Май 1979…
Трамвай громко постукивал по рельсам, тронувшись с остановки. Опоздав всего на несколько секунд, его теперь приходилось догонять бегом. Игорь в последний момент впрыгнул на платформу, зацепившись покрепче за поручень. Трамвай набирал скорость, оставляя позади точку отправления. Сварливая кондукторша, окинув Игоря недовольным взглядом, пробубнила что-то вроде «милиционер, а по трамваям прыгаете» и продолжила сварливо обилечивать толпящихся граждан. Игорь поправил форму и прошёл внутрь салона, удачно найдя себе свободное место у окна место. За трамвайным стеклом открывался вид на сверкающую на уже почти летнем солнце Неву и зелёные кроны деревьев на соседнем берегу. Сквозь щёлку в приоткрытом окне задувал лёгкий майский ветерок. Было ещё утро, и солнце больше грело, чем припекало, но тем не менее, чувствовалось, что уже к полудню станет гораздо жарче. В мыслях Грома начинали появляться мечты о речке, волейболе и отпуске. В идеале было бы взять путёвку в Геленджик, но пока Игорь только больше убеждался, что проведёт всё лето в Ленинграде. По началу эта мысль его немного расстраивала, но сейчас он думал, что это не так уж и плохо. К тому же, в конце июня из Чехословакии должна вернуться Юля Пчёлкина — его бывшая одноклассница и по сей день лучшая подруга. За полгода жизни заграницей у неё, наверняка, накопилась куча всего интересного, что она могла бы рассказать. Юля вообще много где была. Сам Игорь бывал только в Москве и пару раз, ещё по студенчеству, в турпоходе на Алтае. С того похода у него осталось несколько фотографий, прикреплённых дома на стену и воспоминания о невероятном сплаве по горной реке. Узнать о том, как живут другие было интересно всегда. А Юля умела рассказывать. Подъехав к своей остановке, Игорь протиснулся через увеличившуюся за время поездки толпу и вышел из трамвая. Перейдя дорогу к высокому песочного цвета зданию, он поднялся по бетонным ступеням широкой длинной лестницы и вошёл в дверь c синей табличкой. Гулко прошёл по пустым коридорам, на рыжий линолеум которых, падали широкие солнечные лучи, подсвечивая собой, плавно витающие в воздухе пылинки. Из открытых дверей некоторых кабинетов доносились тихие разговоры, тем самым обозначая начало рабочего дня. Игорь поднялся на третий этаж и прошёл до конца коридора, обставленного высокими растениями в горшках, и заканчивающегося широким окном во всю стену. Работу свою Игорь любил. С самого детства он рос тем человеком, для которого было важно делать что-то полезное, помогать людям, быть примером честности и доблести — отец его, тоже милиционер, его всегда этому учил. Так он и делал. И при всём при том, абсолютно этим не гордился. Принимал за должное. Просто не умел, да и не хотел по-другому. Но во всей его доброте присутствовала некая хмурость и иногда излишняя серьёзность, происхождение которой, было, скорее, в природе его характера, чем в чём-то другом. Но даже несмотря на все эти шероховатости и заковырки, окружающие относились к нему с уважением и, в общем-то, тёплыми чувствами. Не было, наверное, ни одного человека, который не думал бы об Игоре Громе, как о верном соратнике и надёжном друге. Едва он успел открыть дверь кабинета, как был отправлен напарником обратно. — К Прокопенко зайди, он тебя видеть хочет. — сказал Дима, не отрываясь от своих бумажек. — Так и сказал? — Игорь приподнял бровь, представляя какой его может ждать разговор. — Так и сказал. Игорь развернулся и вышел. Когда Фёдор Иванович говорил кому-то, что «хочет его видеть», это значило, что будет дано какое-то персональное поручение, не всегда связанное напрямую с работой. Скорее всего, придуманное не им лично, а поступившее приказами свыше. Обычно это никому не нравилось, даже самому Прокопенко, но выполнять приходилось. Дождавшись разрешения войти, Игорь перешагнул порог. Фёдор Иванович, до этого наблюдающий за улицей за окном, повернулся к Игорю и предложил сесть. — Дело у меня к тебе есть, Игорёк. — сказал он, когда Игорь устроился на стуле напротив него. Игорь вопросительно посмотрел на начальника, ожидая дальнейшего разговора. — Сверху пришло распоряжение — отправить лучших сотрудников на соревнования в Москву. Проходить будут через месяц, достигшие особых успехов, будут иметь возможность поехать на олимпиаду в следующем году. Дима Дубин у нас, вон, в борьбе хорош, а ты бегаешь превосходно и в шахматы играешь. Вот оба и поезжайте. — он негромко крякнул и сложил руки в замок. — Я правильно понимаю, что отказаться нельзя? — Игорь задумчиво почесал затылок, уже обдумывая, как придётся бросить все дела и ехать защищать спортивную честь города. Честно говоря, идея эта Грому не особо нравилась. Он предпочёл бы и дальше сидеть в Ленинграде и делать свою работу. Но с приказами высшего руководства не поспоришь, а если уж Фёдор Иванович решил выбрать его, то здесь отпираться точно не было смысла. Он многим помог Игорю после гибели его отца, так что градус ответственности перед ним был немного повышен, и подставить Прокопенко он не хотел и не мог. Получив от Прокопенко ответ, что обратной дороги уже точно нет, Игорь покорно согласился и вышел из кабинета начальника. Вернувшись к себе, он встретил улыбающегося во все тридцать два Диму, который уже, видимо, знал о том, что им предстоит и, кажется, был вполне этим доволен. Дима вообще у них был активистом. Иногда слишком жизнерадостный парень участвовал во всём, в чём только можно было поучаствовать, периодически пытаясь втягивать друзей и коллег. Игорю тоже пару раз доставалось. Вот и сейчас Гром на мгновение подумал о том, а не с Диминой ли подачи он теперь едет вместе с ним. Но мысль эту он быстро отмёл в сторону, потому что будь это так, Дубин бы сначала предложил ему лично, а значит, это был всё-таки выбор Прокопенко. Отрываться от важных дел и уезжать в другой город, перед этим занимая время тренировками, конечно, не очень хотелось, но радовало хотя бы то, что компания будет довольно приятной, и ехать с Димой, как с одним из немногочисленных своих друзей, не самый плохой исход. С таким началом весь остальной рабочий день не мог проходить как прежде. Каждый раз все разговоры возвращались к обсуждению предстоящей поездки и способам успеть завершить все дела, прежде чем собрать чемоданы и уехать. Игорь ворчал сначала, но чем больше он наблюдал за радостным Димой, строящим миллион планов на поездку, тем больше он оттаивал и принимал ситуацию, как должное, по итогу даже решив для себя, что это хоть и выполнение распоряжения, но всё-таки неплохой способ отдохнуть и развлечься с пользой. Домой Игорь под вечер возвращался не спеша, наслаждаясь столь редким для Ленинграда солнечным временем. Он шёл через парк вдоль аллеи, окутанной сладким запахом цветущих лип. Нагретый за день воздух потихоньку остывал, несмотря на то, что до заката оставалось ещё часа два, а то и два с половиной, и солнечные лучи местами пробивались на асфальт сквозь шелестящие где-то вверху зелёные кроны. Тёплый майский вечер, будто бы открывал для города новую жизнь, позволяя людям подольше не уходить с улицы. Мимо Игоря то и дело проходили то суетливые мамочки с детьми разных возрастов, то расслабленные или наоборот спешащие собачники со своими питомцами. На одной из скамеек под украшенным вензелями фонарём двое пожилых мужчин сосредоточено играли в шахматы. Когда они попались под взгляд Игоря, воспоминания пришли сами собой. О шахматах. Игорю тогда было восемь. Это был морозный декабрь, и Игорь подхватил абсолютно ужасную ангину, из-за которой пришлось сидеть на больничном и пропустить долгожданную школьную ёлку. Игорь сидел на широком кухонном подоконнике в полном расстройстве и скучающе смотрел в выходящее на двор окно. Темнело рано, и улица освещалась лишь парой фонарей, в электрических лучах которых на землю опускались пушистые снежные хлопья. Но несмотря на темноту двора, в оранжевом свете фонарей Игорь разглядел фигуру возвращающегося с работы отца. Он спешил по скользким дорожкам, оставляя на белом снегу следы от ботинок. Отец ходил на работу с портфелем, а сегодня помимо него он ещё что-то нёс под мышкой. Зайдя в квартиру отец сразу же позвал Игоря к себе, говоря о том, что «кое-что ему принёс». Игорь соскочил с подоконника и выбежал в коридор. — Держи, чемпион. Это, чтобы тебе не скучно было. — отец улыбнулся и протянул Игорю прямоугольный свёрток, туго перевязанный бечёвкой. Игорь распаковал подарок прямо на месте, аккуратно развязав верёвку и ровной линией разорвав бумагу. Уже на середине он догадался о том, что там лежит, и на лице его засияла улыбка. Из-под бумаги показалась новенькая блестящая шахматная доска. В свете лампы её чёрно-молочная разметка клеток блестела по-особенному красиво. Внутри сложенной доски оказались такие же гладкие и блестящие фигуры двух цветов. Игорь, не выпуская доски из рук, крепко обнял отца, едва успевшего снять пальто и шапку. — Спасибо. — сказал Игорь хриплым от болезни голосом, всё ещё не переставая широко улыбаться. Отец потрепал Игоря по волосам и отправил в комнату, не разрешая больше стоять босиком в холодной прихожей. О шахматах Игорь мечтал уже больше полугода, и вот теперь заветная доска с фигурами была у него. В этот же вечер он уговорил отца начать учить его в них играть. Они просидели так почти до самой ночи, изучая названия и функции каждой фигуры. Игорь пил тёплое молоко и внимательно слушал, подобрав под себя ноги, настойчиво засунутые мамой в две пары шерстяных носков. На следующий день, несмотря на все попытки убедить его не выходить из дома, Игорь уговорил её сходить с ним в библиотеку и взять там пару книжек про шахматы, за которыми он провёл остаток больничного и все новогодние каникулы. В шахматный клуб он записался сразу же, как снова пришёл в школу, но даже после этого он не перестал оттачивать знания дома каждый вечер. Учился Игорь быстро, и уже чуть больше, чем через месяц, стал для отца уже не учеником, а интересным соперником, иногда даже обыгрывая его. Игорь стал частым участником школьных, потом городских, и пару раз даже областных соревнований, достигая вполне приличных высот. Потом, как это и бывает, интерес стал угасать, появились новые увлечения, и к двенадцати годам серьёзные занятия шахматами Игорь забросил. Несмотря на это, он продолжал играть иногда, но уже больше для удовольствия и развлечения. Подаренную отцом доску с фигурами он каждую неделю добросовестно протирал от пыли. Даже если расставленная партия была ещё не окончена, он приподнимал каждую фигуру и ставил её на прежнее место уже чистой. Этот набор до сих пор стоял у уже взрослого Игоря дома, как символ его детства и довольно значимая часть всей его личности. Улыбаясь тёплым воспоминаниям, Игорь дошёл до универмага, чтобы купить себе на ужин сосисок, две из которых, уже на выходе из магазина были разломаны и отданы крутящемуся у входа серому здоровенному коту. После чего Игорь взял у грузной ярко накрашенной женщины кваса из бочки, появившегося на улицах в этом году раньше обычного, видимо, из-за рано пришедшей жары. Отпив пару глотков из тёмной бутылки, Игорь зашёл в только что подъехавший автобус, направляющийся в сторону его дома. Народу в автобусе было также много, как утром в трамвае. Только теперь уставшие пассажиры ехали по домам. Впереди была пятница, а за ней и выходные, оставляя предвкушение короткого, но приятного отдыха. Квартира встретила его тёплым запахом пыли, напоминая Игорю, что давно бы пора прибраться. Он понимал, что времени на это теперь будет ещё меньше, но уже подбирал день, в которых хотя бы немного приведёт в порядок своё немного запущенное скромное жилище. После ленивого ужина Игорь продолжил свою одиночную шахматную партию, несколько зашедшую в тупик ещё неделю назад. В идеале было бы сыграть с кем-то, и Игорь уже решил, что позовёт завтра Диму и на шахматы, и на пробежку, раз уж они оба теперь связаны подготовкой к предстоящим соревнованиям.***
Его разбудил мерзкий нескончаемый звук будильника. Стоящий на прикроватной тумбочке, он звенел в самое ухо, вынуждая высунуть из-под одеяла хотя бы руку, чтобы прекратить эту ужасную трель. Выключился он только с четвёртого нажатия, больше похожего на удар по всем кнопкам разом. В комнате наконец-то воцарилась тишина. Он лениво скинул с себя одеяло, встал с кровати и закурив, вышел на балкон. Виду с него можно было позавидовать. За бетонной перегородкой открывалась завораживающая панорама утренней Москвы во всей её красе. Солнечные лучи отражались от окон жилых домов и водной ряби Москвы-реки, подсвечивая красный кирпич стен Кремля. Парень выдохнул последний дым в тёплый воздух и, затушив окурок, вернулся в комнату. Пачка красного «Marlboro» осталась лежать в кресле на балконе. Утро Петя Хазин ненавидел от всей души. Вставать рано, заваривать себе горький чёрный кофе и идти на нелюбимую работу было сродни лёгкой версии каких-то пыток. Но других вариантов у него не было, по крайней мере, пока. Поэтому и сегодня он на автомате выполнил привычные утренние ритуалы и вышел на улицу, хмуро смотря в предстоящий день. Мотор его машины завёлся ровной мелодией. Новенькая чёрная «Волга» была его любимицей. Отполированный корпус блестел на солнце, отражая всё в своей поверхности. В салоне ещё стоял запах кожи и дерева, а прохладный руль так идеально ложился в руки. Для любого человека это была не просто машина, а настоящая мечта. Для Пети же — очередной стальной якорь. Отец, недавно получивший новые погоны, настолько раздобрился, что подарил её Пете на день рождения. Не за просто так, как потом выяснилось. Теперь вдвое больше обычного приходилось делать так, как хочет он. Петю это всё ужасно бесило, но как он не пытался вырваться из железных кулаков своего папаши, большинство попыток оставались абсолютно провальными. Если бы не диктатура Хазина-старшего, то Петя и не ехал бы сейчас в столь ненавистное ему управление. Его личные планы на жизненный путь были совершенно другими, но сбыться им было не суждено. От всей этой тирании и безысходности сбежать было невозможно, по крайней мере Петя так считал, за что ненавидел заодно с окружающим миром и самого себя. В частности, за то, что все считали его «золотым мальчиком», но он лишь чувствовал себя в золотой клетке без единого шанса на свободу. За окнами «Волги» сменялся не очень-то разнообразный городской пейзаж. Вскоре за спиной остался Александровский сад, каждый раз напоминающий Пете о давно пылящейся на полке и так и недочитанной книге «Мастер и Маргарита». Потом он ещё немного проехал через центр и пару раз завернул, пока не припарковался возле помпезного здания с колоннами. Затем по мраморной лестнице наверх и внутрь за большую дубовую дверь, мрачно приветствуя встречных сотрудников. К начальнику в кабинет он направился сразу и вошёл, едва ли дождавшись ответа. На зелёную суконную поверхность стола легло заявление на отпуск, уже подписанное Хазиным. — Я тебе это не подпишу. — отрезал начальник, сурово глядя на Петю. — В июне спартакиада, приедут представители ведомств из разных городов. Ты тоже участвуешь. А теперь пошёл вон, некогда мне с тобой разговоры разговаривать. Более паршивого начала дня и придумать было невозможно. Сейчас Петя уже жалел, что заявление было на отпуск, а не на увольнение, хотя и понимал, что уйти на совсем ему бы точно просто так не дали. Теперь вот ещё и эта дурацкая идея с соревнованиями. Хазин не понимал, почему участвовать в этом должен именно он, но на самом деле, догадывался, кто мог этому поспособствовать. Хотя, и не совсем понятно зачем. В мыслях он уже готовил примерный разговор с отцом для выяснения его причастности и, в случаи её, каких-либо аргументов. Всегда вступал в спор, хотя прекрасно понимал, что он уже заведомо проигравший. День был долгий нервный и очень жаркий. Петя плавился на солнце, даже сидя у раскрытого настежь окна. Маленький вентилятор у дверей работал недостаточно сильно, так что пользы от него было тоже не много. Потом он обнаружил, что забыл свои сигареты дома, так что вместо своих дорогих и хороших пришлось «стрелять» у коллег что попало. Настроение было окончательно испорчено в обед самой простой мелочью — пересоленным борщом. Оставалось ждать вечера, чтобы уйти отсюда, как можно быстрее. Домой он тоже не торопился — делать там было нечего. Добрался только к позднему вечеру, сделав на машине огромный крюк по уже давно изученным большим и маленьким дорогам. Уже почти закатное рыжее солнце сверкало, отражаясь в оконных стёклах подъезда. Лифт с мерным гудением поднялся на седьмой этаж, открываясь прямо напротив дверей Петиной квартиры, тоже купленной ему отцом. Косые лучи стелились по плитке подъезда, оставляя на ней ровные дорожки света. Тишины пустой квартиры он не выносил. Вынуждающая оставаться наедине с собственными мыслями, она сразу же глушилась фоновой работой радио или телевизора. Из динамика приёмника звучал вечерний выпуск новостей, сливаясь со свистом закипающего чайника.***
Петя только доел свой поздний завтрак, как ключ повернулся в замочной скважине и в коридоре появился сначала коричневый чемодан, а потом сама девушка. Это вернулась Нина. — Петь, забери мои вещи. — позвала она из прихожей, убирая свои туфли в деревянный обувной ящик. — Я тебя только дня через два ждал. — безразлично сказал он, унося чемодан в комнату. — Делегация хирургов из Казахстана не приехала, и всё закончилось раньше. — ответила она, как бы между делом, коротко пояснив своё неожиданное возвращение домой. Нина вошла в комнату, сняла платье и в одном белье принялась разбирать вещи. Петя лишь быстро окинул её взглядом и вышел из комнаты. — Где у нас вентилятор лежит? Жарко. — спросила она, спустя некоторое время, заглянув на балкон, где Петя смотрел на город, открывая и закрывая гравированную крышку зажигалки. — В кладовке посмотри. — пожал плечами Хазин, даже не поворачиваясь к ней. Нина ушла, но вскоре появилась снова, уже в домашнем платье и резиновых шлёпанцах. Их подошвы громко прошуршали по бетонному полу балкона. Петя, не обращая на этот звук никакого внимания, выдыхал табачный дым из лёгких в жаркий воздух. Она села в кресло и тоже закурила. Нина несколько секунд молча смотрела на Петю, щурясь от припекающего полуденного солнца. — На следующей неделе мама хочет к нам приехать. Я ей отказать не смогла, и так давно не виделись. Придётся немного поиграть в счастливый брак. — она закинула ногу на ногу и приставила ладонь козырьком над глазами, чтобы немного прикрыть их от солнечных лучей. — Ага. Пойду выучу пару анекдотов про тёщу. — съязвил Петя, туша окурок в пепельницу. — Хазин, это не смешно. Сделай в своей жизни хоть одно доброе дело, я тебя ни о чём больше не прошу. — она старалась говорить строго, но в голосе её проскальзывала обида. — А я и не смеюсь, Нин. — он слегка наклонился к её лицу, перекрывая слепящий солнечный свет. — Ты, главное, кольца достать не забудь, чтобы врать правдоподобнее. Он кивнул, как бы в подтверждение собственных слов, и вышел с балкона, оставляя Нину в задумчивом одиночестве. Неделя прошла как-то вяло и скомкано. Петя до позднего вечера торчал либо в управлении, либо в привязанном к нему спортивном зале. Жаркая солнечная погода сменилась серыми дождливыми днями, сокращая и без того небольшой список причин для радости. За день до приезда своей матери Нина заставила Петю вместе с собой вылизывать дочиста всю квартиру, а в сам день приезда отправила его в кондитерский магазин на соседней улице за тортом. Хазин вернулся через сорок минут с бутылкой вина и пирожными. Получив порцию вполне справедливых упрёков, он помог Нине до конца накрыть на стол и взялся за свежую газету. Сосредоточиться на написанном он так и не смог. Нина нервно мельтишила по комнате, периодически переставляя с места на место тарелки и стаканы на столе. — Нин, да сядь ты уже. Успокойся. — раздражённо выпалил он, откладывая газету на журнальный столик. — Не могу. Тебе может и плевать, а я переживаю. — девушка растерянно осматривалась в поисках недочётов. Она хотела переставить очередной бокал, но промахнулась и задела локтём стопку из трёх тарелок. Те разбились об пол, забрызгав ковёр керамическими осколками. Петя встал с кресла и аккуратно забрал бокал у Нины из рук, а затем отвёл её за плечо подальше от разбитой посуды. — Нин, серьёзно, присядь. Я сам уберу. — вздохнул он, оценивая масштаб бедствия и удалился за веником и совком. Когда всё было прибрано, Петя сам принёс из кухни новые тарелки и доделал другие хозяйственные мелочи. Они посидели в тишине какое-то время, после чего Нина коротко поблагодарила его за помощь. Она хотела добавить ещё что-то, но её прервал звонок в дверь. С тяжёлым сердцем Петя встал с дивана и пошёл за ней, готовясь встречать гостью. С Нининой матерью он виделся всего раза четыре в жизни. Один раз точно был их с Ниной свадьбой, ну и потом по мелочи, типа дней рождения. Несмотря на то, что они были мало знакомы, а может быть и благодаря этому, она казалась ему женщиной довольно приятной и в общем-то неплохой. Но предстоящее мероприятие от этого не становилось более приятным, и наоборот даже добавляло некой недосказанности происходящему. Обед шёл довольно ровно и дружелюбно, пока не был задан тот вопрос, которого они оба так сильно старались избегать в любых разговорах с людьми. — Вы уже два с лишним года женаты, когда уже нас внуками то порадуете? — улыбнулась женщина, натыкая на вилку шляпку от маринованного гриба. Петя отпил вина из бокала и молча вышел из-за стола. Нина проводила его встревоженным взглядом и опустила глаза в свою тарелку. — Это сложная тема. Мы же оба заняты очень сильно, когда нам детей воспитывать… — Нина пыталась оправдаться и уйти от неудобного разговора. — Некрасиво это как-то, что люди подумают? — Какая разница, кто что подумает, мам. — Нина нервно отрезала кусок мяса в своей тарелке и тоже встала. — Пойду чайник поставлю. Она вошла в кухню, где Петя сверлил взглядом стену дождя за окном, и зажгла конфорку под чайником с водой. Маленький чайник с заваркой уже стоял рядом наготове. Нина встала рядом с Петей, почти прижимаясь своим плечом к его, и тоже смотрела на дождь. — Я постаралась закрыть тему. Думаю, мы к этому сегодня больше не вернёмся. — сказала она тихо, просто, чтобы он знал. — Очень на это надеюсь. Чайник вскипел, посиделки продолжились с разговорами на отвлечённые темы. Вопрос о детях был, действительно, закрыт, что перевело беседу в привычный дружелюбно-вежливый формат. Пирожные, купленные Петей оказались даже вкуснее, чем торт, который изначально хотела Нина. Хазин от этого расплылся в самодовольной улыбке, заставляя Нину признать, что его оплошность всё равно оставила его в выигрыше. Нинина мать осталась у них на четыре дня. Дожди прекратились, и Нина, взяв отгул на работе, устроила для неё целую культурную программу по Москве, иногда приплетая ко всему этому и Петю. Он, хоть и очень неохотно, но всё-таки соглашался, ходил с Ниной за ручку и периодически всячески ухаживал за ней на глазах у тёщи. Такой романтики Нина и до свадьбы почти не видела, так что некоторые из Петиных выходок были для неё чем-то совершенно неожиданным. Так эта хрупкая идиллия продержалась до того момента, как вагон поезда, в который села Нинина мать, тронулся с вокзала. С этого момента всё вернулось на круги своя, и в их квартире снова воцарилась прохладная дистанция в отношениях. Каждый раз, когда Петя начинал задумываться о том, когда их брак повернул не туда, он приходил к выводу, что в самом начале. Возможно, ещё даже до самого брака, но в этом он был уже не уверен. Как Нина оказалась на той вечеринке, он, если честно, понять не мог до сих пор. Вроде как, пришла с кем-то из партийных сыночков. Откуда тот её взял, было неизвестно. Много музыки, алкоголя и народу в прокуренной богатой квартире делали своё дело. Петя, пришедший на подобное мероприятие уже по привычке, не знал и половины гостей, но поддерживал холодное сдержанное общение с каждым желающим прожигать жизнь точно так же, как и он сам. Немного растерянную Нину он встретил в кухне, и разговор у них завязался как-то сразу и достаточно легко. По итогу вышло так, что весь вечер она крутилась возле Хазина, а он был, как бы и не против. Симпатичная девочка и, вроде, даже довольно неглупая и интересная. Из всех присутствующих там девушек, да и людей в принципе, с ней было общаться как-то приятнее всего. Обнимая Нину за талию и вглядываясь грустным пьяным взглядом в сентябрьский вечер, он ещё не знал, к чему приведёт эта встреча. Закрутилось всё странно и незаметно для него самого. Видеться с Ниной они стали часто, и вечеринки богатых друзей для этого уже были не нужны. Оказалось, что она хоть и из простой, но хорошей семьи. Сама в Москву приехала из Беларуси, учится в медицинском и живёт в студенческом общежитии. Мечтала закончить университет с красным дипломом и остаться строить карьеру в Москве. Петя тогда ещё усмехнулся про себя, какая наивная девочка, мечтающая пробиться в люди, ничего кроме мечты за собой не имея. С другой стороны, он это уважал. Его собственная судьба была уже давно предрешена за него, а тут живой настоящий человек, старающийся во всём жить так, как хочется. Отношения с Ниной не остались незамеченными Хазиным-старшим, да Петя их и не скрывал. Знал, что папаше не понравится, а сделать ему наперекор было только одно удовольствие. Мать ещё более-менее принимала, а вот Юрий Андреевич бесился не на шутку. Он никогда бы не смог принять, что его сын — сын уважаемого человека, будет строить свои отношения с какой-то лимитчицей, захотевшей уютненько и без особых забот пристроиться в столице. Так прошёл примерно год, ещё год оставался до окончания Ниной университета. Нине нужно было придумать, что делать с жильём, а тирания Петиного отца достигла очередного своего пика. Тогда, наперекор ему и собственным логическим доводам, Хазин решил жениться и предложил Нине сразу переехать к нему. Она согласилась и на то, и на другое. Через три месяца они уже расписались, получив гневные высказывания отца с одной стороны, и завистливые сплетни бывших подружек с другой. Свадьба, хоть и со скрипом, но всё-таки состоялась, создав в Петиной жизни новую точку отсчёта. Он потешил собственное эго, а Нина избавилась от пары назревающих трудностей. Отношения их больше походили на соседские, чем на брачные, что задевало, в большей части, Нину. Пару раз она в сердцах обещала завести себе любовника, на что Хазин только отмахивался, не желая разжигать какие-либо скандалы. Потом она оттаивала, и всё более-менее выравнивалось. Так они и жили два с половиной года, подчёркнуто вежливо уважая личную жизнь и дела друг друга, временами объединяясь для того, чтобы что-то доказать знакомым или родственникам друг друга, во избежание возникновения лишних скандалов или слухов.