День, ночь и весь мир

      Судьба — довольно-таки странная штука. Ей нельзя управлять — она сама управляет нами. Нами, барахтающимися в буйном океане жизни. Нами, тонущими в своих же грехах и проблемах.       Она так непредсказуема.       Она благосклонно даёт и жестоко отнимает, как только мы забудем о том, что за свои действия нужно платить. Она появляется в те моменты, когда никто её не ждет. И проявление её так важно, однако при том незаметно…       Говорят, что судьба даёт нам тех людей, которых мы заслуживаем. Её действия и «дары» — пощёчина в холодном бреду. Её безумные решения — искомая нами истина.       Неужели то, что с нами происходит, — это так называемая судьба? Когда у нас есть выбор, какова судьба выбора?       Если мы выберем белое, пускай вместо этого хотим выбрать чёрное — судьба ли это? С чего мы взяли, что это судьба меняется, если мы меняем свой выбор?       А может быть, вся наша судьба состоит в том лишь, чтобы поменять этот выбор.       Не в силах вымолвить и слова Гермиона озадаченно перебирала вьющуюся прядь за ухом, который день подряд пристально наблюдая. Наблюдение как метод исследования. И ничего больше. И ничего серьёзного нет в том, что за дни своего исследования ты научилась с точностью определять каждую эмоцию, появлявшуюся на лице объекта. Каждое малейшее изменение на безупречной маске.       Если бы она хотела, то могла бы поспорить с утверждением Гарри, что Драко Малфой имеет очень скудный запас эмоций.       Они у него были. Редко, но всё же. Где-то глубоко-глубоко целый океан чувств, которые ему приходится подавлять. Этот бушующий океан, который хотелось познать, был надёжно спрятан в практически ледяном сердце слизеринца.       Девушка, прикусив губу и оставляя прядь в покое, внимательно ловила каждое плавное движение своего объекта. На минуту пришлось задуматься, был ли этот интерес сугубо беспристрастный или же она успела проникнуться банальной симпатией к этому невыносимому человеку.       «Больше первое, чем второе», — подумала она, ловя взгляд холодного серебра на себе.       Всего за жалкую минуту, проведённую наедине с его хмурым взглядом, Гермиона увидела несколько сменившихся эмоций. Сначала была капля растерянности. Потом, когда он вопросительно поднял бровь, был ничем не прикрытый интерес. В завершении этой эпопеи, чуть смутившись, она поспешно перевела взгляд на преподавателя, читающего лекцию, мурашками на коже чувствуя его усмешку. Лучшая ученица Хогвартса тут же решила, что на сегодня хватит наблюдений.       Невзирая на затянувшуюся и нудную лекцию по трансфигурации, которую Грейнджер знала уже наизусть, она вышла из кабинета в достаточно приподнятом настроении. Выслушав все жалобы своих друзей на бесконечное количество супер-сложных-заданий на и так короткие выходные, девушка, кивая с беззастенчивой улыбкой, пообещала помочь и, спокойно выдохнув, сбежала в библиотеку.       И уже позже в размышлениях над недавней просьбой Гарри касаемо Драко Малфоя Гермиона пришла к сильно огорчающему её выводу. Если друг хотел, чтобы она убедилась в подлости их школьного врага, то у неё получалось нечто противоположное. Нечто сумбурное. Великий избранный Гарри Поттер хотел, чтобы она приняла в Малфое Пожирателя смерти, а девушка увидела совершенно другое. И этому «другому», пока что, не было определения.       Услышав грохот перед собой, волшебница подняла голову.       Несмотря на то, что Гермиона всегда выбирала самое уединённое и запылившееся место во всей библиотеке, сейчас перед ней на стуле развалился сам объект её исследования, занимавший в последнее время все её мысли.       Он устало потянулся, перебирая пятернёй свои до этого строго уложенные волосы.       — Я сидел здесь минут пять, — сказал глухо, прищурив глаза; девушка перед ним сжалась под диким взглядом холодных серебристых глаз, — а ты только заметила.       — И что же тебе нужно? — облизав пересохшие губы, Грейнджер небрежно отодвинула от себя книгу, так и не перевернув за последние минут десять ни одной её странички.       — Тот же вопрос.       Она не понимала его. Совершенно не поддавались объяснению его намерения казаться хуже, чем он есть.       Даже сейчас, когда они наедине друг с другом, Драко Малфой сидел напротив и показывал ей искусно выстроенную им же стену. Такую высокую и неприступную, что она бы поверила, если бы не одно «но»…       — Я не верю, — она ответила первой, нервно сглотнув.       Может, она должна сказать больше, чем эта вырванная из контекста фраза; может, нужно объяснить ему всё, но слов не было. Весь её словарный запас под его взглядом будто испарился.       — Во что? — с ещё большим равнодушием уточнил он. Когда она не ответила, юноша нервно повторил свой вопрос, испепеляя своим взглядом ее губы: — Во что ты не веришь, Грейнджер?       Ведьма, не в силах оторвать взгляд от его фамильного перстня на пальцах, всё так же продолжала молчать. Это впервые на её памяти, когда ей нечего было сказать. По его усмешке она поняла, что и на его тоже.       — Нечего сказать, Грейнджер? — словно яд выплюнул он, но в глазах было нечто другое. И это что-то другое заставило сердце забиться быстрее.       Это была не симпатия и тем более не влюбленность. Это нечто неописуемое сковало её в цепи и не отпускало, пока он продолжал смотреть на неё так.       — Ты… не Пожиратель, — судорожно прошептала и, почувствовав прикосновение, на секунду опешила, переведя взгляд на стол и их сплетённые пальцы. Чуть сжав их, она отчаянно выдохнула: — Кто угодно, но не он.       И хватило лишь мгновения, чтобы его прикосновение стало нести ей боль. Отрезвляющую. Наверное, он сжал её руку до красных пятен, когда поднялся и опёрся на стол, нависая над ней.       — Не делай вид, будто ты всё знаешь, — проговорил сквозь зубы, а её сердце громко забилось о рёбра. Начиная с этого разговора двух якобы врагов и заканчивая их скрепленными руками и горящими, словно обжигающими взглядами. — Мне надоело ловить твои жалостливые взгляды уже который день. Не приближайся ко мне. Найди другой объект для изучения.       Конечно. Он всё знал и понимал. Она нервно улыбнулась, чувствуя его злость и раздражение на молекулярном уровне.       — Не смей завтра выходить из гостиной, — уже спокойнее выдохнул слизеринец, и если бы не его ладонь, крепко сжимающая её руку, то Гермиона бы приняла этот шёпот за плод собственного воображения.       Драко Малфой испарился так же быстро, как и появился, оставляя за собой запах можжевельника, привкус недосказанности на языке и щемящее от плохого предчувствия сердце.       На следующий день Гермиона невольно послушалась его совета.       Она писала обещанное для Гарри эссе по трансфигурации за пару часов до того, как узнала о смерти директора школы Альбуса Дамблдора.        И фраза сказанная ему в тот день, с того момента стала крутится у нее в голове.

Кто угодно, но не он.

Tua pulchra facies me fay planszer milies, pectus habet glacies. A remender statim vivus fierem per un baser.