Дорогая Теодора, Я знаю, что писать тебе на фронт глупая идея. Я понимаю, что возможно, ты никогда не получишь это письмо, и оно затеряется на почте среди сотни тысяч точно таких же экземпляров. Возможно, почтальон будет серьёзно ранен и погибнет где-то в чистом поле, но просто знай, я люблю и жду тебя домой. Береги себя на фронте, я очень хочу вновь увидеть твоё недовольное лицо в соседней комнате, милая моя девочка… Даже если ты никогда не прочтёшь данные строчки, не узнаешь о том, что твоя тётушка писала тебе на фронт, знай, я каждый день молюсь за тебя. Бог обязательно будет на твоей стороне. Мама и папа, твои верные ангелы хранители, солнце, просто верь, что однажды они помогут тебе. Вернись с фронта живой. Мне не важно, насколько сильно твоё тело будет украшено россыпью ран от пуль, будет ли у тебя шрамы или же ранения. Я люблю тебя просто потому, что ты есть у меня. Пожалуйста, береги себя, и возвращайся домой живой. Я верю в силы нашей армии, пожалуйста, возвращайся живой. Я люблю тебя. Твоя тетушка, Кэтрин Эйвери.
Сжимая небольшой листок бумаги, Теодора впервые за несколько месяцев войны улыбается. Искренне. Чисто и невинно. Раньше она считала свою тетушку ворчливой и грубой женщиной, который нужна была лишь квартира в столице, но сейчас она понимает, что в её душе была лишь подростковая обида. Она была единственным её близким человеком. Любила и ждала с фронта. Это правда греет сердце и заставляет верить в то, что не нужно играть на фронте героиню и беречь себя. Убрав уже потрепанный лист бумаги в карман рубашки, молодая особа тяжело вздыхает, но взяв себя в руки, спешит на второй этаж, где требовалась помощь принять новых раненных ребят.¸».-•~¹°"ˆ˜¨ — ¨˜ˆ"°¹~•-.„¸
Война — ужас во плоти, но Теодора просто не могла оставаться где-то в тени. Во время своего пребывания в Бельгии, молодая журналистка повидала очень много солдат, офицеров, командиров, других журналистов, а также врачей. Если, отправлявшись сюда Эйвери думала, что война затронет только лишь несколько стран, то сейчас, видя столь много раненных солдат из других стран, чья форма ни капли не похожа на другую, в её груди невольно сердце сжимается от осознания масштабности военных действий. Но среди всех этих людей, будь это жители небольшой деревушке, или пациенты единственной больницы здесь, есть один человек, на которого Теодора смотрит каждый раз, где-то на другом конце коридора, тени большого соснового дерева, либо же в маленьком заведении, в котором он успешно исполнял мелодию, напоминавшую ей её тёплое прошлое, когда отец ещё был жив. Джон был главным врачом в уже старенький стенах больницы, в связи с чем часто сталкивался с Эйвери в небольших коридорах больницы, из раза в раз умоляя её не бегать под ногами, словно здесь мёдом намазано. Но каждый день, данная ситуация происходила вновь и вновь. Молодая журналистка не сразу поняла, как её разум был очарован человек, поклявшимся спасать людей любой ценой. Изначально её отталкивал холод, что словно панцирь защищал мужчину от стороннего внимания и шума, но лишь немного поговорив наедине с ним, Тео поняла, насколько сильно он отличался от того человека, за маской которого старается спрятаться. Робертс был умным и хитрым, таким красивым, что аж противно, а его редкие, крайне редкие шутки выходили и правда смешными, заставляя Теодору тихонько смеяться, сидя вечером на небольшой лавочке, прямо у стен больницы. Но он никогда не признает то, что их чувство юмора, черт возьми, было одинаковым. Хоть дуло пистолет ко лбу приставьте, она будет отрицать это. И совсем скоро Джону надоело отгонять журналистку от себя, прося её оставить его одного. Именно с того момента началась их долгая дружба. Дабы не мозолить людям глаза, их тесное общение приходилось скрывать крайне тщательно, и порой Теодора чувствовала себя настоящим секретным агентом. Их дружба была действительно уникальной и до дрожи в коленках интересной: Джон помогал девушке с советами, а Эйвери было совершенно не жалко отдать пару-тройку своих книжонок о медицине мужчине.Со временем слухи всё же поползли.
Поэтому, когда они с Джоном в первый раз взялись за руки — это было их общей тайной. А когда впервые поцеловались, стоя под цветками глицинии — неудивительно. Страшно до дрожи в тех самых коленных чашечках, но неудивительно. Правда, было больно от осознания и бессилия, тяжко оттого, что Джон будет находиться в самых горячих точках до самого конца военных действий, но по-другому — никак. В один вечер, девушка всё же повздорила с господином доктором, стараясь донести до него, что игра с её чувства не стоит его сил, да и ей требуется подумать о том, что именно испытывает к человеку, чьи уста ещё сегодня утром целовала, желая удачного дня. В отвратительный сырой вечер Джон, искавший сначала девушку у её знакомой Йоке, нашёл ту надирающийся в прокуренной таверне, на самой окраине спального района, местоположение и строение которого Робертс изучил досконально. Пришлось, дабы чаще видеться с этой светлой макушкой. Та упорно делала вид, что, то ли не замечает, то ли не узнаёт молодого человека. Заплатив за даму, тот силком вытащил её на улицу и, бурча нечто себе под нос, повёл домой. — Чего ты пришёл за мной? — спросила Эйвери, а уста её заплетались то ли от близкого контакта с Джоном, то ли из-за высокого градуса алкогольного напитка в её крови. Понятно было одно — она не ожидала увидеть его прямо здесь и сейчас, тем более в таком состоянии. — Беспокоюсь о состоянии твоей бедной печени, а также о благополучии кошелька. Такими темпами тебе скоро потребуется новая, да и финансами ты бы так не разбрасывалась бы, глупо тратить такие суммы лишь на то, чтобы напиться до беспамятства. — тон Джона спокойный, и спустя пару секунд, он подтянул сползшую даму, придерживая ту за талию для пущей надёжности и безопасности. — Переживаешь, упрямец доктор? — она как-то истерически хохотнула, но в тот же момент вспомнила, как любила называть мужчину. — Не думала, что ты на такое способен. В смысле, ты ведь доктор, вам не положено. — Провокаторша из тебя ещё хуже, чем пьяница, мисс журналистка, ты знаешь? Так что прошу будь немного тише. Итак, погода мрак, так ещё и ты нашла самых худший метод, дабы пережить небольшой конфликт. — Ну уж нет… нет, не так просто, — пробубнила Эйвери, и Джон уже догадался, что это адресовалось уже не ему. Им навстречу плыл густой серый туман, голые ветви, покачиваясь на ноябрьском ветру, влажно поблёскивали в свете фонарей; Робертс вкрай промочил тонкие туфли, которые он сдуру натянул в такую погоду, надеясь быстро найти девушку на их тайном месте, где они любили встречаться по выходным. — А я ведь не рассчиталась, — некоторое время спустя наконец поняла юная дама, и тут же решила: — Больше никогда туда не пойду. Этот придурок сам виноват, что так просто отпустил меня, тем более с тобой. Её палец осторожно уткнулся в крепкое плечо молодого человека. — Я заплатил за тебя, — сообщил милой даме брюнет. — Но к слову… сколько ты выпила? Только не говори, что это всё за сегодня? Чёрт, меня ведь просто надули, и ты не была должна столько в самом деле, я ведь правильно понимаю, Теодора? — Я отдам, — вдруг лицо девушки становиться серьезнее, а во взгляде начинают проскальзывать более адекватные мысли и идеи. — Только у меня с собой нет. Или тебе срочно? В таком случае ты натурой или жизнью принимаешь? Хотелось бы первый вариант, но не думаю, что человеку, вроде тебя было бы приятно спать с пьяной тушей, как я, поэтому можешь спокойно выбрать второе. Всё равно никому не будет дела до трупа девушки, что валяется где-то в подворотне и от неё пахнет, как от бездомного. — Прошу, помолчи, Теодора Эйвери. — А то что? Отправишь на эшафот? Или может сбросишь куда-нибудь в речку, что находиться рядом с этим местом? Через неделю как минимум узнают о том, что я скоропостижно отправилась на тот свет. Джон проигнорировал её, продолжая нести тело девушки на себе, иногда чувствуя то, как на него смотрит та. Злиться, но искренне надеется на то, что не настолько тяжёлая, раз сейчас мужчина несет её на своей спине. До дома Тео оставалось всего ничего. Но девушка всё никак не унималась, продолжая разговор с Джоном: — Сказать нечего, да? — она выпуталась из его рук, удерживать равновесие стало в разы сложнее, её тошнило. Теодора с трудом смогла сфокусировать взгляд на строгих чёрных глазах. — Ты хоть знаешь, как мне паршиво? Нет, ты не знаешь. Ты не знаешь, — она, качнувшись, подошла ближе, выплюнула: — Ненавижу тебя. Весь этот жалкий мир. Джон лишь молчал, сжав свои пухлые губы. Лишь чёрные пряди волос спадали ему на глаза, тем самым делая картину ещё более интимной. Девушке стало совсем плохо, она согнулась пополам, и её стошнило себе под ноги. Робертс присел на корточки рядом, подбадривающие погладил по спине и протянул хлопковый платок, на котором красовались дорогие красные нити и дата. Число, о котором знал лишь он и его Теодора, сидящая подле него. День их первой прогулки. Домой они пришли в третьем часу. Девушка хотела бы не помнить ничего из того, что вытворила в ту ночь, но она помнит, в мельчайших подробностях помнит, будто даже алкоголь отказался действовать на неё как положено. Теодора хотела бы, чтобы извинений было достаточно, но Джон слишком понимающий и добрый к ней, чтобы их хватило. Она хотела бы, чтобы он заставил её вымаливать прощение на коленях, но тому этого не надо было. Он не винил журналистку. Он её любил, так искренне, так по-детски, поэтому каждый раз прощал её наглые выходки. — « В последнее время ты слишком часто рыдаешь, повиснув у меня на шее, Тео, не находишь «? — «Помолчи хоть минуту, я пытаюсь… Джон, я правда… ты знаешь? Прости меня…пожалуйста «. — «Конечно, знаю, а теперь пора спать, госпожа журналистка «. Алые лучи солнца уходят за горизонт, оставляя после себя небольшую прохладу ночи на белоснежной коже. Их действительно ждёт светлое, а возможно, даже мирное будущее где-то в провинции, если конечно война не заберет в могильную землю одного из них, заставляя прочувствовать всеми частями собственного тела боль утраты. Хотя, даже если так и произойдёт, то лучшим решением будет забрать их обоих, ведь жизнь без кого-то из них кажется невыносимо ужасной. Невыносимо пустой, словно та самая квартирка, в которой совершенно один осталась Тео, когда оба её родителя скончались. Они обещали друг другу бороться за жизнь до конца, и если падёт другой, сердце другого в ту же минуту разобьёт на сотни мелких осколков.¸».-•~¹°"ˆ˜¨ — ¨˜ˆ"°¹~•-.„¸
Война ужасна.
Она готова забрать самого близкого нам человека, который обещал. Обещал вернуться живым и здоровым, надеясь на светлое будущее в республике, где сейчас улицы окрашены в кровавые реки. Мы все люди, и мы все любим жить глупыми фантазиями, даже не подозревая о том, что нас может и не стать. Теодора же знала эту истину, возможно, поэтому прославилась среди солдат и других жителей этого поселения своей серьёзностью и прямолинейностью, от которой иногда в дрожь непроизвольно бросает. Сидя на небольшом выступе, молодая журналистка крепко держала некое подобие ручки, и что-то усердно писала на каком-то клочке бумаги, которую смогла найти у себя в кармане, когда та собиралась на это место.Дорогая тётушка, Война ужасное место, в которое только может попасть человек, тем более тот, кто не готов к ней морально. Не переживайте, я жива. Пока что, но жива. Не хочу кормить вас глупыми обещаниями о своём возвращении с фронта, но могу сказать одно с уверенностью — я готова отдать за родину и близких мне людей жизнь. Пусть отец и не был бы доволен такими словами, но ведь я не он, не так ли? Как ваше самочувствие? Здоровье беспокоило вас в последние месяца, когда я заканчивала академию, поэтому я беспокоюсь о вас. Берегите себя и не нервничайте из-за меня. Если вам долго не приходят письма с фронта, это не означает, что я была убит. Время пройдёт, и лишь официальный документ о моей смерти будет говорить о том, что меня больше нет. А так, просто живите своей жизнью и берегите себя. Прошу вас. Глупо слышать такие речи от девушки, которая первые года вас не переваривала, но видимо, мне сильно по голове ударили громкие выстрелы поблизости, раз я пишу вам такие огромные ответные письма. Все пишут своим жёнам или же вторым половинка, а я…вам. Человек, который стоит на ровне с вами, благо, на одной стороне баррикады со мной. От этого мне немного легче. Совсем немного, но всё же лучше. Просто надеюсь, что война закончиться скоро. Я устала видеть на своих руках алую кровь солдат, которые готовы жизнь отдать за родину. Я постепенно выгораю эмоционально, тётушка. Я очень надеюсь, что вы когда-нибудь, да прочтёте эти строки, узнав о том, что мне хоть в какой-то период было нормально и я была ещё жива и здорова. Пора прощаться. Берегите себя, ухаживайте за собой. Обещаю лишь верно соблюдать журналистскую этику, в остальном, не буду питать глупые людские надежды. Я люблю вас, до свидания. Ваша верная племянница, Теодора Эйвери.
Последние строки дались девушке намного тяжелее, чем все остальные. Возможно потому, что она излила тетушке душу? Или может секрет в том, что она впервые была так откровенна с ней? Никто не узнает почему, лишь только руки тянутся к карманам её формы, дабы спрятать это всё, а после, отдать уже в почтовый пункт, в надежде на то, что она просто получит, возможно, её последнее, а может и нет, письмо. — Красиво, — слышится за спиной, уставшей Тео, которая глядела куда-то в даль, и внимательно провожала солнце взглядом, словно это последний её день, когда она может так тихо и мирно посидеть на мягкой траве, и ощутить приятные объятия ветра на своих плечах. — так и думал, что сумею найти тебя тут. Присаживаясь рядом с дамой, военный врач аккуратно заглядывает Эйвери в глаза, а затем, переводит свой взор на горизонт, пытаясь найти ответы на вопросы, что мучают его в своей черепной коробке. Чёрные волосы осторожно развивались на ветру, тем самым делая картину более интимной и успокаивающей. Он впервые за долгое время снял с себя шелковую нить, которой любил перевязывать свои отросшие волосы, дабы те не мешали ему в военных действиях. — На западном фронте сегодня несладко. Наши несут огромные потери, отправив туда совсем ещё слабых ребят. — тишину прерывает Теодора, которая всё это время наблюдала за небольшими взрывами и истошными криками издалека. Битва была у самого горизонта, практически незаметна, благодаря ярким лучам солнца, но местами звуковая волна взрывов и крики солдат доходили и до их ушей. Ужасное зрелище, граничащее с природным величием и красотой. Длинные пальцы рук невольно сжаты в замок, а взгляд пропитан спокойствием. Спустя столько времени выпал день, когда отряд смог взять небольшую передышку, отправившись в военный лагерь, около границ небольшого поселения. Но даже полностью утопая в лучах солнца и объятиях ветра, Тео знала, что он смотрит на неё. Не скрывая, в наглую рассматривая новые повязки и шрамы на руках знакомой, которой каждый раз твердит беречь себя, свои силы, а главное жизнь. Эйвери старалась всеми способами не смотреть в хрусталики его ярких глаз, что на солнце отливали медным оттенком, напоминающий ей о коллекции старых монет, которые любил собирать её покойный отец. Но если же она ненавидела эту привычку в родном человеке, то в Джоне видела нечто безумно притягательное и волшебное. Юная дама прекрасно понимала, если она только встретится с парой любимых глаз, слегка задержится на его лице и пару мгновений будет разглядывать его уставшее лицо — не сможет оторваться. Чувства начинают обостряться, грудная клетка начинает странно отбивать неизвестный ритм, а по артериям начинает течь нечто, больше похожее на сладкий пчелиный мед. Она готова бежать от этого, ибо понимала, её щеки вновь станут алыми, как лучи вечернего солнца, а на кончиках губ проявится небольшая улыбка. Теодора смертница, человек с синдромом спасателя. Она одержима Джоном. — Только зря напрягаются, район небольшой, границы ужасно защищены, их армия вновь потерпит крах. — сказал длинноволосый юноша, слегка прикрывая свои глаза, давая тем самым возможность солнцу подарить ему свои тёплые объятия и небольшую тоску по мирным дням, когда он и Тео могли каждый день наблюдать такое природное явление, а после, невольно касаться нежных уст друг друга. — Несколько часов им осталось, потом уже армия возьмёт город, а там дальше знаешь, что бывает: расстрел, пленные и освобождение оппозиции. — брови ловко скользят к переносите носа, а глаза наконец встречаются с горизонтом, за которым всё ещё кроется так много тайн и секретов, которые им вместе нужно будет узнать, неизвестно ценой чего. Робертс молча кивнул ей в знак собственного согласия, так же продолжая наслаждаться мгновение спокойствия. Моментом, когда он и его родственная душу могут побыть наедине с тишиной. — Когда планируется битва при Ипре, а также захват столицы? — парирует Тео, наслаждаясь подобным мгновением в столь спокойный военный день, когда они крайе мало контактировали с гарнизоном. — В эту субботу, — проговаривает он, пока его волосы могли спокойной развиваться на ветру. Не волосы, а самые настоящие шёлковые нити, которые прославились своей красотой на самом юге страны. — Уже через два дня. — хрипит она, продолжая следить за столь чарующей картиной, которая открывалась молодой журналистке, что совершенно не желала вновь вступать на поле военных действий, своими глазами наблюдая за тем, как невинные люди отдают свои жизни.Её держит лишь он, не более.
Джон приоткрывает свои карие очи, что до этого сомкнул в надежде хоть немного впитать природного спокойствия и тишину, что иногда прерывалась громкими выстрелами армии, что всё также продолжала находиться в пару километрах от них. Он явно смутился такому поведению девушки, ведь сняв маску хладнокровия, Тео сейчас была как никогда откровенна с ним, не боясь оголить свою хрустальную душу ему. Непонимающе глянув на журналистку, он молчит, а после, даёт шанс юнице продолжить говорить о том, что же её тревожит на давно убитой душе. — Ты про план по атаке южно-западного гарнизона и осады крепости, в надежде успеть взять в плен военачальников армии противника? — выскальзывает из уст молодого господина, на что тот сразу же ловит тихий кивок. — Естественно, это дело не стоит откладывать на неделю позже, иначе мы можем и вовсе потерять свою выигрышную позицию в данных землях.В ответ всё также была тишина.
— Мисс Эйвери, только не говори мне, что ты забыла. Ты случайно не подхватила психоген от недавней операции на детский дом Святой Марии? Тонкое запястье скользит по воздуху, и тем самым она показывает, что нет, дело совершенно не в этом, да и рассказывать истинные причины было совершенно не свойственно ей, как серьёзному человеку, что видела перед своими глазами многое: предательства, смерти, казни, а также расстрел мирного населения. Потянувшись в карман, Джон достаёт небольшую упаковку чего-то неизвестного, он протягивает к своим устам мятную самокрутку, и опалив концы импровизированной сигареты, тот моментально вздыхает едкий дым, вперемешку с чем-то сладким и немного освежающий, и так пострадавшие лёгкие парня. Мята была единственным комбинированным средством для самокруток в данных землях, поэтому парню ничего не оставалось, кроме как взять в качестве дополнительного ингредиента именно её. Всё же какие поганые привычки ему свойственно брать у отца, раз сейчас он вынужден сидеть и наполнять дымом сигарет свои лёгкие. Вот в столице действительно продаются качественные сигары, а это — лишь мимолетная замена на фронте, которую ты самостоятельно учишься делать, дабы успокоить на то потерянные нервы и немного отвлечься. Глазами пройдясь по чёткой линии челюсти Теодоры, Джон переводит свой взор вновь на линию фронта, и замечая всё те же вспышки и взрывы осознает, сколько времени прошло, как он отправился на фронт, в надежде узнать все тайны, а также быть рядом с той, кого ранее совершенно не принимал. «— Пообещай, что не станешь губить себя в собственных целях», — шёпотом проговаривает девушка, прозрачно веря в то, что врач послушает её и не станет идти на путь глупой жертвы фронта.Робертс улыбнулся уголками своих губ.
— Ты ведь прекрасно осознаешь, что не должна просить меня об этом, милая Тео. Это ведь не я на постоянной основе получаю новые ранения и переломы. Кисло ухмыльнувшись в ответ от таких заявлений, старший даже не сразу заметил, как из его рук забрали жалкое подобие сигареты, и сделав пару глубоких затяжек мятного дыма, вновь вернули в крепкие руки, словно так это и должно было произойти. Тео лыбиться, как маленькая девочка, а Джон не верит, что только что произошло, ведь тот был уверен, что она выбросит куда подальше эту мерзость, которой он травит свой организм самостоятельно. — Можешь считать, что это поцелуй через сигарету, мистер доктор. — склонив голову в бок, эта девчонка нахально улыбнулась, словно чувствуя вкус своей честной победы в данном диалоге. Джон лишь беззвучно улыбнулся, продолжая взглядом прожигать фигуру данного юноши, на котором до сих пор военная форма смотрелась просто потрясающе. Глубоко затянувшись, темноволосый отогнал никому не нужные мысли, продолжая следить за уходящим куда-то далеко солнцем. — Поверь, госпожа журналистка, тебе другие уж точно и не светят, тем более от меня, прямо здесь и сейчас. Теодора скользит карим взглядом по местности, и удостоверившись, что рядом нет совершенно никого: ни глупых новобранцев, что приходят совершенно не в то время, не в то месте, ни грубых офицеров, что стараются дать молодой журналистике как можно больше поручений, от которых сами же ранее отказались, в связи с нежеланием делать их на постоянной основе, она склоняется к парню, осторожно прижав его крепкое тело к мягкой земле, тем самым оказываясь сверху крепкого силуэта. Расположив руки по бокам, Эйвери нахально лыбиться, а после произносит, буквально прожигая тем самым губы старшего: — Не делайте столь поспешных выводов, господин врач, иначе вам придётся удостовериться в том, что в моих словах нет ни капли лжи. — сделав паузу, Тео оставляет горячий поцелуй на острых очертаниях скулы врача, продолжая свои действия. — Я не умру, Джон. Смерть так устроена, что чем больше ты её боишься и не ждёшь, тем легче ей забрать тебя из объятий близких людей. Джон Робертс устало прикрыл глаза, в надежде на то, что этот момент не просто сон, а реальность, в которой так редко происходят столь чудные моменты: — Это ложь, наглая ложь, которую ты твердишь мне, который раз. — Правда? — настаивает длинноволосая, пряди которой уже вовсю спадали на аккуратные черты лица старшего, делая из неё самую настоящую греческую богиню, книжки про которую содержаться в отцовской библиотеке Джона, на первом этаже небольшого жилого комплекса.Да.
И Эйвери моментально накрыла его уста своими же мягкими губами, давая понять, что её настрой был действительно серьёзен. Поцелуй вышел совершенно не таким, как ожидал Робертс. Было горько, невкусно и послевкусие мяты ещё добавляло комичности в их действиях. Горячие губы продолжали оставлять на его устах поцелуи, память о которых не пройдёт уже никогда. Картина искренне забавляла врача, но это было лучше, чем то, что было всего пару минут назад, прямо на этом же месте.