Смотри на меня, Нил.

      — Я бы спросил тебя, каково это — быть вторым, но, думаю, ты и так знал это с самого рождения, бесполезный ты кусок говна. Рико наконец оторвал взгляд от табло. Он уставился на Нила, потрясённый и побледневший, а в следующую секунду ненависть исказила его лицо до неузнаваемости, превратив его во что-то ужасное. Он вскинул клюшку, рывком отведя её за голову, и Нил понял, что сейчас Рико действительно ударит его. Дэн выкрикнула его имя с другого конца поля, но Нил ничего не мог сделать, кроме как смотреть. Он едва мог дышать. Об уклонении и речи не шло. Но сил не хватило даже на страх. За спиной он услышал скрип паркета, от чего-то хотелось верить, что это Эндрю. Ему на секунду даже показалось, что он увидел клюшку, — оранжевую и массивную, но внезапный удар по голове ослепил его. Боль отозвалась по всему телу, кажется, разламывая черепную коробку на пополам. Последнее, что он различил из громкого свиста в ушах, это настолько же громкие крики. Издал ли какой-то звук отчаяния Эндрю, Нил так и не узнал. Зато на записи слышал, как же громко кричал Рико, которому Эндрю сломал руку.       Он просыпается в одиночестве. Тело ломит отвратительно сильно, на его лице точно не менее пяти герпесов. Видимо его организм решился отыграться за все эти года. Несколько дней назад, ночью, рядом был Эндрю, держал его за руку, думая (а может он и знал, что Нил не спит) что Джостен спит, и это тогда успокоило. Он тогда проснулся из-за того, что… Нил и сам не понял. Просто тело гудело, а от рук Миньярда исходило тепло. Но сейчас рядом нет никого. И будто бы поняв, что Нил расстроен, тело тоже расстроилось и решило отомстить. На следующий же день он заболел кишечным гриппом, ангиной и герпесом, что обсыпал губы, нос и даже брови, грозясь добраться до глаз, а через них проникнуть прямо в мозг. И ко всему этому, добавило то, что взгляд трудно долго фокусировать на чём-то. Всё перед глазами плывёт, а голова начинает несчадно болеть. Нилу кажется, что он медленно умирает — гниёт. Его средне-худое тело стало ещё более тощим. Он не замечал это до тех пор, пока Никки, не пришедший в один из дней не сказал взволнованное: — Боже, Нил, ты вообще ешь? Мне стоит писать жалобу на врачей, которые не кормят тебя? Тогда Нил посмотрел на себя в зеркало, когда пошёл в туалет. Его затошнило. Он ненавидел эту нескончаемую слабость в теле, которая сопровождалось судорогами по ночам. Хотя единственное чего он хотел, так это спать. Закрыть глаза на подольше. Сейчас ведь есть неплохая возможность, чтобы отдохнуть? — Я почти не сплю, — оправдывается он. И говорит он это всем, кто приходит его навестить. Хотя кажется, всё было наоборот? Нилу и вправду не требовалось ничего кроме сна. Он граничит с чем-то таким неописуемым, от чего можно не проснуться. Никогда в жизни он не мечтал не проснуться. Всегда хотел выживать, всегда бежал и делал всё ради того, чтобы выжить. А сейчас… Всё это кажется таким бессмысленным — скучным. Он по прежнему не хочет умирать. Только сейчас эта мысль не кажется ему пугающей. — Почему? — Мэтт помогает ему вместе с капельницей подняться на ноги. Джостен не просил о помощи, ему просить и не нужно. Мэтт всё равно сделает всё по своему. Остаётся только молчать и чувствовать себя ущербным. Не нравится ему это слово. А вот ответа на этот вопрос он не находит. Потому что жаловаться не хочет. Не перед ними, ни перед кем. И нет, ни сейчас, ни когда-либо ещё. Не хватало им ещё слушать его не прекращающееся нытьё. Когда врач, средних лет и молоденькая медсестра приходят на вечерний осмотр, то словно невзначай говорят нейроэпителия и… глаукома, да? да. И уже через пару мгновений посмеиваются над чем-то. Будто сказанное ими раннее не имеет никакого смысла. Этого не понимает рядом сидящий Кевин. Нил моргает несколько раз, стараясь восстановить зрение, но это получается слабо. Всё вокруг похоже на размытые водой пятна. — Что это? — голос Кевина немного грубоват, чем и привлекает внимание персонала. — Что? Ах, да. Нейроэпителия, то есть отслойка сетчатки, но как мы посмотрели, она у него уже порвалась. И глаукома, третья стадия… Особое сужение границ поля зрения, мы выявили наличие краевой субтотальной экскавации ДЗН. Назначим вам операцию на скорое время, — и говорят они об этом так просто. Возможно Нил просто начинает слишком много думать о собственной значимости, и нужно улыбнуться врачам в ответ. Они, наверное, с этим сталкиваются почти каждый день. Наверняка это легко пройдёт. И Нил сможет вернуться на поле. Никки и вправду пришёл жаловаться. Но недовольный врач лишь проворчал, что этот Нил сам есть не хочет и похудел он из-за гриппа и прочих болезней. Хэммик не хотел ему верить, и лишь говорил, что если его друга не начнут нормально кормить, он сам лично будет контролировать столовую. Угроза смешная. Позабавила Джостена. — Как там Эндрю? — в этих трёх словах заложено так много слов и вопросов. Он спрашивает у Никки, только потому что тот единственный кто расскажет ему абсолютно всё. Глаза с каждым днём болят всё сильнее и капли не всегда помогают. — Эндрю… Не знаю, я редко вижу его. Только если прихожу к тебе с утра, и он в это время уходит. А так… Он только с Аароном и Рене разговаривает, — его лицо делается таким грустным, что даже Джостен это замечает. После процедур зрение начинает понемногу возвращаться в порядок, и он видит чуть чётче, — я думал он разговаривает с тобой… — Никки, тебя расстроил тот факт, что он не говорит со мной или с тобой? — Нил послушно ест, потому что Хэммик пригрозил, что никогда не выйдет из его палаты, если он не доест. Общество парня не плохое, но так много времени он не вытерпит. — Да причём тут я? — эмоционально вскрикивает Никки, дёргая вверх руками, — со мной он, всё равно никогда не будет общаться много, а уж тем более каждый день. Как он может хотя бы не подавать знак, что рядом с тобой? Тогда понятно почему ты так плохо себя чувствуешь. Нилу хочется сказать ему, чтобы не говорил глупостей, но он снова вспоминает ту ночь… Тёплая рука Эндрю гладит его по больной голове. Убирает спадающие на лицо пряди, держит свою ладонь на потном лбу, и Нил слышит тяжёлый вздох. Потом Эндрю берёт его за руку, и не отпускает до того момента, пока Джостен вновь не засыпает. Это был самый спокойный сон за всё пребывание в больнице. В первые секунды после пробуждения, ему казалось, что он всё ещё чувствует тёплую и сухую ладонь Эндрю, и слышит его запах. Но рядом не было никого. Тогда стало страшно холодно. Глаза щиплет. Нил не боится, нет. Врачи продолжают вести себя спокойно, молчать. Окулист так вообще его избегает, когда он изредка выходит из палаты. Спрашивает у медсестры: — А можно это как-нибудь побыстрее? Мне тренироваться надо. Не хочу всё лето провести в больнице, потом труднее на тренировках будет. Я в порядке, честно. Она смотрела на него с долей сожаления. Что-то неразборчиво пролепетала и отправила в палату. — Всё будет хорошо, — единственное что смог понять Нил. Ну раз всё будет хорошо, то ладно. Лишь мысли об экси спасают и скрашивают дни. Он снова звонит Кевину. Только с ним об этом можно поговорить дольше пары минут.       Нилу в больнице теперь все кажутся красивыми. Медсёстры, врачи, взрослые и совсем ещё дети, сокомандники и тренер, Эбби, Би. Все такие красивые, сколько не отмечали в себе недостатков. Ему нравилось это богатство цветовой гаммы кожи на фоне белых стен: от бледно-розового до почти чёрного. И глаза у всех такие красивые. Нилу всё труднее разглядеть их цвет. Ему нравятся эти маленькие морщинки возле губ, ранки, потрескавшаяся кожа, герпесы. Нравятся небольшие синяки, нравятся неровности и шрамы на людях вокруг. Потому что они все такие красивые. Но то недоразумение, что он видит в зеркале — нет. Он ненавидит каждый чёртов шрам на своём теле и эти не проходящие герпесы, которые появились ещё и на щеках. Из них сочится влага. Точно ядовитая, гнилая. В то же время ему нравится его бледность, и жилистые руки. Раньше, когда он был в бегах, не было времени на все эти лишние комплексы и какие-то мысли. Но был в нём ещё один недостаток, который он терпеть не мог почти так же как и шрамы. Джостену всегда казалось, что у него крупные, почти обезьяньи, конечности. Очень сильные и некрасивые. Пришлось с этим смириться. Но прямо сейчас эти кисти вдруг стали совсем маленькими. Все вены и кости выступали. Вены просвечивало сквозь тонкую кожу… Ведь у него и вправду кожа тонкая-тонкая. Видно полопавшиеся сосуды возле носа, будто он не снимая носил очки, возле глаз, на ногах. На бёдрах были растяжки, под коленями тоже. Живот стал мягким и впалым, Нил часто касался его. Эндрю тоже.

***

      Эндрю ненавидел это мерзкое чувство, которое переполняет его уже неделю, а может и больше. Он перестал считать дни. И последнее время не приходил в больницу, чтобы просто постоять под дверью или поздно ночью осмелиться войти. Ненавидел, из-за того что бессонница мучила его чуть ли не каждый день, потому что мысли, которые он тоже ненавидел переполняли мозг, собираясь порвать его на части, а после пробить черепную коробку. Миньярд не успел. Он бежал так быстро, как только мог. И винил себя за то, что сначала пошёл спокойным и медленным шагом. Прокручивал у себя в голове миллионы, миллиарды раз, тот момент. Как Рико замахивается клюшкой, как он слышит вскрик Нила, а после легкий треск. Много крови и невыносимо громкий крик Мориямы. Но Эндрю было насрать на него. Он смотрел лишь на почти недышащие тело рыжего парня, чьё лицо омыла кровь через всего пару минут. Смотрел за тем, как внезапно оно расслабилось, а сам он, на этом громадном поле казался совсем крошечным. Он пустым взглядом смотрел на единственную слезу, что прокатилась по израненной щеке до подбородка и рухнула вниз — на пол, где смешалась с кровью. Эндрю резко открывает глаза, смотря в потолок своей комнаты. Дом в Колумбии пуст. Вокруг тишина, будто бы не одного дома поблизости. Даже птицы не поют. Он слышит только своё частое и громкое дыхание. Эндрю ненавидит не справляться с ним. В голове всплывает наставление Би. Глубокий вдо-ох, — запел её голос в голове, — и два медленных выдоха. Отвлекает. Эндрю вдыхает глубже. Лёгкие насыщаются кислородом. Он вспоминает как Нил улыбался перед матчем. Вспоминает его ладони в своих волосах, его мягкие губы… Кабинет Добсон. Большое кресло, запах горячего шоколада, его любимого. Тепло… Мазерати. Никки подарил ему ароматизатор в машину, от которого бухого Нила стошнило. Джостен потом мыл весь салон тачки, а ароматизатор выкинули. Запах, хоть и лёгкий, всё равно остался. Эндрю спускается вниз, чтобы сделать себе кофе без кофеина. В голову всё равно лезут картины. С кровью, с ужасными диагнозами, которые проговорил врач, когда он приходил в последний раз, чтобы устроить взбучку. Операцию перенесли в четвёртый раз. Кевин написал ему об этом, и добился той реакции которой хотел. После этого он и не приходил в больницу. Столько он и не выходил на связь. Лишь читал сообщения ребят и Бетси. Последней он тоже не отвечал, но она и не требовала. Миньярд роняет взгляд на телефон. Поддаётся своей слабости и открывает его. Два непрочитанных сообщения. Кевин. ему сделали первую операцию. стабилен. отправлено: 19.49 Никки. приедь к нему, эндрю:((ему плохо! без! тебя! вот когда эрик меня оставляет мне тоже очень плохо:(((навести его. он этого хочет отправлено: 20.01 Эндрю смотрит на время. 23.56. Миньярд находит ключи от машины.       Когда Джостена только положили в больницу, Эндрю внёс крупную сумму и еле как договорился о том, чтобы он законно мог посещать палату Нила ночью. Объяснений никто не потребовал. А Эндрю не придётся тратить силы, чтобы искать обходные пути или лезть через окно. В ту ночь, когда он позволил себе сделать больше чем обычно, он увидел, как раскрылись глаза Нила. Эндрю судорожно выдохнул, потому что Нил не мог найти его взглядом. Пытался разглядеть, может заглянуть в глаза, но не мог. Эндрю паркуется недалеко от больницы. Он видит огненную, яркую вывеску. Видит скорую, что неторопясь выезжает на какой-то вызов. Эндрю роняет взгляд на свои колени. Телефон и порошок для горячего шоколада. Насрать ему, что там запрещают ему пить. Горячий шоколад ещё никому не навредил. Ветра нет. На улице душно. Наверное, будет дождь. Эндрю запрокидывает голову к небу. Редкие звёзды, их тоже почти не видно. Хотя так хотелось взглянуть на них. Интересно, Нил смотрит на звёзды? Или он не видит их? Миньярд запускает пятерню в волосы и оттягивает их, стискивая челюсти. Ему ненавистны эти мысли. Эндрю проходит через стойку информации, дальше идёт с охранницей, та что-то ворчит о том, что все нормальные люди ходят днём, а тут видите ли вылез какой-то особенный. Он её толком и не слушает, шагает вверх по лестнице и ждёт, когда она откроет дверь-решётку на нужном этаже. — Дальше я сам, — не давая ей больше ничего сказать. Палата номер 65. Самая обычная деревянная дверь с белой табличкой. Ручка — стёрлась, золотого оттенка почти не осталось. Эндрю дёргает её и почти бесшумно входит. Тишина, к темноте постепенно привыкает, окно зашторено. Нил лежит на спине, укутанный в белое одеяло. Кожа его, на порядок темнее, но по прежнему остаётся бледной. Эндрю нравится эта кожа. На руках она грубая или потная. В других же частях тела мягкая, нежная. Он понял, почувствовал это, ещё в тот день в Колумбии, когда Нил позволил ему потрогать шрамы. Эндрю в принципе Нил нравился. Хоть он и ненавидел думать об этом. Нила, тоже ненавидел. На его глазах повязка. Дышит он ровно и совсем тихо. И сейчас, Миньярд правда боится потревожить его сон. Эндрю и так не сумел защитить его. Он не посмеет сейчас делать ещё хуже. Что-то внутри снова грызёт. Ему не нравится это чувство. Он никогда до этого не чувствовал его. Но, наверное, это вина. Врач ясно сказала — зрение никогда не восстановится до того состояния, каким было раньше. Даже близко не будет чётким. А исходя из того, что и не всем операция помогает полностью, — он может и ослепнуть раньше лет так на тридцать. В ближайший год с лишним, зрение только начнёт потихоньку восстанавливаться. Что там уже говорить про экси? Пускай забудет об экси. Проблема в том, что Нил никогда не забудет. Его разобьёт тот факт, что он не сможет выйти на поле по состоянию здоровья. Эндрю закрывая глаза уже видит и слышит, как Джостен размахивает руками и кричит на Эбби, на врача, на Ваймака, на всех тех, кто будет говорить, что ему нельзя. Наверняка он скажет, что может играть даже с закрытыми глазами. Скажет и о том, что выходил с травмами более страшными. А это… Всего лишь то глаза. И внутричерепное давление, постоянное головокружение, тремор рук. Нил не сможет играть. А всё потому что, Эндрю не ус-пел. Всего на несколько мгновений. Не успел. — Где ты был так долго? — Миньярд не вздрагивает, но он думал, что Джостен спит, — я так соскучился… Нил поворачивает голову в его сторону. Его лицо слабо видно, но Эндрю дёргает вбок штору, и его лицо освещает луна. До рассвета ещё час или два, а может три. Сейчас светлеет рано. Его лицо так же обсыпано герпесами, но некоторые из них уже подсохли. Скулы стали более выразительными, а раны на щеках окончательно зажили не оставив даже немного корочки. Лишь яркие шрамы. Нил тянет ему свою руку, не поднимает её с постели, Эндрю всё понимает. Переплетает с ним свои пальцы. Чужая ладонь сжимает его слабо. И Миньярд пропускает единственный усталый выдох. Нил наберётся сил, и возьмёт клюшку в руки. Замахнётся для подачи или удара, и его руки не будут трястись от малейшего напряжения или попытки удержать их в воздухе. Смотреть за Нилом во время игры слишком хорошо. Точнее… Это Нил хорош. — Как прошёл твой день? — его голос слабеет. — Ничего интересного. Был в Колумбии, пообщался с Бетси, и всё, — а ещё искал клинику, специлизирующуюся на лечении заболеваний глаз. — Когда меня выпишут, съездим в Колумбию вдвоём? — Нил ему улыбается, поглаживая большим пальцем сухую кожу возле большого пальца. Миньярду не остаётся ничего, кроме как ответить простое: — Да. Палата вновь погружается в тишину. Эндрю держит его за руку, успокаивая слабую дрожь. Даже не намерено. Нилу становится легче только от его присутствия. Ему хочется снять с себя повязку, чтобы посмотреть на красивое лицо, чтобы дотянуться до него и не промахнуться. Объятия не для них. Но Нилу так хочется окольцевать его шею руками, запутаться в любимых волосах и долго-долго с ним целоваться. Чтобы вновь почувствовать все эти фейерверки возле сердца, где-то там, снизу. Чтобы Эндрю ласкал его дряблое, тонкое и страшно уставшее тело своими руками, очертил пальцами каждый шрам. — Почему ты не спишь? — Эндрю снова вспомнил о словах Никки. Если нужно быть рядом — он будет. Правда. Нил не хочет жаловаться, ни сейчас, ни когда-либо ещё. Не перед ним, не перед кем-нибудь ещё… — Глаза болят, — он слышит скрип стула, но он всё ещё чувствует ладонь Эндрю, — сильно. Я не так давно проснулся, но больше уже не усну. Никогда ему не хотелось жаловаться, тем более перед Эндрю. Но сейчас… — Да и просто… Кишки болят до сих пор. А без возможности видеть тревожно, — молчание недолгое, — спасибо, что пришёл. Эндрю не знает, что ему ответить. Сказать будто хочется очень многое, но при этом, ничего не звучит достаточно достойным. — Да или нет? Нил так давно не слышал этого вопроса, что уже почти говорит «да», но резко вспоминает о том, в чём сейчас его губы. — Нет, Эндрю, ты вообще видел моё лицо? У тебя тоже герпес будет, нет, не сейчас, — Эндрю закатывает глаза, хорошо, что Нил этого не видит. Он наклоняется и целует его в желанные губы. Они такие же мягкие какие были до этого. Ему без разницы на эти воспаленные места, походить с герпесом не так страшно. Страшнее будет, если Нил окончательно увянет. Медленно перемещается на постель, оказываясь совсем близко. А Нилу и не жалко, он отодвигается немного и позволяет вести поцелуй. Тянет ближе его руку к себе, и Эндрю опускает ладонь в его волосы, мягко перебирая кудряшки. Долго он ждал. Короткие вздохи между поцелуями, Нилу нравятся эти звуки. Сердце трепещет, начиная биться всё громче, всё чаще. — У меня из-за тебя тахикардия, Эндрю, — Нил усмехается ему в губы и чуть отстраняется, касается ладонью его щеки, не спрашивая разрешения. Миньярд отодвинется, если ему не приятно. Но тот лишь пододвигается ближе. Нил не может удержаться от шутки, — может помурчишь ещё? — Да пошёл ты, — Нил не уверен, но кажется он слышит, что-то на подобии улыбки в этом. Эндрю смотрел за этим счастливым улыбчивым лицом, и не мог оторваться. Пускай трогает сколько пожелает. Миньярд готов отдать всё, лишь бы он не думал о том, что ему придётся потерять, что он потерял уже. Не скоро он поймёт, что Нил даже без возможности играть, в скором времени, когда Эндрю будет рядом, будет счастлив. — Эндрю, — негромко подзывает он через какое-то время. Нил не дожидается какой-либо реакции от Миньярда, — не уходи больше. Останься со мной… Эндрю не даёт ему сказать «пожалуйста», затягивая в новый поцелуй.       Следующим утром, когда в палату заваливаются Элисон и Никки, они видят как Эндрю перебирает волосы на голове мирно спящего Нила. А на его верхней губе расцвёл яркий герпес.