a rocky heart for breaking teeth

Атмосфера бара наполнена гулом болтовни и низким смехом. Тусклое освещение заведения дает Баки ощущение ложного чувства безопасности, когда он устраивается за барной стойкой, стратегически сидя спиной к стене с четким обзором всех дверей и окон. Его левая рука, скрытая перчаткой, сжимает стакан виски со льдом. Прошло семь месяцев, две недели и четыре дня с тех пор, как Баки был возвращен домой Капитаном Америка и Черной Вдовой после падения Трискелиона. Потребовалось шесть месяцев терапии, операций, явок в суд и сделок о признании вины, а также лечения под наблюдением, чтобы превратить Баки из бессердечного убийцы в полустабильное гражданское лицо. Он до сих пор проходит через приступы отмены от всех наркотических коктейлей, которыми его накачивали, все еще чувствует боль в плече от тяжелой металлической руки, ему все еще снятся ночные кошмары в которых он видит лица всех людей, которых он когда-либо убил, когда находился в наркотическом опьянении. Переполненное заведение… но он, по крайней мере, движется вперед. Баки фыркает в свой напиток, позволив себе на мгновение пожалеть себя. Двигаться вперед, ага, конечно. Как будто сидеть в переполненном баре в одиночестве и пить алкоголь, который ему не помогает — это что-то вроде движения вперед. Будто игнорирование того факта, что он убил сотни людей, что каждый уголок его разума был захвачен, что он был пустой марионеткой, с которой можно было играть так, как сочтут нужным его кураторы… Он качает головой, безрезультатно пытаясь стряхнуть навязчивые мысли. Сейчас нет смысла думать об этих вещах. Пусковые слова исчезли. Он реабилитирован. Его больше не рассматривают как угрозу обществу. Выход на публику был заданием от его терапевта. Она поручила ему рискнуть куда-нибудь уйти как минимум на два часа. Постараться быть нормальным человеком, который выходит на улицу и общается с другими людьми. Пока он выдержал ровно сорок шесть минут и два стакана виски, а это значит, что осталось семьдесят четыре минуты и как минимум еще несколько порций выпивки. Задумчиво сидеть в углу, вероятно, не то, что имела в виду доктор Брэдфорд, но это то, с чем Баки может справиться. И это так, пока… Незабудка. Синяя, с пятью лепестками. Бескрайнее пространство, запах моря в воздухе со свежим и цветочным ароматом природы. Миссия на Кипре была ничуть не приятной, воспоминания смутные и отрывочные, пролитая кровь, окрашивающая цветы в красный цвет. Его поразила память о незабудках; красивый синий цвет, который был голубее, чем чистое небо или Средиземное море, окружающее остров. Эта мысль одолевает Баки в ту же секунду, как он видит сабмиссива в другом конце помещения. Для Баки это что-то инстинктивное, что говорит с ним на биологическом уровне, что-то, что он узнает мгновенно, без вопросов. Кто-то другой принял бы этого человека за доминанта: он мускулистый, широкоплечий, высокий, с гордо поднятой головой и нахмуренными бровями. Но эти глаза. Баки делает глоток виски, его взгляд все еще прикован к сабу. Они встречаются взглядами, и Баки видит любопытство в этих голубых глазах-незабудках, эту вспышку интереса, влечения. От этого кровь Баки вспыхивает под кожей, как спичка, что чиркает о сухую поверхность и воспламеняется от трения. Это чувство, которого он не испытывал уже долгое время — даже десятилетия, учитывая, что он был химически кастрирован во время заключения в качестве Зимнего Солдата, а теперь он накачан достаточным количеством супрессантов, чтобы, ну, смягчить интенсивные потребности суперсолдата, который оказался доминантом. Сначала никто не знал, что с ним делать. Оторвать от него все, из чего он был создан — убило бы любого другого человека, но Баки повезло пережить каждую мучительную секунду этого. Затем они опасались, что он станет слишком жестоким, если сможет чувствовать естественные желания и потребности своего тела, поэтому накачали его новыми препаратами, чтобы заблокировать и эту его часть. Он чувствовал себя немного растерянным, отделенным от этой части личности, которая все еще была с ним, даже если она была похоронена глубоко внутри. Баки понимает, что ему приятно снова чувствовать себя желанным, и продолжает обмениваться горячими взглядами с незнакомцем. Похоже, он с группой друзей, на которых Баки даже не смотрит, что неслыханно для убийцы, который всегда знает о каждом живом существе и уровне его угрозы в каждый момент времени. Но он не может отвернуться, не может даже заставить себя отвести глаз от сабмиссива. Саб пытается замаскироваться, стараясь быть крутым и сильным. Его тело выглядит так, как будто оно было создано для борьбы, как будто оно предназначено для насилия, агрессии и жестокости. Но Баки может увидеть, просто взглянув в эти глаза, что это всего лишь притворство. Он задается вопросом, как это тело свернется от удовольствия, от подчинения, как и должно быть. Ему не воевать суждено, а подчиняться. Обмякнуть после кульминации, парить во время хорошей сессии. Баки чувствует, как пальцы дергаются на коленях, в то время как металлическая рука, крепко сжимающая стекло, остается неподвижной. Желание доминировать, владеть, вывести этого сабмиссива из этого бара на поводке почти непреодолимо. Но он знает, что не может. Он больше не создан для этого. У него есть хороший коктейль из подавляющих средств, которые он принимает каждые несколько месяцев, которые блокируют большинство желаний, эту часть самого себя, которую он, вольно или невольно, не отпускал десятилетиями. Поэтому, хотя это неоправданно трудно, он отводит взгляд. Доктору Брэдфорд будет достаточно пятидесяти семи минут. Он поднимается со своего места, и, кивая бармену, бросает несколько купюр на стойку. Возможно, он сможет немного пройтись по окрестностям и заявить, что находится на публике, даже если это не то, чего хотела от него психиатр. Но он знает, что больше здесь оставаться нельзя. Если какой-то невинный зрительный контакт так легко вывел его из строя, он не хочет знать, что с ним сделает разговор с сабмиссивом. Поэтому он набрасывает свою куртку, оставив её распахнутой, чтобы скрыться от холода, которого он даже не чувствует, и направляется к выходу. Его охотничьи инстинкты возвращаются на место, внезапно отмечая каждого человека в полутемном баре. Но он все еще ясно видит сабмиссива, чьи глаза провожают его, когда он идет к двери. Ему кажется, что он добрался до безопасного места, как только вышел на улицу, резкий порыв воздуха пробуждает его от туманных мыслей о голубых глазах и красивом парне, стоящем на коленях у его ног. Он задается вопросом, не нужно ли ему вернуться назад в башню Мстителей, сделать еще один укол нейтрализаторов, чтобы держать под контролем свои доминантные побуждения. Это взаимодействие, пусть даже незначительное, явно заставило его сжечь дозу, которую он получил в прошлом месяце. — Эм…! Баки замирает на месте, в нескольких шагах от входа в бар, с засунутыми в карманы руками, спиной к парню, который появился позади него. Простое слово, если это вообще слово, будто пригвоздило Баки к тротуару, на котором он стоит, не давая сдвинуться с места и сделать шаг. Как будто он попался на крючок, и его заманивает что-то такое простое, как словесная пауза. «Это безумие», спокойно думает он, потому что он Зимний Солдат. Он свергал целые правительства, даже не будучи замеченным. Он убивал президентов и премьер-министров. Он лучший в Гидре — или, если быть точным, был лучшим в Гидре. — Прости, я не знаю, почему я… — человек позади него замолкает, голос звучит так неуверенно. Баки чувствует, что его тянет к сабмиссиву, и не может удержаться от того, чтобы обернуться и посмотреть, просто чтобы еще раз увидеть его. Он совершенно не такой, как когда был в баре со своими друзьями: его плечи опущены, губы сжаты в тонкую линию, глаза широко раскрыты и застенчивы, но все еще такие, такие синие. Теперь он больше похож на настоящего сабмиссива, с наклоненной вниз головой, как бы сдаваясь, обхватив себя руками в нервозности, как будто он должен защитить себя. Очевидно, он не знает, что идет прямо в логово льва, и никакие защитные жесты не спасут его от Баки и призраков его прошлого. И все же Баки обнаруживает, что делает несколько шагов, чтобы оказаться прямо перед парнем, как будто его конечности имеют собственный разум и несут тело, куда им заблагорассудится. Он бы сказал что заколдован, не контролирует свои телесные функции, но это было бы ложью. Он медленно вынимает правую руку из кармана, и осторожно прижимает ее к холодной щеке сабмиссива. Что-то в этом движении кажется правильным, и в тот момент, когда кожа касается кожи, он хочет большего. Эти голубые глаза-незабудки всего в дюйме ниже от него, полные удивления и любопытства, будто он не может поверить, что Баки даже бросил взгляд в его сторону. — Ты простудишься, дорогой, — бормочет он, инстинкты берут верх, глубокое желание, затаившееся в его костях, позаботиться об этом сабмиссиве, просачивается в его кровь и течет сквозь все тело. Он хочет обернуться вокруг этого человека, защитить его от всего на свете, защитить от самого себя. Но это опасно, как игра с огнем. Баки знает, что погубит этого сабмиссива. — Возвращайся к своим друзьям, — тихо приказывает он, убирая руку и вместе с ней любое разрешение просить еще. Саб открыто смотрит на него, в его глазах видна боль, и Баки поворачивается и уходит. Семьдесят одной минуты должно быть достаточно. *** Но все же, видимо, недостаточно. Доктор Брэдфорд на мгновение скривила губы в едва завуалированном разочаровании и постучала ручкой по блокноту, прежде чем переназначить ему домашнюю работу и увеличить время, которое он проводит на публике. Баки, лечение которого назначено судом, мог только вздохнуть и принять его. Он считает, что поужинать с Капитаном, Пауком и Вдовой будет достаточно. Сэм хороший человек с добрым сердцем, хотя Баки в глубине души считает, что ему не следует быть столь дружелюбным с убийцами вроде него самого. Наташа всегда заставляет его чувствовать себя некомфортно, принося с собой нежелательные проблески его воспоминаний из прошлых десятилетий. Она тихая, расчетливая, но улыбается ровно настолько, чтобы это не совсем нервировало. Проходит сорок из обязательных 150 минут публичного выхода, когда он видит голубоглазого сабмиссива, которого встречал на прошлой неделе. Баки был уверен, что выбрал заведение подальше от предыдущего бара, что нетрудно сделать в таком городе, как Нью-Йорк. Капитан и Паук даже не моргнули, когда Баки попросил отправиться в центр Манхэттена вместо того, чтобы оставаться в Бруклине, как это обычно бывает, так как Баки удобнее всего прятаться по своим старым пристанищам. Они оказываются в презентабельном ресторане, который больше похож на клуб, чем на место, где можно просто пообедать, но как только приносят выпивку с закусками, Баки уже не волнует громкая музыка или скудно одетые посетители. Громкая музыка, по крайней мере, мешала разговору, а Баки более чем комфортно молчать и набивать рот едой 21-го века. Наташа извиняется и уходит в дамскую комнату, и тогда Баки видит его. Сабмиссив из ночного бара с такими голубыми глазами, что Баки сходит с ума. Сегодня он одет в обтягивающую футболку и джинсы, которые так хорошо облегают его задницу, что Баки удивляется, как швы не расходятся от каждого движения. Он отворачивается, как только видит его, сосредотачиваясь на своей руке в перчатке, которая снова сжимает стакан. Сэм пытается что-то сказать сквозь музыку, предположительно жалуясь на то, что в ресторане слишком громко. Но независимо от того, какие отвлечения он пытается использовать, чтобы его глаза не скользнули обратно к сильному изгибу спины сабмиссива, они все равно возвращаются к нему. Баки, по-видимому, слишком много раз смотрит на саба, потому что поднимает глаза и встречается взглядом с этими глазами-незабудками, которые снова смотрят на него через все помещение. Баки не хочет отводить взгляд, ему кажется, что это было бы грехом, если бы он это сделал. Он не успевает отвернуться, потому что, когда песня заканчивается и дает им передышку от шума, Сэм говорит: — Кто-то привлек твой взгляд, Барнс? Это заставляет Баки разорвать зрительный контакт, он вздрагивает будто от огня, и чувствует как тяжесть в животе сжимается и становится болезненной, из-за отвлечения внимания от сабмиссива. Сэм, похоже, не замечает, что этот парень — саб, если он вообще может сказать, на кого смотрел Баки, в толпе тел. Тем не менее, Баки ворчит и делает глоток из своего стакана. — Конечно нет, — бормочет он, отводя взгляд от веселящегося Сэма. Затем возвращается Наташа, и он воспринимает это как отличный повод встать. — Мы должны пойти куда-нибудь еще, слишком чертовски громко, — говорит он как раз перед тем, как начинает играть еще одна песня. Он должен выбраться отсюда, но он также должен сдержать свое обещание, данное доктору Брэдфорду. Он чувствует на себе взгляд сабмиссива до тех пор, пока не выходит за дверь. На этот раз за ним никто не следует. ***       Доктор Брэдфорд в восторге от того, что Баки проводит целых три часа с компании в ту ночь, и позволяет ему несколько дней не делать домашних заданий. Кажется, она очень довольна тем, что у него есть друзья, хотя это слово не совсем подходит. Кеп и Паук жалеют Баки, желая обеспечить его реабилитацию. Они будут ходить за ним по городу, пока это будет приказ терапевта, но станут ли они от этого друзьями? Вряд ли. Тем не менее, у Баки есть свободная неделя, чтобы насладиться уединением, не беспокоясь о том, что у доктора Брэдфорда будет тот разочарованный взгляд, который появляется, когда он не достигает того, о чем она просит, и эта свобода кажется слишком хорошей, чтобы быть правдой. . У Баки закончилась туалетная бумага. Что, в ретроспективе, не самое худшее, и это легко исправить. Просто быстрый поход в магазин на углу, где он может взять новую пачку своей любимой марки и, может быть, несколько шоколадных батончиков. Возможно, ему удастся погладить сварливого кота из винного магазина, и, по обыкновению, молчаливо кивнуть старушке управляющей, прежде чем устроиться вернуться домой и лечь спать. Это все, что должно произойти. За исключением того, что он выходит из винного магазина в 9 вечера с пакетом продуктов, зажатым в руке в перчатке, и чуть не натыкается на того самого сабмиссива, которого так тщательно избегает. Вокруг никого, что странно для бруклинской улицы, даже если это вечер вторника. Как будто вселенная играет с ним злую шутку, постоянно предлагая ему этого великолепного саба, которым он так явно не может обладать. Он чувствует себя бешеной собакой, соблазнившейся свежим стэйком, видит как кровь заливает щеки сабмиссива розовым цветом, отчего Баки хочется пускать слюни и вилять хвостом, если бы он у него был. Он замирает почти мгновенно, инстинкты подталкивают к обороне, когда он находится так близко к тому, кого избегал в течение нескольких недель. Как и при других их встречах, они смотрят друг на друга широко раскрытыми глазами. На этот раз саб одет в простую синюю рубашку и красивые штаны цвета хаки. Он выглядит так, как будто был на свидании, и хотел хорошо выглядеть для кого-то другого. Эта мысль заставляет внутренности Баки скручиваться, уродливый прилив ревности обрушивается на его грудную клетку. — Это ты, — тихо произносит саб, словно в благоговении, а затем краснеет еще больше, прежде чем вздрогнуть, как будто понимает, как глупо было с его стороны говорить это. Баки находит все это до смешного милым, но еще больше его раздражает то, что этот милый парень — тот, с кем он никогда не сможет быть вместе. Он крепче сжимает свою сумку, кивает из вежливости, а затем обходит парня. Каждая капля его энергии уходит на то, чтобы пройти мимо сабмиссива, проигнорировать его и вернуться домой. Его ноги будто свинцовые, или будто к ногам привязаны цементные блоки. Даже будучи Зимним Солдатом, ему никогда не приходилось так сильно бороться со своим телом. — Хей! Подожди! — кричит ему вслед сабмиссив, и Баки вздыхает. Однако он останавливается. Что-то удерживает его от полного игнорирования этого человека, тем более, что его инстинкты кричат ​​ему, чтобы он забрал этого парня домой и сделал его своим. Саб подходит к Баки, он выглядит таким же раскрасневшимся, как и раньше, с яркими и сверкающими голубыми незабудками глаз. Он потрясающий, и Баки ненавидит себя за то, что это замечает. — Извини, я просто не могу отпустить тебя снова, даже не попытавшись, — говорит саб, застенчиво улыбаясь. Он останавливается и на мгновение думает, взвешивая варианты. Он может просто уйти и проигнорировать этого сабмиссива, а может отвергнуть напрочь. У этого человека явно проблемы с уверенностью в себе, учитывая, что в баре он пытался выдать себя за дома. Его доминирующая часть отказывается быть излишне грубой по отношению к сабу, который так явно нуждается в помощи. Он почти издевается над собой. Помощь? Баки никому не может помочь, не говоря уже о таком великолепном сабмиссиве, как этот. — Иди домой, дорогой, — стараясь быть любезным, и начинает уходить, когда саб хватает его за правую руку. — Подожди! Я просто… мне нужно убедиться, иначе я никогда себя не прощу, — торопливо говорит он, снова останавливая Баки. Он выглядит таким чертовски серьезным, что это почти причиняет боль. Зимний Солдат кричит ему, чтобы он убегал, как в прошлые разы. Он больше не настоящий доминант. Он не готов иметь дело с таким красивым и нуждающимся сабмиссивом, как этот. Он пообещал себе долгую жизнь в нейтрально-сером цвете, воздерживаясь от любых ярких цветов, которые приносит жизнь дома. Эти голубые глаза-незабудки будто горят. Несмотря на то, сколько раз Баки говорил себе, что он больше не для такой жизни, кипящая кровь внутри говорит об обратном. — Дорогой, — пробует он снова, и саб качает головой. — Стив. Меня зовут Стив. — Баки вздыхает. — Мне все равно, как тебя зовут, отпусти меня домой. — Он начинает раздражаться, но в основном потому, что такая приятная возможность находится прямо перед ним на блюдечке с голубой каемочкой, и он ни хрена не может с этим поделать. Блондин качает головой. — Нет, пока ты мне не ответишь, — требует он. Саб настолько напористый, что рот Баки открывается от удивления. Он выглядит нервным, конечно, но он выставлял себя напоказ больше, чем любой другой саб, с которым сталкивался Баки. Это привлекательное качество заставляет Баки вздохнуть. Он снова обходит саба и идет домой. Стив, конечно же, поспешно следует за ним по пятам, и явно не знает, стоит ли спрашивать, все ли в порядке — конечно, он знает, что это некрасиво, но если он не спрашивает, то Баки не обязан говорить «нет». Он живет недалеко от винного магазина, всего в квартале. Когда они доходят до узкого двухэтажного здания, классического для Бруклина, которое, вероятно, знавало лучшие дни, Баки идет прямо к входной двери и достает ключи. Открывая дверь, он чувствует, как Стив задерживается позади него. — Послушай, малыш, я не… — Ты не сказал «нет», — быстро отвечает Стив, и теперь, когда Баки стоит одной ногой за порогом, так близко к тому, чтобы быть дома свободным и подальше от этого искушения, он действительно злится. — Нет, — практически шипит он, глядя на сабмиссива. Он на тротуаре, в двух шагах от крыльца. Саб заметно вздрагивает, язык его тела меняется почти мгновенно. — О-о, ну, я имею в виду, я должен был… — Попробовать, как ты сказал. — Баки словно застывет на месте, наблюдая, как этот красивый покорный сжимается, его нервная уверенность испаряется прямо на глазах у Баки. — Иди домой, милый, — говорит он мягче, пытаясь смягчить уже нанесенный удар. Но по тому, как Стив будто сдувается, как он прикрывает свое тело руками, словно стыдясь этого, видно, что Баки сделал что-то непоправимое. Больно смотреть, говорить нет этому шикарному цветку, который заслуживает ласки и внимания. Но Баки только навредит ему. Баки ему не подходит. Так будет лучше. Он наблюдает, как саб уносится прочь от его дома и уходит далеко-далеко, исчезая из поля зрения Баки. Он ждет какое-то время, наблюдая за направлением, в котором Стив ушел еще долгое время после его ухода. Его сердце надеется, несмотря на то, что Баки пытается развеять детские мечты, что этот покорный вернется.