На водах.
5 декабря 2023 г. в 19:46
- Митрий Палыч, доброго утречка, здоровьичка крепкого, какие новости на наших курортах? Смотрю, от Пульхерии Артемьевны путь держите? – двое солидных господ среднего сословия раскланялись на оббитой камнями дорожке меж свежепосаженных клумб.
- И вам с почтением, Кирилл Мефодьевич. Погоды бархатные, и не сказать, что осень в разгаре, - промокнул лоб платком. А кто сказал, что мужики меньше сплетнями интересуются, чем бабы? Что еще в тиши лечебного курорта делать, как не поделиться с достойным собеседником услышанным. Постоять под птичьи трели, подышать целебным воздухом с легким оздоравливающим «душком», будто яйца протухли. Доктор рекомендует.
- В дворянском собрании вчерась опять потасовка была, околоточного вызывали. Скучают-с господа офицеры. Какие им тут развлечения? Даже выпить дохтур не советует. Хотя они завсегда находят. Во всей местности позапрещай продавать - добудут. Гусары же ж. Молодежь. Бьет ключом удаль.
- Так, может, и на передовую пора, раз бодрости-то столько? Поправились, – хмыкнул собеседник, неодобрительно к забавам.
- Так они ж и не против. Доктора не пускают. Тут же ж удаль и здравый смысл соразмерять надо. Курс излечения пройти, чтобы ни осложнений, ни рецидива, - поднял палец Митрий. - Во всем порядок нужен. И чтоб никто супротив сказать не смог, что лечат тут плохо, воды не те. Профессор-то как старается. И павильоны уже отстроили деревянные, и ванны мраморные закончили. Скромненько пока. Дамам с кавалерами по очереди купаться приходится, и одиночных хором мало, так что по двое за раз получается. Но ничего. Скоро будет тут место, не хуже Баден-Баденовских. Вода-то волшебная. Мы с супругой уже третий сезон приезжаем. Месяцок поживешь, попринимаешь процедурки, снаружи и в себя, и кости уже год не болят, да нутро не крутит.
- Это верно. Говорят, еще римляны тут лечились, во времена стародавние, тоже легионеров своих на ноги поднимали, выхаживали, а барышни омолаживались, - поддержал его Кирилл. - Только с жильем тут сложновато-с пока. За комнатенку крохотную, без удобств почти, деньжищи же дерут немилосердные. А народу все прибывает.
- Отстроятся, ничего. Вон уже господа себе потихоньку особнячки возводят, да предприимчивый люд пансионы расширяет. А прибывает, то ж война рядом. Раненых сюда везти близко и поправлять их. Тоже пройдет. Побьем турку, отбросим подальше, станет курорт-сад. Генерал-то Салтыков, слышали, несколько операций провел, успешных-то каких. Ударил, куда османы и не ожидали. Сведения кто-то ценные оттуда принес. А, да, не рассказал же! Княжич Волконский вчера на воды прибыли. Из плена вызволенный, умученный гадами турецкими. Проведали басурманы, что близок он к царской фамилии и генералитету, не выдавали в обмены, пытали все это время. Чуть до смерти не довели.
Перешел на шепот такой заговорщицкий, хотя и нужды не было, никого вокруг.
- Офицеры ж чего вчера убуянили в собрании: обсуждали. Слушок был, что граф Стрешнев провернул-с операцию и привез княжича. Ибрагим-паша-то его по Петербургу помнил. И расстановку турецких частей, тоже он срисовал. Вот господа и разделились в споре, правда это или сказки. До дуэлей не дошло, но пошумели знатно.
- Ого, - задумчиво протянул Кирилл, - значит, княжич Волконский тут задержится? Ох, барышни-то порадуются, такая партия. Надо моему патрону, графу Палию сообщить. Две дочери у него на выданье - красавицы, умницы. Вдруг, божьим помыслом, и срастется что.
- Так и Стрешнев не женат, вместе с княжичем приехал. Обоих за раз бы, и свадебку, - поддержал его Митрий.
- Вот уж нет, этого господина нам не надобно! - испуганно открестился Кирилл.
- Чегой-то? Граф богат, орден имеет. Царевич ему благоволит. Если слухи сейчас не врут, то уж не представляю, как его государь обласкает, да высшее дворянство, в благодарность. Герой. Еще наград дадут. Чем плох-то?
- Да не надежно все с ним. Вон, сам знаешь, как скачет неровно. То благоволят, то в ссылку. То в столице, то в опале. Никто своей кровиночке такого не пожелает. Княжич же всем хорош, а то, что нынче немощен и из плена, значит, теплом женским да заботой его приманить легче.
- Ох, ну и хитер ты, Кирилл Мефодьевич.
***
Генерал на передовой тот же солдат. Истина верна и необорима. Милорадович всего несколько дней, как приехал и принял командование. Начертал тройку планов, провел пару контрнаступлений, готовился к очередному броску. С офицерами генштаба проходил смотром рядом с батареей пушек, и тут турки решили ударить. Первым накрывая шквалистым огнем как раз опасную русскую артиллерийскую часть. Последнее, что увидел генерал, как картечью посекло его офицеров. А его самого мощная взрывная волна тряпичной игрушкой подбросила в воздух и швырнула о чугунный лафет родной пушки. И… полная темнота.
- Коленька, - услышав рядом голос адъютанта, позвал хрипло Милорадович.
По ощущениям, лежал он у себя в палатке, издалека доносились обыденные звуки военного лагеря. Ужасающе болела голова. До спазма пересохло горло, так хотелось пить. Тело, кажется, чувствовалось все. Легко отделался, контузия. «Пару дней и в строй», - подумалось облегченно. Только с чего так темно? На улице-то день, судя по шуму.
- Воды, Лев Дмитриевич? – подскочил адъютант, заслышав его. - Вот, возьмите.
Звякнуло, полилась жидкость, ветерок коснулся лица генерала. Он протянул руку в пустоту, пытаясь нащупать поданное. Адъютант поймал дрожащую ладонь, вложил в нее кружку. Милорадович щурился, открывал глаза до боли, потер пальцами, вдруг повязка, а он не чувствует. Два глотка, жадных и скорых, пролились в горло и заперлись спазмом страха.
- Коленька, я ничего не вижу, - потерянно прошептал генерал.
- Как же так, Лев Дмитриевич?
Милорадович ощущал порывом ветерка, как возле лица водят теплой рукой, но темень была полной, ни точки светлой.
- Совсем ничего, - хрипло выдохнул, повторно смерзаясь нутром.
- Доктор сказал, контузия легкая, - удерживая спокойствие в голосе, проговорил адъютант. - Не волнуйтесь только, Лев Дмитриевич, сейчас я за ним сбегаю. Лежите, не двигайтесь. Все хорошо. Я быстро.
Хлопнуло полотнище входа палатки, удалились торопливые шаги. А генерала сковал непривычный ужас. Временно, это всего лишь временно. Легкая контузия. Билось в висках, добавляя боли и тошноты. Надо просто полежать, прикрыв глаза. Вот так. Но веки опять нервно поднимались, в надежде найти свет. И не находили. Непроглядный, густой мрак. Он уговаривал себя не скатываться в панику. Доктор придет и все объяснит. Ничего страшного.
Сердце - не части. Дыхание - не души.
Эти минуты растянулись будто в часы отчаяния. Выплескивая наружу, в сознание, самые глубоко спрятанные страхи. Калека. Слепой. Навсегда. Герой. Свадебный генерал. Уязвимый. Неспособный к самостоятельной жизни. Осевший в своем поместье, на руках у слуг. Найдется добрая душа, девица, с его-то заслугами, славой, достатком. С ложечки кормить будет, водить за руку, может, и детей ему принесет. А он не увидит ничего. Обуза на долгие года. От таких перспектив и с ума сойти не сложно.
Наконец послышался шум шагов и разговора, доктор с адъютантом зашли в палатку.
- Ну-с, ваше превосходительство, как себя чувствуете? Что болит? – говор всех врачей будто имел один тон, ровность и бодрость, призывая успокоить, поддержать, укрепить, но генерал почувствовал раздражение. Теплые пальцы жали ему запястье, считая пульс, ощупывали затылок.
- Тут как? А тут? Кружится? Виски давит?
Милорадович тряхнул головой.
- Нет. Я не вижу ничего, - зло выдохнул.
Доктор замолк, оттянул веко, приподнял, чем-то водил в отдалении, ощутимо только ветерком по лицу.
- Вот так? Хоть небольшой просвет? Точка? – тепло зажженной свечки то приближалось, то удалялось. Тьма оставалась совершенной.
Доктор пожевал губу, озадаченно глянул на внимательно следящего за всем адъютанта и убедительно бодро продолжил:
- Это бывает, ваше превосходительство, все же чугунина, а не пуховая подушка. Как только череп не треснул, приложило вас знатно. Перетрясло, видать, все внутри. Известны случаи такие. Со временем все восстановится. Покой и только покой сейчас. Никаких напряжений, волнений.
- Сколько времени? – нетерпеливо прервал его генерал.
- Ну, ваше превосходительство, это уж как пойдет, как организм все восстановит, как успокоится. Все ж, голова предмет сложный, малоизученный. Верить надобно. В руках Божьих все. Но причин для волнения нет, все будет хорошо. Режим постельный, порошочки оставлю. А вы, голубчик… - подхватил под локоть адъютанта и, отведя подальше, зашептал наставления о режиме излечения.
Генерал не ожидал, что это будет так мучительно. Столько раз он навещал раненных, провожал домой покалеченных друзей, ободрял, поддерживал, знал будто нужные слова. Возвращал волю к жизни, наставлял, что впереди еще самый лучший путь. Находил каждому вдохновляющее напутствие. А тут… Для себя не мог отыскать ни одной светлой мысли. С каждым днем скатываясь в черную меланхолию и желчную раздражительность. Прошла неделя. А чернота вокруг не рассеивалась. Донося ему все новые и новые неудобности слепоты. Унизительные. Выбешивающие.
Все меньше заходило посетителей, предпочитая общаться за пределами палатки с его адъютантом. Только добавляя ему ощущение совершенной ненужности и неуместности здесь. Генерал Салтыков, временно занявший его место, неторопливо и осторожно, чем и славился, но теснил турка, отодвигая границы. Так что расположение, где находился Милорадович, оказывалось все глубже в тылу. Шумы вокруг палатки сменялись на спокойствие фуражных и провиантских складов, лазаретов. Веселье битвы уходило вдаль.
Покоя теперь было в достатке, как и постоянной зависимости. Даже отлить оказывалось непреодолимой сложностью, стоило только кому-то передвинуть ночной горшок или забыть его вернуть, вовремя вымытый. О выходе из палатки в одиночестве в отхожее место и речи пока не шло. Верный Коленька поначалу даже член направлял, куда надобно было. Голова болеть перестала, и генерал пытался вставать, тут же попадая в заколдованное королевство непроходимых препятствий. Помнилось, вроде, где что стояло, но в кромешной тьме расстояния смазывались, принося обидные удары и цепляния за углы, запинания на ровном месте, угрозы падения, лихорадочные поиски, за что схватиться. А за порогом палатки что с ним станет? На столе же, уже не было ничего, кроме кружки и ложки. Вот его жизнь теперь. Бумаги все вынесли. Пожалте, командующий, на покой. Вспыхнув, он тогда разнес все в палатке, опрокидывая стол, стулья, какие-то коробки, лари.
- Лев Дмитриевич, да ради Бога! - вбежавший на шум адъютант придержал его за локоть. - Что такое? В уборную? Давайте помогу.
Рычание генерала указало, что не угадал.
- Прилягте, Лев Дмитриевич. Не надо вам пока так активничать. Вот. Успокойтесь. Все вернется. Все будет великолепно, - рассудительно, терпеливо вещал мужчина, укладывая его, накрывая одеялом, поглаживая по руке.
- И охота тебе, Коленька, с увечным возиться, - пробурчал Милорадович, теперь смущаясь и винясь своей выходке. Взрослый, солидный генерал, а расклеивается, как истеричная мамзель.
- Пиши рапорт, я тебя отпущу в ставку, к делу вернешься, а мне теперь и сиделка сгодится, лакея вызову из имения, - негромко произнес, отворачиваясь. Вот так, уйдет адъютант, последняя нить с боевым прошлым порвется.
- Да, что вы такое, Лев Дмитриевич, говорите, - все так же ровно продолжил Николай, в который раз, не обижаясь на занедужившего генерала. Сильные люди, облаченные властью, всегда так болезненно воспринимают временные слабости. Он это понимал.
- Всего-то дней ничего прошло. Доктор только спокойно ждать велит. Верит, наладится. Так что вам должно слушаться совета знающего специалиста. Рекомендует, раз уж части далеко вперед ушли, переехать нам в Минеральные воды. Говорит, там истинные чудеса творятся. Раненные безнадежно на ноги встают. Сила там в источниках. С времен древнейших. Уже перенесете вы недолгую поездку, так может двинемся туда? Не думайте, не оставлю я вас, вместе в ставку вернемся. Еще повоюем!
Это была его личная Голгофа, со своим тяжеленым крестом на плечах. Метров сто от палатки до кареты. Адъютант собрал все вещи, упаковал, проследил за погрузкой, вернулся за ним, подхватил за локоть и вывел на воздух. Поддерживая, подсказывая, направляя, тянул то вправо, то влево. Кто-то здоровался, но генерал не видел лиц, знакомый или нет? Шепотки за спиной злили, требовали еще ровнее держать спину, пытаться уверенно шагать, но тут же новая кочка или ямка, портили все. Последнее издевательство – подняться по подножке в карету. Генерал упал на диванчик, зло кусая губы. Вот его удел теперь: он будет гостем даже в собственном доме, любая перестановка, не убранная вещь станет препятствием. И белая палка, простукивающая путь, как у тех калек, что просят милостыню.
А Николай его отвлекал всю дорогу, делясь новостями, историями о курорте и волшебных излечениях там, собрав, казалось, их все. Докладывая, что сам профессор приютит их на первое время, с ним уже договорились, распишет курс, будет наблюдать. А уж он кудесник, каких поискать. Раз берется, значит, дело верное, все поправится.
Профессор Сухарев, коллежский советник, был настоящим патриотом российского водолечения. Выбив под проект у царской семьи ассигнования, он успел уже построить подземную систему вывода воды источников, установить мраморные ванны, обнести все деревянными временными павильонами, набрать штат персонала, привлечь дельных врачей. Наступал этап благоустройства, о чем воодушевленно он и рассказывал новому постояльцу, генералу Милорадовичу. Успокаивая, что случаи, подобные его, не редки, излечившихся много. Расписывая пациенту целый план с прогулками, приемом воды, ваннами, питанием, сном, скрупулезно подробно.
Так и потянулся день за днем. Милорадович, с поддержкой адъютанта, бродил по предгорью, пораньше утром, чтобы не встретить никого сочувствующего и жалеющего. Посещал водолечебницу, старательно избегая общений и вопросов. Возвращался в профессорский дом, переполненный новыми раненными и больными. Пока его не нашел старый друг, прослышавший о его приезде, барон Корф. Петербургский вельможа уже успел себе отстроить особняк, где второе лето и отдыхал с семьей. Возвращаясь с домочадцами в столицу, он щедро оставил дом генералу. С одной стороны, это было хорошо, Милорадович мог уединиться, оставаясь в просторной обстановке только с адъютантом и слугами. С другой, периодически, он ощущал себя погребенным заживо. Вот такова будет теперь его жизнь. Затворником, в темноте. Лучше бы он лишился руки, ноги, одного глаза. Мог бы уже вернуться к командованию. Был бы куда более свободен и независим, чем сейчас. Как примириться? Как принять? Как найти себе занятие? Только слушать сплетни и рассказы, что приносил Николай с улиц и из дворянского собрания. Сам гостей принимать генерал был не готов.
Что лечение приносит результат, Милорадович понял в один из дней, когда непроницаемый мрак вдруг посветлел. Надежда и счастье захлестнули до бешенного сердцебиения, напугав верного Коленьку, чуть не сорвавшегося за врачом. Теперь каждое новое утро приносило каплю прозрения. Сменяя темноту на туманную дымку. Генерал не мог еще различать лица, но предметы уже не грозили ему столкновением. Получалось обходиться без крепкой руки адъютанта, помогая себе только тростью. Даже если все останется так, он уже не будет обузой. Череда горьких мыслей отступала.
Водолечебницу пока окружал временный деревянный павильон, по мечтаниям и планам профессора должный перестроиться в красивый каменный дом, достойный принять и императорскую семью. Работы по подготовке уже велись, был обустроен технический подвал для подачи горячих вод, пол и установлены ванны настоящего каррарского мрамора. Набиравшие тепло во время наполнения и долго хранившие, и отдававшие его. Размером в рост человеческий, приличной глубиной, чтобы любого объема телеса погружались с запасом, парой ступенек для удобства спуска. Во временном недостатке места, одиночных комнат с ваннами было мало, так что пока в основном предлагались просторные помещения с двумя емкостями. Генерал с утра не успел в отдельные нумера, и врач уложил его в пустующую купальню на двоих.
Живительная теплая вода расслабляла, приятно обнимала, гладкость мрамора грела и поддерживала тело. Милорадович прикрыл глаза, мучительные мысли сдались под напором надежды. Хотя хотелось бы быстрее, но тут уж у докторов не было волшебного рецепта, только спокойно ждать, отдыхать, не волноваться, не переутомляться. Деятельная натура генерала пыталась смириться. Набирая пока слухи и сведения с фронта, анализируя их, веря, что возврат в ставку не за горами. Успеет он еще повоевать, покомандовать. А то ж, получается, подвел пока царские чаяния, только приехал и сразу негодным стал. Эта превратность все же удручала.
Хлопнула дверь, полилась вода в соседнюю ванну.
- Прошу прощения, сударь, - мягко, чем-то знакомо ласкающе-томно протянул бархатный мужской голос, - не в моих правилах беспокоить, но доктор сказал, что свободно только тут.
Не может быть. Стрешнев? Здесь? Адъютант рассказывал в красках, допускавших, что уже все обросло байками и сказками, о возвращении спасенного княжича Волконского и якобы принесенных ценных сведениях. Обилие спорных, пикантных подробностей и домыслов, упоминание кружевных панталон и громких скандалов в палатке генерала Салтыкова, странные марш-броски, и в итоге ряд неожиданных побед, все больше путало, чем вносило ясность. Не зря в офицерском собрании доходило до потасовок. Но явление графа генерала, бесспорно, порадовало: жив. Провожая того, перекрестив отходящий поезд, Милорадович сомневался, увидит ли еще раз петербургского вельможу. Невероятное, опасное дело. Как нужно верить в себя, чтобы решиться отправиться в пасть беспощадным врагам? Или насколько можно себя ненавидеть и жаждать смерти? Настолько самозабвенно служить царю и Родине?
Генерал повернул голову, посмотреть на нежданного соседа. Ожидая, впрочем, что привычно уже разглядит только размытый силуэт. Но что произошло? Будто острой вспышкой высветило вдруг. Рассеяло муть спазма в поврежденной голове. Он увидел. Точно. Чисто. До мельчайших подробностей. Остро. Как и прежде. Молодой человек совершенно беззастенчиво раздевался догола. Отвернувшись от него, слава Богу, но не стесняя себя ни в чем другом. Стянутая шелковая рубашка обнажила широкую спину, прорельефленную до скульптурности. Тонкую талию. Ровную жемчужную нить позвонков идеальной осанки. Бессовестно соблазнительный орех ягодиц. Упругих, притягательных, гипнотизирующих взгляд. Профессор несколько дней назад обещал, что скоро уже привезут античные статуи для купален и сада. Ну вот, можно считать, что первая появилась. Настоящий Аполлон, в расцвете молодости и своей красоты. Зрение теперь будто решило устроить генералу шутку, прозрев так некстати, и так неприлично всколыхнув.
Длинные стройные ноги. Половинки ягодиц завлекательно вдруг разошлись, как граф наклонился, стянуть сапоги и штаны. Притиснулись друг к другу, когда он распрямился, потянулся руками вверх, собирая волосы в хвост на макушке и подкручивая туго, чтобы не намочить. Ох, уж этот «Порочный Стрешнев», без стеснения выставляющий свою красоту, обрамляя длиной светлых локонов, паутиной их пленяющий слабых духом.
- Судя по тому, как припекает мою… эммм, скажем вежливо, «поясницу», слухи о вашей слепоте, генерал, преувеличены, - тягуче произнес граф, поворачиваясь к Милорадовичу совершенно бесстыже.
Свет из оконца под потолком залил золотым его подтянутую фигуру, делая ее для глаз генерала еще четче и различимее. Сильные развитые грудные, яркие капли багровых, напрягшихся сосков, кубики пресса, заинтересованно приподнявшийся, лишенный любой поросли вокруг, член.
- Мое почтение, ваше превосходительство, - чуть поклонился, заставив мышцы зримо сократиться, напоминая, что эта божественная статуя живая. Отвернулся, смилостивившись над зрителем, и осторожно опустился в свою мраморную ванну.
- Какое блаженство! - несдержанно выдохнул, откидывая голову на бортик и прикрывая глаза.
Теплая вода интимно обволакивала все тело. Чуть попахивающая серой, но и намекающая этим о своей целительной силе. Умиротворяющая, греющая. Даниил расслабился, забывая, что не один, отдался стихии. Теряя все мысли, позволяя себе отдых и забвение. Ценнейшие моменты. Ему тоже нужны были помощь, восстановление. Его жизнь висела на волоске, он отдал столько пыла опасной игре, он окончательно выложился, возвращаясь в родную сторону. И еще продолжал теперь поддерживать тонущего в пережитых страданиях княжича. Пока не передал его родителям, он считал себя ответственным за него, и за физическое, и за душевное. Старательно, шаг за шагом, поднимая Дениса из той бездны отчаяния, стыда, грязи, куда загнал его презренный турок. Наверное, только Стрешнев и мог так деликатно тянуть его, понимая всецело, обходя тонко любые травмирующие напоминания, намеки, слова, ситуации. Защищая его честь всей продуманной легендой, делясь ею со сплетниками, чтобы разнесли по всем, корректируя, наполняя невинными, но запоминающимися подробностями. Делая такой весомой, чтоб никто, кроме тех, кому по роду службы положено, не прознал о правде.
Целительство души – дело тоньше вышивания или настройки струн. Стрешнев мог поспособствовать и травами, и осторожной защитой, и выверенными словами, но на все повлиять не был способен. Ох, уж этот переполненный амбициозными барышнями курорт.
- Божественно, - сладко выдохнул, потягиваясь в ванне. - Вы тоже оценили воду, генерал? А виды, места, прогулки, воздух? Не уступают же немецким и австрийским, еще чуть-чуть и поедут сюда, уверен, со всей России, даже царская семья, непременно, гости из-за границы. Природы тут и климат, волшебные.
- О, граф, тоже наслушались профессора? – ухватился за новую возможность разговора Милорадович. А оказывается, за все эти дни, он соскучился по общению. Или так остро прозревшее зрение, давшее ему такие «зрелища», всколыхнули в душе и теле желания, про которые он будто забыл?
- Профессора? Нет, к сожалению. Вы остановились у него? – Даниил завистливо вздохнул. – Слышал, у него спокойно, мужское общество. Нам с княжичем не повезло. Места были только в пансионе. И это, доложу вам, ужас ужасный.
- Пару дней провел, - ответил генерал, теплая вода, обнаженное тело и голос графа, объединялись в приятнейшую смесь, несколько пикантную и сладостную. - После барон Корф оставил мне свой особняк, уехав с семьей в Петербург.
Со стороны ванны Стрешнева послышался бульк, всплеск, Милорадович предсказуемо поднял голову, поворачиваясь на звук, и столкнулся со взглядом Даниила. Стрешнев положил руку на бортик, подпирая острый подбородок. Длинные густые ресницы опустились, медленно поднялись, устремив на генерала пронзающий непередаваемой милотой взор. Открытый, распахнутый, бездонный, которому невозможно отказать. От которого внизу живота сама собой рождалась нежная щекотка.
- Ле-е-ев Дмитриевич, я сейчас буду бесстыже нагл, дерзок и неприличен, - завораживающе протянул Даня, - но умоляю, не откажите в помощи нам с княжичем. Прошу, окажите милость. Приютите нас в вашем с Корфом особняке. Ручаюсь, обещаю, клянусь, мы не доставим никаких неудобств, компрометаций, неприятностей. Ради всего святого! Княжичу Волконскому нужен покой, а барышни местные на него настоящую охоту объявили. Ни одного безопасного уголка в пансионе не оставили, прихотливости их измышлений и хитростей любой мудрец позавидует. И дергают неустанно Дениса Петровича, сердобольно выпытывать подробности пытаются, ловушки выдумывают. Ни мгновения передышки.
Рад был Даниил, что сам не интересен оказался местным хищницам, но уже и придумать не мог, как еще защитить Волконского. Подкарауливали же везде, хоть не отходи ни на шаг от княжича. Но вот на рты-то платок не накинешь: завтрак, обед, ужин девицы расспрашивали о плене Дениса. Грозя разрушить ту тонкую гармонию и уверенность, что они с Даниилом создали за эти дни. Вернуть к нервному срыву.
- Барышни в охоте – это страшная сила, - улыбнулся Милорадович, понимающе. Взгляд и тон голоса тоже оценил. Вот уж дар, так дар, талантище. От такого сочетания и пистолеты опускаются. В паху ощутимо припекает. Ай да граф. Впрочем, без всех этих ухищрений Даниил вполне мог обойтись. Генерал сам уже начал тяготиться одиночеством в особняке. В тиши, запертый, как в склеп, с призраками слугами. Двое молодых людей, один из которых оказался вдруг искрой полного его прозрения, вполне могли стать приличной компанией в огромном доме. И пусть, и даже желалось, принесут туда и беспокойство, и неудобство, но все это будет Жизнью. Путем, что возвращает его обратно, в мир, в армию, к своему делу. А с бароном? Объяснится с ним генерал как-нибудь. К Стрешневу тот, кажется, предвзят не был, а уж Волконскому бы и сам оказал гостеприимство с удовольствием.
- Конечно, граф, милости прошу. Буду рад спасти и приютить вас, - просто ответил Даниилу. Тут же получая в ответ восхищеннейший и благодарнейший взгляд.
- О-о-о, Лев Дмитриевич, благодарю. Если найду княжича - сбегает он в горы от внимания, - то уже к обеду переберемся к вам.
Даниил приподнялся в ванне еще больше, сложив ладонь к ладони в молитвенном жесте, облив генерала сиянием глаз.
- Вы мой кумир, мой бог, ваше превосходительство, готов благодарить вас на коленях, - почти простонал, прикусывая багровую от тепла ванны губу.
- Стрешнев, поменьше экзальтации, - хмыкнул Милорадович, - простого «спасибо» достаточно.
Горячая волна при том пробежала по жилам генерала, уловив в этом «на коленях» нечто постыдное, распутное, вполне в духе аристократического развратника. Вкладывал ли граф в свои слова это? Или просто был переполнен благодарностью? Милорадович глянул в глаза Даниила, ища ответ, и оба замерли на долгие мгновения, прерванные лишь зашедшим в комнату адъютантом.
Стрешнев скользнул, опускаясь в ванну целиком, а Николай напомнил, что время процедуры генерала вышло, раскрыл большое полотенце, на манер ширмы, помогая тому выйти, вытереться, одеться.
- А я вдруг, прекрасно все вижу, Коленька, - счастливо поделился с ним Милорадович, не добавляя ничего более, только бросив лукавый взгляд в сторону Даниила.
- Даниил Владимирович, жду вас с княжичем Волконским у себя, - прежде чем выйти, повторил генерал. Извещая так, заодно, и верного адъютанта о переменах.
Николай сохранял полную невозмутимость, так что его мыслей по этому поводу никто и не узнал.
Желание Стрешнева сбежать из пансиона было так велико, что он не поленился отыскать в переплетении горных дорожек княжича. Бойко и на грани приличий потащить его собираться. Ехидно раскланяться, прощаясь с погрустневшими разом местными барышнями и их мамашами. Чтобы к обеденной поре ворваться в особняк Корфа. Не отрицая честности: граф прекрасно понимал про себя, что не только заботы о Денисе требовали от него напроситься к генералу, а презренное, но балованное и достаточно раздутое тщеславие. Комнатка в пансионе мало отвечала его пониманию о достойном его местопребывании. И окружение оставляло желать лучшего. После дворца паши, после нервного напряжения испытаний Карима, после смертельной опасности спасения княжича и дней скрытных продвижений к границе, скандалов с генералом Салтыковым, палаток военного лагеря, Даниилу уже жаждалось комфорта, и заплатить за это он был готов чем угодно. Только курорт пока был таковым лишь по названию. Неустроенность, недостаток жилья, минимальные удобства, отсутствие развлечений, да даже просто лавок, где можно купить приличествующую представлениям графа о достойности одежду. Единственное пристанище, что предложили им, был этот «полусветский курятник», как поименовал его для себя Даничка. Встреча с генералом Милорадовичем, его внезапное радушие, слова про особняк и… он сделал все, чтобы получить это предложение.
Эконом Корфа тут же получил от графа двадцать рублей, их долю с княжичем в пропитании. По этому поводу Даниил даже не собирался вступать в объяснения с генералом. Восстанавливающихся пострадавших требовалось кормить, и очень хорошо. Так что это была малая часть его благодарности.
Пронаблюдав за обедом за меню этого дома, повеселив Милорадовича легкой беседой с гусарскими шуточками, почти на грани, тонко уловив ту тональность общения, что была люба и привычна бравому военному, Даничка после наведался в кухню. Вот тут уж строго и доходчиво расписав кухарке и ее поварятам, заодно привлекая для весомости того же эконома, новое расписание еды и подбор блюд для выздоравливающих крепких мужчин. Наказав не крохоборничать на продуктах, обещая дать еще денег, как те закончатся. Тут же на кухне он отыскал себе пару чайников для заварки целебных настоев, уже не только для княжича, но и генерала. Самопровозглашая себя тем цербером-эскулапом, что ускорит и улучшит исцеление обоих, в помощь профессорским докторам.
Эдакая кипучая деятельность не могла не привлечь внимание адъютанта генерала, теперь неотступно следующего за шебутным графом, присматриваясь и вполне вдруг одобряя его требования-предложения. В огромном, пустующем особняке каждому нашлись удобные комнаты. Княжичу – в цоколе, уединенная спальня, с окном в заросли гортензий сада. Даниилу – на втором этаже, в шикарно отделанной комнате стиля барокко. Алексею – в соседней строго убранной зале-кабинете. Дом, на радость Милорадовичу, ожил.
- Это что? – генерал кивнул на небольшой чайничек, что внес Даниил и поставил на стол в гостиной.
Густо черная, кавказская ночь уже вступила в свои права. Курорт затих в сонной неге, как и дом Корфа. Княжич лег, Милорадович это знал, как и видел, что подобный же чайник граф отнес и тому. Сейчас неспящими оставались только они вдвоем, возле разожженного камина, кувшина хереса, среди уютности подушек, один в кресле, второй на диване, рядом.
- О, это непозволительное расточительство и глупость, здесь на Кавказе, манкировать силой горных трав, - воодушевленно протянул граф. - Чабрец, шалфей, душица, кипрей, шиповник, мелисса, мята. Это же настоящий, сказочный живительный источник. И, заметьте, это вам не в Петербурге, по ассигнации за пакетик, а ходи собирай сам или за мелкую монетку бери у местных. Отвар же одарит и силой, и спокойствием, и молодостью, и здоровьем. У вас тут общеукрепляющий сбор, после контузии самое то. Пейте, не раздумывайте. На пользу только.
- Хм, - генерал лукаво покачал бокалом с ароматной густотой хереса, - то ли старик-ведун, то ли бабка-травница. Вас ли я слышу, блистательный петербургский граф, возмутитель сердец и низвергатель нравственности?
- Никакого противоречия, Лев Дмитриевич, для всего этого здоровья-то сколько нужно и сил, - так же весело хмыкнул Даниил. - Ни мать моя, ни тетка, ни кузина, никогда не брезговали травяной-то ворожбой. Старухе-травнице всегда почет был и уважение, лечили отварами от всего, и поуспешнее кровопусканий. Чего бы этим кладезем не воспользоваться? Да и у профессора спросите, он вполне одобрит. Главное же соотношение знать и не переусердствовать. А китайцы да индусы так вообще целыми днями чаи с подборами трав и специй пьют, и для души, и для тела.
- Ох, и сожгли бы вас, ваше сиятельство, лет сто назад. Ну, ведьмак же, чистый. И обаяние, и умов с телами смущение, и травы вот, - улыбаясь, покачал головой генерал. - А княжичу тоже укрепляющий отвар носите?
Даниил тонко улыбнулся, соглашаясь - сожгли бы. А может тогда ему бы удалось написать историю жизни своей еще поогненнее и веселей, чем в нынешний век.
- Княжичу отвар успокоительный ношу, чтобы спал лучше, без снов, - коротко ответил, более в подробности не пускаясь. Давая собеседнику самому додумать, проникнуться, ощутить похолодевшим загривком тьму казематов врага, звон пыточных инструментов, тошнотворный запах крови, отголосок боли.
- Расскажете, может, Даниил Владимирович, про ваше путешествие? - вот и к слову пришлась просьба. Пока наедине, генералу хотелось узнать из первых рук историю, обросшую уже столькими слухами и небылицами, что и не разберешься.
- Извольте, Лев Дмитриевич, - Даниил отпил глоток хереса из своего бокала и, глядя на языки пламени в камине, принялся говорить.
Сказка была уже придумана и строго выверена от любой ненужной и опасной зацепки. Где-то веселая и забавная, где-то пугающая и жестокая, но ювелирно обходящая любую пикантность в отношении Дениса и его положения. Маскируя совершенно его долю, а сосредотачивая внимание на злоключениях и рисках самого графа. Тут уж он не стеснялся, здесь была правда, про его приезд к паше, радушный прием, но проделки Карима были опущены, а в поисках княжича подчеркнута главная роль лакея Алексея. Дома Обрайя и гарема не было так же, спрятанных за коротким путешествием в подвалы зиндана. Самая яркость и откровенность была припасена на их путешествие к границе с российскими войсками. Тут Даниил не поскупился на подробности и краски, как в кого он переодел, как обводил вокруг пальца разъезды и патрули, менял голос, пародировал свою маску «огненную турецкую престарелую гурию», подшучивал над ролью Алексея, филигранно подводя к кульминации – последнему броску к казацкой коннице.
- Это рубашка была, Лев Дмитриевич, - почти умолял в конце, уверяя. - Не верьте никому, пустил слух один шутник, а все повторяют: «Панталоны кружевные, панталоны». Меня конфузят. Паяцы балаганные.
Генерал и смеялся, и хмурился, и кивал одобрительно. Про себя же грустно понимая, что настоящую правду суждено, видно, узнать только Бенкендорфу и, возможно, государю. Зная истинную службу графа, он чувствовал намешанную ложь, нестыковки, что прошли бы мимо внимания большинства. Было там, в истории, что-то еще, серьезное, важное, неприемлемое, но копаться в этом Милорадович не пожелал. Принимая сказку.
- Еще несколько повторений, граф, и в этот рассказ уверуют все без сомнений.
Зачем он это обронил? Может, по-мальчишески хотел произвести впечатление на юношу? Поддеть, подогревая интерес. Уж слишком хорош был стервец сейчас. Раскинувшийся по спинке дивана руками, блестящий глазами в пламени огня, влажный губами, облизываемыми во время осушающего рот рассказа, растрепавшийся длиной светлых локонов. Видно, и херес внес свою каплю, и густота ночи, и воспоминания наготы этого тела.
Даниил остро резанул взглядом по генералу. Дурно. Где-то еще прореха, значит, в истории была, надо думать еще.
- А вы так умны, Лев Дмитриевич, прямо страшно становится, - медленно протянул, вызывающе впиваясь в темную глубину его глаз. Не провел до конца, ладно, такт и благородство генерала все равно сокроют все, что тот мог углядеть в его полуправде, в этом Стрешнев был уверен.
- Вы, когда меня по имени-отчеству так, граф, называете, я прямо себя стариком чувствую. Хоть наедине-то увольте от подобной тяжеловесности, - улыбнулся генерал, не собираясь спасаться из влажных омутов чужого взгляда. С удовольствием утопая глубже и глубже.
- Ле-е-ев, - протянул невероятно порочно Даниил, - вы отдаете себе отчет, что подразумевает такой переход? Мы не старые друзья, не родственники… Правила приличий очень строги.
Милорадович одним глотком допил херес и пересел на диван к Стрешневу, нависая над откинувшим голову на спинку юношей.
- Вас это пугает, раздражает, отвращает, граф? – выговорил почти в полуоткрытые губы того.
- Соблазняет, mon général, - прикрыл глаза длинными ресницами Даниил, оставляя лишь тонкую щелочку, наблюдать за так близко придвинувшимся мужчиной. С последним выдохом французского прононса, задыхаясь в жаре обрушившегося жадного поцелуя.
Генерал брал его рот, как вражеский лагерь, крепость, напористо, уверенно, победоносно. Толкаясь языком в ровность зубов, тут же поддавшихся под атакой. Вступая в бой с юрким и умелым соперником. Сплетаясь. Выласкивая. Забирая дыхание и бархат горловых стонов. Увязая в обороне противника и уже запутываясь, а кто же побеждает?
Горячее тело в руках, жгущее пальце даже через одежду. Податливое. Отвечающее. Сводящее с ума собственным огнем. Кружащее голову. Объятия. Крепкие, жаркие, не сдержанные, не щадящие. Руки, жаждущие добраться и исследовать все. Бесстыдно. Забыв обо всем. Мало нежности, много страсти. Так отлично от трепетного женского ответа.
В этом угаре, вымывшем из головы все мысли, генерал и не заметил, когда они успели переместиться в его спальню, ближнюю к гостиной. И как Даниил, уже без рубашки, умудрился оседлать его бедра, сковав живость и силу его желания.
- Ш-ш-ш, Лев, - прошептал развратник, приподнимаясь, стягивая с него штаны и спуская свои с бедер. Давая двум налитым членам стукнуться, сжаться друг с другом, помериться на мгновение своей крепостью и наполненностью. – Вам пока не стоит слишком активничать, - лукаво протянул, щедро облизывая свою ладонь и увлажняя ею головку и ствол любовника.
Потерпел бы такое Милорадович? Штурм - это его кредо и жизненный подход. Даже рыкнул раздраженно на подобные высказывания. Что себе этот сопляк позволяет? Жаркая, тугая узость приняла его в себя, тут же меняя недовольное ворчание на хриплый стон. Да, что за напасть! Красавец оседлал его как сноровистого жеребца, до вскрика сдавил в себе, и задвигался, то неторопливо, то разгоняясь, то отклоняясь, то склоняясь над ним. Вот так вот никто его еще не стреноживал. Ни девка распутная, ни смазливый корнет или адъютант. Недовольство растаяло, как не бывало. Парящее, остро режущее по ноздрям полынью тело, вилось по его. Крепкие пальцы сжали запястья и прижали за головой генерала, забирая под полную свою власть. Наглец! Нахал! Но как не отдаться поцелуям, укусам, влажным ласкам языка по шее, губам, ключицам. Этот негодяй точно знал, как вырывать стон за стоном, рычание, хрип. Доводя до самой желанной, острой и сладкой точки.
Ничего, еще несколько дней лечения, и он, Милорадович, уже даст наглецу то, что тот заслуживает. Скрутит и отымеет, выпивая уже его стоны, крики и мольбы. Долго не отпустит из-под себя, доведя до беспамятства. Дав настоящую разрядку, а не рукой, как тому пришлось, догоняя его. Пятная живот теплым семенем и вытягиваясь на его мощной груди.
- Я отомщу, Даниил, - смыкаясь сонно веками, прошептал генерал.
- Ох, ловлю на слове, Лев, - хихикнул стервец.
***
В пансионе было невыносимо. Денис никогда бы не подумал, что придет время и внимание прелестных дев окажется для него так неприятно-болезненно. Светские красавицы при дворе научили его деликатности, вежливому и очаровательному избеганию избыточного внимания. Но теперь что-то сломалось в нем, он не находил это милым и неизбежным злом, спутником его рода и богатства. От навязчивости ему было больно. Девицы бередили рану в его душе, совершенно беззастенчиво будто копались в сердце и давили, давили. Стыд, грязь, ненависть к себе вспыхивали и горели за ледяной маской. Он сдерживался, он прятался за весело-насмешливого, порой откровенно бесстыжего графа, разгонявшего хищниц только своим появлением. Но те готовили засады, хитро выслеживали его. Но он бы никогда не попросил Даниила ни о чем, не пожаловался. Понимая, а что тот может сделать? Где найдет им другой приют? Хотя уже привлекательной казалась мысль, ночевать в горах. Дом барона Корфа подвернулся так неожиданно и своевременно. Стрешнев утащил его в этот уединенный, мужской приют, где наконец-то задышалось легко. Тени прошлого начали отступать, никто не тревожил его. Натянутая нить в груди расслаблялась.
Ему было спокойно в уединенной спальне с запахом гортензий. В прогулках по предгорью. В неспешных мужских застольях завтрака-обеда-ужина на троих. В деликатной заботе графа. Он еще отнекивался от ванн, не готовый раздеться и с кем-то делить в таком виде помещение, ведь одиночных покоев было так мало. Но здесь, в доме, не чувствовал угроз и беспокойства.
Денис не задумывался, как графу удалось найти этот приют, уговорить генерала.
«Может, и зря», - кольнуло его этим утром.
Он начал завтрак один, почти уже закончил, когда вошли Даниил с Милорадовичем. Между ними что-то поменялось, произошло. И он ощутил это небывало остро. Да, что себе врать, предельно ясно: мужчины провели ночь вместе. Во взглядах генерала, в сытой томности движений Даниила, в жаре, обменивающемся меж их телами. В тоне, будто теперь у них одна тайна на двоих.
Они, как и всегда, приветствовали его, поддерживали беседу, шутили, но незримый порочный флер связывал их, остро чувствовался княжичем, болезненно цепляя что-то и раздражая. Излишне резко, не в силах отчего-то терпеть это, он поднялся, сослался на режим прогулок и быстро вышел, неожиданно крепче хлопнув дверью, чем обычно.
Даниил остро глянул ему вслед, но генерал накрыл его руку своей, радуясь уединению, не отметив экспрессии побега княжича. Через несколько минут они уже жарко целовались, забыв про стынущий кофе. Адъютант Николай, спеша с какой-то новостью, распахнул дверь, замер и неслышно прикрыл ее, приказывая удалиться слугам, несшим горячую перемену блюд.
Что же его так взбесило? Заставило выбежать вон, рвануться на конюшню, взлететь в седло и броситься прочь? Галопом, еще быстрее, еще. Чтобы ветер рвал волосы и одежду, бил в лицо, шумел в ушах. Глуша и слепя. Долго. До усталости тела и полного отупления. Он пытался найти ответ. Падая во влажную еще траву предгорья, глядя в медленно проплывающие пухлые, разнофигуристые облака. С чего он так выведен из себя, так гулко бьется сердце, нервно, зло?
Если бы допустить, что так граф расплатился за жилье, генерал его принудил, заставил. Было бы понятно и легче? Он встал бы на его защиту. Вызвал бы обидчика на дуэль. Но он же знал, что за человек Милорадович. Честный, благородный. Однозначно, это Даниил затеял себе новую интрижку. Соблазнил. Вскружил голову. Такому достойному во всех отношениях мужчине.
Княжич раздраженно поменял позу, еще больше приминая траву. Что он знает о предпочтениях графа? Паша, генерал, французский посланник, английский дипломат. Может, ему нравятся вельможи постарше, облаченные властью и силой, опытные, познавшие жизнь? Что за неуместные мысли? Неужели ему, вдруг, это стало интересно? Может, просто это его эгоистичный детский порыв? Он привык к вниманию Даниила, заботе. И теперь, как ребенок, чувствует угрозу своему комфорту. Будто генерал отберет те минуты, что граф дарил ему. Ну, это же совершенно низко и инфантильно. Что-то он слишком остро начал чувствовать глупости. Прав Даниил. Надо брать себя в руки. Хватит раскисать!
Копыта коня мягко и почти неслышно ступали по влажной почве. Даниил знал любимые пути прогулок Дениса, потому и быстро нашел его.
- Позволите, княжич? – легко спрыгнул в примятость травы лежбища Волконского, уселся, покусывая травинку и любуясь окрестностями.
С предгорья открывался захватывающий дух вид. Отроги Кавказского хребта, ущелья, росчерки троп, разноцветье растительности, бескрайняя и чистейшая голубизна неба, веселые подушки редких облаков, живые ленты водопадов, стекающие в шумевшую внизу бурную речушку.
- Потрясающе, - выдохнул задумчиво граф. Ничто не сравниться с этой красотой. Терпкий привкус травинки на губах, пригревающее осеннее солнце. Разноголосье пичуг и сверчков. Он откинулся на локти, прикрыв глаза, подставляя лицо лучам.
Денис молчал. Теперь ему опять стало спокойно. Он поглядывал на профиль Даниила, губы, шевелящие зеленый стебелек. Легко вдруг стало заговорить, о том, избегаемом.
- Знаете, граф, вы, наверное, видели, что почти до наших частей я будто был в каком-то сне. Раздражало вас это, вероятно, неимоверно. Злились, поди, что ни помощи от меня, ни понимания, как от куклы. Помню ваши шипения и просьбы «собраться». А ведь это из-за вас было, частично. Принять не мог реальность.
- От того, что вас спасает несносный Стрешнев? Неожиданный в турецком тылу? Даже представить такого не могли? – усмехнулся Даниил.
- Нет, наоборот, слишком часто я вас поминал в плену. Ненавидел, желал убить. Делая ответственным, что таким грязным могли посчитать и меня. Виня, что ваше расположение к паше бросило тень на всех русских, - с каждым словом Денису становилось свободнее дышать, проговаривая запертое в самой глубине.
- Оу, - выдохнул Даниил, откинув голову еще дальше назад, открывая полную беззащитность горла, - это же не так. Вы же знаете историю. Османы всегда были не равнодушны к мальчикам. Тащили отпрысков владык полоненных земель к себе. Развращали, наслаждались. Культура такая. Духовное дозволение. Не свой, неверный, значит, и греха не падет.
- Да, приходя в себя от малодушия, я понимал все, корил за напрасные упреки. Но все возвращалось, вновь и вновь. Это невозможно принять. От того, увидев вас в живую, принял все за сон, - заговорил быстрее, сглотнув и отводя глаза от доверчиво открытой шеи. Неужели граф подумал, что он сошел с ума и решит отомстить за надуманные грехи?
- Давайте начистоту, Денис Петрович, - Даниил повернулся, тяжело и весомо положил ладонь на грудь княжича. - Что вы пытаетесь принять? От чего мучаетесь? Рвете себе душу? Послушайте меня внимательно! Взгляните под другим углом! Вы корили тогда меня за склонность? Думаю, желали даже, чтобы я был на вашем месте.
Сжал пальцы на его груди жестче, не давая прервать себя:
- Но ваша история совсем не об этом! Не впутывайте сюда чувства, романтику, отношения любовников, блуд. Этого не было и в помине, поверьте мне. Этого турка не привлек бы я, не заинтересовала бы смазливость, мягкость, податливость. Ему нужен был воин, герой, победитель. Вы. Для низкого воровства. Именно это он пытался отобрать у вас. Этого не хватало ему самому. Он не был мужчиной в полном смысле. Для этого и выбрал подобные пытки. А это были именно они. Так что я ни словом не вру, не грешу против истины, называя это так и рассказывая всем. Вас – пытали! А вы держались до последнего, не расстались с тем, что у вас в груди, с тем что вы Есть. Со своей сутью. Силой, - стукнул его со стороны сердца. - Это ваша победа! Вы обыграли его. Вам не в чем себя винить!
- Я получал удовольствие! – резко бросил Денис, наполненно болью и презрением к себе.
- О боже, Денис Петрович! - Даниил сжал его плечи, мягко произнес. - Любая опытная женщина знает, как вынудить нас истечь. Мужское тело слабо в этом смысле. Простые действия, немного хитрости. Так уж природой и господом положено. Ни склонности, ни чувства здесь не при чем, мы не женщины, у которых все сложнее. Это данность и наша порода, и от воли вашей это не зависит. Княжич, не надумывайте себе лишней вины.
Граф смотрел в почерневшие, налитые болью глаза Дениса. Надеясь, что все сказанное хоть как-то дойдет до него, выбьет из того болота надуманных претензий к себе. Как помочь жертве насилия? Как увести от самобичевания, от уверенности, что он сам причина? Из долгого опыта принуждения, не единичного? Не дать сжечь самого себя изнутри. Довести до непоправимого. Погасить ненависть, злобу на себя.
- А знаете, княжич, встаньте! – Даниил вскочил на ноги и дернул за руку Дениса, поднимая. - Прошу, выполните то, что я скажу. Не задумываясь, не размышляя. Поверив. Этот ветер, этот шум реки, эта безмолвность гор. Они примут и помогут. Паша Обрайя казнен, вы не дотянетесь до него уже, но ветер донесет до него даже на той стороне смерти. Кричите, прошу вас. Не сдерживайтесь. Вы довольно уже молчали. Выплесните все, что бьется в вас: ненависть, боль, оскорбленность, жажду покарать, разорвать, стереть, уничтожить. Ну же! – переместился за спину княжича, сильно стукнул его меж лопаток. - Давайте!
Денис, закруженный словами, новыми смыслами, экспрессией, пылом графа, и сам не понял, как вскрикнул, закашлялся, а потом пошло легче. Как невиданное и милостивое дозволение. Заразившая его полная свобода и мощь поднявшегося ветра. Доверие и забытие о собеседнике. Он прикрыл глаза, и из него вырвалось все, сдерживаемое, запертое, задавленное подальше, но отравляющее. Тут же он будто избавлялся от него, в этом истошном крике-вое. Отдавал. Извергал из себя. Делился с небесами. Заберите! Ненависть, проклятья, злоба, отвращение, презрение, грязь.
Это было трудно переносить. Даниил стоял, опустив голову и скрестив руки на груди. Мощная практика, когда-то показанная ему преподавателем лицея. Подростком Стрешнев был очень импульсивным, истеричным, бросавшимся из крайности в крайность во всеобщей избалованности, не принимающим себя, срывающимся в дикие поступки. Помощь учителя примирила его с собой, позволила обрести контроль. Денис тоже нуждался в этом. Но наблюдать было поистине больно. Осознавать, сколько же в чужой душе скопилось. И какой силы. Разве что красоты вокруг примиряли и успокаивали душу сочувствующего зрителя. Не проникнуться, остаться незатронутым, не взять себе чужого. Надеясь, что поможет вернуться из безумия, удержать.
Обессилившего, рухнувшего на колени, княжича Даниил, опустившись рядом, прижал к своей груди, крепко стискивая. Давая так нужное сейчас тепло. Не утешая, не замечая слез и хрипов сорванного горла, просто держа. Пока дрожь не стихла, дыхание не выровнялось. Протянул фляжку.
- Взвар с медом, смягчите горло, Денис Петрович, дома молока прикажу вам согреть, а то ж хрипеть несколько дней будете.
- Зачем вы возитесь со мной, граф? - выпив все, до дна, только тут понимая, что сорвал и ободрал все горло, высушил его безумным криком, спросил Денис. Желая побыть еще в этом щедро даримом тепле, но и боясь оказаться навязчивым.
- Может, потому что могу? Устроит такое объяснение? – улыбнулся Даниил, не отстраняя пока его от себя, ожидая, когда тот сам решит отодвинуться. – Или, может, я лелею коварные и корыстные планы в отношении вас, княжич. Верите?
- Я и так ваш пожизненный должник, граф, - дрогнул губами в ответной улыбке Денис, все же высвободившись и отсаживаясь. В душе уже появились неудобство, смятение, что так открылся, щедро замешиваясь с неуходящим теплом и симпатией. Превращая все в непривычно странную, непонятную смесь.
- Вот теперь, думаю, я смогу убедить вас и в ванны все же пойти, - хитро подначил Даниил, облегченно раскидываясь опять по высушенной солнцем траве.
***
Что это была за магия, Денис так и не смог себе объяснить, но с того дикого крика в предгорье, ему будто полегчало, что-то отпустило, улеглось в душе. Не до такой степени, конечно, чтобы направиться в ванны. Но вот в Офицерское собрание сопроводить графа захотелось. Барышень там было не много, все же разудалые гусары для их маменек считались компрометацией, в основном мужчины, военные, раненые всех чинов, лечившиеся и восстанавливающиеся на водах, прежде чем вернуться на фронт.
Даниил уже несколько раз ходил туда один, в сопровождении Алексея. Ни генерал, ни Денис не были еще готовы встречаться с такой разношерстной, развеселой, отчаянной от скуки компанией. Гусары, офицеры, чиновники, помещики, дворяне, герои боевых действий и просто отдыхающие могли до хрипоты спорить о противостоянии с турками, о делах в Империи, о литературе, неприличных слухах, сплетнях, указах, планах командования. Истово, остро, яростно, устав от покоя лечения. Большинству мечталось вернуться скорее на передовую, окунуться в стихию войны, а не принимать ванны и дышать горным воздухом, пить снадобья и выполнять распоряжения врачей. От того так и привольно было Даниилу вращаться в этой огненной, наполненной страстями стихии.
Княжича сразу взяли в оборот офицеры, наконец-то в живую увидевшие героя кампании. Приветствия, подбадривания, расспросы. По-мужски, без обиняков, от того и легко переносимые Денисом. Это была его среда. Привычная. Понятная. Даниил понаблюдал за ним какое-то время, не заметил напряжения или неприятия княжичем чего-то, и отошел к куда более шумным компаниям. Увлекаемый под шутки и прибаутки гусар сначала к тайному распитию шампанского, запрещенного врачами, а потом и к карточному столу.
- Мы верим, вы дадите нам возможность отыграться. Пощипать золотые перышки. Девчонка Фортуна сегодня будет с нами, хватит ей уже графских прелестей.
Даниил смеялся, провоцирующе опускал длинные ресницы, проходясь вдруг из-под них голодно по кому-нибудь из шутников. Отыгрываясь так за их веселье, погружая в нежданный жар, смущая, мстя растерянностью и сомнением ожиданий, намеком на фантазии. Как умел и уже давно довел до совершенства. Опустился в свое кресло за стол, подхватывая раздаваемые карту за картой, играя лицом, путая даже искушенных шулеров. Бросая на стол ассигнации и притягивая обратно выигранное.
Денис даже нашел приятность, отвечая на расспросы. Граф проделал, оказывается, гигантскую работу, его легенда стала настолько несокрушима и детально обросла подробностями, что впору было в нее поверить и ему самому. Ни у кого не было сомнений, как все произошло – доблестно, благородно, достойно. Интересовались все его обратным путем на Родину, ведь вот тут было уже столько намешано слухов. Переодеты? Как только справились? А граф что? А как расположения частей срисовывали? А как понимали? Ну и самое яркое: так все же, чем там Стрешнев махал казакам? Подробности самого же плена никто не расспрашивал, понимая, по-мужски, по-воински, что такое пытки и застенки врага. Не предмет напоминаний и любопытств.
От разговоров о нем, перешли к делам на фронте, решениям ставки, планам на будущее, тихонько княжичу поднесли бокал вина, спрятав спинами от прогуливающихся меж офицерами врачей. Денис мог уже и осмотреться, оценить компании, предлагаемые развлечения. Дам едва-едва хватало на желающих танцевать кавалеров, так что ему вниманием те не досаждали. За несколькими карточными столами разворачивались не шуточные сражения, азартом пеня кровь. На сдвинутых в углу диванах армейский бард собрал своих поклонников, напевая баллады вперемежку с веселыми куплетами. Прочие посетители собрания кучковались по интересам, дружескими кружками.
- Черт, я опять проигрался. Ну, повезет значит в любви, - хохотнул гусар, подошедший к недалеко расположившейся от княжича компании, как раз от стола, где играл Стрешнев.
- Не факт, - ответил ему довольно громко, чтобы привлечь внимание, другой однополчанин, - обидчику твоему и в картах везет, и в любви. Кому уж он там молится, какие дары приносит, что подставляет, - многозначительный смешок, - но опять и куш в карманах унесет, и в особняк дорогой вернется к генералу и Волконскому.
- Да ладно! Что, Стрешнев с обоими крутит? – менее громко, но куда экспрессивнее присвистнул проигравший.
- А ты как думаешь? Одному дает за приют, со второго берет за спасение. Хорошо же устроился, - и насмешливый синий взгляд совершенно однозначно врезался в глаза княжичу, не оставляя сомнения, для кого тут все говорится.
Этот рыжеватый гусар, вскинув голову и развернув плечи, дерзко и вызывающе кривя губы, будто подначивал Дениса: ну, и что ты сделаешь, как отреагируешь?
Друг, проследив за взглядом, дернул его, пытаясь отвлечь, утянуть от опасной проказы. Зашептал что-то увещевая, в извинении склонил голову перед княжичем.
- Может, и были представлены, может, и нет, - повел плечом задира, стряхивая руку однополчанина, отвечая его шепоту. - Но раз все тут задавали вопросы его светлости, так и я могу. И как же так получилось, что только вмешательство петербургской великосветской потаскухи смогло вызволить такого героя из плена?
Шум вокруг замаскировал часть оскорбительного выпада, но громкий, хорошо поставленный голос гусара привлек внимание ближайших компаний. Притягивая за ними новых зрителей.
Подобного Денис даже не предполагал в этом месте. Не понимая, что же стало причиной? Чем вызвал такое отношение? Признавая в нахале поручика Платова, представленного ему в Петербурге когда-то, на одном из балов. Но разногласий у них никогда не было, да и общения особого. Так что подобный напор ошеломлял. Но ни тени этих мыслей не промелькнуло на ставшем холодным и непроницаемым лице княжича.
- Ш-ш-ш, Платов, да что с тобой? - сердито шептал однополчанин, все еще в надежде сгладить ситуацию. - Мало от ротмистра получил тогда? Напился опять?
Но гусар продолжал насмешливо сверлить взглядом Волконского, ожидая ответа.
Княжич, сдержанно и слегка удивленно, будто насекомое какое-то легонько куснуло, не раздражив даже, а так, причинив малозаметное, но неудобство, снизошел до ответа.
- Может, я бы на вас понадеялся в этом деле, поручик, да вот беда, вы только лишь на то и подобны, чтобы языком по салонам трепать. Вот и пришлось привлечь более достойного посредника, вместо такого бравого военного, - неторопливо, веско ронял слово за словом, высокомерно меряя выскочку взглядом. - Отваги графу Стрешневу не занимать, тому я сам свидетель, а вот, что до вас, удивлен, что в мундире вас вижу, а не в дамском платье. Судя по страсти к сплетням, вы от здешних куртизанок не далеко ушли.
- Ну да, с турецким пашой я шелка не мял, - сузил глаза гусар. Имея в виду, конечно, подвиги Даниила на ниве дипломатии, не представляя, как болезненно резанул по нутру княжича, пока тот не понял, в чью сторону это намек.
- А в силовом воздействии полагал, что вы помощнее будете. Многие из плена сами освобождались, даже не такие Герои, - внимание привлечено уже было большинства, и Платов надеялся, что наконец, тот для кого устраивалось это представление, отреагирует.
- Припекло, да, ваше сиятельство? - модулированно понизил будто голос, хотя тот отлично отдавался в тишине вокруг. - Как же, и вы сами, и папенька ваш, так нелицеприятно–то о графе всегда отзывались. А теперь принуждены облизывать его.
Он скабрезно усмехнулся.
Княжич сжал зубы, из последних сил, не меняясь в лице, так же отстраненно, брезгливо, наблюдая, как за нашкодившей собачонкой. Не опускаясь более до перебранки, считая, что все сказал и все это услышали.
- Впрочем, ваши сомнения в моей отваге готов легко рассеять, назначайте время и место, княжич, - не дождавшись ответа, вызывающе бросил поручик, порождая негодующий и волнующийся гул голосов.
До стола Даниила отголосок зарождавшегося скандала добрался с небольшим опозданием, да и игру останавливать, отвлекаясь, он не пожелал, невозмутимо доведя партию до конца, этим призвав и партнеров сосредоточиться. Собрал выигрыш, убрал в поясной кошель, вслушался в шум зала. Неторопливо поднялся, сделал шаг к группе, окружившей княжича и поручика.
- Платов, наберитесь уже смелости высказать все лично мне и принять последствия, - невыносимо скучающе и надменно протянул Даниил.
Чертов поручик! Откуда вылез?! Угроза не довезти княжича домой раздражала неимоверно. А зная правила чести и дуэли, уже затянувшие обоих в обязательный протокол действий, он понимал, что только совсем жестким проявлением сможет заменить одну из сторон. Сейчас добраться до Платова и влепить ему оглушительную пощечину, ухоженными ногтями продрать щеку. И получить приоритет по вызову.
- Для этого, Даниил Владимирович, тут зрителей многовато и простыней шелковых не предвидится, - тягуче протянул поручик, не спуская глаз с Волконского. - А вот ломать ваши игрушки, как раз подходяще. Или прятаться за вашу спину они будут?
О-о-о, Даниил умел быть стремительным, как пустынный аспид в броске, или веретено в полете через пряжу. Тонко плечом взрезать меж столпившимися офицерами, в мгновение оказываясь возле гусара и впиваясь в него оскорбительным ударом. Мог. Если бы жесткие и крепкие руки адъютанта Милорадовича Николая не перехватили бы его, сжали, вдавили в понимающие и пришедшие на помощь захваты еще пары военных.
Даниил зло дернулся, задвигаемый за спины зрителей, оттаскиваемый подальше, рыкнул возмущенно, зверея до попытки вывернуться, уже болезненно и опасно для прикоснувшихся к нему.
- Тише, граф, прошу вас, - веско, ровно, тяжело обронил Николай ему на ухо. - Еще одного крестника Государь вам не простит. И ни генерал, ни Волконские защитить вас не смогут.
Даниил раздраженно зашипел, сейчас даже не готовый размышлять над рисками. За заслуги родителей оба Платовых были крестниками Царя: небывалое благоволение, может и искушавшее братьев считать, что им дозволено всегда больше. Но Стрешнев в азарте мог и не задумываться над дворцовыми раскладами. Другая мысль билась в висках, мутила кровь. Его поездка, его риски, его игра, испытания, что он перенес, могли обесцениться, оказаться бесполезными, если чертов гусарский идиот убьет на дуэли княжича. Опять из-за него, и как уже смотреть в глаза князю Волконскому, его супруге, Бенкендорфу, Государю? Провал! Нет уж, за выигрыш и каторгой заплатить не жаль!
Только Николай с друзьями, слишком крепко взяли его в оборот, крадя драгоценное время, вытаскивая из залы, в нерушимых оковах рук, почти донеся до кареты и втолкнув в нее, ломая весь план.
- Перестаньте, граф. Княжич прекрасный дуэлянт, участвовал не единожды, ни разу не проиграл. Не оскорбляйте его своим вмешательством, он осознанно принимал вызов, - все так же спокойно, уверенно, увещевательно произнес Николай, устраиваясь на сидении напротив.
Длинно, зло, витиевато, по-французски Даниил прошипел изощренное ругательство и, сжав плечи скрещенными на груди руками, забился в угол кареты, прикрывая глаза и сердито замирая.
Николай чуть иронично улыбнулся, скользнув взглядом по нахохлившейся фигуре, картинно являвшей зрителям всю детскую, безграничную, вселенскую обиду. Наверное, подумалось, этим граф и брал за живое, соблазнял, искушал, сводил с ума. Полной, пронзительной искренностью, в которую многим хотелось поверить, которая так нужна и желанна. Когда этот «выстрел» до того точно попадает в сердце, что болезненно и остро хочется стать ближе, придвинуться, обнять, защитить, утешить и «утонуть» в непозволительном. Опасный дар. Ловящий и юнцов, и умудренных опытом. Корнетов, поручиков, генералов, вельмож, дипломатов, кого там молва еще приписывает порочности графа.
Ждали они в молчании с полчаса, пока рессоры не скрипнули, спружинили, и возле Николая уселся княжич Волконский. Все детали дуэли были обсуждены, решены, и Денису указали, что за карета ожидает его, везти домой.
- Я видел, вы взяли секундантом господина Вяземского? – нарушил становящееся все более тяжелым и вязким молчание Николай.
Стрешнев продолжал излучать полную отрешенность, княжич же, со становящимся весомее и ощутимее вопросом, разглядывая его, пытаясь поймать взгляд.
- Это очень достойный человек, опытный, - продолжил адъютант, - поможет во всем, все решит, вы же уже назначили все и договорились?
- Да, - наконец отвлекся на него Денис, желая вначале отделаться одной фразой, но вдруг догадавшись, как получить ответы от закапризничавшего с чего-то графа, продолжил:
- У меня только остался один вопрос, на который я не могу найти ответа, Николай. Некая странность ситуации.
Он искоса опять глянул на Даниила.
- Понимаю, - тонко улыбнулся адъютант, подождал еще реакции графа, но тот продолжал игнорировать их, будто больше интересуясь темнотой за окном кареты, двинувшейся к особняку Корфа.
- Видите ли, господин Волконский, весь свет уверен, что из-за его светлости погиб на дуэли младший брат поручика Платова. И вот я не впервые наблюдаю, как сей господин пытается бросить вызов тем, кого по каким-то причинам считает важными для графа, - сдержанно пояснил Николай.
- Вот как? Благодарю, – иронично хмыкнул Денис. - Странными мотивами руководствуется сей господин, и история загадочна. И не понятно, каким боком я оказался в нее вплетен, а, господин граф?
Даниил зафырчал недовольно потревоженным котом. Сумрачно глянул на Николая, взгляда княжича опять постарался избежать, покусал губы, но все же холодно бросил в темноту кареты:
- Михаил Платов был чудесный юноша, в отличие от брата. Мы вместе учились в лицее. Увлекающийся романтичный фантазер. Но в ту пору никто в этом не находил ничего предосудительного. Мы были совсем юны, и все не в меру легкомысленны. Только с окончанием лицея я сразу стал камергером Великого князя и у меня появилось много важных забот, другой круг, другие правила и обязанности. А вот Михаил не устроил еще свою судьбу, вращался в свете и никак не желал расставаться с прошлым. Я объяснялся с ним, не раз. Приближенные князя так же. Но… Он не желал принимать, что все изменилось. Вызвал на дуэль приближенного Великого князя, тот стрелял первым и точно. Поручик Платов, узнав, назначил меня виновным во всем, но напрямую бросить вызов так и не решился. Вот вредит исподтишка, почему-то.
- Полноте, граф, не скромничайте, - негромко произнес Николай, - старший Платов поражен тем же недугом, что погубил и младшего, так что вызова от него вы никогда не дождетесь.
- Моей вины в том нет, - сердито пронзив его взглядом, рыкнул Стрешнев и, пользуясь тем, что карета замедляется на подъездной дорожке особняка Корфа, толкнул дверь и выскочил в темноту, самостоятельно добираясь до крыльца. Не желая видеть и слышать мнение Дениса об этой истории.
Что уже беситься? Произошло. Выговаривать княжичу, почему он не доволен, что тот ответил на вызов? Бесполезно. Оставалось только решить, каким богам молиться до завтрашнего утра, и что он может сделать, чтобы Денис вышел к барьеру более подготовленным. Надеяться, что Платов не спятил окончательно и не дойдет до смертоубийства наследника Волконских. Насколько бы все было проще, если бы не Николай!
- Княжич, я вам не могу сегодня дать отвар, - Даниил постучал и зашел в спальню Дениса, без привычного чайника, только с небольшой плетеной коробочкой в руках.
Это было очень плохо. Волконский должен был быть рано утром в самом лучшем состоянии: свежий, отдохнувший, бодрый, сосредоточенный. Отвар же расслаблял так, что лишал руку твердости, так необходимой, когда держишь оружие. А кошмары не дали бы ему выспаться.
- Но и рисковать, что у вас не будет спокойного сна, тоже не могу. Позвольте, я вас усыплю массажем. Поверьте, им не гнушались ни воины, ни олимпийцы. Греки, римляне, персы. Ничего предосудительного. Мне нужны ваша голова, шея, плечи и спина. Разрешите. А утром вы будете невероятно, кристально восхитительно себя чувствовать. Я же не могу рисковать своим вложением, - с улыбкой ввернул в конце шутку.
Доверится ли княжич ему после всего, что пережил? Достигли ли они уже того уровня взаимопонимания? Не воспримет ли он его угрозой? Время, проведенное вместе, излечило ли хоть на чуть-чуть его душевные раны? Момент истины. А уговаривать Даниил готов, пока не добьется-таки согласия. Найдет еще тысячи слов и объяснений, пояснений. Молить будет, если только это и останется.
Понимал ли Денис недовольство Даниила? История с Платовым стала ясна. В силу своей одержимости, тот назначил его своим удачливым соперником. Какое заблуждение, идея истинно больного разума. Но репутация Стрешнева именно такова, и любой, оказавшись рядом - да, как и намекал отец, – может оказаться в подобной двусмысленности. А шутница судьба свела их вместе, сделала его должником. Ему придется разделить и такую «славу». Чем рисковал граф, вызволяя его, он знал. Погибни он завтра утром и все, что тот сделал, превратится в безделицу. Еще и добавив ему обвинений, что подвел и не уберег. Возможно, сломает судьбу. Но было одно решающее обстоятельство – Честь. Без нее у дворянина нет жизни. Потеряй ее, и даже смерть не смоет пятно. Он должен выйти утром к барьеру, поднять пистолет и выстрелить так, чтобы победить. Верхом глупости тут будет отказаться от помощи графа. Опять позволить вертеть своим разумом и телом преступному турку. Мертвому уже. Проклятому.
- Что мне нужно сделать, Даниил Владимирович? – просто ответил Денис, до побеления сжимая пальцы. Холод разливался в груди, спазмом грозил горлу, но он выдохнул, подавил панику, глядя только на изголовье кровати, на ажурную вышивку подушек, как он только ее раньше не замечал?
- Вы же уже готовы ко сну? - деликатно поинтересовался Даниил, быстро глазами обегая княжича в плотном халате, влажного еще кожей после умывания. Наверное, тот все успел.
- Ложитесь тогда, - кивнул на разобранную постель, - на живот.
Последнее слово он постарался произнести совершенно легко, буднично, вскользь. Подозревая, как в голове Дениса загорится оно алым пожаром опасности и боли. Надеясь, что тот справится с собой, окажется сильнее страхов.
- Приспустите чуть халат с плеч, - так же ровно обронил, обыденно, будто профессор на приеме пациента. Не привнося в это действие никаких смыслов. Тут же отвлекая внимание, открыв коробочку в руках, где в толстостенной банке был намешан теплый еще состав. По комнате поплыл аромат душицы, валерианы, мяты. Никаких восточных оттенков трав. Даниил заменил их пионом. Чтобы ни одна нота не вернула княжича в турецкую ночь.
- Нравится? – провел коробочкой под носом напряженного, но все же улегшегося лицом в подушку Дениса.
Дождался непонятного кивка, но видимо выражавшего согласие. Неторопливо погасил все свечи, кроме одной у изголовья, и присел на край кровати, меж ладонями растирая приятную и ароматную мазь. Он не стал устраиваться очень близко от бока Дениса, ни тем более, что было бы удобнее при массаже, седлать его бедра. Пусть работать ему будет и неудобно, и не так ладно, но неестественная скованность и зажатость княжича беспокоили его больше.
Денис и не подозревал, что это окажется так ужасно. Разумом понимая все, приводя сотни доводов, соглашаясь с ними, удивляясь глупости страхов, осознавая, что Даниил уж точно мужчина, не помышляющий о другой роли, кроме отдающегося. Он все равно не мог подавить паники, отвращения, отторжения. Другой, чужой, так близко, рядом, приминает перину постели, не прижимается, но он чует его тепло. И вроде все отлично, и запахи, и звуки, и обстановка. Он свободен, волен в движениях. Но ледяной паралич сковывает все тело не слабее, чем раньше оковы и веревки. Сердце, разогнавшись, бьется в этой клетке, гулко толкается давлением в висках, стискивает спазмами дрожи пальцы, кожу.
Это невыносимо. Нет, он не сможет!
Денис готов отползать по кровати, дальше и дальше, отмечая, как бы это выглядело смешно и детски, слабо и позорно. Жалок. Как же он жалок. Не стоит графу возиться с ним. Он безнадежен. В этом бою он стыдно проигрывает. Сил нет, бороться с разливающейся паникой.
Теплые пальцы зарываются в густоту волос, и Денис вздрагивает, трясется, дергается, сжимается, как от удара. Горло забивает крик: «Нет! Прекрати! Не смей!» Это готово вырваться его полным поражением и сдачей.
- Боже, царя храни, Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу намъ! Царствуй на страхъ врагамъ! - неожиданно разрывает тишину напряжения над его ухом гимном. Наполненным, величавым, густо заполняющим воздух. Голос Стрешнева негромок, но чист, глубок, обволакивающий и пробирающий до кишок. Рвущий реальность и страхи с ужасами Дениса на какие-то гротескные обрывки. Вымывающий изматывающий и пугающий паралич прочь истеричным, ироничным смехом, развеивающим приступ.
- Святые угодники! Даниил Владимирович, прекратите, - хмыкая, борясь с хохотом, стонет княжич. - Это кощунство!
- Зато вас попустило, - облегченно, весело выдыхает Стрешнев. Его пальцы чувствовали всю, грозящую затопить разум Дениса бурю, а хитрость нашла лишь один вариант отвлечь, преломить противостояние, выстоять.
- Да вы плут, граф, - щекочущая легкость заменила невыносимое напряжение. - Пороть вас за такое неуважение!
- Плут, - согласился, хихикнув, Даниил, - но полезный. Не извольте, ваше сиятельство, гневаться! Избавьте от наказания!
А тонкие, но сильные пальцы, тем временем, умело массируют кожу головы Дениса, шею, загривок, узлы мышечных зажимов плеч, верха спины. С должным и нужным нажимом проходясь вдоль позвонков.
- Белая лебедушка, по воду шла по солнышку, - мягко обволокло слух княжича негромкой, напевной, усыпляющей колыбельной. Бездонной бархатной теплотой. Мурчащим воркованием. Затягивающим, уводящим.
Денис и не заметил, как уснул в ворожбе касаний и напева. Скользя за тонкой, полупрозрачной фигуркой девушки с ведрами в заботливую дымку утренних туманов. Пытаясь догнать ее, теряясь в мягкости белесой ваты. И вот уже весело хохоча, бегая полными ножками, едва прикрытыми белой рубашкой, по изумрудной зелени лужайки. То подбегая к грузной, но такой любящей и заботливой няньке, баюкаясь в ее теплых ладонях и объятиях, то игриво отбегая – «догони», заливаясь счастливым смехом. Забывая, где он, кто с ним, как беззащитен стал сейчас, полностью в чужих руках.
Когда ушел граф? Сразу ли, заметив, что он заснул, или позволив себе еще что-то? Как долго его руки скользили по телу? Где остановились? Насколько хватило его деликатности? Хотел ли он чего-то большего или просто по-дружески помог ему?
Совершенно отдохнувший Денис пробудился разом, услышав только осторожный стук в дверь. Никого в комнате не было, только на столике у кровати стояла накрытая салфеткой чашка с лаконичной витиеватой надписью: «Выпить обязательно!»
Ох, уж этот неугомонный граф. Княжич принюхался, пахло бодряще и терпко травами. Что уж тот понамешал в этот раз? Будить его пришел Николай, желая помочь соблюсти досконально весь дуэльный порядок. Не опоздать, но и не появиться слишком загодя. Подготовиться. Выпить чашку отвара и кофе. Есть перед схваткой считалось не правильным, опасным, вдруг ранение будет в живот. Вместе они и покинули спящий дом. Не провожаемые больше ни кем.
Даниил, рано утром занеся чашку бодрящего отвара княжичу, самовольно и дерзновенно наведался в спальню генерала. Бессовестно ныряя к нему под одеяло и предательски атаковывая совершенно довольную этим плоть.
Милорадович был слишком одаренным полководцем, чтобы его могли смутить или деморализовать такие неприятельские нападения, тут же переламывая ход сражения в свою пользу. Неустанные заботы графа и врачей курорта вернули ему уже почти все силы и пыл, присущие до ранения. Так что пришел его черед мстить за снисходительность Даниила в прошлые ночи. Теперь он был готов показать ему настоящий жар и страсть, дать то, что заслуживал и желал этот неотразимый развратник. Раскатывать по шелку простыней, вырывать стоны и крики, сжигать в огне острейших ощущений, принуждать умирать от возбуждения и изливаться. Довести до сладкого изнеможения и потери любых представлений о реальности и тяжести дум. Погрузив в сон замученного ласками тела. Сделав то, что на самом деле было нужно графу в это утро. Полное забытье, побег от волнений за судьбу княжича.
Проснулся Даниил только во втором часу дня. Счастливо потянулся, еще в блаженной расслабленности и покое разума, без навалившихся забот.
- Оу, - вцепился пальцами в одеяло, отползая к другому краю кровати. Генерал высился поодаль, недвусмысленно взвешивая в руке сыромятный ремень, сложенный вдвое.
- И когда, ваше сиятельство, вы собирались сообщить мне о дуэли Волконского? – тяжело пришлепнув по ладони орудием возмездия и воспитания, строго вопросил Милорадович.
Мальчишки! Совершенно безответственные и глупые юнцы, втянувшие в свои проделки еще и верного Николая! Радостные дуэлянты вернулись, потревожив его во время завтрака. Совершенно отвлеченного и не поставленного в известность о таком нарушении всех царских требований. Слава богу, что обошлось без смертоубийства. А хитрый граф, своим утренним маневром, получается, отвлекал его от возможности вмешаться и помешать этой преступной глупости!
- Вы отдаете себе отчет, в какое двусмысленное и неприятное положение поставили меня? Назначенного Государем генерала, призванного нести, соблюдать и требовать порядка от вверенных ему людей? Княжич и поручик – солдаты армии. Я за них отвечаю!
Милорадович, резко ухватив за край одеяла, потащил его к себе, намереваясь действительно и серьезно добраться до графского тела и всыпать по голой заднице как следует.
- Это вы, ваша светлость, тут вне моей власти. И что вы себе позволяете?! Даже в собрание офицерское вас одних не отправить! Безответственные мальчишки! Вы что мне обещали тогда в купальнях? Не причинять никаких неудобств! И на тебе! Самые что ни на есть катастрофические!
- Княжич жив? – немея губами, напуганный такой отповедью, пролепетал Даня, лихорадочно и нервно не выпуская из пальцев своего конца одеяла, борясь с рассвирепевшим генералом.
- Жив, слава Богу! В плечо ранен, не сильно. И Платов жив, но не так везуч, - предвосхищая следующий вопрос, рыкнул Милорадович. - Бедро ему Волконский прострелил. Вы хуже турецкого снайпера, граф! За раз двух хороших воинов меня лишили, в разгар кампании!
- Да я-то тут причем, Лев Дмитриевич! Это грязные домыслы и сплетни! - облегченно переведя дух, хихикнул Даниил, ловко и увертливо соскакивая с кровати по противоположную сторону от генерала.
Отпустило. Княжич жив! Все остальное теперь опять вернулось в веселую игру.
Уворачиваясь от ремня и прячась то за кресло, то за столик, то опять за изголовье кровати, хохоча и сверкая голыми ягодицами, он наконец подхватил с пола халат и, натягивая на себя, выскочил из спальни Милорадовича, устремляясь в комнату Волконского.
- Денис, боже мой! Денис! - влетел к нему, повисая на шее, стараясь не прижать перебинтованную и подвешенную перед грудью руку. Хотя удавалось и не очень.
- С вами столько мороки, княжич. Я, точно, поседею или генерал меня запорет и в острог запрет, - поцеловал его подбородок, уткнулся носом в шею, замирая и переводя дух. Глаз теперь не спустит с мужчины, пока на руки не передаст семье. Наказание-то какое, темноглазое!
Княжич осторожно прижал его здоровой рукой, молча и непонятно улыбаясь, выслушивая эти сбивчивые жалобы-упреки.
***
Помощник генерал-губернатора Терской области граф Мирский Дмитрий Иванович прибыл в курортное Офицерское собрание ввечеру, чтобы застать всех главных свидетелей возмутительного происшествия. Виданное дело, что скучающие военные устроили на их территории - Дуэль! Княжича и крестника Государя. Потому и разбираться отправили столь высокий чин. Разузнать всю подноготную, определить зачинщиков, подготовить отчет царю. Как же все неприятно и несвоевременно. Еще и фамилии фигурировали значимые. Волконский, Милорадович, Платов, Стрешнев даже приплелся. Чувствовалось, что дельце пикантное, запутанное будет, не простое. И вряд ли наказать кого-то удастся, в охолаживание буйных голов и поддержание порядка. А смаковать сплетни будут, что власть-то недавно образованной губернии слаба и некомпетентна. А как с этими горячими головами совладать?
С главными фигурантами дела Дмитрий Иванович встречаться пока повременил, решил начать с простых свидетелей – офицеров, отдыхающих, врачей, персонала, слуг. В приемной комнате собрания сидели денщики и лакеи, ожидая своих господ. И тут граф вдруг заметил знакомое с детства лицо. Повзрослевшее, но так хорошо запомнившееся из игр в родовом поместье. Приобретшее в добавок к тем чертам еще и точное сходством с отцовскими, так часто видимыми на портретах.
- Алексей? Облонский? Алексей Андреевич? – потрясенно, веря и не веря своим глазам, забывая, зачем вообще появился тут, воскликнул Дмитрий, широко шагая к читавшему газету за небольшим столиком строго, но достаточно скромно одетому мужчине.
Алексей, ожидавший барина в этом местном варианте людской, удивленно поднял глаза, приподнялся, откладывая газету, и оказался смятенным, сжатым в крепчайшие объятия представительного господина в имперском мундире с орденами и звездами губернаторской власти.
- Да, - удивленно выдохнул в терпкость французской туалетной воды, дорогого табака. Совпадали и фамилия, и имя, и отчество. Старательно скрываемые, но не способные забыться.
- Я – Дмитрий! Помнишь? Друг твой, Мирский. Сосед по имению! Все ж детство проиграли вместе! – граф хлопал обретенного приятеля по спине, удивляясь стольким прошедшим летам, вглядываясь и вспоминая проказы, игры, шалости.
Ранняя память, самых первых годов, способна ведь впечататься навсегда. Яркие впечатления, потому что первые, не повторимые никогда, став привычными. Друг не разлей вода до восьми лет, когда необъяснимо исчез. Причина слез, обиды и непонимания: почему не возвращается?! Столько ж еще было намечено, нафантазировано. И в кадетское им отцы обоим обещали, и видели они себя героями Империи, защитниками при троне. Учителей доводили вместе, убегали в поля и дубравы, мня себя то легендарными путешественниками, то спасителями, разбойниками, следопытами. Наказания делили, как и сладости. Шуршали обертками новогодних подарков. И куда все вдруг пропало? Оборвалось.
Взрослея, Дмитрий с отцом пытались искать соседского сына, байстрюка, но оказавшегося единственным мужчиной-наследником. А тот будто растворился, исчез, как не было, после смерти своего родителя. Старший Мирский подозревал неладное, писал запросы, одолевал генерал-губернатора, но безрезультатно. Поминал пропавшего по сию пору, не успокоился и сыну не давал забыть. Молодая супруга Облонского родила после смерти мужа дочку. И обоих забрала лихорадка годов шесть назад. Осталось имение ничейное, без пригляда, спорное, боролись за него какие-то неприятные дальние родственники князя. Старый Мирский препятствовал, как мог, сутяжничал, не давал им вступить в права, ждал настоящего наследника. Не желал каких-то чужих видеть рядом. Дружили они тесно, близко, по-настоящему с соседом Андреем, тоже с детских годов. Как предать-то память его и кровь?
- Куда ж ты пропал, почто не появляешься? – Дмитрий отстранил на вытянутые руки натянуто улыбавшегося Алексея, разглядывая его, уже негодующе и сердясь, пеняя на исчезновение и отсутствие хоть одной весточки.
А что мог сказать в ответ крепостной? Детские воспоминания навалились, и он угадывал знакомые черты, даже какие-то картины накатывали. Узнавался такой далекий и стершийся почти друг. Он потерянно всматривался в строгие темные глаза, разом ощущая пропасть между ними. Как ее описать? Горло сжало спазмом. И хорошо.
- Что такое, Алексей? – раздался внезапный, но так счастливо появившийся голос Даниила. Стрешневу сообщили доброхоты, что прибыл посланник генерал-губернатора, и он поспешил его встретить. Напоровшись на удивительную картину.
Приподняв бровь, он наблюдал, как крепкий мужик с губернаторскими регалиями тискает его дворового.
Дмитрий отпустил на время друга, поворачиваясь к говорившему. Светлые волосы, щегольская прическа, наряд, капризные и томные ноты голоса, черты балованного ангела. Ошибиться тут сложно было, хоть и не виделись они. Граф Стрешнев. Герой сплетен и возмутитель спокойствия.
- Граф, помощник генерал-губернатора граф Мирский Дмитрий Иванович, - чуть поклонившись, строго представился.
Столичной штучке нужно было сразу обозначить место. Тут хоть и провинция, но они порядок знают. К тому же к нему много было вопросов. Но пока… Он знает Алексея? Вот это уже было самым главным подтверждением, развеявшим все сомнения, что он не ошибся. И не важно, с чего князь Облонский сидит в предбаннике. Значит, надо так.
- Алексей? Вы хорошо знакомы с Алексей Андреевичем Облонским, ваша светлость? – уточнил все же, чуть недовольно.
Вот и почему этот столичный щеголь вдруг так близок с его старым другом, а ему тот ни словом, ни духом? Как забыл, выкинул, выбросил.
- Конечно, - сдержанно кивнул Даниил, чувствуя, что тут происходит что-то из ряда вон странное, важное, невероятное. И надо собраться, сыграть безукоризненно, не ошибиться, при полном недостатке информации.
Облонский? Князь? Этот род Стрешнев изучал в генеалогии, как и прочие старые рода России. Мысли метались быстрее ночных мошек вокруг свечи.
Конечно, выбрал он Алексея тогда из крепостных, как раз за непривычную стать и породистость. Знание французского. Да, наблюдал за это время, как всплывают в нем непристалые крестьянину навыки и умения. Подсознательно, о чем-то подобном догадывался. Но был уверен, что подобные развития сюжетов только для водевилей. Невозможные в обыденной, прагматичной жизни. Жарко изнутри даже стало от представившихся путей развития. Вот так влип, вот так история.
- Ясно, - сухо обронил Мирский, повернулся к Алексею уже с холодной обидой, и строго выстроенной отповедью:
- Меня и моего отца графа Мирского тогда очень интересует вопрос, почему князь так долго манкирует своими обязанностями по управлению поместья и не появляется в родной вотчине, дозволяя там чиниться непорядку, вольностям и тяжбам совершенно посторонних господ.
Алексей онемел еще больше от этой обвиняющей горечи слов, потерянно и испуганно глянув на родного барина. Даниил приложил коротко палец к своим губам и заморозил его еще большим холодом взгляда, чем у Мирского. Призывая молчать.
- Алексей Андреевич возвращается со мной из Турции, где вызволял из плена княжича Волконского, - ловко обойдя посланника генерал-губернатора и замирая перед ним, подле Алексея, веско произнес Стрешнев. - Неужели вы не в курсе этой истории, граф?
- Ммм, - только тут Дмитрий связал это событие и обретенного старого друга. Конечно, о спасении княжича говорили все. О графе, о каком-то Алексее, но вот теперь начало увязываться все. Герои, добытые сведения. Но для чиновника его уровня под этим всем могло прочитаться: шпионаж, тайная служба, приказы Императора. И фигура Стрешнева, про которого тайно шептались и в этом ключе.
- Вы были за границей, Алексей Андреевич? Все это время?
Даниил многозначительно и так намекающе глянул в глаза Мирскому. Ну вот, мужчина сам начал придумывать себе объяснения. Даже врать не приходится. Сейчас еще поразмышляет и воссоздаст в мозгу себе целую захватывающую и опасно-будоражащую историю.
- Да, - опять ответил Даниил за Алексея. Ведь это было правдой. Ну, полуправдой. Но было же. А какое время, Мирский не уточнил.
Алексей, смерзаясь нутром, безмолвно следил за происходящим. Граф опять творил историю и переписывал его судьбу. Как он попал в капкан к этому белобрысому хищнику, считающему себя вправе играть жизнями людей? Уверенно, без сомнений, хватко. Опасно! Вводя в заблуждение, возводя ложь в истину. Как перетасовал злоключения Волконского, и все поверили. Так выводил сейчас небывалые вехи его пути, желая… Что? Ввести его в высший свет? В князья из грязи? Из крепостного в землевладельца и помещика? Устанавливая самые высокие ставки. А сорвется? В каторжники? Оба? Но как тогда в вагоне поезда, он был готов за ним на плаху, так и тут. И не ради наследства и богатства, вот о них-то не думал. Не ради дворянских почестей. А потому что решил для себя уже давно идти за светловолосой бестией до конца. Без страха. Веруя.
Дмитрий старался держаться строго, но про себя восхищение готово уже было прорваться, хотя бы в тепло глаз, опять заново изучающих Алексея. Значит, вот как, авантюрно неслось в фантазиях. Значит, пропал не просто так. Все теперь понятно. Вот куда его готовил князь Облонский пред смертью. В тайные службы. Отправил, вестимо, заграницу, загодя. Потому ни весточки, ни словечка. Куда уже при таких-то задачах и бремени еще и поместье вести, не до этого. Какие уж подвиги друг насовершал за эти времена и не прознается никогда, наверняка. Дело Государево. Гордость за друга затеснилась в груди. Это даже больше, чем они мечтали в детстве. Настоящая Легенда.
- Я попеняю Алексею Андреевичу тоже, не сомневайтесь, Дмитрий Иванович. Сейчас мы в Петербург вернемся. Государеву волю примем. А после, обязательно я настою, чтобы князь принял свои обязанности, вернулся в поместье, в порядок все привел. Обещаю, - торжественно произнес Даниил, подхватывая под руку занемевшего лакея, жестко сжимая локоть.
- Мы можем быть свободны сейчас, граф? – вежливо поинтересовался. - Мы остановились у генерала Милорадовича, в особняке Корфа. Для любых вопросов и визитов рады будем принять вас там. Позвольте откланяться?
Дмитрий уже не удивлялся и месту прибежища Алексея. Ох, как взлетел-то высоко, друг.
- Конечно-конечно, ваша светлость и Алексей Андреевич, - кивнул обоим. - Навещу вас обязательно позже. Уведомлю.
Радостно улыбнулся возвращенному другу, отпуская обоих.
Даниил уверенно вывел Алексея под руку, как равного. Ощущая пальцами одеревенелость того. Толкнул в карету, заходя следом.
- Вот как, оказалось, ваше княжество, - весело оседлал колени потрясенного произошедшим лакея. – Значит, трахал меня все это время не лакей Алешка, а сиятельный князь Облонский.
Хмыкнул, жестко глядя в глаза, сжав пальцами подбородок Алексея:
- Ждет, чувствую, меня крайне занимательный разговор с вашей маменькой. И, надеюсь, ей удалось сохранить хотя бы один документ.