на самые жестокие вещи. Даже когда пересохший язык начинает ползти вниз с подбородка до самого пупка. Почему выиграл? Где сейчас брат? Почему он все еще не в штатах? Где Мегуми? Он встает на локтях. Дрянная шлюха, которую драли одновременно в два ствола, прямо сейчас смотрит в глаза и лезет под шорты. В комнате только освещение благодаря торшеру и панорамному окну, пропускающего свет с первого. Он видит все, знает, но не рассуждает. Он выпил всего половину вина, сделал пару тяг, а легче не становится — легче станет только от выстрела в упор. И он вспоминает, с чего все началось — гнев. Все, оказывается, такое хрустальное. Но не хват в белобрысых волосах, которые он не пожалеет выдернуть. Сукуна отбрасывает суку рядом с собой, где и лежала. «гребаное нарциссическое дерьмо» — Даже не пытайся в-воспользоваться положением, шлюха. Сукуна встает на ноги, опираясь об стену, и теряет ориентацию в пространстве. Боль в ноге не чувствуется. — Так вот как ты себя ведешь, когда тебя опрокинет та, которая надежд не оправдает? Где ключи от машины? Стоп… он не на машине. — Жалкий, брошенный, униженный Ремен Сукуна, которого обманули и натянули на глобус, как чертову сову! Отмороженный мудила! — Так вот как ты себя ведешь, когда тебя опрокинет тот, которому хочется третий год отсосать? Махито поправляет волосы, упрямо смотрит ему в лицо, ни капли мудака не боясь. На ноги встает, хватает его за предплечье как за опору. За это он хватает ее за волосы намертво, выуживая из белокурой девочки болезненный стон. Она правда думает, что он к ней хорошо относится? Она правда думает, что он изменится? Она думает, что она ему реально нужна? — Я, может, вообще сейчас нихуя не соображаю, но силы во мне достаточно. У тебя прикол такой — каждый раз, как мы встречаемся, меня выводить? — Мне нравится тебя бесить. — Не. Трогай. Меня. — Почему нет, мудила? — Интересуешься жизнью, пытаясь прикрыться подругой? Подругой? Пошли на первый, — внезапно заявляет он, улыбаясь совсем безумно. — Пошли, хули нет? Не хочешь? Тодо и Чосо составят тебе компанию в бильярд: ты, сука, тут же будешь послана, как чумная сука. Ты мне никогда не нравилась, Махито, сколько я должен тебе это повторять? — В глубине души ты меня обожаешь. — В глубине души я желаю тебе пропасть без вести. — Ты не поведешь нас на первый, Ремен. Это будет позорище… Мы в мясо… — Мне похуй? — Не устраивай цирк… — Почему нет? — Если делегация узнает… — Это проблемы меня будущего, детка. Махито принимает правила игры. Даже когда грубо падает на коридорный пол. Больше не смешно? — Будет здорово, веришь?