SCP-845 - Аккерман

Умолкла глупая луна, и чёрный траур снят.

В их снах плывёт его лицо, зовёт невест назад.

Темнота обступает со всех сторон. Не видно ни зги, не слышно, не чувствуется. Тишина в ушах даже не звенит, нет белого шума, не слышно и биения собственного сердца. Кажется, что тело парит в воздухе, потому что под ногами ничего. Вакуум. Пустота. Но даже в ней заметно смазанное движение, только вот повернуться возможности нет — все мышцы цепенеют от пронзительного, впитывающегося в живые ткани отвратительно холодного ужаса и едва сдерживаемого ощущения тщетности собственных трепыханий. Связан без верёвок. Шею сзади обжигает дыхание самого ада. — Это я, Левий, дышу тебе в затылок. И я настолько близко, что могу почувствовать твой страх… И прежде, чем очнуться от преследующего кошмара, Леви видит самого себя с кровавыми слезами в чёрных глазах, наотмашь ударяющего себя же мечом по лицу с безумной зубастой улыбкой. Дёрнувшись, Второй распахивает глаза и сразу же садится на постели, словно дальность от подушки поможет скорее кошмару развеяться. Правая сторона лица не чувствуется, она почти полностью онемела, глаз вновь заслезился, и лежащая поверх него бинтовая подкладка впитывает в себя ядовитую смесь из ртути, слёз и крови, что текут безостановочно уже столь долгое время. Леви прикладывает к забинтованной правой стороне лица ладонь, выдыхает, старательно убеждая себя, что приснившийся столь реалистичный кошмар — это лишь сон и с реальностью ничего общего не имеет. Странно, что с момента пробуждения это был первый раз, когда тот вновь ему привиделся. До искусственной комы он преследовал его даже в лёгкой дрёме, что уж говорить об обычном человеческом сне, где Леви оставался один на один с этой злобной копией. Самое неприятное — он не мог спросить об этом ни Кенни, ни Микасу, потому как по ним было очевидно, что их не беспокоит совершенно ничего, особенно Кенни, который мог часами напролёт говорить только о своём докторишке. И только Леви решил, что с появлением в его жизни Эрвина всё закончилось… нате. Часто, ещё до комы, он задумывался — что это может быть. Его подсознание? Но почему такое извращённое? Почему острые клыки в его же человеческом рту смотрятся так… правильно и знакомо? Почему глаза эти? Почему он смеётся и бьёт его — себя? И этот голос… он похож на его собственный, только с примесью чего-то… потустороннего. Неестественного даже для него, аномальной сущности, прозванной людьми объектом под номером SCP-845-2. Или это какие-то воспоминания о прошлом, которое он всё никак не может вспомнить? Быть может, опять же подсознание таким образом пытается дать ему какой-то намёк? Некую подсказку, отгадав которую он найдёт следующую зацепку, что в итоге приведёт ко всем его воспоминаниям? И воспоминаниям Кенни и Микасы? Странно, что их это не заботит. Не заботит собственное прошлое. Казалось, лишь один Леви задаётся вопросами, мол, откуда они? Есть ли ещё такие же как они? Что произошло на том острове и как они на него попали? Почему в человеческом мире он стал аномальностью? Впрочем, положа руку на сердце, теперь, спустя время, Леви мог признаться, что понимает их мотивы. Теперь, когда у него есть Эрвин, даже собственное прошлое кажется чем-то таким…незначительным. Неважным. Никому не нужным. Ведь нужно жить будущим, а не прошлым. Если бы только это прошлое так настойчиво не стучалось ему в собственном подсознании. Что бы это ни было, оно явно не просто так ему является. И Леви следует собрать себя в кулак и поговорить об этом хоть с кем-нибудь. Но сначала — выяснить, кто такой Эрвин Смит и зачем он забрал его.

***

Крепко держа в руках поднос с двумя чашками супа, несколькими кусочками хлеба и двумя стаканами чая, Эрвин ловко маневрирует в коридорах среди встречающихся ему по пути людей. Каждый из них приветственно улыбается, кто-то даже норовит пожать руку, но тут же тушуется, замечая поднос с едой. Все присутствующие на отдалённой базе организации, гордо носящей название Повстанцы Хаоса, знают о том, через что пришлось пройти Эрвину Смиту, какую сложную миссию он блестяще выполнил. Там, где кто-либо другой давно сдался и сдох, он, гремя своими яйцами, дошёл до конца и справился. Практически блестяще и чисто. Поэтому и все, кто его видит, хотят высказать ему о своём уважении. А Эрвин и рад бы искупаться во всеобщем внимании и восхищении, но… ещё ничего не закончено. Наоборот, всё только начинается. До отдалённой базы Повстанцев они добрались довольно быстро. Конечно, пришлось немного повилять, сбивая со своего следа Фонд. Те небольшие беспилотники, что отправились по их следу, были подстрелены лёгкой рукой Первого, но так как оставалась возможность присутствия других дронов, что могли отслеживать их на небольшом расстоянии, пришлось сделать небольшой круг и только убедившись, что их никто уже не преследует, отправились непосредственно на базу. Сама же база представляет собой старое здание средней школы, отремонтированное общими усилиями всех тех, кто вступил в организацию, однажды решившую противостоять могущественному Фонду. Все они раньше работали на него либо на дочерние конторы и в итоге оказались здесь. У них нет поддержки государств, у них нет спонсоров или денежных благодетелей, впрочем, верхушка, известная как «Комитет Дельта» каким-то образом достаёт деньги как на исследовательские цели, так и на военные. И всех всё устраивает. Особенно эту самую верхушку. Особенно когда поставленные цели достигаются. Леви обнаруживается всё в той же комнате, где Эрвин оставил его пару часов назад. На самом деле, он не знает, нужно ли тому спать, но понадеялся, что аномальный объект хотя бы подремлет, пока Смит улаживал свои дела. Свежие бинты почти не контрастируют с мёртвенной бледностью кожи Леви, и мужчина в который раз вздыхает, не замечая правильного течения заживления его ран. У Кенни и Микасы ведь всё заживает, постепенно, но заживает ведь! А вот у Второго всё словно застопорилось на одном моменте и дальше не идёт. А, может, Эрвину всё это просто кажется, и собственной гиперопекой он не делает никому хорошо — ни Леви, ни себе, ни Повстанцам. — Здравствуй! Эрвин проходит в комнату и ставит поднос на прикроватную тумбочку, замечая, что аномаль явно чем-то встревожен. Перед уходом он не заметил похожего состояния, значит, за эти два часа, что Леви был один, произошло нечто, его обеспокоившее. На приветствие он не ответил ничего, только сел на краю постели, придвигаясь ближе к принесённой еде. Чашки супа остаются проигнорированными, а вот кружка чая берётся довольно странным способом: тонкие пальцы обхватывают кружку по верхней каёмке и именно так подносят к пухлым губам чувственного небольшого ротика. Эрвин засматривается на маленькое чудо перед собой и не может отвести взгляд. Всё же зря он так плохо думает, заживление ран заметно. Новые бинты наложены чуть по-другому: они обхватывают голову горизонтально по кругу и пару кругов наискось, закрывая повреждённый правый глаз. Два ватных прямоугольника наклеены на щёки почти симметрично, губы, пересечённые длинной линией раны, блестят в тусклом свете искусственных светильников едва выступившей тёмной гемой. Привлекают к себе внимание своей пухлостью, своими размерами. Леви весь маленький и имеет такой же крохотный ротик, порождая в голове мужчины несколько совершенно неуместных развратных мыслей. Понимая, что пялится слишком уж откровенно, и мысли пошли явно не туда, Эрвин кашлем прочищает горло, переводя внимание на суп. В отличие от аномальной сущности собственный голод он чувствует довольно чётко, а потому принимается за еду, сев на стул рядом с тумбочкой. Пересаживаться за стол категорически не хотелось, хотелось находиться к Леви как можно ближе. Словно нагоняя те дни вынужденной разлуки. — Ты поешь, суп изумительный. Тут хорошие кухарки, знают своё дело. — Я не голоден, спасибо. Эрвин вздыхает. Леви не идёт на контакт, не начинает разговор и не продолжает начатый им. Однако просто так Смит отступать не собирается. — Я вижу ты чем-то обеспокоен… расскажешь мне? Ответом ему служит тихий «сюрп». Леви, ничуть не меняясь в лице, продолжает доить чай. — Леви… я ведь беспокоюсь о тебе, — мягко замечает Эрвин, надеясь, натолкнуть аномалию на хоть какой-то ответ. Но тот не реагирует. Он словно ушёл куда-то глубоко в себя, туда, куда никому хода нет. Даже ему, Эрвину Смиту, которого Второй вроде как выбрал своим человеком. Прожевав в тишине кусок хлеба, мужчина вздыхает. — Ты прости за всё случившееся. А вот эта фраза вызвала чуть больше реакции, чем до этого: Леви поднимает на мужчину вопросительный взгляд и цепляется за фразу-крючок. Смит почти доволен. — За что ты извиняешься? — Извиняюсь не только за себя, — поспешно добавляет Эрвин. Отставляет полупустую плошку, выдыхает. Ему тоже следует собраться с мыслями, чтобы понять, о чём им стоит поговорить сейчас, а что ещё может подождать. С другой стороны, зачем ждать? Сейчас идеальное время и место для более обстоятельного разговора. — За людей, что закрыли вас в Фонде. Эксперименты ставили. Хорошо, что они хотя бы попытались обработать ваши раны. Некоторое время они молчат. Эрвин смотрит на свою чашку, Леви смотрит на него, пока не касается безымянным и мизинцем изувеченной руки колена Эрвина, привлекая внимание. Серый глаз блестит, и в нём читается искреннее сопереживание. Ведь даже аномальное существо, что пришло явно не из этого мира, умеет сочувствовать человеку. — Мне очень жаль, что так вышло. Что тебя… вынудили прикоснуться ко мне. Я помню эксперименты, помню, как одна девчонка, делавшая мне перевязку, коснулась голой кожи. Я… я не хотел того же для тебя. Эрвин молчит пару мгновений, всматриваясь в лицо перед собой. Осмысливает сказанное им в попытке понять, куда начинает заходить разговор. Он всё ещё не может заставить себя принять тот факт, что Леви не человек, ведь он обладает обычной человеческой внешностью, человеческим голосом и всем спектром человеческих эмоций. Он умеет чувствовать, думать, стремиться к чему-то, к какой-то собственной цели. И единственное его отличие от того же Эрвина, это происхождение и внутреннее наполнение. Но то такие мелочи, право слово! И Смит, подхватив руку, лишённую двух пальцев, аккуратно сжимает в своих больших ладонях. — Я знал, что это будет рано или поздно. Вернее, лишь предполагал, но… как оказалось, был не так уж далеко от истины. Второй озадаченно моргает. Он всё ещё чувствует себя странно, но при этом одухотворённо, возвышенно, радостно от близости этого конкретного человека. А от тепла его ладоней по всему телу разносится целая волна мурашек. Леви не думает о подоплёке всех этих чувств и мыслей, не думает о причине их возникновения. Они просто есть, и просто приняты ими обоими как нечто совершенно естественное. — Знал? Но откуда? Кто ты вообще такой? Эрвин выдохнул, чуть улыбнувшись. Рано или поздно они должны были обсудить и это тоже. — Обычный человек. Мама умерла в родах, я рос с отцом. Довольно рано узнал, что он работает не просто в какой-то компании, а в очень секретной и страшной — в Фонде SCP. Десятилетнему ребёнку эта аббревиатура ни о чём не говорила, и значения я никакого этому не придавал. А спустя два года отец не вернулся с работы. Помню, пришли какие-то люди в строгих костюмах, спрашивали меня о какой-то двери, но я ничего знал о работе отца. И меня отправили в детский дом. Конечно, я пытался выяснить, что случилось с папой, почему меня не пустили на похороны, что вообще за Фонд такой… Все только смеялись и говорили, что такой организации не существует. Леви тихо выдохнул, поджимая губы и тут же болезненно вздрагивая от того, как неприятно стянуло наложенные на раны швы. Те заживают непростительно долго и малоприятно, но хорошо уже то, что ему можно выпить чаю. Даже если по вкусу он напоминает свиную мочу. Эрвин, заметив болезненность на лице объекта, поднёс к его губам ватку, пропитанную хлоргексидином. Там, где человеку больно и щиплет, аномальной сущности всего лишь неприятно, и Второй невольно морщится, но подставляет губы под лёгкие прикосновения, чувствуя, как щекотно ватный диск собирает выступившую кровь с чувствительной кожи. — Кто бы что не говорил, но я смог найти Фонд и способ в него вступить. Сначала попал в исследовательский центр, где познакомился с одним человеком. Тот рассказал мне об организации Повстанцы Хаоса, которая изначально была продуманным планом Фонда для снятия с себя ответственности за выполнение миссий, методы осуществления которых были сомнительны этически, а результаты — политически. Работавшие в этой организации для всех были дезертирами и предателями, но на деле их поддерживала верхушка из Фонда. Но только долго продолжаться это не могло, руководство внутри сменилось, появились новые люди с новыми целями, и Повстанцы откололись, похитили ряд SCP, нанесли серьёзный урон Фонду, став по-настоящему беглецами, воплотив большую его ложь в правду. Нынешние Повстанцы имеют некоторое сходство с организацией, основанной ещё в далёком 1924 году, однако сейчас у них свои собственные мотивы, планы и цели, но они остаются той организацией, что противоположна Фонду SCP. Сам Фонд занимается отловом, исследованием и удержанием различных аномальных объектов, а объектами этими являются любые вещи, обладающие сверхъестественными свойствами. Они делают всё, чтобы об их деятельности не знали гражданские, и им в этом помогает государство. — Фонд является государственным учреждением? — несколько удивлённо спросил Леви, проследив взглядом за выкинутой ватой — та впитала в себя несколько капель тёмной крови. Не так много, как раньше, что определённо указывает на улучшение его состояния. Эрвин кивнул: — Более того, это международное учреждение, не принадлежит одному какому-то государству, работает сразу на несколько. Они выслеживают и перехватывают любую информацию, относящуюся к той, которую можно назвать необычной. Так они вас и выследили. Вернее, остров, на котором вас нашли. Ты помнишь это? — Помню. Но ничего не помню из того, что могло предшествовать нашему… обнаружению. — Перед глазами вновь встало собственное лицо, мёртвенно бледное, с размазанной по щекам кровью и алыми точками на фоне чёрной склеры. Вместо зубов губы обнажают в неестественно широкой сумасшедшей улыбке бритвенно острые клыки. Вздрогнув, Леви встряхивает головой, зажмурившись, прогоняя видение. — Мы просто появились в один момент. И знали, что нужно делать. Эрвин задумчиво прикусил щёку изнутри. — Эта ваша амнезия не даёт мне покоя… Не может же быть, что вы словно NPC в компьютерных играх оказались в тот момент в том месте просто по прибытии на остров экспедиции Фонда. — NPC? — непонимающе выдохнул Леви. Собственная амнезия его самого всё никак не оставляет, и неожиданно приятно, что о тебе беспокоятся так искренне. Эрвин в его взгляде влюблённой девочки приобретает всё больше плюсов. Тот же, недолго помолчав, продолжил: — В общем, Фонд нашёл вас и спрятал. Повстанцы работают немного иначе — они обладают несколькими аномальными объектами и активно ими пользуются, ведь какой смысл просто скрывать за железной дверью, если они могут послужить на благо? Стоило только этим словам прозвучать, как Леви почувствовал неприятный зуд в груди. Словно поставили укол между третьим и четвёртым позвонком, влили жидкий азот, и тот расползается по грудной клетке, замораживая всё, что только попадается на пути. Неприятно, холодно, от этого хочется повести плечами, встряхнуться, будто это сможет помочь. Леви хмурится, поднимая взгляд. — Ты поэтому забрал меня? Чтобы отдать Повстанцам и использовать в своих целях? Пару мгновений стоит звенящая тишина, во время которой Эрвин явственно неловко ёрзает. Второй смотрит на него цепким стальным взглядом, чуть морщит нос, замечая, как Смит отвёл взгляд, как неловко перебирает пальцами, продолжая сжимать руку аномали. А та сидит спокойно, боясь принять единственную возникающую в такой ситуации мысль: неужели он ошибся в выборе своего человека? Ведь свой человек не должен тебя использовать. Не должен. Или теперь люди совсем другие? — И да. И нет, — наконец, заговаривает Эрвин, видимо, подобрав за время молчания нужные слова. Тяжело сглотнув, он выпрямляется на стуле, а затем и вовсе делает то, чего Леви ожидать никак не мог — он подхватывает его за бёдра и просто пересаживает к себе на колени боком. Приобнимает за тонкую талию, кладёт вторую руку на повреждённое колено, ласково его оглаживая. То уже почти не доставляет хлопот, сгибаясь и разгибаясь так, как и должно при здоровом суставе. Леви боится пошевелиться, боится отвести взгляд и только смотрит на человека, чьё лицо теперь находится столь непозволительно близко. И боится не из-за колена, а из-за появившейся между ними с мужчиной атмосферы близости, такой непривычной и странно приятной. Эрвин же, словно не понимая, как действует на аномальный объект в своих руках, облизывает губы и вновь смотрит в блестящий серый глаз, устанавливая плотный зрительный контакт. Голос его становится тише, вкрадчивее, и они словно переходят на другую форму разговора — более интимную, почти бессловесную, ведь понимают друг друга почти интуитивно. И Второй внезапно понимает — да, он действительно его понимает! — Я забрал тебя не просто так, ведь изначально пришёл за тобой в Фонд. Вся моя жизнь построена лишь на том, чтобы выяснить, что случилось с моим отцом. И хорошенько подпортить репутацию Фонда SCP. Я знаю, они в этом замешаны. А ещё я знаю, что ты мне сможешь помочь. Наверное, если бы он был обычным человеком, то сейчас просто отключился бы. Слишком много информации, слишком много того, что Леви понимает лишь интуитивно, через связь с Эрвином. Он, можно сказать, словно новорожденный младенец: ничего не помнит из своего детства — а оно у него было? — ничего не помнит из жизни, предшествующей его появлению на острове. Лишь складывающиеся в единую картинку несколько фрагментов уже после осознания собственного Я. Раз — и он просто есть, знает, что огромных тварей нужно убить. Два — его забирают люди в халатах, и к одному из них привязывается Кенни, позволяя Микасе и Леви проникнуться к ним доверием. Три — их лечат, почти успешно. Проблема в нём и в девчонке, их раны не заживают в отличие от ран Кенни. Не нужно долго думать, чтобы осознать — да, блять, дело в привязанности к человеку. Только выбирать нужно не абы как, а подходить к этому делу с особым пристрастием, выбирая по личным необъяснимым критериям. Критериям, которые даже они сами не знают и не осознают. И если ранения Микасы не так страшны, то вот его собственные вызывают слишком много опасения и лишнего напряжения. Четыре — его вводят в искусственный сон. Они говорят, что это ради его же безопасности. И ему ничего не остаётся, кроме как верить им. Там нет ничего, только пустота, тьма, но тьма, в отличие от видений обычного сна, пустая. Там никого нет, никто не сверкает зубастой улыбкой, не льёт кровавые слёзы, не смеётся демоническим раздвоенным голосом. Только он. И махашунья. Пять — он слышит зов. Зовёт тот самый человек, которого он может назвать своим. Зовёт и умоляет о помощи, упрашивает защитить. Как он может не откликнуться? Шесть — тот, кто молил о помощи, тот, кто стал таким невероятно важным просто… просто потому что, под давлением неизвестной женщины и с молчаливой поддержкой отчаявшейся Микасы касается его, позволяет их крови смешаться. И вместе с этим незримо плотно переплетаются и их судьбы. Теперь у них одна жизнь, одна цель. Семь — и он сидит на коленях позвавшего его однажды человека. И мечтает об одном лишь поцелуе. — Я… кажется, я знаю, чем могу тебе помочь. Ты хочешь узнать, можно ли проходить через другие измерения с моей помощью? — Именно так, Леви. — Почему ты вообще решил, что твой отец в другом измерении? — У меня было несколько догадок, и подтвердилась одна из них. Я ведь работал в Комитете по Этике, нашёл закрытый архив, в котором и обнаружил, что отец работал с объектом под кодовым названием «Дверь в другое измерение». Похоже, там случилось нечто внештатное, потому что… он ушёл туда на ежедневное выполнение процедуры, но не вернулся. В документах не написано ничего конкретного, впрочем, это и так понятно — никто не станет писать на себя компромат. Написали просто — пропал без вести. Но… я почему-то уверен, что его ещё можно найти. Можно вытащить оттуда. Если с твоей помощью этого не получится, ну… — отвёл взгляд. — Значит, не получится. Я буду знать, что хотя бы сделал всё, что было в моих силах. Я лишь хочу узнать, что точно произошло, и не теряться больше в догадках: действительно ли Фонд избавился от моего отца или это был несчастный случай. Леви молчит несколько мгновений, прижавшись виском к щеке Эрвина. Не сказать, что он раздумывает над проблемой, нет, скорее, просто наслаждается моментом. Вот так, чисто по-человечески, собирает чужое тепло и отдаёт собственное. Он ведь тёплый? Тёплый же?.. Как-то об этом он раньше не задумывался, да и зачем знать аномальному объекту о собственной температуре, когда к нему никто и не прикасается? Но вот с появлением Эрвина всё так изменилось. И сам он изменился. Незримо, но где-то внутри это очень чётко ощущается. Однако мысли всё равно скользят тёмной лентой в голове. Кажется, Эрвин был сильно привязан к отцу, наверное, то не удивительно, учитывая, что растил он сына один. Человеческие взаимоотношения странная вещь, малопонятная тому, у кого такого не было — или просто он не помнит, — но через связь ощущается испытываемая мужчиной тоска. Сложно жить в неизвестности, сложно попрощаться с человеком, когда не знаешь — жив ли он или уже мёртв. Безвестность самое страшное, что только может быть. Наверное, не удивительно, что Эрвин так стремится узнать, что же именно произошло с его родителем. И Леви нравится мысль, что он может быть в этом полезен.

Пусть память у него слаба, чтоб вынести злой рок, -

Но зелье разум чистит весь, слёз возродив поток.

Шёпот, словно упорный муравей, пробирается в ухо, скользит внутрь головы и шебуршит лапками; Леви хмурится, вздрогнув. — Не хочу давать тебе ложную надежду, — тихо проговаривает спустя несколько мгновений тишины, которой они оба наслаждаются. Странно. Но сидеть вместе, обниматься, в тишине под звуки отдалённых голосов очень приятно. И ничто другое уже не беспокоит, даже несмотря на то, что разговор их идёт не о погоде и даже не о том, как скакнул курс валют. — Но я очень хочу быть тебе полезен. Вместо ответа Эрвин улыбается, заглядывая в единственный открытый глаз аномали. И несмело, аккуратно и неспешно прикасается своими губами к израненным губам Леви. И оба замирают. Именно в этот момент они должны были довериться друг другу, именно в этот момент должны были оба осознать, что готовы для укрепления своей связи. Готовы стать ближе друг другу как аномальный объект и как выбранный им человек. Ведь так произошло у Кенни и Ури, у Микасы и Эрена. Они совершенно естественным образом привыкли друг к другу, доверились, и точно так же естественным образом подошли к этапу наивысшей духовной близости через физическую. Однако у этих двоих всё прошло не так. Но оба они понимают и чувствуют — в любом случае всё произошло не зря, пусть и случилось несколько скомкано и, самое неприятное, ускоренное обстоятельствами извне. Шероховатость наложенного на губы шва ощущается лёгкой щекоткой на собственных губах, и Эрвин едва заметно улыбается, стараясь не давить слишком сильно на столь мягкие, приятные тёплые уста. Леви изранен, ему всё ещё нужно время на восстановление. Но как же сладки его губы! И даже отравленную кровь мужчина слизывает с невероятным удовольствием, чувствуя, как аномальная потусторонняя сущность в его руках дрожит, несмело обнимая за шею и притягивая к себе ещё ближе. И вовсе не возражая против того, к чему всё идёт. Эрвин чувствует это разрешение и невербальное согласие; укладывает Леви на постель, аккуратно, с особенной осторожностью, прекрасно помня обо всех его ранах. На языке горчит странно-сладкая ртуть, отдающая металлическим привкусом обычной крови. Но сейчас он даже не задумывается о том, насколько всё может быть опасно. А вдруг увеличение количества крови SCP-845 в организме приводит к смерти? Никто ведь не знает, никто ещё до этого не дошёл. Впрочем, если вспомнить Ури, контактирующего с Кенни чуть больше двадцати лет, то становится понятно — для избранных самими аномальными объектами их жидкости не ядовитее телесных жидкостей обычных людей. Только сейчас это последнее, что может беспокоить Смита. Именно сейчас, когда в его руках столь ценный артефакт, от прикосновений к которому покалывает кончики пальцев и от сжимающих его рубашку маленьких рук множество мурашек скользит по спине, концентрируясь в яйцах, заставляя член подняться. Горячие губы уже скользят по тонкой бледной шее, пока пальцы расстёгивают все пуговицы на рубашке, распахивая, открывая красивое подкачанное тело. Вся кожа так аристократично бледна, а взгляд приковывают два розовеньких кружочка сосков. Аккуратные, маленькие, горошины тут же твердеют, стоит Эрвину лишь пару раз провести по ним пальцами, слегка надавливая, а затем продолжая кружить по ареолам, вырывая сладостные вздохи изо рта Леви. Тот так податлив под ним, так отзывчив… Ни с одним из своих партнёров Эрвин не испытывал подобного раннее. Ему словно хочется испить Леви до дна, коснуться языком каждого местечка, обласкать это чудесное миниатюрное тельце, зализать каждую рану в надежде что она скорее затянется. Сделать своим. Подчинить. Подложить под себя. Чтобы никто даже не смел смотреть на него. И чтобы каждый, сука, каждый знал — SCP-845-2 Леви Аккерман принадлежит лишь Эрвину Смиту. — Ты… можешь, если хочешь… — Не сразу увлёкшийся вылизыванием маленького пупка Эрвин расслышал среди страстных выдохов такой же страстный шёпот. А потому поднимает вопросительный взгляд, встречаясь им с живым серебром в единственном глазе. Кончик языка скользит по губам прежде, чем с них срывается: — Если хочешь взять меня — возьми. Я весь твой. — Я возьму, — хрипло отвечает, потому что от волнения вперемешку с невероятным возбуждением спёрло дыхание и голос пропал. И он не теряет времени, расстёгивая сразу ремень на штанах, а затем и стягивая их с неожиданно округлых бёдер. Вопреки каким-то странным отдалённым мыслям, Эрвин замечает совершенно обычное мужское тело — небольшой твёрдый член, подтянувшиеся яички, а за ними притягательная маленькая дырочка, спрятанная между двумя крепкими сочными ягодицами. Такие ягодицы бы да девушке, но и на миниатюрном Леви они смотрятся невероятно чудесно и соблазнительно. Вспомнился момент, как эти самые ягодицы облепили белые штаны в первую встречу, когда он встал перед ним, защищая от разгневанного Первого. И вот теперь он может смотреть на них, трогать, раздвигать в предвкушении окунуться в райскую тесноту. Опустившись на колени на пол, он поднимает ноги Леви, раскрывая перед собой полностью, придвинув к самому краю постели. Оглядывает жадным взглядом, облизывает потемневшие от ртути губы. — Тебе… тебе нужно подготовиться? — спрашивает и тут же скользит языком по увитому венками стволу. Дошёл до уздечки, поигрался с нею, пока не засосал в рот полностью открытую красноватую головку. И при этом неотрывно бесстыжими глазами смотрит на засмущавшегося парня под ним. Румянец его не скрывают даже повязки и бинты, кажется, он весь горит, и те вот-вот воспламенятся. А Леви и правда ощущает неведомый доселе пожар в своём теле, концентрирующийся между ног. Тот разгорается до невероятных масштабов, полностью поглощая всё его тело, несколько капель пота скользят по разгорячённым бёдрам, бинты впитывают выступившую испарину на лбу и висках, намокая. И вместе с ними намокает от тёмной густой гемы ватный прямоугольник, приложенный к правому глазу. Как-то сильно он заслезился, но скорее то реакция на происходящее. От каждого прикосновения Эрвина к нему словно обжигает, слегка потряхивает от резкого контраста с внешней полупрохладной температурой. И словно сам огонь лижет его пламенным языком от одного только взгляда, который кидает на него Эрвин. Он не знает, как выглядит сейчас, и от того Леви невольно тяжело сглатывает. Безупречно белая склера потемнела, подсохла, вместе с ней сменила цвет с небесного на кроваво-алый радужка. По нижним векам расползлись шрамы, на щеках кожу словно разъело несколькими неестественно аккуратными прямоугольниками, обнажающими беззащитный эпидермис. Приоткрой Эрвин рот чуть шире, и тонкая часть розоватой подкожной стенки разорвётся, обнажая зубы. Это выглядит безумно завораживающе, и Леви не может оторвать собственный взгляд от чёрта перед ним. И кто теперь из них аномальный? — Н…нет. У нас не работает пищеварение, как у людей. Я чист… — Смазку всё равно надо найти. Эрвин вновь облизывается и берёт в рот член полностью, вырывая из груди Леви довольно громкий крик, от которого тот сам пугается и закрывает себе рот, зажмурившись. Только вот от Эрвина слышится весьма довольный смешок, он и не думает останавливаться. Да даже если их и услышат, господи, все на базе взрослые люди и прекрасно могут понять желание двоих заняться сексом. Пусть если один из этих двоих — сверхъестественная сущность, прибывшая из ниоткуда. Это так хорошо… так хорошо! Леви мечется по постели под Эрвином, всхлипывая от того, как же изумительно тесно и горячо в этом невероятно гостеприимном ротике. Язык скользит по каждой венке, задевает, словно оттягивая, корону головки, тыкается в уретру… И руки ведь не лежат без дела! Одна играется с яйцами, перебирая их пальцами и изредка легонько сжимая, другая же скользит вокруг напряжённого колечка, старательно пытаясь его расслабить, подготовить ко вторжению. Леви расслабляется, ахает, выгибаясь в позвоночнике, внезапно даже для себя спуская Эрвину прямо в рот. Оргазм приятно сковывает тело на несколько мгновений, качает в своих тёплых объятиях, пока напряжённые на доли секунды мышцы бёдер не расслабляются. Леви кажется, словно он лежит не на постели в какой-то замызганной комнатке, а на настоящем пуховом облаке, и то так приятно его нежит. Но из сладкой неги его вырывает ощущение влаги под мошонкой, и он невольно вздрагивает, приподнимая голову. Столь открытая поза вновь заставляет румянец растечься по и без того горящим щекам, но парень и не думает закрываться. Лишь с интересом ждёт, что же случится дальше. И Эрвин не заставляет его ждать. Сплюнув всю сперму на горячую промежность, он смазывает обильно вход прежде, чем скользнуть внутрь одним пальцем. Вид безумно завораживающий, но ему хочется быть ближе к столь мило краснеющему личику, а потому он ложится рядом с сексуальной аномалью, приподнимает одну его ногу предплечьем, продолжая двигать внутри пальцем. Видеть искривлённое в сладостной неге лицо Второго бесценно, Эрвин не может оторвать от него взгляд. С лёгкой ухмылкой высовывает язык, на котором блестят несколько белёсых капелек, и Леви со стоном засасывает его, пробуя на вкус собственное семя. То отдаёт солоноватостью и горьковатостью, но он слизывает его, даже не морщась, впуская в себя второй палец. В отличие от его собственных рук руки Эрвина достаточно крупные, как и пальцы, а потому и ощущение растяжения достаточно сильно. Только вот судя по размерам всего тела член у Эрвина явно не маленький и сравниться в диаметре может разве что со всей кистью. Он лежит слева, и Леви здоровой рукой скользит ему в штаны, где сжимает уже вставший твёрдый член. Оглаживает у основания, чуть сжимает, ловя губами тихое рычание. Это точно уже не он аномальная сущность, которую стоит закрыть за семью замками. Семь замков… Семь… Почему именно это число? И почему сейчас?.. Муравей в голове становится больше, шуршит громче, перекрывая собой внешние звуки. Леви старательно его не замечает.

Печатей семь скрепляют семь замков.

В гробнице тёмной дремлет древнейший из богов.

Леви невольно распахивает рот, когда чувствует, как место пальцев хочет занять нетерпеливая плоть, всё ещё удерживаемая его маленькой рукой. Он оглаживает её ласково, уже освобождённую от плена одежды, чуть поворачивает бёдра, и Эрвин осторожно укладывает его ногу с больным коленом на постель поверх другой, оттопыривая к себе аккуратную попку. — Ты невероятно прекрасен, Леви… — шепчет, опаляя горячим дыханием чувствительное ушко. Совсем не так, как было во сне. Иначе. Приятнее. Эрвин приподнимает ягодицу, приставляя головку к распахнутой дырочке. И тут же скользит внутрь, наполняя собой неспешно, толчок за толчком, пока не вжимается пахом в промежность. Леви ахает сдавленно, сжимает простыни под грудью, почти повернувшись на бок. К его виску прижимаются мягкие губы, покрывают неспешными поцелуями, рассыпая мурашками шёпот: — Даа… такой маленький… Такой сладкий… Словно запретный плод, уготованный лишь для меня.

Стоят пред ложем родовым и мудрый, и дурак,

Боясь, что несозревший плод повергнет их во мрак.

Каждый толчок возносит на небеса. Каждый толчок словно танец единения не только тел, но и душ. Да, сейчас с Эрвином Леви чувствует, что у него тоже есть душа. И она поёт от счастья, соединившись наконец-то в единое целое. Он живой! Он обычный человек! И ему так хорошо сейчас! С ним! С Эрвином… с его избранным! На пожелтевшие от частой стирки простыни капают тёмные слёзы — лишь недавно наложенная повязка пропиталась насквозь, и Леви сдёргивает её, бесполезную. Теперь слёзы его текут по щекам разными цветами, и он позволяет самому себе через плач выпустить все скопившееся эмоции. Эрвин, что продолжает двигаться, лишь ускоряя свои фрикции, страстно порыкивает, не сдерживаясь и позволяя Леви услышать, как ему с ним хорошо. Он обхватывает тонкое тельце поперёк, просунув одну руку под него, пальцами второй же скользит по напряжённому животу, пока не сжимает в руках чувствительную мошонку, от чего Леви вновь вскрикивает, выплёскиваясь в ладонь. И следом за ним внутрь столь горячего узкого лона кончает и Эрвин, вжимаясь губами в острую скулу, чувствуя заполняющее его сверх меры счастье от ощущения дрожащего в руках от нового оргазма аномального парня.

У ложа скалятся враги, без душ и без сердец,

Сулят невестам жуткий плен, отсрочив свой конец.

***

Они лежат в развороченной постели, жмутся друг к другу. Произошедшее только что довольно сильно изменило как их отношения, так и собственные мысли. Совсем другими глазами они теперь смотрят друг на друга, совсем иначе воспринимают созданную связь. Та завязалась не так, как должна была, но всё же первый узелок был сделан правильно — аномаль отозвалась на зов помощи. Произошедшее дальше ни одному из них вспоминать не хочется, но в конечном итоге всё пришло к тому, к чему и должно было. Любовники расслабленно откидываются на подушки, переводя дыхание. Леви и вовсе находится под большим впечатлением, а потому жмётся маленьким комочком, ощущая, как в его теле не может поместиться весь спектр переживаемых им эмоций, чувств и ощущений. И Эрвин, поглаживающий его по плечу, перехватывает часть себе. Пока не касается тёмных капель крови. — Боже, Леви, — приподнялся, оглядывая парня и только сейчас замечая, что тот снял полностью повязки с лица, и как то испачкано. Натянув трусы, спешит к оставленной аптечке, а затем садится, принимаясь заново промывать все швы. На месте остался лишь прилепленный к правой щеке бинт, полностью пропитавшийся отравленной кровью. — Они так сильно закровили? Прости… я не должен был. Вместо ответа Леви мягко перехватывает руку мужчины и заглядывает в его глаза. Сейчас оба его глаза открыты, один тёмно-серый, словно настоящее расплавленное серебро, тёмное-тёмное, а другой — бледно-белый, лишённый зрачка, блестящий на фоне неестественно чёрной склеры. Всё нижнее веко и щека испачканы в чёрных разводах, и Эрвин неспешно вытирает их, старательно обходя края зашитых ран. Аккуратные стежки так странно смотрятся на столь красивом кукольном личике, вызывая в голове невольные образы Франкенштейна — выдуманного сшитого чудовища. Но он ни в какое сравнение не идёт с данной аномальной сущностью. Хотелось бы увидеть его лицо без этих шрамов, чистое, спокойное… Жаль, что то лишь несбыточные мечты. На собственном его лице остались лишь едва заметные шрамы под веками — Ты… так прекрасен, — шепчет Эрвин, не желая прерывать столь чудесный в своей гармонии момент. Но взгляд его скользит уже более осмысленно, и мужчина медленно моргает. Улыбка сходит с лица. — Леви… Твои шрамы… — Что с ними? — на мгновение ужасается Леви, инстинктивно вскидывая к лицу руку. Смит недолго молчит, прежде чем выдохнуть с неверящей, но так и просящейся на губы улыбкой: — Они… почти зажили.

***

Мимо проходят эпохи, периоды, времена. Четыре огненных звезды скользят по небосводу на своих орбитах, кружа друг друга в вышнем бесконечном танце, прогревая земную твердь под собой до немыслимых высот. Одно небесное светило из четырёх недавно потухло, однако менее жарче от этого не стало. Наблюдать за ними багровыми глазами — всё, что остаётся ему, Левию, сыну могущественного Алого Короля. Сыну, чья плоть и кровь легко позволят ему однажды стать одной из Алых Королев. Но не по своей воле, отнюдь. И заточён он в высокой башне, вынужденный лишь созерцать всё то не имеющее конца пространство пред ним да отсчитывать круги неспешно вальсирующих светил. — Левий. Глубокий родной голос зовёт его, и он оборачивается, встречаясь взглядом с такими же горящими, как жаркие звёзды на небосводе, глазами. В окружающем их пламени бледность кожи кажется неестественной, ненастоящей, словно не из этого мира. Но это их мир. И они ему не рады. — Отец зовёт. — Хорошо, Каиннех, я понял. — Мы идём с тобой. Левий удивлённо распахивает глаза, замечая за широким плечом брата тонкую изящную сестрёнку. Глаза её остры и скрывают в себе бурлящую ртуть. Будучи младшей из сестёр, она скрывает в себе силу, что однажды может превзойти и Отца. — Мелхола? — И не думай отговаривать меня, брат. Я сидеть не буду, сложа руки. Трое против Отца — почти половина! Каиннех проводит рукой по волосам, зачёсывая те назад, открывая высокий лоб и дерзкую зубастую усмешку в сощуренных глазах. Всем своим видом он источает уверенность, силу, и при одном лишь взгляде на него можно заразиться решительностью отправиться хоть далёким давно потухшим звёздам, чей мёртвый свет освещает их выжженную сухую землю. И Левий встаёт твёрдо на ноги. Губы его тронуты в благодарной улыбке.

***

Леви медленно открывает глаз и переводит взгляд на окно. Через него пробивается мягкий свет единственного солнца, не сжигающий всё живое, а, наоборот, дарящий тепло, поддерживающий и дающий жизнь. Непривычно. Указательный и средний пальцы правой руки неприятно покалывает от жара, и Леви подносит кисть к лицу. Она всё ещё изувечена, перебинтована. И нет на ней указательного и среднего пальцев. Похоже, они остались там, где по небосводу ходят три светила и одна потухшая звезда. Впервые во сне он увидел столь необычное, странное, не поддающееся никакому объяснению. Ему не было страшно. Он был полон решимости. С ним были его родные. Каиннех — старший брат. Мелхола — старшая сестра. Нет. Кенни и Микаса. — Гончар велел ученику, чтоб семь горшков сваял. Шесть получились хороши, в седьмом он маху дал. Пересохшие губы неприятно липнут друг к другу, но Леви упорно шепчет стихи, принесённые в лапках неизвестного муравья. Но никто не переспрашивает его, не удивляется. Постель пуста — Эрвин ушёл ещё перед рассветом. И от чего-то Леви чувствует всепоглощающее одиночество, холод, тоску; они разъедают его трупными червями изнутри, копошась огромной колонией. Словно боясь, что они прогрызут себе выход наружу, Второй обнимает себя за живот, повернувшись на бок, сжимается в маленький комочек. — Я седьмой… По подоконнику запрыгала шустрая синица, завела свою трель. Мгновение — и она падает замертво от тонкого лезвия, похороненная под осколками разбившегося стекла.

***

— Что же, рад видеть тебя в добром здравии, отдохнувшим и готовым к новым свершениям! Эрвин, что занял место за овальным довольно большим столом в кабинете директора Повстанцев Хаоса, едва сдержал смешок. Командир Тео Магат славится среди своих военной выправкой и некоторым майорским оптимизмом, свойственным при перекидывании ответственности на младших по званию. Обладая в прошлом службой в вооружённых силах, закалившись в реальных боях и преисполнившись солдафонским распиздяйством, Повстанцев, тем не менее, он держит мускулистой крепкой рукой, при этом позволяя и некоторые вольности. При всём своём боевом прошлом, со своими подчинёнными он умудряется держать достаточную дистанцию, при которой позволительно и пошутить, и пожаловаться в случае каких-то тревожащих факторов. И даже собирая своих капитанов на совещание, проводит его в лёгкой обстановке, при которой, тем не менее, никто не забывается и прекрасно понимает, для чего и зачем собрались здесь. С момента возвращения из Фонда прошли всего сутки, даже чуть больше. Вечером они прибыли, день отдохнули, на следующее утро Эрвин сидит на жутко неудобном стуле. То вроде мягкое, но скрывает под собой слишком твёрдое основание, что впивается в бедренные кости под ягодицами. Или это от слишком пронизывающего тёмного взгляда командира такие странные ощущения?.. — Спасибо, сэр. — Как там этот, второй из восемьсот сорок пятых? — Состояние улучшается, сэр, я за этим слежу. — Удивительно, Фонд не мог разобраться с этой хренью почти три десятка лет, а ты за недельку всё исправил. Немыслимо. Тео поднялся из-за стола и, обойдя свой стул, облокотился на спинку, при этом продолжая буравить взглядом Эрвина. Странной выпуклой формы, его круглые глаза, казалось, вот-вот выкатятся из орбит и поскачут по столу, как шарики пин-понга. Только подумав об этом, Смит едва сдержал улыбку, скрывая в кашле в кулак. Столь необычный насмешливый настрой за собой он стал замечать лишь недавно, и тот кается ему слишком странным и необычным для него самого. Впрочем, это может быть отголоском связи с Леви, а, может, просто хорошее настроение при осознании, что планы, которые ты вынашиваешь столько лет, идут своим чередом, претворяются в жизнь. Ты больше не топчешься на месте и даже не шагаешь со скоростью один метр в час. Ты бежишь, бежишь вперёд и даже видишь свою цель, о наличии которой раньше мог только предполагать. — Я лишь внимательно прочитал отчёт по ним, сэр. — К тебе в голову я никогда залезть не смогу, ход мыслей поражает, так что пусть он останется при тебе, — хмыкнул Магат, поднимая руки. — Сейчас я лишь хочу узнать о твоих дальнейших действиях. Эрвин чувствует лёгкое зудящее чувство, что приятно ворочается в груди. На самом деле он очень скучал по командиру, что в своё время поддержал его и помог, стал той отцовской фигурой, которую он искал после потери отца. Он столько задолжал ему, что вовек не сможет расплатиться. А потому остаётся только служить верой и правдой Повстанцам. Он притащил фактически троих SCP к ним в руки и готов притащить ещё сотню. За дополнительную ответную услугу, конечно. Сложив руки на столе перед собой, Эрвин сцепляет пальцы. Выдыхает, готовый к серьёзному разговору. — Сэр. Следующей моей целью является SCP-850 Остров Парадиз. Я уверен, что там есть нечто вроде портала, через который можно попасть в другое измерение. Не знаю, ведёт ли он в одно какое-то особенное измерение, или через него можно попасть в совершенно рандомное место, но… Оно там точно есть. — Можно ли уточнить, почему ты пришёл к таким выводам? — приподнял бровь Тео. Он доверяет своему лучшему и, фактически, умнейшему бойцу, чей мозг работает по неведомым правилам, но всё же хочет узнать причины таких выводов. Эрвин согласно кивает. — Это лишь предположение, сэр, но если собрать слова всех троих восемьсот сорок пятых, можно прийти к выводу, что они появились на нём откуда-то. Учитывая, что остров долгое время скрывался и не поддавался обнаружению, и Землю вряд ли посещали пришельцы, а одежда на Аккерманах при обнаружении была достаточно современной, самым вероятным становится предположение о наличии некоего устройства, червоточины или чего-то подобного, являющегося «дверью» в иной мир. — Эрвин с силой сцепляет пальцы, задевает взглядом небольшой торчащий заусениц. Так и хочется его оторвать и останавливает лишь то, что он находится в кабинете начальства, и ковыряться в собственных пальцах даже при всё понимающем и принимающем Магате как-то не комильфо. — Поэтому я хочу туда отправиться в экспедицию. Тео складывает руки на груди на несколько мгновений, затем пальцами обхватывает колючий подбородок. В задумчивости глаза его пучатся ещё сильнее. — Там ведь какие-то твари-людоеды, если мне не изменяет память. — Об этом я и хотел поговорить с вами. — Эрвин прочищает горло. Он очень надеется, что Магат не изменит своего мнения и позволит ему дерзость воспользоваться своим особым положением в организации. Надеется, что заслужил этого. — Я хочу взять всех троих Аккерманов на остров. Та червоточина, через которую можно было бы путешествовать… Быть может, они сами могут её открыть. И я верю, что они вспомнят что-нибудь из своего прошлого, как только окажутся там вновь. — Вот ж ты жучара, — фыркает командир, ударяя ладонями по спинке стула. Резко разворачивается, отшагивает к окну. За ним непривычно жаркое лето, птицы распеваются о своей любви к жизни, солнцу, друг другу, зелень шепчется шорохом листьев, букашки копошатся в земле. Жирный майский жук тяжело прожжужал мимо, едва держа в воздухе своё тельце. Природа легко дышит и живёт очередным жизненным циклом, и только люди строят какие-то планы, чего-то переживают и стремятся выйти из жизненной цикличности. Хотят чего-то своего, необычного, а в итоге всё равно ведь придут к тому же, что и остальные живые организмы: к самовоспроизведению через потомство и смерти. Эрвин терпеливо ждёт решения своего начальства, смотря в широкую спину. Заусениц так и просится сорваться, чтоб до крови и резкой боли, цепляется неприятно за пальцы и одежду. Ух, сука, аж бесит. Но Смит полностью сосредоточен на разговоре. У него есть пара аргументов, и он решается их выложить на стол. — Я вернулся из Фонда не с пустыми руками, сэр. Три SCP, пусть и под одним номером. И трое учёных, обладающих знаниями о многих других аномальных объектах, о методах работы с ними и сдерживании. Повстанцы ведь не просто прячут аномалии в подвале, они ими пользуются. И я хочу воспользоваться Аккерманами и узнать, в какое из измерений Фонд закинул моего отца. Магат не сдержал смешок, странно изгибая нижнюю губу. Обернулся к Эрвину. — Твоя уверенность и непоколебимость в этом меня слегка настораживают, буду честен. Только те, кто был с твоим отцом в тот день, знают подробности произошедшего. Почему ты уверен, что случилось именно это? Что его не убили, а именно кинули в другое измерение? А вот этот вопрос словно удар поддых, пусть и вполне ожидаемый, и Эрвин закашлялся, поднеся руку ко рту. Взглянул на командира. — Я нашёл в архивах Комитета по Этике запись об этом инциденте. Весьма скудную, конечно, заполненную канцелярщиной. Но из неё узнал, что отец в последние дни работал с объектом под номером 2317 и кодовым названием «Дверь в другой мир». Каждый полдень четверо служащих Фонда заходят за эту дверь, чтобы провести обряд. И мой отец в тот день был одним из этих четырёх. — Мужчина поджимает губы и трёт невольно задёргавшийся глаз. — В отчёте сказано, что случился несчастный случай, на него напал один из сотрудников. Но я знаю отца очень хорошо, и считаю, что его просто оставили, потому что он стал лезть туда, куда Фонду не нравится. Я три дня сидел в изоляторе с доктором Ури Рейссом, и с его рассказов только сильнее убедился в том, что отец воспротивился Фонду, и тот решил от него избавиться. Его просто кинули в том измерении, где бы то ни находилось. Тео Магат медленно моргает, пытаясь переварить прозвучавшее в кабинете. Эрвин поднимает на него горящий твёрдостью и целеустремлённостью взгляд, и под столь острыми синими глазами даже бывалому военному майору становится не по себе. — Ты отлично послужил Повстанцам, сынок, — кивает, наконец, усаживаясь за свой стол. Пару мгновений смотрит перед собой, собираясь с мыслями и решая, не отправляет ли он на верную смерть лучшего из своих бойцов, троих новоприобретённых SCP и ещё двоих учёных, обладающих бесценным багажом знаний Фонда. Он не так много знает об этих восемьсот сорок пятых, но в курсе, как те привязаны к своим людям и не пойдут никуда без них. Дилемма. Но и запрещать что-то Эрвину Смиту, когда он видит перед собой лишь цель, совершенно бесполезное занятие, и вполне может оказаться, что он найдёт другой способ дойти до неё. И лучше уж у него будет поддержка Повстанцев. — Хорошо, даю тебе разрешению на экспедицию к Острову Парадиз. На сборы и подготовку — сутки. Через два часа доложить мне о необходимом снаряжении и списке сотрудников, которые отравятся с тобой. Поднимаясь из-за стола, Эрвин едва сдерживает так и просящуюся на губы улыбку. — Есть, сэр.