Цена вечности: Незримые путы

Тишина — вот что поражало в первую очередь. Странная, несвойственная живой деревне. Не потому, что здесь прошлась война, но из-за странных, не поддающихся объяснению, событий. Люди бродили меж домов, изредка бросая взгляды на приезжих, останавливались, хмурили брови, вспоминая что-то, и шли дальше. Среди них жила смерть. Она наложила отпечаток на каждое лицо, на каждое движение, проскальзывала в словах, делах и запахе. Мужчина на лавке лежал неподвижно, скованный последним, самым глубоким, сном. Только легкая синева на лице отличала его от живых. Даже сейчас, охваченный холодом смерти, он казался слишком крепким, чтобы его кончину можно было списать на естественный ход вещей. Но лучше всяких доводов на беду указывал перечень покойников, среди которых он ныне занял место. Ламберт наклонился и втянул еще тонкий, едва заметный запах разложения, висящий над телом. Ничего необычного: ни магии, ни отравы он не почувствовал. Но человек был мертв. Его бледное лицо ярким пятном выделялось в сумраке дома, и казалось неуместным среди ярких вышитых покрывал, расписных сундуков и резных табуретов. — Вы уверены, что здесь что-то необычное? — Айден еще расспрашивал старосту деревни, понуро стоявшего рядом с лавкой. — Так ведь не первый, — растерянно ответил тот. В его движениях тоже ощущалось ожидание смерти. — Вот уж два года так. Зимой еще ничего, а как весна приходит, никаких сил нет — похороны что ни месяц. Да не по разу. Никого не обходит. Детей малых, молодух, и вот, — он кивнул на тело, — всех косит. — Лекари были? — уточнил Айден. — Какие тут лекари, — махнул рукой староста. — Знахарка есть, да она тоже не нашла ничего. Прошлый год какой-то ученый проездом был, сказал, ничего страшного. Но тогда только начиналось. А люди чуют, что неспроста все это. Разве мрут здоровые в таком количестве? Ну, бывало, в худой год ребятишек хороним, но чтобы так… И ведь крепкие все! Возьметесь, господа ведьмаки? — он с отчаянной надеждой взглянул на них. — Попробуем, — кивнул Айден. — Как умирали люди? — Да как? — староста пожал плечами, подумал. — Обычно. Падали, да умирали. А кто во сне. Не болели, не чахли. До последнего дня работали. А с начала посевной уже шестеро в землю ушли, Изок седьмым будет. Анна, Лотта, дочка ее — Марика, Вит с сыновьями — Беро и Обрадом… — Они ездили куда-нибудь? Может, к ним кто-то приезжал? — пробовал найти зацепку Айден. — Занимались чем необычным? — Тут все одним занимаются, — покачал головой староста. — На земле работают. А чужаков никто не видел. Вы у знахарки еще расспросите, Богна их всех осматривала. У нее за оградой домик с садом, сразу увидите. Старая она, но еще в разуме. Хорошо нам помогает. Травами особливо. Только… — он помялся, — может не захотеть она с вами говорить. — Почему бы? — вмешался Ламберт, прищурившись. — Да она думает, ведьмаки — создания нечистые, — староста испуганно взглянул на него, но даже испуг был каким-то вялым, припорошенным стылой землей, укрывающей мертвецов. — Она так говорит. Но вам, думаю я, не впервой… — Это верно, — кивнул Айден, мельком взглянул на Ламберта. Его губы дрогнули в улыбке, но лицо осталось серьезным. — Поэтому позаботься, чтобы нас пустили в дома к умершим. Нужно поговорить с родственниками и осмотреть вещи. — Ну как же, — закивал староста. — Теперь-то пустят. Всем сходом решено. Да и смерть-то похуже ведьмаков будет… Ламберт презрительно скривил губы. Все как всегда: пока не придет беда, ведьмаки — чертовы отродья и монстры. Но только до того момента, пока не покажется настоящее чудовище. Впрочем, такое отношение было привычным и злило, скорее, по той же привычке. — Где тут можно остановиться? — ворчливо спросил он, ожидая в лучшем случае сарай. Староста задумался, свел темные брови. Ламберт ощутил нарастающее раздражение. Отлично. Близость смерти может заставить принять ведьмака, но никак не оставить его на ночлег. В принципе, это было и не обязательно — солнце неплохо прогрело землю, но вечерами холод еще возвращался, а дом означал не только тепло, но и возможную сытость. — У Беляны, — от стены тихой тенью отделилась жена старосты — высокая, худощавая женщина с изможденным лицом. Она скорбно взглянула на умершего, поправила у него на лбу и без того ровно лежавшую прядь волос и так же неслышно ушла. — Брат, — вздохнул староста, посмотрев ей вслед. — Права она, к Беляне поезжайте. У нее над крыльцом петушок вырезан, легко найдете. Да и спокойная она баба, не выгонит. Скажете, что от меня. Места там много. Дом большой, а никого, почитай, не осталось. — Тоже из-за вашего мора? — поинтересовался Айден. — Да нет, — поморщился староста. — Холера. Лет пять назад пришла, да всех и выкосила — мужа, детишек, родителей. Так она и осталась одна… Вот что, я лошадей ваших к ней отведу, да и предупрежу заодно. А вы уж начинайте делать что-нибудь. Торопиться ведь надо, пока еще кто-нибудь… — он кивнул на труп. И добавил: — Семьи умерших найдете по цветам на дверях. Ламберт первым вышел из душного дома, медленно заполнявшегося запахом тлена. Солнце, ярко светившее среди молочных облаков, вступало в странное противоречие с подавленностью, объявшей деревню. На улицах почти не было детей, а пятеро подростков облепили крыльцо одного из домов и о чем-то тихо шептались. Они тоже знали, что смерть не пощадит никого. Ведьмаки оказались в центре всеобщего внимания. Чужие взгляды буравили их со всех сторон, хотя сами наблюдатели прятались по домам или держались подальше. Общее болезненное настроение мешало определить, что они чувствовали — ненависть, надежду, неприязнь или радость. — Сначала к знахарке? — почти утвердительно спросил Ламберт, оглядывая деревню в поисках дома с петушком. Они неспешно направились по широкой главной улице. — Само собой, — задумчиво кивнул Айден. — Нужно знать, что искать. Попробовать узнать. Она видела всех погибших, может рассказать какие-нибудь подробности. Ламберт обратил внимание, что его настроение изменилось с приездом в деревню. Томительная, тягостная горечь ушла на второй план, ее заслонила сосредоточенная собранность, будто Айден ухватил одну-единственную мысль о заказе и держался ее, не оглядываясь на себя. Такое настроение скорее настораживало, нежели успокаивало, поскольку не позволяло предугадать, чем обернется то или иное действие, слово, мысль. А еще больше Ламберта настораживало, что не имея возможности слушать эмоции Айдена, он никогда бы не понял его состояние — ни в движениях, ни в выражении лица не осталось ни малейшего признака глубокого потрясения. Дом знахарки они нашли быстро — он действительно стоял за забором, на некотором отдалении от деревни, и выглядел крайне убого по сравнению с другими жилищами. Вместо крепкого сруба и окон с резными наличниками их встретила хижина из разнородных горбылей. Как женщина переживала зиму, Ламберт предпочел не представлять, но состояние дома говорило о многом. В первую очередь, становилось понятно, что она здесь изгой и уже давний. За ограду община изгоняла тех, кого не хотела видеть рядом, а для этого требовалось сильно разозлить жителей. Но женщина была знахаркой, видимо, единственной в округе, а потому далеко ее не выгнали — всего лишь за условные пределы деревни. Айден несколько раз постучал в хлипкую дверь. Никто не спешил открывать. Слишком маленькие и темные окна не позволяли что-либо разглядеть в темной глубине дома. Однако, прислушавшись, они различили вдалеке едва слышное мурлыканье. Неожиданно высокий и крепкий забор за хижиной мешал увидеть, кто именно поет. Ламберт вопросительно взглянул на Айдена, тот пожал плечами и толкнул дверь, подождал, не спеша входить. Скрип петель оборвал напев. Наступила тишина, а потом послышались тяжелые, шаркающие шаги. — Гостей я не звала, — прошамкала старуха, загораживая вход скрюченным, высохшим телом. Ее спину согнули года или застарелая болезнь, желто-серые волосы выбивались из-под небрежно накинутого платка и паутиной ложились на лицо, глаза давно выцвели, помутнели. Она недовольно оглядела обоих ведьмаков, пожевала беззубым ртом и тихо пробурчала себе под нос: — Принесла нелегкая… Видать совсем боги отвернулись от нашей деревни. — Мы здесь по просьбе старосты, — спокойно ответил Айден и через мгновение добавил: — Доброго здоровья тебе, бабушка. Ламберт про себя ухмыльнулся. Айден ну ничего не понимал в деревенской жизни. Староста… Что он значил для старухи, выброшенной за пределы деревенской жизни? И кто знает, не он ли приложил руку к ее выселению? Человек в деревне мало что значил, над всем возвышалось нечто более могущественное, сосредоточившее в себе власть, силу и саму жизнь. — Община, — громко произнес он на случай, если знахарка окажется глуховата. — Нас прислала община. К тебе. — Община, значит? — немедленно отозвалась старуха, с ненавистью глядя на него. — Ну что ж, если таково решение общины, кто я такая, чтобы подымать голос против? Она развернулась и тяжело направилась вглубь маленького домика, в котором уместились только стол и узкая лежанка, но не задержалась здесь, а вышла в другую дверь, ведущую в сад, надежно спрятанный за тем самым высоким забором. Нежная очанка, скромный молочай, броский ятрышник, печальная ортилия… Цветы раскинулись ярким плотным покрывалом, надежно укутывая землю. Знахарка знала толк в лекарственных травах и хорошо за ними ухаживала — Ламберт не заметил ни одного подпорченного лепестка или листика. Бабка остановилась у самого порога. — Так зачем вас прислала община? — она пытливо осматривала их, кривя тонкие губы. — Мне нечего вам рассказать. — Ты видела тела умерших, — благожелательно начал Айден. — Осматривала их. Скажи, было ли что-то необычное, что натолкнуло бы на мысль о причине их смерти? Это все, что мы хотим знать. — А еще, лечила ли ты их от болезней, — добавил Ламберт. Старуха ему не нравилась. Он инстинктивно скрестил руки на груди, держась от нее подальше. — Лотту лечила, — кивнула старуха. — Застыла она где-то. Образ с кашлем мучился. Но это все зимой было. Остальных уж давно не видала. — А тела? — напомнил о своем вопросе Айден. — А что с телами? — ощерилась старуха. — Тела как тела. Ни знаков, ни ран я там не нашла. Да и не искала. Мое ли то дело? Вот вы приехали, так и разбирайтесь сами. — Нам теперь трупы что ли выкапывать? — нахмурился Ламберт. — Расскажи нормально: как они выглядели — цвет, судороги… — А и выкопаете, коли надо, — брызнула слюной старуха. — Синие они были, как любые мертвецы. Мертвецы, знаешь ли, не сильно разнятся — будь то молодка или выродок, навроде тебя. Ничего больше не знаю. — Мы только хотим помочь, — попробовал успокоить ее Айден, предостерегающе взглянув на Ламберта. Тот покачал головой, понимая, что ничего нет выйдет. Старуха была настроена решительно против нормальной беседы. — Мне ваша помощь не нужна, — знахарка отступила на шаг и мотнула головой. — Вот им нужна, так с них и спрашивайте. А теперь — вон отсюда, и чтобы ноги вашей на моем пороге не было. Ничего больше не знаю. Прочь отсюда. — Отлично, — фыркнул Ламберт и только развернулся, чтобы уйти, как в бок чувствительно воткнулся маленький, но крепкий кулак. — Смотри, куда идешь, — прошипела старуха, вынуждая его отступить от бледного резного цветка, едва не погибшего под его сапогом. — У тебя их и так полно, — проворчал Ламберт, но все же перешагнул цветок. — Зачем зря губить. Целительные все ж. Тут каждый цветок на счету, — пробормотала старуха, присев на корточки и аккуратно поправляя изумрудные листья очанки. — Деревня ведь от сада зависит, а сад — от меня… И все мы зависим от сада. — Хороший у тебя сад, бабушка, — заметил Айден, внимательно глядя под ноги, чтобы не совершить оплошность. — Должно быть, местные часто к тебе ходят. — Все мы здесь, все мы здесь как одно, — пробормотала старуха и умолкла. Уродливой вороной она сидела над цветком, задумавшись о чем-то. Ламберт поймал взгляд Айдена, кивнул в сторону выхода и первый пошел на улицу. Знахарка вызывала острую неприязнь. Своим поведением, словами и источаемой злобой. — Она уже выжила из ума, — проворчал он, возвращаясь на широкую проселочную дорогу. — Безумная и никому не нужная старая карга. — Тем не менее, люди к ней ходят, — заметил Айден. — Видать, нечасто, — Ламберт напоследок оглянулся на хилую хижину. — Видел? В доме — шаром покати. Часто ты встречал знахарок, живущих почти на улице? Ее боятся и обходят стороной, даже если нагрянет недуг. Если бы умершие чем-то болели, она бы все равно не знала. — Интересно, что могло заставить общину изгнать знахарку? — задумался Айден, не забывая поглядывать по сторонам в поисках цветов, отмечавших дома умерших. — Разве лекарь — не первое лицо на деревне? — После старосты, — кивнул Ламберт. — Да что угодно могло подорвать доверие к ней. Нарушение местных обычаев, смерть больных, подозрительные дела. В конце концов, она могла просто рассориться со старейшинами. — И этого довольно, чтобы поставить жизнь кметов под угрозу? — не поверил Айден. — Ты плохо знаешь деревенских, хотя общаешься с ними больше, чем я, — усмехнулся Ламберт. — Хочешь скажу, почему? Потому что как бы они к тебе ни относились, ты всегда будешь для них чужаком. Пусть не выродком, но тем, кто никогда не увидит настоящую жизнь деревни. Поэтому я и не вижу смысла набиваться к ним в друзья. Плевать, как они относятся, главное, чтобы платили. — Ты все это помнишь с детства? — после краткого молчания спросил Айден. — Я был уже не ребенком, когда меня забрали, — фыркнул Ламберт. — Конечно, помню. — Серьезно? — Айден насмешливо вскинул бровь. — Дай угадаю, тебе было лет семь? Девять? — В деревне это не детский возраст, — пояснил Ламберт. — Там человек вырастает года в четыре, когда способен выполнять дела по хозяйству или в поле. А в десять могут и женить, если семье нужен достаток. Он рассказывал охотно. Отвлеченный разговор, казалось, заставляет Айдена забыть о засевшей в груди боли, и Ламберт был готов говорить о чем угодно, лишь бы заглушить ее как можно надежнее. Но Айден вдруг остановился и указал на лесные васильки, приколотые к крыльцу. Дом, где жил умерший. У окна, сосредоточенно зашивая что-то, сидела девочка лет восьми. Иголка то и дело выскальзывала у нее из пальцев и терялась в серых складках. Подняв голову и увидев ведьмаков, она ойкнула и втянула голову в плечи, собираясь скрыться. — Не бойся, — попытался остановить ее Айден. — Мы от старосты. Есть в доме взрослые? Девочка, почти убежавшая в глубину комнаты, помотала рыжей головой, исподлобья глядя на них воспаленными глазами. — Красивые цветы, — Айден коснулся синих увядших головок. — Ты сама их собирала? — С Алетой, — тихо ответила девочка, не спуская с него взгляда. — Она знает, где растут самые красивые. Но они уже испортились, нужно собирать новые. Завтра мы снова пойдем в лес и нарвем свежих. — Расскажешь, почему у вас вешают цветы на дома? — Айден медленно приблизился к окну, стараясь не спугнуть ее. — Не знаю, — девочка не шевелясь, следила за ним, но Ламберт заметил, как расслабились ее плечи. — Мы и маме положили. Целую охапку. Алета сказала, чтобы ей мягче спалось. — На ее глазах немедленно выступили слезы. — Вы правда-правда от дяди Радмило? — прерывающимся голосом спросила она. — Он обещал, кто-нибудь приедет и найдет виноватого… — Ну, вот мы и приехали, — Айден улыбнулся. Ламберт ощутил его сочувствие и глубокую печаль. Сам он держался поодаль, боясь спугнуть неожиданную открытость ребенка и понимая, что Айден нашел человека, который чувствует то же самое, что и он. — Теперь нам нужно посмотреть вещи твоей мамы. Девочка вдруг отбежала от окна. Ведьмаки переглянулись, а потом услышали топот босых ног. Дверь приглашающе распахнулась. — Входите, — позвала девочка. — Папа с Алетой еще не скоро вернуться обещали. — Твой папа не будет против? — уточнил Айден, не спеша принимать приглашение. — Мой папа добрый, — девочка улыбнулась сквозь слезы. — И вы же от дяди Радмило… — У нас все равно мало времени, — едва слышно пробормотал Ламберт. — Если мы станем всех ждать, то и за неделю не найдем причину мора, зато дождемся еще пару трупов. Айден вздохнул, но послушался. Дом ничем не отличался от других кметских изб: горница, спаленка за занавеской, скромная утварь — стол, лавки, большой сундук. Ламберт огляделся, прикидывая, что здесь может быть интересного. Девочка села на лавку, жадно наблюдая за ними. — Где были вещи твоей мамы? — спросил Айден, тоже осматривая дом. Девочка молча кивнула на сундук и снова замерла. В это мгновение по крыльцу загрохотали башмаки, и на пороге возник бородатый кмет, в руках которого виднелось полено. Ламберт отскочил в сторону, хватаясь за рукоять меча. Айден быстро шагнул между ними. — Папа, — вскрикнула девочка, — они пришли от дяди Радмило. — А ну иди сюда, — кмет поманил ее и тут же оттолкнул за спину. — Вам чего тут надо? Воровать пришли? Выметайтесь прочь, пока я вам бошки не разбил! — Попробуй, ублюдок, — буркнул Ламберт, подавляя вспыхнувшую злость. Он понимал, что Айден не позволит ему ввязаться в драку и старался не поддаваться бессмысленному гневу. — Вы всей деревней решали нанять ведьмака, так? — вмешался Айден. — Мы здесь. Если ты не доволен, выскажи это старосте. Или не мешай работать. — Работа! — вспылил кмет. — Хорошенькая у вас работа — по домам ошиваться, пока хозяев нет. Слышал я, такие, как вы, деток утаскивают. Уж не затем ли сюда пришли? — На кой черт нам твоя девчонка? — скривился Ламберт, но меч оставил в покое. — А это уж я не знаю, — кмет тоже опустил полено. — Мало ли чего удумали. Нет уж, идите вы подобру-поздорову. Нечего тут смотреть. Женка моя давно померла, еще в мерзлую землю-то опустили. А вещи… вон они, — он кивнул на дочку, — на ней все вещи, последнее платье перешивает. — Может, она болела? — предположил Айден. — Или вы замечали что-нибудь неладное? — Да ничего такого, — кмет пожал плечами, нахмурил лоб. — На спину жаловалась, так это у нее давно было, еще после холеры надорвалась, как сынков в могилу укладывала. Я ж тогда в горячке лежал… Кмет немного успокоился и даже откровенно ответил на все вопросы, прибавляя немало лишних деталей. Правда, из дома он их все же выставил и предпочел беседовать на крыльце, время от времени поглядывая на букетик. Девочка с любопытством выглядывала из-за двери, но не выходила. Ламберт искал зацепку и не находил. Как сказал кмет, ничего такого, самая обычная семья. Здоровая, насколько могла таковой быть деревенская женщина, кметка. Они рассчитывали услышать что-то дельное в других дворах, но и там надежды не оправдались. У Лотты остались малолетние детишки и убитые горем родители. Мужа, как им сообщили старики, год назад задрал медведь. Теперь по избе горохом рассыпались дети, самому старшему из которых было от силы шесть лет, в люльке стонал младенец, а согбенные старики беспомощно смотрели на все это. Казалось, ведьмакам повезло у Вита. В его доме за хозяйку осталась жена с тусклыми от слез глазами. В избе стояла глухая тишина, холодная печь не топилась, а по горнице разгуливали пестрые куры, подбирая скопившийся сор. Рассказывая, женщина часто срывалась в плач, бродила в каких-то своих воспоминаниях и задумчиво умолкала на полуслове, глядя в одну точку. Ламберт чувствовал, как ее плач мучительно отзывается в Айдене, и начинал испытывать тревогу. Ведьмак всегда работал с чужим горем, которое неизменно ворошил, исследовал. Одним из основных принципов, которым учили еще в Школе, было правило — не вовлекаться эмоционально. «Если будешь жалеть каждого, — говорил Весемир, — не сможешь выполнять свою работу. Ведьмак должен уметь сосредоточиться на своей задаче, на цели. Вот потом, когда дело будет сделано, можешь и пожалеть всех страждущих». Ламберт уже давно никого не жалел, и за Айденом излишней сентиментальности, если исключить философские размышления, не замечал. До сегодняшнего дня. Он надеялся, что это пройдет, когда горе по убитому учителю немного стихнет. Жена Вита рассказала, что муж ездил в соседнюю деревню, к сестре и привез оттуда маленькую фигурку человека. Ее эта фигурка, вырезанная из дерева, изрядно напугала своим видом. Как она объяснила, изображение напоминало мужчину, но с уродливым младенческим лицом. Вит не смог внятно объяснить жене, для чего она была нужна, или сама жена не поняла его объяснений, но ей казалось, что с той фигуркой в дом пришли несчастья — едва не сгорел сарай, пала корова, отравились сыновья. И в смерти мужа она винила именно это изображение, вызывавшее непонятный ужас. Как ни бился Айден, она так и не ответила, чего именно боялась, но опасаясь еще больших бед, после смерти Вита выбросила странную фигурку. А потом умерли два ее сына. — Это она на нас проклятие призвала, — как заведенная повторяла женщина, глядя в темный угол избы. — Это она. Так и вижу ее взгляд. Всегда вижу, с утра до ночи… — Так где ее искать? — настойчиво спросил Айден. — Куда ты ее выбросила? — Вестимо куда, — женщина непонимающе взглянула на него. — На свалку. Ламберт мысленно застонал. На его взгляд, городская канализация была лучше деревенской свалки, с годами гниющими отбросами. Судя по лицу Айдена, тот полностью поддерживал его мнение. Выйдя на улицу, они задержались у дома. — Ты серьезно? — недоверчиво спросил Ламберт. — Мы полезем копаться в свалке? — У тебя есть другие предложения? — Айден бросил на него сумрачный взгляд. — Пока это единственное, что у нас есть. Не уверен, что фигурка чем-то опасна, но проверить стоит. Ламберт страдальчески вздохнул. Они почти весь день потратили на расспросы недоверчивых кметов, и теперь страшно хотелось есть. Мысль о свалке вызывала настоящее уныние, хотя он понимал, что деваться действительно некуда. Айден огляделся, пытаясь понять, куда идти. Ламберт махнул в конец деревни. — Туда. Ты разве не чувствуешь запах? — За вонью навоза и испражнений? — поморщился Айден. — Это сложновато. — А я и забыл, как ты помешан на чистоте, — ухмыльнулся Ламберт. — Даже не представляю, как теперь лезть в мусор. Учти, один я работать не буду. — И не рассчитывал на это, — Айден решительно направился в указанную сторону. — Чем быстрее приступим, тем быстрее освободимся. Свалка, на самом деле, была небольшой. В деревне мало что выбрасывали, стараясь использовать любую вещь, обломок или огрызок. В яме оказывалось только то, что уже никак не находило применения. Частью эти ошметки растаскивались мышами и зверьками, забегавшими из леса, а частью так оставались лежать, скапливаясь в многолетний, размоченный дождями и высушенный солнцем, пласт. Это им и помогло. Прошлогодний слой превратился в неровную серую массу, вросшую в землю, а новый представлял собой относительно тонкий покров, ставший равномерной жижей. Ламберт с отвращением на лице спрыгнул в яму, заполненную на две трети. Сапоги по щиколотки ушли в мягкий нижний слой, в открывшиеся трещины проскользнула вода, а из толщи мусора вырвался гнилостный запах. — Сейчас все говно наверх полезет, — проворчал Ламберт, выбирая откуда начать. — Меньше двигайся, — Айден забрался в яму подальше, чтобы зря не ломать нижний слой. — Фигурку должно быть хорошо видно, она довольно крупная. — Если она еще здесь, — заметил Ламберт. — Иначе мы только вымажемся в грязи. Надеюсь, у этой Беляны найдется хотя бы ведро воды. — Что поделать, — Айден пожал плечами, осторожно разгребая вонючую жижу. — Такова ведьмачья доля. Ты как первый год на Пути. — Вот как раз в первый год я был готов лезть в любое дерьмо, — отозвался Ламберт. Куски драного лыка, ошметки чьей-то кожи, комок рыбьей чешуи, осколки глиняной посуды… — Причем почти бесплатно. — Забавно, — Айден задумчиво посмотрел на травяной комок, отбросил его в сторону и подтянул к себе что-то длинное, похожее на спутанный пояс, плетенный из нитей. — В первый год я бы полез в дерьмо только за огромные деньги. У тебя явный прогресс. Хотя мне и сложно представить, чтобы ты куда-то лез по душевному зову. — Это почему? — с подозрением поинтересовался Ламберт, отшвыривая прочь половину деревянного башмака, изъеденного крысами. — Тогда пришлось бы поверить, что ты не всегда ненавидел мир, — объяснил Айден, присматриваясь к чему-то сквозь мутную толщу грязи. — В то время я ненавидел только ведьмаков, — усмехнулся Ламберт. Его настроение стремительно улучшалось — из грязи торчала резная головка младенца. — А это уже деградация, — усмехнулся Айден. — Ебаная срань! Ламберт с удивлением воззрился на него. Ему еще не приходилось слышать столь крепких выражений из уст Айдена. Чтобы увидеть, что за находка вызвала такое возбуждение, пришлось подойти ближе. Еще свежий молочай. Его золотисто-желтые соцветия покрывала грязь, которая не смогла уничтожить притягательной в своей простоте красоты. Цветок портило только одно — сочившаяся из стебля тонкая струйка крови.